Шлак 5.0

Глава 2

Меня вытолкали из вагона. Судя по солнцу, время подходило к вечеру. Вокруг всё та же пустошь, слева на горизонте поднимались вершины разъеденных кариесом гор, прямо колыхалось бесконечно зыбкое горячее марево. Справа, как это ни удивительно, паслись верблюды. Они лениво бродили меж зеленовато-жёлтых кустов, срывали мясистыми губами листья и медленно их пережёвывали.

Чуть дальше стояла высокая квадратная башня из саманного кирпича. От неё отходила длинная загнутая на конце труба. Водяной кран для заправки паровозов. Наверху под тентом стоял человек и в бинокль осматривал окрестности. Кого, интересно, он хочет разглядеть за восемьсот километров от Загона? Кроме верблюдов, разумеется.

Со стороны гор подъехала вереница платформ, и встала под загрузку. Откуда-то появились клетчатые, принялись споро таскать из вагонов мешки и ящики. Когда первую платформу заполнили на три четверти, Музыкант на пару с Креолом, затащили меня в кузов, и велели водителю отправляться.

Дороги как таковой не было, ибо пустошь сама по себе дорога. Сбоку из зарослей стланика вынырнул светло-зелёный двухместный багги. Тачка навороченная и явно не на электроприводе. За рулём парень лет двадцати пяти в цветной безрукавке, рядом девчонка топлес и в огромных солнцезащитных очках. Парень резко вывернул руль, пристроился нам в хвост. Девчонка вскочила, замахала руками, закричала что-то, показывая средние пальцы.

— Шлак! — расслышал я сквозь рёв движка.

Багги круто свернул вправо и снова исчез меж кустов, только шлейф пыли указывал направление, в котором он скрылся.

— Суки позолотные, — сипло выругался Музыкант.

До гор мы добрались минут за пятнадцать. Махнули вверх к седловине и спустились в широкую долину. Вход перегораживала искусственная стена из местного камня высотой метра четыре, перед ней глубокий ров — всё как в фильмах про Средневековье. Через ров был перекинут мост. На въезде платформу досмотрели, причём делали это так, словно мы границу пересекаем, а на платформе везём контрабанду. На мой счёт запросили дежурного и, лишь получив добро, разрешили проехать.

За стеной начиналась сказка. Горы служили защитой от пустыни, перекрывая путь горячему воздуху, дышать стало легче. Склоны покрывал лишайник, вдоль дороги выстроились пальмы. Первые строения походили на бараки и производственные комплексы, но они были опутаны китайским лимонником и диким виноградом и общей картины не портили. Потом потянулись поля для гольфа, не очень большие, но ухоженные. Перед ними платформа остановилась, и мы пересели на электрокар. Справа показался теннисный корт, стоянка электрокаров и бассейн. Людей было не много, только несколько молодых мужчин и женщин. Я узнал мисс Лизхен. Мозгоклюйша вышла из бассейна, слуга подал ей полотенце и коктейль.

Дальше пошли коттеджи. Построенные по одному лекалу, они не отличались друг от друга, и лишь таблички с номерами позволяли понять различия. На парковках перед каждым стояли багги, квадроциклы, электрокары. Газоны подстрижены, тротуары выметены. Идиллия.

Навстречу промчались ещё два багги и череда разноцветных эндуро. Вместе с ними тишину посёлка разорвали тяжёлая музыка и рёв моторов.

— Куражатся, суки позолотные, — в очередной раз выругался Музыкант.

В голосе звучала зависть. Ему каждый стат давался потом и кровью, причём в буквальном смысле, а молодёжь Золотой зоны получала всё исключительно по праву рождения. Можно было бы их осудить, дескать, сами ничего не сделали, просто повезло с родителями, но зная, кто такой Музыкант и что он собой представляет, я даже не стал задумываться на эту тему. Завидует? Его проблемы. На боку висит автомат, может дать длинную очередь вслед умчавшейся кавалькаде.

