Шлюха

Глава тринадцатая

— Я устал, давай сегодня ни во что не углубляться. Хочу спать, — признался Пэкстон, когда мы поднимались в спальню.

Я была не против, день выдался долгий и насыщенный. Однако меня напрягала отдаленность между нами, появившаяся после их разговора с Ником. Я не могла понять, в чем дело. Он умело скрывал проблему, но не мог скрыть своей холодности.

— Ты в порядке?

Пэкстон обернулся ко мне, стоя на последней ступеньке.

— Почему ты спрашиваешь об этом? Раньше ты не спрашивала, в порядке ли я.

Я опустила взгляд на его хватку и разжала его пальцы, освобождая свою руку.

— Ладно, давай не будем начинать. Прости. Пошли спать.

Он отпустил меня, но разговор на этом не закончился. Пэкс продолжал, пока наш диалог не превратился в сплошные пререкания и упреки, и все ради того, чтобы устроить ссору.

— Что? Я не должен задаваться вопросом, кто ты такая? Изменился не я, Габриэлла. А ты.

— Пэкстон, я даже не понимаю, что тебя так задело. Я лишь хотела узнать, в порядке ли ты. В следующий раз лучше пристрели меня. Господи.

— Наверное, я просто устал. Последние два дня только и делал, что надрывал ради тебя зад.

Это вывело меня из себя, и Пэкстон получил желаемое. Ссору.

— А я тебя не просила.

— Нет, Габриэлла, не просила. Но и я этого не планировал. Я хотел позволить тебе забрать парня, собирался помочь, а потом думал использовать его, чтобы вернуться к старому порядку вещей. Как это было до начала всей этой бессмыслицы.

— Этого ты хочешь, Пэкстон? Хочешь, чтобы я поклонилась и поцеловала твои ноги?

Пэкстон фыркнул и замотал головой.

— Чем, черт возьми, мы вообще занимаемся?

— Сам начал.

Пэкстон ушел озадаченный прочь от взбешенной жены.

— Я иду в душ.

Я провела пальцами по волосам, застонав от разочарования и шока, и вышла на балкон с телефоном в руке. Я проговорила с Ми добрых пятнадцать минут, прежде чем услышала, как он вышел из ванной и плюхнулся на кровать. Мы мало о чем говорили: о девочках, Вандере, фильме и нашей глупой ссоре. Той, что свалилась с неба, словно астероид. Без какого-либо предупреждения.

Пэкстон никак не отреагировал, когда я вошла в комнату. Он лежал неподвижно на животе, закинув руки за голову. Я тоже молчала. Оставила его, распростертого поверх одеял в одних боксерах и без футболки. Мне нравился Пэкстон в белых узких боксерах, особенно на фоне его загорелой кожи и точеной спины.

Принимая душ, я размышляла о том, с какой стати Пэкстон вспыхнул на пустом месте. Было понятно, что за этим что-то стояло, и беседа с Ником была первой причиной, приходящей на ум, но почему?

Пэкстон не пошевелил ни мышцей со времени моего ухода. Я смотрела, как он спит, чувствуя трепет внутри. Его глаза были закрыты, а дыхание глубокое и расслабленное. Словно он крепко спал. Смахнув волосы с его лба, я поцеловала его теплую кожу.

— Помассируешь мне поясницу?

Я улыбнулась и села ему на пятую точку, впиваясь подушечками пальцев в напряженные мускулы его спины.

— Почему ты не общаешься с родителями?

— Иногда общаюсь. Они звонят раз в год или около того.

— Я не слышала.

— В этом году еще не звонили.

Я засмеялась, выдохнув.

— Уже почти сентябрь. Год скоро закончится.

— Мне все равно.

— Почему?

— Не знаю, Габриэлла. Мы просто не близки. Во многих семьях такие отношения.

— Я была близка со своей семьей.

— Ты даже не помнишь их. У тебя амнезия, или уже забыла?

— Замолчи. Я все еще люблю их. Знаю, что так и было.

— У меня же все наоборот. Мой старик работал водителем грузовика, развозил апельсины по западному побережью. Мать была шлюхой. Она изменяла ему, сколько я себя помню, а его либо не было дома, либо он был пьян в стельку. Ты не единственная, у кого было трудное детство. Такое происходит изо дня в день по всей земле.

Я надавила пальцами на напряженные участки над тазом.

— Знаю. Я не говорила, что такого не происходит. Ты всегда был один? Без братьев и сестер?

— У меня была сестра. Она умерла.

