Шевалье д'Арманталь

IX
БОНИФАС

Между тем, как мы сказали, Дюбуа старался ускорить следствие по делу д'Арманталя в надежде, что показания шевалье дадут ему оружие против тех, кому он хотел нанести удар. Но д'Арманталь упорно отрицал какое бы то ни было соучастие других заговорщиков. В том, что касалось его самого, он признавал все, говоря, что покушение на регента было совершено им из личной мести, вызванной несправедливостью, жертвой которой он стал, лишившись полка. Что касается людей, которые его сопровождали и оказали ему помощь в этом предприятии, то он заявил, что это были два жалких контрабандиста, не знавшие даже, кого они эскортируют. Все это было малоправдоподобно. Однако в протоколы дознания нельзя было занести ничего, кроме ответов обвиняемого. Таким образом, к великому разочарованию Дюбуа, подлинные виновники ускользнули от возмездия благодаря неизменному запирательству шевалье, который заявил, что видел всего лишь раз или два герцога и герцогиню дю Мен и что ни герцог, ни герцогиня никогда не возлагали на него никакой политической миссии.

Один за другим были арестованы и отправлены в Бастилию Лаваль, Помпадур и Ванеф, но, так как они знали, что могут рассчитывать на шевалье, и так как заговорщики предусмотрели возможность ареста и заранее условились, что каждый из них должен говорить, все они прибегали к полному отрицанию своего участия в заговоре, признавая, что поддерживали отношения с герцогом и герцогиней дю Мен, но утверждая, что с их стороны эти отношения ограничивались почтительной дружбой. Что касается д'Арманталя, то они говорили, что знают его как благородного человека, который имел основания жаловаться на постигшую его большую несправедливость, и только. Одному за другим им устроили очные ставки с шевалье, но эти очные ставки лишь утвердили их в намерении придерживаться избранной системы защиты, показав каждому из них, что все его товарищи неукоснительно следуют той же системе.

Дюбуа был в бешенстве; у него было более чем достаточно улик по делу о Генеральных штатах, но это дело было загублено чрезвычайным заседанием парламента, который осудил письма Филиппа V и унизил узаконенных принцев; все считали, что они и так уже достаточно наказаны, чтобы за этот же проступок карать их во второй раз. Дюбуа рассчитывал поэтому на показания д'Арманталя, чтобы возбудить против герцога и герцогини дю Мен новый процесс, более серьезный, чем первый, потому что на этот раз речь шла о прямом покушении, если не на жизнь, то, по крайней мере, на свободу регента. Однако упорство шевалье разбило эти надежды; гнев Дюбуа обратился поэтому против самого д'Арманталя, И, как мы сказали, он отдал приказ Леблану и д'Аржансону вести следствие самым энергичным образом, - приказ, который эти должностные лица исполняли со своей обычной пунктуальностью.

Тем временем болезнь Батильды прогрессировала, и бедная девушка была на волосок от смерти. Но наконец молодость и сила восторжествовали над недугом, и за нервным возбуждением и бредом последовал полный упадок сил. Казалось, жар поддерживал ее, и, по мере того как он спадал, жизнь от нее уходила. Однако каждый день приносил улучшение, правда слабое, но все же ощутимое для добрых людей, окружавших больную. Мало-помалу она стала узнавать окружающих, потом заговорила с ними. Но, к всеобщему удивлению, она больше не произносила имени д'Арманталя. Впрочем, это было для всех большим облегчением, потому что они могли сообщить Батильде о шевалье лишь весьма печальные известия и, понятно, предпочитали, чтобы она не касалась этой темы. Итак, все, начиная с врача, думали, что она совершенно забыла о случившемся, а если и помнила, то смешивала действительность со своими кошмарами.

Однако все, даже врач, заблуждались. Вот что произошло дальше.

Однажды утром, когда Батильда, казалось, заснула и ее ненадолго оставили одну, Бонифас приоткрыл дверь и заглянул в комнату, чтобы осведомиться о ее здоровье, как он это делал каждое утро с тех пор, как она заболела. Заслышав ворчание Мирзы, Батильда обернулась и, увидев Бонифаса, сразу подумала, что, быть может, узнает от него то, о чем она тщетно спрашивала других: что случилось с д'Арманталем. Унимая Мирзу, она протянула к Бонифасу свою бледную, исхудалую руку. Тот нерешительно взял ее в свои большие красные руки; затем, глядя на девушку и качая головой, сказал:

- О да, мадемуазель Батильда, о да, вы были правы: вы девушка благородного происхождения, а я всего лишь грубый мужлан. Вам был предназначен прекрасный дворянин, и меня полюбить вы не могли.