Через три километра показалось озеро. Вокруг пальмы, песок, лежанки под зонтиками, вода прозрачная, с бирюзовыми бликами. Людей здесь было больше. Дымились мангалы, играла мягкая музыка, официанты в клетчатых шортах разносили напитки. Рабочий день закончился, и те, кто имел право на привилегированный отдых, собрались на берегу поболтать и выпить.

Поднимая волну, по озеру промчалась пара гидроциклов, устремляясь наперегонки к противоположному берегу. Высоко в небе парила птица, то ли приглядываясь, то ли выслеживая кого-то.

За озером располагался научный комплекс — несколько двухэтажных зданий, обнесённых бетонным забором. Музыкант остановился перед въездом. Нас уже ждали. Подошли трое варанов, обступили меня и велели идти прямо. Я замешкался и мгновенно получил прикладом меж лопаток.

— Ладно, ладно, мужики… Чё вы…

— Вперёд! — прозвучал приказ.

Музыкант крикнул:

— Удачно сдохнуть, шлак!

Я не стал отвечать, хотя было что. Во-первых, сомневаюсь, что сейчас я шёл на смерть. Для этого совсем не обязательно тащить меня восемьсот километров через пустошь, достаточно было оставить Волкову для опытов. Во-вторых, Тавроди не лаборант, опыты не ставит. Он исследователь, ходит по земле, щупает предметы руками, и сейчас он хотел пощупать меня. Кто я, из чего сделан? Он в первую очередь учёный. Что будет потом? А хрен его знает, может, оставит себе, может, вернёт Волкову. Но убивать не будет точно. Пусть я сейчас сухой, однако интуиция проводника работала и опасности не предвещала.

Мы подошли к центральному зданию, здесь нас ждал щупленький юноша. Строгий взгляд, прыщи на носу. Он стоял выпрямившись, расправив плечи. Хотел казаться взрослым и значимым, и когда-нибудь наверняка станет таким, но сейчас был именно прыщавым юнцом и не более того. На кармане белого халата висел бейдж с фото и фамилией: Роузберг Г. С.

Не говоря ни слова, юноша шагнул в распахнутую дверь, и вараны торопливо потащили меня следом. Через гулкий вестибюль мы прошли в правое крыло здания. В просторном холле между кадок с пальмами стояли два кожаных кресла и журнальный столик. На столике кофейник, две чашечки и полный набор аксессуаров для улучшения вкусовых качеств кофе.

Юноша молча указал на левое кресло, и вараны послушно швырнули меня в него. Наручники снимать не стали, отошли к стене и замерли изваяниями.

Кофе, понятное дело, предназначался мне. Я не стал церемониться и позвякивая наручниками потянулся к кофейнику. Юноша неодобрительно нахмурился, но опять-таки ничего не сказал.

— Слышь, чувак, — окликнул его я, — веришь, нет, за шесть дней маковой росинки во рту не было. От голода уже скулы сводит. Распорядись насчёт бутербродов. Ты тут вроде не самый младший, вон как вараны перед тобой приседают. Ага?

Роузберг нахмурился ещё сильнее. В его представлении я нарушил все мыслимые и немыслимые правила местного этикета, а обращение «Слышь, чувак» вообще едва чувств не лишило, и никаких бутербродов он, разумеется, заказывать не собирался.

— Распорядись, Генри, — услышал я позади себя. — Надо покормить гостя.

Я повернул голову. С последней нашей встречи Тавроди ничуть не изменился, всё такой же невысокий, худой и причёска в виде созревшего одуванчика. Он смотрел на меня пытливо, словно силился вспомнить и… не мог.

— Как прикажете, Сергей Филиппович.

Роузберг ушёл, а Тавроди опустился в кресло, скрестил ноги. Он продолжал сверлить меня взглядом.

— Значит, вы и есть Дон? Евгений Донкин. Муж той женщины. Данары. Интересный экземпляр ваша жена. Вы и она — это очень многое объясняет.

