Шлак 5.0

Глава 1

Я сидел в каком-то лабораторском закутке привязанный к стулу, пускал кровавые слюни, а Гоголь бил, бил и бил меня. Я уже не знал, как на это реагировать. Сначала смеялся, потом матерился, а потом просто стал ждать, когда он устанет.

Но он не уставал. Он взял обычную школьную линейку и хлестал меня по щекам, причём делал это с оттяжкой, стремясь причинить как можно больше боли. В голове шумело, кровь мешалась со слезами. Помощники Гоголя несколько раз обливали меня водой, приводя в чувства.

Наконец он всё-таки устал, выдохнул, вытер пот со лба. Помощник поднёс стакан. По запаху — водка. Гоголь выпил, сунул линейку за ремень и усмехнулся:

— Впервые вижу дебила, который сам залез в Смертную яму. Обычно наоборот.

Нечто подобное я слышал от Сурка, когда на второй день своей загоновской жизни пытался пройти к станку, но делиться воспоминаниями с Гоголем не стал.

— Что молчишь? Не хочешь разговаривать? Ну так я умею языки развязывать, хе. Хотя знаешь, особой надобности в этом нет. Мне совсем не интересно, зачем тебе понадобился Дряхлый. Он всё равно бесполезен. А вот откуда у тебя форма фармацевтов и контейнер с пыльцой, это важно. Такое просто так на дороге не валяется и в магазине не продаётся. Стало быть, у тебя есть сообщники. Думаю, рядом где-то Алиска должна быть. И ещё кто-то из фармацевтического блока. А? Что скажешь?

— Мудак ты…

Он покачал головой и снова достал линейку. Устав в очередной раз, сел на стул.

— Ну что, Дон, продолжим разговор? Знаешь, ты мне, не смотря ни на что, нравишься. Своей независимостью нравишься. Для тебя не существует авторитетов. Есть люди, которых ты уважаешь, например, Гук или Мёрзлый. Но никто из них не указывал тебе, как жить, как поступать. Ты всё решал сам. Я так не могу, требуются подсказчики, — он усмехнулся. — А ты… Когда ты перед всем строем послал нахер Галину Игнатьевну… Знаешь, я едва тебе не зааплодировал. С трудом удержался, хех.

Я витал где-то в промежутке между сознанием и беспамятством, и все его признания проскакивали мимо ушей. Плевать, чего он там хотел, я просто ждал, когда всё это кончится — когда прекратиться боль, его словесный поток. Но ничто не кончалось. Я потерял счёт времени. Гоголь уходил, вместо него приходили помощники. Они просто били меня, а когда я терял сознание, обливали водой.

Сколько это длилось, наверное, вечность. Чтобы не сойти с ума, я рисовал в воображении лицо Алисы. Её глаза… И Киры. Маленький мой… Пытался вспомнить Данару, но вместо неё всегда возникала искорёженная злобой и безумием маска нюхачки. Это было так страшно, что я начинал кричать. Вместо криков изо рта вырывались хрипы, и меня начинали бить сильнее.

В один из коротких просветов сознания я услышал смутно знакомый голос:

— Четвёртые сутки пошли.

— Крепкий, — это уже Гоголь. — Но если пожелаете, господин Волков, можем изменить воздействие. Повысить, так сказать, эскалацию.

Я с трудом разлепил веки. Рядом с Гоголем стоял интеллигентного вида мужчина. Лицо его было настолько знакомо, что я совершенно искренне улыбнулся:

— Привет, док.

Он тоже улыбнулся, хотя его улыбка скорее походила на оскал лабораторной крысы.

— Здравствуйте, Евгений. Вот и снова встретились. Как ваши рёбра?

Это был тот самый врач, который осматривал меня на базе. Вот уж кого не ожидал здесь встретить.

— Спасибо, хорошо. Значит, теперь вы вместо Дряхлого…

Это была констатация, но док всё равно кивнул:

— Так и есть. Видите ли, Евгений, мы с господином Тавроди давно дружим, и как только возникла вакансия, он не преминул предложить освободившееся место мне.

Я облизнул пересохшие губы.

— На базе вы мне казались… совсем не другом Тавроди. Мне казалось, вы боитесь всех, кто там был.

— Зачем же бояться? Да и кого? Я выполнял те же функции, что и Семён Игоревич здесь. Но там возможности много ниже. А это так интересно изучать заражённых, — он наклонился и заглянул мне в глаза. — Я бы и вас с удовольствие изучил. Вы очень занятный экземпляр. Четвёртые сутки без сна, бесконечные побои. Мобилизационный ресурс вашего организма весьма велик, и мне бы хотелось выяснить его предел. К сожалению, вы нужны господину Тавроди, а то бы я так просто вас не отпустил, — последнюю фразу он произнёс с истинным сожалением.

