Шевалье д'Арманталь

V
ДАВИД И ГОЛИАФ

Около восьми часов утра к д'Арманталю пришел аббат Брито. Он принес ему двадцать тысяч ливров, частью золотом, частью в векселях, подлежавших учету в Испании. Герцогиня провела ночь у графини де Шавиньи на улице Мель. Все, о чем они условились накануне, оставалось в силе, и герцогиня дю Мен рассчитывала на шевалье и по-прежнему смотрела на него как на своего спасителя. Что касается регента, то подтвердилось сообщение, что в этот день он должен, по обыкновению, поехать в Шель.

В десять часов Бриго и д'Арманталь вышли из дому; Бриго отправился на бульвар Тампль, где условился встретиться с Помпадуром и Валефом, а д'Арманталь - к Батильде.

В маленьком семействе царило крайнее беспокойство. Бюва все еще не приходил, и по глазам Батильды можно было легко угадать, что она мало спала и много плакала. К тому же при первом взгляде, брошенном на д'Арманталя, Батильда поняла, что готовится новая экспедиция вроде той, которая ее так испугала. На д'Армантале был костюм, в котором она видела его в тот вечер, когда, войдя к себе в комнату, он сбросил свой плащ на стул и предстал перед ней с пистолетами за поясом, но на этот раз на нем были еще высокие сапоги со шпорами, указывающие на то, что он собирается ехать верхом. Все эти признаки в обычное время не говорили бы ни о чем особенном, но после вчерашней сцены, после ночной помолвки без свидетелей, о которой мы поведали читателю, они приобретали огромное значение, становились в высшей степени знаменательными.

Батильда попыталась вначале расспросить шевалье, но, так как д'Арманталь сказал ей, что тайна, которую она хочет узнать, ему не принадлежит, и попросил ее говорить о другом, бедное дитя не решалось настаивать. Спустя примерно час после прихода д'Арманталя открылась дверь и вошла подавленная Нанетта. Она ходила в библиотеку. Бюва там не появлялся, и никто не мог ничего сообщить ей о нем. Не в силах более сдерживать себя, Батильда разразилась слезами.

Тогда Рауль признался ей в своих опасениях: бумаги, которые мнимый принц де Листнэ дал переписать Бюва, имели довольно большое политическое значение. Бюва мог быть скомпрометирован и арестован. Но ему нечего было бояться: в силу той совершенно пассивной роли, которую он играл в этом деле, ему не угрожала никакая опасность. Так как Батильде, не знавшей, что и думать, мерещилась еще большая беда, она с жадностью ухватилась за эту мысль, которая, по крайней мере, оставляла ей некоторую надежду. Она не призналась самой себе в том, что больше всего беспокоилась, пожалуй, не за Бюва и что пролитые ею слезы были далеко не всецело вызваны страхом за судьбу опекуна.

Всякий раз, когда д'Арманталь находился возле Батильды, время для него не шло, а летело. Он думал поэтому, что поднялся к ней лишь несколько минут назад, но вот уже пробило половину второго. Рауль вспомнил, что в два часа к нему должен придти Рокфинет, чтобы договориться об условиях нового соглашения. Он поднялся; Батильда побледнела. Д'Арманталь понял все, что происходит в ее душе, и пообещал ей вернуться, как только уйдет человек, которого он ждал. Это обещание несколько успокоило бедную девушку. И Батильда, видя, какое глубокое впечатление производит ее грусть на Рауля, попыталась улыбнуться. Молодые люди множество раз повторили вчерашние клятвы принадлежать друг другу и наконец расстались с грустью и верой друг в друга и в свою любовь. К тому же, как мы сказали, они думали, что разлучаются всего только на час.

Д'Арманталь провел у своего окна всего лишь несколько минут, когда на углу улицы Монмартр показался капитан Рокфинет верхом на серой в яблоках лошади, быстрой и вместе с тем выносливой; видно было, что выбирал ее знаток. Он ехал шагом с видом человека, которому безразлично, смотрят ли на него или нет. Только его шляпа, вероятно благодаря покачиванию, неизбежному при верховой езде, приняла среднее положение, которое не позволило бы разгадать состояние финансов даже ближайшим друзьям.