Экземпляр… Мне стало неприятно. Нервы защемило, кровь начала бурлить. Назвать человека «экземпляром» всё равно, что обездушить его. Мы для него всего-то объекты изучения, возможность обосновать какую-то теорию, совершить очередное открытие. Пусть он и гений, подарил человечеству наногранды, продлил жизнь, вылечил болезни. Но доступно это не всем, лишь избранным. Зато доступен нюхач, тоже его открытие. Он так же лечит, но одновременно заставляет людей деградировать. Благодаря Тавроди Данара превратилась в тень и уже никогда не станет человеком.

Мне захотелось удавить его, и не важно, что на запястьях наручники, это не помеха. И охрана не помеха, не успеют остановить меня. Но дотянуться всё равно не получится. Тавроди проводник. Не знаю, в чём заключается его дар, но в данный момент он под дозой. От него просто несло силой. Никакие охранники ему не нужны, они всего лишь декорация, визуальное обозначение его могущества, свита, как и чванливый юноша по фамилии Роузберг. Прыщавый, кстати, вернулся, за ним следом явилась милая девушка в клетчатом передничке, и с улыбкой поставила передо мной тарелку, на которой возвышалась горка бутербродов с колбасой и сыром.

— Bon appétit.

Надо же, французский. Местное общество избаловано не только комфортом, но и вышколенной прислугой. На широкую ногу живут господа конторщики.

Я начал есть, откусывая за раз половину бутерброда. Тавроди покачивал головой и щурился.

— Кажется, я вспомнил вас, Евгений. Полгода назад вас бросили в подвал на Передовой базе. Да, так и есть. Вы казались жалким, нервным и держались за рёбра. Я ещё подумал, что вас непременно отправят на ферму. Но вы как-то избежали уготованной участи.

— Меня и отправили, — пожал я плечами. — Но мне посчастливилось попасть в шоу Мозгоклюя и даже одержать победу. Я Кровавый заяц, слышали?

— Кровавый заяц, вот как? — Тавроди немного приподнялся в кресле. — Помню, помню. Особенно те кадры, где вы забили чугунным утюгом того незадачливого охотника. Значит, это вы его так, да?

— Ага. Мой первый труп. Как я терзался из-за этого, ох. Но на следующий день добавилось ещё четверо, и это подействовало как успокоительное.

— И сколько всего на вашей совести убитых людей?

— Не знаю, не считал. Но всяко меньше, чем на вашей.

Я засмеялся, изо рта полетели хлебные крошки прямо в лицо Тавроди. Тот недовольно отодвинулся, провёл по щекам ладонью, вытираясь.

— Упс, — я прикрыл рот. — Пардон, господин одуванчик. Извините, плохо воспитан, не умею вести себя в приличном обществе.

Он не обиделся, наоборот, скрючил жалостливую мордочку.

— Вы злитесь, Евгений. Вы думаете, что я навредил вашей жене…

— Если б только жене!

— Заблуждение. Вы заблуждаетесь так же, как и многие остальные. Это вред во имя блага всего человечества…

— Точно, как же я сразу-то не понял? Благо человечеству! Да вы, батенька, с Оловом родные братья. Он тоже своих миссионерок дерёт во благо человечества и во имя Великого Невидимого, а миссионеров кастрирует.

Ко мне шагнул охранник и влепил пощёчину. По холлу прокатился звон, в голове зашумело, охранник завис надо мной грозовой тучей.

— Не перебивай! Говори только когда спрашивают.

Я позёрски вскинул руки: прошу прощения, больше не буду, и вернулся к бутербродам. Охранник вернулся к стене.

— Да, это неприятно, знаете ли, когда перебивают, — поморщился Тавроди.

Неприятно, это когда тебе в нос запихивают пыльцу крапивницы, и через несколько дней тебя начинает крутить от дикой боли, а ещё через несколько ты перестаёшь быть человеком. Вот это действительно неприятно, но произносить вслух не стал, боль от первой пощёчины ещё не прошла.