— Док…

— Да, Евгений?

— Вы говорили, что все рано или поздно попадают в Загон. Помните?

— Так и есть. Видите, я тоже здесь.

— А моя дочь? Вы знаете, где она? В тот раз вы сказали, что не знаете, где моя семья. Но мне кажется, вы знали.

— Конечно, знал, Евгений. Кира очень смышлёный ребёнок, а ваша жена… Она оказалась не менее ценным материалом. Семён Игоревич определил её в группу испытуемых, которым давали двойную дозу нюхача. Она выжила, но вряд ли это можно назвать для неё удачей. Уже через два месяца она полностью потеряла связь с реальностью, перестала звать вас, дочь, перестала быть человеком. Слишком быстро, слишком. Два месяца — ничтожно малый срок. А ведь порошок — это стратегический продукт. Он не даёт эффекта нанограндов, но всё равно производит лечебный эффект и позволяет манипулировать сознанием человека. На его основе можно создать так называемых биороботов. Этим я и собираюсь заняться. Представляете, человек с повышенными физическими способностями, полностью подконтрольный, не задающий вопросов. Идеальная машина. Идеальная!

— Жаль… — прохрипел я.

— Что жаль?

— Жаль, что не могу дотянуться до вас.

Волков выпрямился.

— Гоголь, меняйте воздействие. У нас остались одни сутки. Но не убейте его, просто сломайте. Если убьёте, сядете в соседнюю камеру с Галиной Игнатьевной. Её как раз пора освобождать.

Он ушёл, а Гоголь придвинулся ко мне.

— Продолжим, Дон? Как же ты меня вымотал. Скажешь, где Алиса? Если скажешь, обещаю, прекращу всё это.

— Почему вдруг Алиса? В прошлый раз тебя интересовала пыльца.

— Да? — Гоголь огладил подбородок, и засмеялся. — А ты чего хотел? Четыре дня прошло! Я уж забыл, о чём спрашивал. Да и какая разница? Мне не нужны твои ответы. Откуда у тебя пыльца другие люди разберутся, а господин Волков желают выявить предел твоей выносливости. Ну или терпимости, я не совсем точно понимаю в его экспериментах. Он мечтал заполучить проводника, и уговорил Тавроди, отдать тебя ему на несколько дней, — Гоголь помолчал. — Надо же, проводник. Если бы я с самого начала знал, кто ты есть… Я, конечно, предполагал, что ты не обычный шлак. С такими ранами, какие ты получил на шоу, не живут, а ты даже Алиске сообщения писал.

— Так ты поэтому меня зайцам сдал?

— Сдал? Нет. Я всего лишь выполнил приказ. Передал Трезубцу данные на тебя и ушёл.

— От кого приказ?

— От Толкунова. Мог бы и сам догадаться.

— И Юшку также?

Гоголь причмокнул.

— Юшку жалко. Хоть и тупая баба, да и страшная, но прикалываться над ней было самое то. Она случайно пострадала. Того подражателя я на тебя выводил, а ей приспичило не вовремя.

— А Сиверу зачем наплёл про меня?

— Это уже зависть. Да. Всё у тебя слишком легко получалось, ну я и наболтал всякого. А Сивер человек памятливый, обиды не прощает, вот и подловил тебя, хех. Мы с ним вместе в Загон попали, сдружились. Только он потом в Квартирник перебрался, а я в охрану пошёл. В Квартирнике житуха тяжёлая, надо всё время крутиться, под Гвоздя подстраиваться. А в Загоне спокойно, просто покровителя выбрать посолиднее. Вот я и выбрал. Стучал помаленьку, задания выполнял, статики на счёт капали. Семья, дети. Нормально живу. Теперь ещё нормальнее жить буду.

Пока он говорил, помощники поставили передо мной столик, установили реостат, с одной стороны подключили прибор к розетке, с другой подсоединили два провода с крокодильчиками. Для чего всё это, я понял сразу, и мысленно попытался настроиться на новые ощущения. Хотя какие тут могут быть настройки.

— Ладно, заболтались мы с тобой, — Гоголь устало вздохнул, — а часики-то тикают.

Он прицепил крокодилов мне под мышки и сардонически хохотнул:

— Поехали!

Очнулся я, сидя всё на том же стуле. Горло пересохло, влаги в теле не осталось даже для того, чтобы обоссаться. Впрочем, последнее я не однократно делал до того, как потерял сознание. Пытка током тем и отличается от обычной школьной линейки, что полностью обезвоживает организм, и это помимо однотипной боли, когда в мозгу нет ни одной мысли, кроме бесконечного: а-а-а-а-а-а…

Очнулся я, потому что Гоголь тряс меня за плечо и заглядывал в глаза.