- Не могла полюбить так, как вы ожидали, Бонифас, - сказала Батильда, - но я могу любить вас иначе.

- Это правда, мадемуазель Батильда? Это правда?! Что же, любите меня, как вам захочется, лишь бы вы любили меня хоть немножко.

- Я могу любить вас как брата.

- Как брата?! Вы полюбите бедного Бонифаса как брата! И он сможет любить вас как сестру, он сможет иногда брать вас за руку, вот как сейчас; он сможет иногда обнять вас, как обнимает своих сестер Мели и Наис! О, скажите, мадемуазель Батильда, что надо для этого сделать?

- Друг мой… - сказала Батильда.

- О! Она называет меня своим другом, - воскликнул Бонифас, - она называет меня своим другом! Меня, который говорил о ней такие ужасные вещи! Послушайте, мадемуазель Батильда, не называйте меня вашим другом; я не заслуживаю этого. Вы не знаете, как я говорил о вас, что вы живете в любовной связи со стариком, хоть я и сам этому нисколечко не верил, честное слово! Понимаете, это был гнев, это было бешенство. Мадемуазель Батильда, зовите меня негодяем, зовите меня мерзавцем! Поверьте, это будет для меня меньшим наказанием, чем слышать, как вы зовете меня своим другом. Ах ты мерзавец Бонифас, ах ты негодяй Бонифас!

- Друг мой, - сказала Батильда, - если вы и вправду говорили это, я вам прощаю; потому что сейчас вы можете не только загладить эту вину, но и приобрести право на мою вечную признательность.

- Но что надо сделать для этого? Скажите же! Надо броситься в огонь? Надо выпрыгнуть в окно с третьего этажа? Надо… я не знаю что, но я это сделаю, что бы это ни было, неважно, мне все равно. Скажите, умоляю вас,

- Нет, друг мой, - сказала Батильда, - исполнить мою просьбу гораздо легче, чем сделать все то, о чем вы говорили.

- Так говорите же, говорите, мадемуазель Батильда!

- Однако поклянитесь, что вы это сделаете.

- Клянусь истинным Богом, мадемуазель Батильда.

- А если вам скажут что-то, что заставит вас отказаться?

- Что бы я отказался сделать то, о чем вы просите?! Да никогда, во веки веков!

- И вы исполните мою просьбу, какие бы страдания мне это ни причинило?

- Ах, но это совсем иное дело, мадемуазель Батильда. Нет, если это заставит вас страдать, я откажусь; пусть лучше меня четвертуют!

- Но если я вас об этом прошу, друг мой? - сказала Батильда со всей возможной убедительностью.

- О, когда вы так со мной говорите, я готов заплакать, как фонтан Избиенных Младенцев! Ну вот, слезы уже полились.

И Бонифас разрыдался.

- Так вы мне скажите все, дорогой Бонифас?

- О, все, все!

- Скажите мне прежде всего… - Батильда остановилась.

- Что?

- Вы не догадываетесь, Бонифас?

- О, конечно! Я так и знал. Вы хотите знать, что сталось с господином Раулем. Не так ли?

- Да, да! - воскликнула Батильда. - Да, во имя Неба, скажите, что с ним сталось?

- Бедняга! - прошептал Бонифас.

- Боже мой, он умер? - спросила Батильда, приподнимаясь на постели.

- Нет, к счастью, нет, но он в заточении. - Где?

- В Бастилии.

- Я так и думала, - ответила Батильда, падая на подушки. - Боже мой, Боже мой, в Бастилии!

- Ну вот, теперь вы плачете. Мадемуазель Батильда, мадемуазель Батильда!..

- А я здесь, едва живая, прикованная к постели!

- О, не плачьте так, мадемуазель Батильда, пожалейте вашего бедного Бонифаса!

- Нет, нет, я возьму себя в руки, я буду крепиться. Видишь, Бонифас, я уже не плачу.

- Она говорит мне «ты»! - вскричал Бонифас.

- Но ты понимаешь, - продолжала Батильда с возрастающим возбуждением, потому что у нее опять начался жар, - ты понимаешь, мой добрый друг, мне нужно знать все, что происходит, час за часом, чтобы в тот день, когда он умрет, могла умереть и я.

- Вы… умереть, мадемуазель Батильда?! Это невозможно, невозможно!

- Я ему это обещала, я поклялась ему в этом. Бонифас, ты будешь мне сообщать, не правда ли?

- О Боже мой, Боже мой, как я несчастен, что обещал вам это!