— Вы зря иронизируете по поводу блага, — Тавроди откинулся на спинку кресла. — Наногранды способны победить любую болезнь. Вы можете парировать, дескать, они доступны исключительно избранным. Верно, спорить тут не имеет смысла. Но так было всегда: кому-то доставалось всё, кому-то ничего. Изменить это, значит пойти против истории. Человечество многократно убеждалось в том, что помочь абсолютно всем невозможно. Да и нанограндов на всех не хватит. Более того, кто-то должен служить их источником, — он помолчал. — Что же вы молчите?

— Не хочу ещё раз получить по роже.

— Бросьте, вы не так глупы, как хотите показать. Я видел ваше досье: университет, собственный бизнес. Мне нужны умные люди, к тому же проводники.

— Это предложение?

— Считайте, что да.

— И много вы уже набрали умных проводников?

— Не много. Проводников в принципе не может быть много. Например, в Прихожей, насколько мне известно, нет ни одного, в конгломерации шесть или семь. У нас пять. Один в Анклаве, десяток на Диких Территориях. Они не любят лезть на глаза. Бояться. Но мы отлавливаем их постепенно.

Я мысленно подсчитал загоновских проводников. Кроме меня это сам Тавроди, Мёрзлый, Олово и Коптич. Так и есть, пять.

— Откуда берутся проводники?

— О, — Тавроди оживился, — это долгая история, и вряд ли будет вам понятна, но я попробую объяснить. Начну по-простому: они ни откуда не берутся, просто рождаются такими. Кто-то рождается пилотом, кто-то поваром, кто-то художником, а кто-то проводником. Слепой случай, да-с. Дело в том, что в крови находится элемент, выявить который можно лишь при помощи определённых реагентов, я назвал его тавродин. Не слишком пафосно, нет? Именно он взаимодействует с нанограндами, позволяя человеку мобилизовать скрытые силы организма. Увеличивается реакция, регенерация, умственные способности. У обычных людей на один миллилитр крови в среднем приходится ноль целых три тысячных тавродина. У тварей, в частности, у пёсо данный показатель равен одной сотой, у язычника и багета около двух, у подражателя четыре, у лизуна семь. У тех, кого мы относим к проводникам, количество тавродина составляет не менее пяти сотых. Наш общий знакомый Мёрзлый имеет семь сотых тавродина на миллилитр. Представляете его возможности?

Я отрицательно покачал головой.

— Ну как же, именно количество тавродина в крови влияет на дар. Чем его больше, тем дар ярче и сильнее. Имея четыре сотых, подражатель может говорить, а лизун при своих семи способен контролировать тварей и общаться с нами на ментальном уровне. Мёрзлый за короткий промежуток времени замораживает пространство вокруг себя, Олово легко избегает любой опасности, а Коптич способен создавать фантомы.

Голос его звенел от воодушевления. В какой-то момент Тавроди вскочил и, размахивая руками, заходил по холлу. Роузберг попятился, чтобы ненароком не столкнуться с начальником.

— А какой дар у вас? — дожёвывая последний бутерброд, спросил я.

Тавроди остановился.

— У меня? — вопрос как будто застал его врасплох. Он встряхнул головой, от чего копна волос всколыхнулась, и кивнул. — Ну да, у меня, конечно… Я чувствую неизведанное. Тайны! Если где-то что-то сокрыто, я осознаю это и пытаюсь найти. Но брожу не впотьмах, а сразу вижу направление. Именно так я открыл тавродин, выявил наногранды, формулу нюхача. Но нюхач — это побочное. Теперь я ищу нечто новое. На наших глазах происходит эволюционный процесс, рождение нового человека. Homo sapiens отступает в прошлое, на смену ему смелой поступью идёт Homo Tavrodius. Человек Тавроди! Это будет нечто совсем иное. Между Homo sapiens и Homo Tavrodius разница столь же глобальна, как между кроманьонцем и гоминидом. Совершенно иной вид, более развитый, более пластичный. Проводники лишь промежуточное звено, обеспечивающее движение вперёд. С каждым новым поколением нас будет становиться больше, мы начнём скрещиваться между собой и откроем следующую страницу развития человечества! Это будут двуликие, те, оба родителя которых проводники. Они станут элитой планеты, вершиной эволюции, познают неведомое, поднимутся выше Бога! Сами станут Богами!