Подъехав к дверям дома госпожи Дени, Рокфинет спешился в три приема с той же точностью движений, с какой проделал бы это в манеже. Он привязал лошадь к ставню, удостоверился, что из седельных кобур не выпали пистолеты, и скрылся в подъезде. Через минуту д'Арманталь услышал его размеренные шаги. Наконец открылась дверь, и капитан вошел.

Как и накануне, лицо его было серьезно и задумчиво. Устремленные в одну точку глаза и сжатые губы указывали на бесповоротно принятое решение, и улыбка, с которой принял его д'Арманталь, не вызвала у него ответной улыбки.

- Ну, дражайший капитан, - сказал д'Арманталь, быстрым взглядом подметив все эти признаки, которые, поскольку дело касалось такого человека, как Рокфинет, не могли не внушать некоторого беспокойства, - я вижу, вы по-прежнему воплощенная точность.

- Это военная привычка, шевалье: я ведь старый солдат, и тут нет ничего удивительного.

- Поэтому я и не сомневался в вас, но вы могли не встретить ваших людей.

- Я же вам сказал, что знаю, где их найти.

- И они на своем посту? - Да.

- Где именно?

- На конном рынке у ворот Сен-Мартен.

- И вы не боитесь, что их заметят?

- Как же можно, по-вашему, опознать среди трех сотен крестьян, которые продают или покупают лошадей, двенадцать или пятнадцать человек, одетых, как и остальные, в крестьянское платье? Это, как говорится, иголка в стоге сена, и только я один могу найти эту иголку.

- Но как эти люди смогут вас сопровождать, капитан?

- Нет ничего проще. Каждый из них выбирает лошадь, которая ему подходит, предлагает за эту лошадь цену, на которую продавец отвечает другой ценой. Я приезжаю, даю моим людям по двадцать пять или тридцать луидоров; каждый расплачивается за свою лошадь, велит ее оседлать, садится на нее, опускает в седельные кобуры пистолеты, которые были у него за поясом, и уезжает своей дорогой, чтобы к пяти часам быть на условленном месте в Венсенском лесу. Только там я им объясняю, зачем я их собрал, снова раздаю деньги, становлюсь во главе отряда и выполняю свое дело, если, конечно, мы с вами договоримся об условиях.

- Ну что ж, капитан, - сказал д'Арманталь, - мы обсудим их, как добрые товарищи. Мне кажется, я принял заранее все меры для того, чтобы вы были довольны теми условиями, которые я могу вам предложить.

- Посмотрим, - сказал Рокфинет, садясь за стол, опуская голову на руки, сжатые в кулаки, и пристально глядя на д'Арманталя, стоявшего перед ним спиной к камину.

- Во-первых, я удваиваю сумму, которую вы получили в последний раз, - сказал шевалье.

- О, я не гонюсь за деньгами! - сказал Рокфинет.

- Как, вам не нужны деньги, капитан?

- Нисколько.

- Что же вам тогда нужно?

- Положение.

- Что вы хотите сказать?

- Я хочу сказать, шевалье, что с каждым днем я старею на двадцать четыре часа и что с возрастом приходит новая философия.

- Объясните же, капитан, - сказал д'Арманталь, которого начинали всерьез беспокоить все эти обиняки Рокфинета, - к чему побуждает вас стремиться ваша философия?

- Я уже вам сказал, шевалье: к приличному положению, к чину, который соответствовал бы моей долгой службе. Не во Франции, вы понимаете? Во Франции у меня слишком много врагов, начиная с господина шефа полиции. Но получить такое положение, скажем, в Испании - вот это мне подошло бы. Испания - прекрасная страна, там красивые женщины, там люди лопатами загребают дублоны! Я решительно хочу иметь чин в Испании.

- Что ж, это возможно, все зависит от того, какой чин вы желаете получить.

- Черт возьми, вы же понимаете, шевалье, что пустяков не стоит и желать!

- Вы меня пугаете, сударь, - сказал д'Арманталь, - потому что у меня нет печатей короля Филиппа Пятого, чтобы выдавать патенты от его имени. Но это неважно, скажите все-таки, чего вы хотите.

- Так вот, - сказал Рокфинет, - я вижу столько молокососов, которые командуют полками, что мне тоже пришло в голову стать полковником.

- Полковником? Это невозможно! - вскричал д'Арманталь.

- А почему? - спросил Рокфинет.

- Потому что если сделают полковником вас, который играет второстепенную роль в этом деле, что же, по-вашему, должен потребовать, например, я, возглавляющий все предприятие?