- И потом, если понадобится… в страшную минуту… ты мне поможешь… ты меня отвезешь. Не правда ли, Бонифас? Я должна его увидеть… еще раз… хотя бы на эшафоте…

- Я сделаю все, что вы захотите, все. все! - воскликнул Бонифас.

- Ты мне это обещаешь?

- Я клянусь вам в этом!

- Тише, сюда идут… Ни слова, это наша с тобой тайна.

- Да, да… наша тайна.

- Хорошо, поднимитесь, вытрите глаза, берите с меня пример, улыбайтесь. И Батильда рассмеялась с лихорадочным возбуждением; на нее было страшно смотреть. К счастью, вошел Бюва. Бонифас воспользовался этим, чтобы уйти.

- Ну, как ты себя чувствуешь? - спросил добряк.

- Лучше, папочка… лучше, - сказала Батильда. - Я чувствую, что ко мне возвращаются силы и через несколько дней я смогу вставать. Но почему же, папочка, вы не идете на службу? (Бюва издал стон.) Хорошо, что вы не покидали меня, когда я была больна. Но теперь, когда мне лучше, вам надо опять ходить в библиотеку. Слышите, папочка?

- Да, мое дитя… - сказал Бюва, глотая слезы. - Да, я пойду туда.

- Ну вот, вы плачете. Вы же видите, что мне лучше. Неужели вы хотите меня огорчить?

- Я плачу, - сказал Бюва, вытирая глаза платком, - я плачу, но это от радости. Да, я пойду на службу, мое дитя, я пойду.

И Бюва, поцеловав Батильду, поднялся к себе, потому что не хотел сказать ей, что потерял место. И бедная девушка снова осталась одна.

Она с облегчением вздохнула; теперь она была спокойна. Бонифас, в качестве клерка стряпчего служивший в Шатле, узнавал из первых рук обо всем, что происходит, а Батильда была уверена, что он от нее ничего не утаит. В самом деле, назавтра она узнала, что Рауля допрашивали и что он принял всю вину на себя. На следующий день ей стало известно, что ему устроили очные ставки с Валефом, Лавалем и Помпадуром, но что это ни к чему не привело. Словом, верный своему обещанию, Бонифас ежедневно приносил ей последние известия. И каждый вечер Батильда, слушая его рассказ, каким бы тревожным он ни был, чувствовала прилив сил. Так прошло две недели. На пятнадцатый день Батильда начала вставать и ходить по комнате, к великой радости Бюва, Нанетты и всей семьи Дени.

Однажды Бонифас, против обыкновения, вернулся в три часа от мессира Жулю и вошел в комнату больной. Бедный малый был так бледен и расстроен, что Батильда поняла, что он принес какое-то ужасное известие, и, вскрикнув, встала во весь рост, не сводя с него глаз.

- Итак, все кончено? - сказала она.

- Увы! - ответил Бонифас. - И этот упрямец сам виноват. Ему предлагали помилование, вы понимаете, мадемуазель Батильда, ему предлагали помилование, если он все расскажет, а он не захотел.

- Значит, надежды больше нет, - вскричала Батильда, - он приговорен?

- Сегодня утром, мадемуазель Батильда, сегодня утром.

- К смерти? Бонифас кивнул головой.

- И когда его казнят?

- Завтра, в восемь часов утра.

- Хорошо, - сказала Батильда.

- Но, быть может, еще есть надежда, - сказал Бонифас.

- Какая? - спросила Батильда.

- Если он решится выдать своих сообщников… Девушка рассмеялась, но столь странным смехом, что Бонифаса пробрала дрожь.

- В конце концов, кто знает! - сказал Бонифас. - Я бы, например, на его месте так и сделал. Я бы сказал: это задумал не я, честное слово, не я, а такой-то, такой-то и такой-то.

- Бонифас, - сказала Батильда, - мне нужно выйти из дому.

- Вам, мадемуазель Батильда? - с испугом вскричал Бонифас. - Вы выйти? Да вы этим убьете себя.

- А я говорю вам, что мне нужно выйти.

- Но вы же не держитесь на ногах.

- Вы ошибаетесь, Бонифас, я окрепла. Смотрите!

И Батильда принялась ходить по комнате твердым и уверенным шагом.

- К тому же, - продолжала Батильда, - вы сходите для меня за наемной каретой.

- Но, мадемуазель Батильда…

- Бонифас, вы обещали повиноваться мне. До сих пор вы держали слово. Или вы устали от своей преданности?

- Я устал от преданности вам, мадемуазель Батильда?! Накажи меня Господь Бог, если есть хоть слово правды в том, что вы говорите. Вы просите меня найти вам карету, я найду вам хоть две.