Чем больше я слушал его, тем отчётливее понимал, что Алиса права, утверждая, что Тавроди опасен. Дай ему волю, он заразит крапивницей не только Землю, но и весь космос. Он одержим, его нужно остановить. Вопрос: как?

Я сардонически хмыкнул:

— Интересно рассказываете, и, главное, логично так. Вам это всё наногранды в уши нашептали?

Охранник снова шагнул ко мне, замахиваясь, но Тавроди жестом приказал ему вернуться на место.

— Вы не верите мне, Евгений. Понимаю. Я и не надеялся. Но ваше неверие не остановит процесс. Он запущен. Первоначально в наногранды тоже никто не верил, а теперь без них жить не могут. И это доказательство того, что я прав. Хотите вы того или нет, но человечество разделится на две части: избранных и шлак. Да что там — уже разделилось. Избранные, как вы понимаете, это такие как мы, люди, несущие в себе новый генотип, и мы действительно станем Богами.

Тавроди говорил уже не так восторженно, перестал ходить по холлу и стоял, скрестив руки. Даже голос стал немножечко грустным.

— Помните греческую мифологию? Олимп, совет богов. Я считаю, что всё это не выдумка, греческие боги действительно существовали. Использовали амброзию — нектар бессмертия, аналог нанограндов, и вершили судьбы тех, кто копошился внизу, допуская до себя лишь немногих избранных. Эти немногие, в сегодняшнем понимании, и есть проводники. Но их должно быть больше. Давно пора выходить за рамки Загона. Именно поэтому я хочу для начала объединиться с Прихожей и Водоразделом. Мне нужен шлак. Много. Именно из его среды, как из грязи, появляются жемчужины — проводники. Объединившись, мы сможем подмять под себя конгломерацию, а это увеличит наши возможности в десятки, в сотни раз!

— А потом наступит черёд Земли, — подвёл черту я.

Тавроди вернулся в кресло, налил кофе, поднёс чашечку ко рту.

— Генри, кофе остыл.

— Сейчас принесут свежий, — подался к нему юноша и щёлкнул пальцами куда-то в сторону.

Тут же появилась прежняя девушка с подносом, поставила новый набор, старый унесла.

— Вы считаете меня злом в чистом виде, — делая глоток, сказал Тавроди. — Отнюдь. Зло — это Мёрзлый, вставший на пути моих планов. Это Алиса…

— Олово, — подсказал я.

— Нет, Олово не имеет к этому отношения. Да, у нас возникли некоторые разногласия, и он ушёл в пустошь. Но он пытается создать то же, что и я, только в ограниченном пространстве и на свой манер. А Мёрзлый всегда был слишком своенравен. Хотел стать первым, пытался отодвинуть меня в сторону, но никогда не понимал, что я вижу наперёд каждый его шаг, и когда это стало чересчур опасным, мне пришлось его нейтрализовать. К сожалению, то же самое пришлось сделать с Гуком, и теперь они ждут своей участи…

— Гук? — воскликнул я. — Говорили, он ушёл на север.

— Гук слишком сильно любит Загон и слишком сильно не любит Прихожую. Он сидел в Полыннике до конца, даже когда перекрыли поставки. А потом я предложил ему сдаться в обмен на сохранение жизни его людей. Он согласился.

— Что вы сделаете с ними?

Тавроди допил кофе, поставил чашечку на столик.

— Когда-то мы были друзьями, создавали вместе Контору, восстанавливали Загон, боролись с Комитетом Спасения, с глаголами, с тварями. Ох, Евгений, знали бы вы, через что нам пришлось пройти. Сколько было пролито крови, сколько эмоций потрачено, сколько друзей потеряно. Можно написать новую «Войну и Мир». Но теперь это в прошлом. Мы стали другими, появились новые друзья, новые идеи. От прежних приходится избавляться.

— Убьёте их или трансформируете?