— Дон, ау. Жив что ли? Вставай.

Встать сил не было. Помощники Гоголя подняли меня, завели руки за спину и сковали наручниками. Взяли под мышки и повели к выходу. Что они опять задумали? Или уже на трансформацию? Всё, пожил, Женя, пора в твари…

Меня провели мимо камеры с Дряхлым. Он уже стал полноценным подражателем, и с рыком бросился на решётку. Помощники отпрянули, а Гоголь погрозил кулаком:

— Спокойно, Семён Игоревич! Вижу, созрел. Скоро в яму переведём.

Вот во что обернулась жизнь всесильного хозяина Смертной ямы. Человек, внушавший трепет всему Загону, сам стал тварью.

— А как их в яму переводят? — срывающимся голосом слюбопытничал я.

— Обычно, как и всегда. Крот, лизун наш, берёт их под контроль и ведёт. Мы ему за это дополнительную пайку выдаём.

В следующую камеру я тоже заглянул. Галина Игнатьевна сидела на полу, вытянув ноги. Кожа почернела и местами пошла нарывами — первый признак язычника. Она давила нарывы пальцем, размазывая гной, чесалась и трясла головой. Увидев меня, вскочила и закричала, указывая пальцем:

— И тебя тоже! Тебя! Сажайте этого говнюка рядом, хочу слышать его вопли! Хочу! Хочу! Хочу!

— Его не на трансформацию, — лениво ответил Гоголь.

— А куда? — Галина Игнатьевна вцепилась в прутья. — Куда⁈

— Не твоё дело.

Вот как, не на трансформацию. Значит, ещё покувыркаемся, поборемся с судьбинушкой за выживание.

Меня вывели на улицу и посадили в броневик. Ночной ветерок дунул в лицо, и я почувствовал облегчение. Но лучше бы дали воды. Вместо этого повезли куда-то в сторону ТЭЦ, потом повернули на юг и остановились у железнодорожного управления.

На путях стоял блиндированный поезд. Я уже видел похожий, когда мы с Алисой прятались в пустоши возле Василисиной дачи. Алиса в тот раз сказала, что таких поездов два. Один курсирует по дорогам между конгломерацией и Прихожей, второй ходит исключительно до Золотой зоны. Похоже, мне выпал лотерейный билет, меня отправляют в зону. А иначе, зачем привезли сюда?

Из заднего вагона выглянул варан. Морда узкая, как у голодной крысы, над правой бровью скрипичный ключ. О, мой старый друг Музыкант. Увидев меня, садист оскалился:

— Что, шлак, снова встретились. А я предупреждал, — и рыкнул на Гоголя. — Чё как долго?

Гоголь заискивающе улыбнулся:

— Как получил приказ господина Волкова, так и привёз. Я ж без приказа не имею права.

Музыкант спрыгнул на землю, ухватил меня за подбородок, заглянул в глаза.

— Сухой… Ладно, вали нахер, фермер, дальше я сам.

Он подтолкнул меня к вагону. Чьи-то руки ухватили за шкирку, втащили внутрь и бросили на пол. Пахнуло табаком, прокисшим пивом. Звучала музыка, что-то из современной попсы. Из-за гула голосов, криков и пьяного смеха сложно было разобрать слова. Поднявшемуся следом за мной Музыканту пришлось надрывать связки:

— Эй, бро, к стене его присобачьте вместо мишени.

Грянул хохот. Меня снова подхватили и отволокли в дальний конец вагона. Сняли наручники, запястья закрепили в колодках и подтянули цепь так, что я с трудом дотягивался носками до пола. Варан с выпученными глазами дыхнул перегаром:

— Стой смирно, иначе…

Что там иначе, не разобрал. Поезд дёрнулся и засучил колёсами, набирая скорость. Грудь пронзила боль. Табачный дым колыхнулся от очередного взрыва хохота и самодовольный голос провозгласил:

— Яблочко!

Я скосил глаза — в груди торчал дротик. Эти суки играли со мной в дартс, вернее, в меня.

Второй дротик воткнулся в щёку, третий пролетел возле головы и вонзился в деревянную панель. Неудачника освистали и заставили раскошелиться на пиво. После этого решили метать ножи, только теперь нужно было попасть не в меня, а рядом. Попробовать захотели все, сделали ставки. Музыкант стоял возле импровизированной стойки, на которой в ряд расположились три пивных бочонка и ящик водки, и неотрывно смотрел на меня. В глазах светилась такая злоба, что едва ядом не сочилась. Он не забыл ни первую нашу встречу, ни последнюю. Сейчас он был сухой, как и я, а под дозой вряд ли бы сдержался. Убил бы наверняка.