- Вот в том-то и штука. Я хотел бы, чтобы вы на минуту поставили себя на мое место. Помните, что я сказал вам однажды на улице Валуа?

- Напомните мне, капитан, я запамятовал.

- Я сказал вам, что, если бы дело такого рода было в моих руках, оно, пожалуй, пошло бы лучше. Я добавил, что когда-нибудь еще поговорю с вами об этом, и вот я говорю.

- Что вы имеете в виду, капитан, черт возьми?

- Очень простую вещь, шевалье. Мы предприняли с вами на половинных началах первую попытку, которая потерпела неудачу. Тогда вы взялись за дело по-другому, решив, что сможете обойтись без меня, и опять потерпели неудачу. В первый раз это произошло под покровом ночи и без шума; каждый из нас пошел своей дорогой, и больше не о чем было говорить. Напротив, во второй раз вы провалились среди бела дня и со скандалом, который скомпрометировал вас всех, так что если вы не нанесете противнику решительный и неожиданный удар, то вы пропали, поскольку наш друг Дюбуа знает ваши имена, и завтра, а может быть, даже сегодня вечером вы все будете арестованы - шевалье, бароны, герцоги и принцы. Но есть на свете один человек, один-единственный, который может вас вывести из затруднения - капитан Рокфинет. И вот вы ему предлагаете то же место, которое он занимал в первом деле, каково! Вы начинаете с ним торговаться? Фи, шевалье! Вы же понимаете, черт возьми, что в соответствии со службой, которую может сослужить человек, возрастают и его притязания. Так вот, я стал для вас весьма важным лицом. Обращайтесь же со мной подобающим образом, или я сложу руки и предоставлю действовать Дюбуа,

Д'Арманталь до крови закусил губу, но, понимая, что имеет дело со старым кондотьером, стремившимся продавать свои услуги как можно дороже, и что сказанное капитаном относительно нужды, которую испытывают в нем, было совершенно верно, он сдержал свое нетерпение и усмирил свою гордость.

- Итак, - сказал д'Арманталь, - вы хотите быть полковником?

- Вот именно, - сказал Рокфинет.

- Но, предположим, я дам вам соответствующее обещание. Кто поручится, что моего влияния будет достаточно, чтобы это обещание было признано имеющим законную силу?

- Поэтому, шевалье, я и намерен сам обделать свои делишки.

- Где же это?

- Да в Мадриде.

- Кто вам сказал, что я вас туда возьму?

- Не знаю, возьмете ли вы меня или нет, но я туда поеду.

- В Мадрид? А зачем?

- Доставить туда регента.

- Вы сошли с ума.

- Ну-ну, шевалье, без грубостей! Вы спрашиваете у меня мои условия, я вам их представляю. Они вам не подходят? До свидания, от этого мы не перестанем быть добрыми друзьями.

И Рокфинет встал, взял свою шляпу, которую в начале разговора положил на комод, и сделал шаг к двери.

- Как, вы уходите? - сказал д'Арманталь.

- Конечно, ухожу.

- Но вы забываете, капитан…

- А, вы правы, - ответил Рокфинет, делая вид, что превратно понял д'Арманталя. - Вы дали мне сто луидоров, и я должен дать вам в них отчет. - Он вытащил из кармана кошелек и продолжал: - Серая в яблоках лошадь четырех или пяти лет - тридцать луидоров; пара двухзарядных пистолетов - десять луидоров; седло, уздечка и т. д. и т. д. - два луидора, всего сорок два луидора. В этом кошельке пятьдесят восемь луидоров. Лошадь, седло, пистолеты, уздечка остаются у вас. Считайте сами: мы квиты.

И он бросил кошелек на стол.

- Но я не об этом говорю, капитан.

- О чем же вы говорите?

- Я говорю, что вам не может быть доверена столь важная миссия.

- Тем не менее будет так, как я сказал, или вовсе ничего не будет. Я доставлю регента в Мадрид. Я доставлю его один, или он останется в Пале-Рояле.

- И вы считаете себя достаточно родовитым дворянином, - сказал д'Арманталь, - чтобы вырвать из рук Филиппа Орлеанского шпагу, разрушившую стены Лериды ла Пюсель и покоившуюся рядом со скипетром Людовика Четырнадцатого на бархатной подушке с золотыми кистями?