- Идите, мой друг, - сказала девушка, - идите, мой брат!

- О, мадемуазель Батильда, этими словами вы можете заставить меня сделать все, что только захотите. Через пять минут карета будет здесь,

И Бонифас выбежал из комнаты.

На Батильде было широкое, развевающееся белое платье; она стянула его поясом, накинула на плечи мантилью и приготовилась выйти. Когда она направлялась к двери, вошла госпожа Дени.

- О Бог мой! - вскричала добрая женщина. - Что вы собирались сделать, дорогое дитя?

- Сударыня, - сказала Батильда, - мне нужно выйти из дому.

- Выйти из дому? Да вы сошли с ума!

- Вы ошибаетесь, сударыня, я в полном рассудке, - сказала Батильда с улыбкой, - но, если вы станете меня удерживать, я, возможно, и вправду лишусь ума.

- Но куда же вы идете, дорогое дитя?

- Разве вы не знаете, сударыня, что он осужден?

- О Боже мой, Боже мой, кто вам это сказал? Я так просила всех скрывать от вас эту ужасную новость!

- Да, а завтра вы сказали бы мне, что он умер, не так ли? И я бы вам ответила: «Это вы его убили, потому что у меня, быть может, есть средство спасти его».

- У вас, мое дитя, у вас есть средство спасти его?

- Я сказала «быть может», сударыня. Дайте же мне испытать это средство - единственное, которое у меня осталось.

- Ступайте, мое дитя, - сказала госпожа Дени, обезоруженная вдохновенным тоном Батильды. - Ступайте, и да ведет вас Господь.

И госпожа Дени посторонилась, чтобы пропустить Батильду.

Батильда вышла, медленным, но твердым шагом спустилась по лестнице перешла улицу, поднялась к себе на пятый этаж и открыла дверь своей комнаты, она тут не была со дня катастрофы, На шум ее шагов из чулана вышла Нанетта. Увидав Батильду, она вскрикнула: ей показалось, что перед ней призрак ее молодой хозяйки.

- Что с тобой, милая Нанетта? - серьезным тоном спросила Батильда.

- Ох, Боже мой, - вся дрожа, воскликнула бедная женщина, - это вправду вы, наша мадемуазель, или только ваша тень?

- Это я, я, Нанетта, потрогай мена, а еще лучше поцелуй. Слава Богу, я еще не умерла!

- А почему вы ушли из дома Дени? Вам сказали там что-нибудь обидное?

- Нет, милая Нанетта, нет, просто мне обязательно, непременно нужно кое-куда съездить.

- Да разве мы вам позволим выйти из дому в таком состоянии? Ни за что! Это значило бы вас убить. Господин Бюва, господин Бюва, вот наша мадемуазель, она хочет выйти, скажите ей, что это невозможно.

Батильда обернулась к Бюва с намерением употребить все свое влияние на него, если он попытается ее остановить, но по его потрясенному лицу сразу поняла, что он знает роковую новость… Со своей стороны Бюва при виде ее разразился слезами.

- Отец, - сказала Батильда, - То, что происходило до этого дня, делали люди. Но теперь дела их окончены; остальное принадлежит Богу. Отец, я верю: Бог сжалится над нами.

- Это я его убил, - вскричал Бюва, падая в кресло, - это я его убил!.. Батильда величаво подошла к нему и поцеловала его в лоб.

- Но что ты собираешься делать, мое дитя? - спросил Бюва.

- То, что велит мне долг, - ответила Батильда.

И она открыла ларчик, врезанный в молитвенную скамейку, взяла оттуда черный бумажник и вытащила из него письмо.

- О, ты права, ты права, мое дитя! - воскликнул Бюва. - Я забыл об этом письме.

- А я помнила о нем, - сказала Батильда, целуя письмо и пряча его на груди, - потому что это все, что мне оставила в наследство моя мать.

В эту минуту послышался шум кареты, остановившейся у дверей дома.

- Прощайте, отец, прощай, Нанетта! - сказала Батильда. - Молите Бога, чтобы он ниспослал мне удачу!

И она удалилась с торжественной важностью, которая делала ее в глазах Бюва и Нанетты похожей на святую.

У дверей дома она нашла Бонифаса, который ждал ее с каретой.

- Не поехать ли мне с вами, мадемуазель Батильда? - спросил Бонифас.

- Нет, мой друг, - сказала Батильда, протягивая ему руку. - Сегодня не нужно. Быть может, завтра…

И она села в карету.

- Куда вас отвезти, красавица-мадемуазель? - спросил кучер.

- В Арсенал, - ответила Батильда.