Когда первый метатель встал на позицию и завёл руку, Музыкант вдруг встрепенулся и крикнул:

— Всё, братва, хорош. Завязывайте с весельем.

— Да ладно те, Музыкант. Только во вкус вошли. Пару попыток дай…

— Хорош, говорю, чё непонятно?

Метатель буркнул:

— Как тебя старшим поставили, Музыкант, так ты и скурвился. То нельзя, это. Колтун проще был.

— Колтун сдох, и командир теперь я. Кто не согласен, может выйти из поезда.

Никто к выходу не поспешил, из чего можно было сделать вывод, что противников назначения Музыканта в вагоне нет.

— То-то же. Вам напомнить, за каким хером мы сюда из Золотой зоны примчались?

— За пассажиром вроде.

— Ага, за пассажиром. Вот за этим самым. И если мы его не довезём, нас всех на кол насадят. Вот ты, Креол, хочешь сесть жопой на острый кол? Не хочешь? И никто не хочет. Поэтому жрите пиво и спать. У нас ещё будет время повеселиться.

После его не столь пламенной речи интерес ко мне со стороны варанов пропал. Кто-то в самом деле отправился на нары, кто-то потянулся за картами. Музыкант наполнил до краёв две кружки пивом, подошёл ко мне.

— Ну чё, Женя Донкин… Хреново выглядишь.

— Если бы тебя током пять суток кряду хлестали…

Я немножко соврал, не пять, а только сутки, но, думаю, и этого вполне достаточно.

Музыканту было плевать, что со мной делали. Он размотал цепь, освобождая колодку, и я без сил рухнул на пол.

— Пей, — он поставил передо мной кружку. — Это не милость, не радуйся. Если сдохнешь, я реально очком на кол опущусь, а меня такая смерть не прельщает.

Я осушил кружку несколькими большими глотками, стремительно восполняя утерянную влагу. Вытер губы.

— Ещё. Дай ещё… А какая прельщает?

Он подал вторую кружку. Её я опустошал помаленьку, прокатывая напиток по дёснам и наслаждаясь каждым глоточком.

— Никакая не прельщает. Не тороплюсь я подыхать. Тебя бы вот обнулил. Надеюсь, будет возможность.

Музыкант отошёл к дружкам, а я закатился в угол. Здесь не так сильно воняло табаком. Окон в вагоне не было, только под крышей виднелись узкие щели вентиляции, через которые дым вытягивало на улицу.

Куда меня везут, я уже сообразил. К кому — тоже гадать не приходилось. Волков сказал, что я нужен Тавроди. Зачем, пока не ясно, наверняка что-то хочет предложить. Легенда Загона, глава Конторы, злой гений, подаривший человечеству наногранды и веру в вечную жизнь. Я встречал его в начале своей эпопеи, правда, на тот момент не знал, кто он есть на самом деле. Теперь знаю. А он помнит меня? Тогда я был испуганным шлаком, не понимавшим, что происходит вокруг. Теперь я знаю всё, или почти всё. Я умею убивать, я готов убивать, и не испытываю сожаления по своим жертвам. К счастью, пока ещё не испытываю и радости от многочисленных убийств. Для меня это стало профессией. Профессиональный убийца. А когда начну радоваться, превращусь в профессионального садиста, как Музыкант…

Впрочем, а так ли мне нужна эта встреча с Тавроди?

Я оценил обстановку. Товарный вагон: один выход, два прохода, два десятка варанов. Нары в ряд, бар, оружейная стойка. Вараны пьяные, расслабленные, никакой дисциплины. Орут песни, в карты играют. Будь я под дозой, завалил бы всех в порядке очерёдности голыми руками. Сейчас нужен автомат. И хладнокровие.

Я присмотрелся к оружейной стойке. Вот они автоматы, вараны даже не удосужились отсоединить магазины. Тут же гранаты в ящике. Если подобраться незаметно, или когда эти дебилы уснут. После такого количества алкоголя они обязаны уснуть…

Снова подошёл Музыкант и тряхнул наручниками.

— Давай-ка руки за спину, шлак. Взгляд мне твой не нравится. Задумал чё?

Он застегнул наручники, выпрямился и от души засадил мне берцем в грудь. Как в старые добрые времена. Сука! Рёбра не треснули, но боль так скрутила тело, что никаких надежд на побег в голове не осталось.

Креол выкрикнул:

— Нам запретил, а сам веселишься!

— Это профилактика.

Музыкант вернулся к бару, а я завалился на бок и пролежал так весь оставшийся путь.