- Я слышал в Италии, - ответил Рокфинет, - что в битве при Павии Франциск Первый отдал свою шпагу какому-то мяснику.

И капитан, надвинув шляпу на брови, снова сделал шаг к двери.

- Послушайте, капитан, - сказал д'Арманталь более миролюбивым тоном, - оставим эти пустые препирательства. Пусть будет не по-моему, не по-вашему: я повезу регента в Испанию, а вы поедете со мной.

- Как бы не так! Чтобы бедный капитан затерялся в пыли, поднятой славным шевалье? Чтобы блестящий полковник затмил старого бандита? Нет, шевалье, так нельзя. Я возьму это дело в свои руки или вообще не стану в него вмешиваться.

- Но это же предательство! - вскричал д'Арманталь.

- Предательство, шевалье? В чем же это, скажите на милость, вы усмотрели предательство со стороны капитана Рокфинета? Какие соглашения я нарушил? Какие тайны я разгласил? Я предатель, шевалье? Тысяча чертей! Не далее как позавчера мне предлагали горы золота, чтобы я стал предателем, и я отказался. Нет, нет, вы пришли ко мне вчера с просьбой помочь вам во второй раз. Я сказал вам, что охотно сделаю это, во на новых условиях. Так вот эти условия я вам только что изложил; вы вольны принять их или отвергнуть. В чем же вы тут видите предательство?

- А если бы даже я был так низок, чтобы принять эти условия, неужели вы думаете, сударь, что доверие, которое шевалье д'Арманталь внушает ее королевскому высочеству герцогине дю Мен, перенеслось бы на капитана Рокфинета?

- Какое, черт возьми, отношение имеет ко всему этому герцогиня дю Мен! Вы взяли на себя определенное дело. Есть обстоятельства, мешающие вам выполнить его самолично, вы уполномочиваете на это меня, вот и все.

- Иначе говоря, - сказал д'Арманталь, - вы хотите иметь возможность отпустить регента, если он предложит вам вдвое большую плату за то, чтобы вы его оставили во Франции, чем я за то, чтобы вы увезли его в Испанию?

- Быть может, и так, - сказал Рокфинет насмешливым тоном.

- Послушайте, капитан, - сказал д'Арманталь: делая над собой новое усилие, чтобы сохранить хладнокровие, и пытаясь снова завязать переговоры, - послушайте, я вам дам двадцать тысяч ливров наличными.

- Ерунда! - сказал Рокфинет.

- Я возьму вас в Испанию.

- Пустяки! - сказал капитан.

- И клянусь честью добиться для вас полка. Рокфинет принялся насвистывать какую-то песенку.

- Берегитесь! - сказал д'Арманталь. - Теперь, когда дело зашло так далеко и вы знаете наши страшные тайны, вам опаснее отказаться, чем согласиться!

- А что же со мной случится, если я откажусь? - спросил Рокфинет.

- Случится то, капитан, что вы не выйдете из этой комнаты.

- А кто мне помешает это сделать? - сказал капитан.

- Я! - вскричал д'Арманталь, бросаясь вперед и становясь перед дверью с пистолетами в обеих руках.

- Вы! - сказал Рокфинет, сделав шаг к шевалье, скрестив на груди руки и пристально глядя на него.

- Еще один шаг, капитан, - сказал шевалье, - и, даю вам честное слово, я вас застрелю!

- Это вы-то меня застрелите, когда вы дрожите, как старая баба! Знаете, что будет? Вы промахнетесь, на шум сбегутся соседи. Они позовут стражу. У меня спросят, почему вы стреляли в меня, и мне придется сказать, в чем дело.

- Да, вы правы, - сказал д'Арманталь, опуская пистолеты и засовывая их за пояс, - я убью вас более почетным образом, чем вы того заслуживаете. Обнажите шпагу, обнажите шпагу!

И д'Арманталь, упершись левой ногой в дверь, вытащил свою шпагу и встал в позицию.

Это была изящная маленькая шпага, какие носят при дворе, - тонкий стальной клинок с золотым эфесом. Рокфинет рассмеялся.

- А чем же вы прикажете мне защищаться? - сказал он, оглядываясь вокруг себя. - Нет ли у вас здесь случайно вязальных спиц вашей возлюбленной, шевалье?

- Защищайтесь той шпагой, которая у вас на боку, сударь! - ответил д'Арманталь. - Вы же видите, что, как она ни длинна, я встал так, чтобы не отступать ни на шаг.