— Скажем так, трансформировать Мёрзлого невозможно, он же проводник, а Гук — легенда Загона, его нельзя просто взять и убить. Начнутся протесты. Я справлюсь с ними, но погибнут люди, а жизнь есть непререкаемая ценность. Мне нужны наногранды, а не трупы. Всё будет банально и красиво. Шоу! Мозгоклюй уже пишет сценарий, расставляет декорации, готовит актёров. Это будет нечто. Поэтому предлагаю вам принять моё приглашение и понаблюдать за спектаклем из первого ряда зрительного зала. Соглашайтесь. У вас будет всё: дом, машины, женщины на выбор, долгая-долгая жизнь. Когда я открыл наногранды, мне было пятьдесят девять, и с тех пор мой биологический возраст не изменился. Мне по-прежнему пятьдесят девять, а вы сможете остаться тридцатилетним.

— Тридцатилетним я могу остаться и без вашей помощи, достаточно колоть себе наногранды.

— Евгений, господь с вами. Где вы найдёте такое количество нанограндов? Каждый карат на учёте. В Загоне и на Территориях существует чёрный рынок, но цены там выше официальных в несколько раз. С голым задом, извините, останетесь. А купить нанокуб или изготовить его, не зная технологий, невозможно. Это только кажется, что вот вам качок, три трубки, иголка, и можешь сушить сколько угодно. Увы. Кроме всего перечисленного, внутри стоят фильтры, они загрязняются, и со временем выделить наногранды из крови не получится. Поэтому я и держу всех их, в том числе Прихожую и конгломерацию в кулаке. Главные наши поставки — это не уголь и не порошок. Фильтры для нанокуба! Даже Олово приходит ко мне на поклон, не смотря на всю свою гордость.

Для меня это стало откровением. Я действительно думал, что нанокуб есть некая упрощенная конструкция, в которой кроме железячек и трубочек ничего нет. Оказывается, не всё так просто. Нужны технологии плюс фильтры, а без них шиш тебе, а не наногранды.

Однако соглашаться на предложение Тавроди я не спешил. За долгую-долгую жизнь придётся платить. Что он потребует в обмен?

Я так и спросил:

— Что вы от меня потребуете?

— Всего-то преданность и исполнительность.

— А моя дочь?

— Ваша дочь?

— Да, моя дочь Кира, шесть лет. В тот злосчастный день нас забрали всех троих. Я стал проводником, Данару превратили в нюхачку. Она полностью потеряла человеческий облик, превратилась в животное. А дочь пропала. Если её трансформировали…

— Мне ничего не известно об этом, — покачал головой Тавроди. — В подвал вас привели одного… Да я и вас-то плохо помню. Сколько таких прошло мимо — тысячи, каждого не упомнишь, тем более какую-то шестилетнюю девочку. Стоит ли она внимания? Вы сможете завести себе десяток других дочек и сыновей. Но если вы настаиваете на этой… Я распоряжусь, и её найдут. Если она жива, конечно.

Мерзавец! Другие хоть как-то пытались помочь. А этот… наверняка врёт. Конечно, врёт. Если он знает о Данаре, значит, знает о Кире, она всегда была рядом с мамой. Она слишком маленькая, чтобы оставаться одной.

— Идите вы нахер, господин Тавроди.

Охранник пулей подскочил ко мне и отвесил леща. Потом размахнулся и добавил. Из носа потекла кровь. Я не прикрывался, не кричал. Пусть хоть убьёт — плевать.

— Хватит, — остановил его Тавроди. — Евгений, я не стану торопить вас с ответом, но поставлю в такие условия, в которых вы волей-неволей задумаетесь над моим предложением. И советую принять его. Очень советую. Иначе сами понимаете. Сохранять жизнь проводнику, настроенному против меня, весьма опасно.

Я зажал пальцами нос, останавливая кровотечение, и прогундосил:

— Убьёте меня, Мёрзлого. Где проводников новых найдёте?

— Ничего страшного, время значения не имеет. Подожду. А пока отправляйтесь на своё очередное шоу. Но не забывайте, что в любой момент вы можете из него выйти.