- Что ты об этом думаешь, колишемарда? - спросил капитан насмешливым тоном, обращаясь к славной шпаге, сохранившей имя, которое дал ей Раван.

- Она думает, что вы трус, капитан! - вскричал д'Арманталь. - Потому что нужно рассечь вам лицо, чтобы заставить вас драться.

И молниеносным движением д'Арманталь оцарапал своим клинком лицо капитана, оставив у него на щеке синеватый след, словно от удара хлыстом.

Рокфинет издал крик, который можно было принять за рычание льва, потом отскочил назад и, обнажив шпагу, приготовился к бою.

И вот между этими двумя людьми, каждый из которых видел другого на дуэли и знал, с кем имеет дело, начался страшный, яростный и безмолвный поединок. Теперь, как легко понять, д'Арманталь обрел свое обычное хладнокровие, а Рокфинет пришел в бешенство. Он ежесекундно угрожал д'Арманталю своей длинной шпагой, но хрупкий клинок его противника следовал за ней, точно железо за магнитом, свистя и извиваясь вокруг нее как змея. Прошло минут пять, и, хотя шевалье не нанес ни одного удара, он парировал все выпады Рокфинета. Наконец во время одного особенно быстрого дегаже он запоздал с парадом и почувствовал, что острие шпаги Рокфинета слегка задело его грудь. В ту же минуту пятно крови проступило на его кружевном жабо. Увидев это, д'Арманталь сделал скачок вперед и так близко сошелся с Рокфинетом, что эфесы соприкоснулись. Капитан сразу понял, в какое невыгодное положение ставит его при таком сближении длинная шпага. Один штосе - и он погиб. Рокфинет тотчас отскочил назад, но его левый каблук скользнул по недавно натертому паркету, и, чтобы сохранить равновесие, он невольно поднял руку, в которой держал шпагу, а д'Арманталь, естественно, воспользовался этим, сделал выпад и по самую рукоятку вонзил ему в грудь клинок. Шевалье, в свою очередь, отскочил назад, чтобы избежать ответного удара, но эта предосторожность была излишней: капитан на мгновение замер, широко открыл блуждающие глаза, выронил шпагу, схватился обеими руками за рану и рухнул на пол, распростершись во весь рост.

- Проклятая шпажонка, - прошептал он и в ту же минуту испустил дух. Тонкий клинок пронзил сердце гиганта.

Между тем д'Арманталь по-прежнему стоял в позиции ангард, устремив взгляд на капитана и опуская шпагу, по мере того как его противника покидала жизнь. Наконец он оказался перед трупом, но у этого трупа были открыты глаза, и, казалось, они все еще смотрят на шевалье. При этом зрелище д'Арманталь в ужасе застыл, прислонившись к двери. Волосы у него стали дыбом, на лбу выступил холодный пот; он не смел пошевелиться, и его победа казалась ему сном. Вдруг в последней конвульсии губы умирающего сложились в ироническую улыбку; кондотьер скончался и унес с собой свою тайну.

Как распознать теперь среди трехсот крестьян, собравшихся на конном рынке, двенадцать или пятнадцать мнимых барышников, которые должны похитить регента?

Д'Арманталь издал глухой крик; он готов был отдать десять лет жизни, чтобы продлить на десять минут жизнь капитана. Он обхватил труп руками, приподнял его, окликнул Рокфинета, вздрогнул, увидев свои обагренные кровью руки, и уронил тело в лужу крови, ручьем стекавшей к двери по слегка наклонному полу и уже просачивавшейся за порог.

В эту минуту заржала застоявшаяся лошадь, привязанная к ставню. Д'Арманталь направился к двери, но вдруг ему пришла в голову мысль, что у Рокфинета, может быть, есть какая-нибудь бумага, записка, список, которым можно будет руководствоваться. Несмотря на отвращение, внушаемое ему трупом, он подошел к нему, обшарил один за другим все карманы капитана, но единственными бумагами, которые он в них нашел, были три или четыре старых счета от ресторатора и любовное письмо Нормандки.

Тогда, поскольку д'Арманталю больше нечего было делать в этой комнате, он подошел к секретеру, набил карманы золотом и векселями, запер за собой дверь, сбежал по лестнице, вскочил на застоявшуюся лошадь, помчался галопом по улице Гро-Шене и скрылся за ближайшим к бульвару поворотом.