Мои пальцы остановились на секунду, пока я осознавала эти слова.

— Что случилось?

— Ее сбил грузовик в первый день в детском саду.

И снова мои пальцы остановились, я подавила вздох.

— Мне так жаль, Пэкс, это ужасно.

— Мне было два. Я даже не помню ее. Никогда ее не знал.

— Да, но ты не думаешь, что это как-то связано с поведением твоей матери или пьянством отца? Каждый своим способом справляется с проблемами.

— Да, но у них все еще был другой ребенок. У них все еще был я.

— Мне жаль, что у тебя была такая жизнь, Пэкстон, но знаешь что?

— Хм?

— Ми говорит, что на все есть причины и следствия. Может, тебе пришлось пережить все эти невзгоды, чтобы стать хорошим отцом для Роуэн и Фи.

Пэкстон приподнялся и перекатился на спину, так что теперь я была поверх его талии.

— Что ж, если дело в этом, я ни о чем не жалею.

— Я тоже.

— Прости.

Мои пальцы блуждали по глубоким отметинам от ногтей на его груди.

— И ты меня. Боже, это я сделала?

— Тебе не за что извиняться. Мне понравилось. Это было очень странно, детка. Все это время я говорил тебе быть шлюхой, а потом ты теряешь память и — бам! ты…

— Следи за языком, дружок.

— Это был комплимент.

Я провела покрытыми красным лаком ногтями по животу и хмуро посмотрела на него.

— Почему мне кажется, что я должна обижаться?

Пэкстон водил руками вверх-вниз по моим ногам и смотрел на меня так, словно я была ему небезразлична, действительно небезразлична, словно он любил меня.

— Я взорвался, когда ты сделала это вчера. Твое туловище извивалось невероятным образом, ногти впивались мне в кожу, и все твое тело испытывало оргазм. А минеты! Ты похотливая плохая девочка, и мне это чертовски нравится.

— Я не похотливая плохая девочка.

Пэкстон пошевелил бедрами, чтобы привлечь мое внимание, и я посмотрела на него.

— Это комплимент. Скажи спасибо. Хотя мне нравится твое отношение к оральным утехам. Кажется, будто ты наслаждаешься ими не меньше меня.

Я бросила на него взгляд, размышляя над кое-чем другим.

— Думаешь, я не ценю того, как много ты для нас делаешь? Ценю. Очень. И я благодарна за то, что ты делаешь, чтобы забрать Вандера.

— Знаю. Прости, что сказал это. Я мудак.

— Сочувствую по поводу твоего детства.

— Ложись.

Я слезла с Пэкстона и легла на кровать, готовая снять напряжение под телом своего мужчины. Вот только произошло не это. Пэкстон снял покрывало, и я прижалась к нему, спиной к его груди. Он обнял меня и поцеловал мои волосы, тяжело вздохнув. Устало. Черт.

Я пыталась незаметно потереться попкой о его пах, но он не пошевелился. Новая поза и нога поверх его талии тоже не возымели должного эффекта. Он сказал мне вести себя хорошо. Что за черт?

Он так и не открыл глаза, только провел рукой по моему бедру.

— Ложись спать. Мне рано вставать утром.

— Нет. Завтра у нас визит. Придет соцработник, — напомнила я, проводя по его ноге своей гладкой ножкой.

— Веди себя хорошо. Они придут после обеда. Я к тому времени буду дома.

— Скажи, что заболел.

Его теплое дыхание коснулось моих волос, когда он засмеялся.

— Я начальник.

— «Я начальник». Скажи, что тебя охватила похоть.

— Ты просишь секса?

— Типа того… Эйнштейн.

— Мне нравится. Попроси меня завтра снова.

Я застонала и перевернулась на бок, вжавшись задом в его пах.

— Спокойной ночи.

Пэкстон поцеловал меня в макушку.

— Я люблю тебя.

— Ага, хорошо.

Уже через несколько минут Пэкстон глубоко спал и расслабленно дышал, уткнувшись мне в волосы. Всего минут пять, не больше. Я лежала в его объятиях, пытаясь сконцентрироваться на Вандере, а не на всем остальном. Было сложно. Я знала, что Пэкстон использовал мое доверие к нему, обращаясь со мной как с щенком, найденным на пляже, как с животным. Но также я была уверена, что он скрывал что-то еще. Да и по правде, не думаю, что меня это заботило. Может, люди могут меняться. Может, Пэкстон мог измениться. К сожалению, я заснула не с мыслями о Вандере. Я заснула с чувством безопасности и радости, но в то же время неуверенности.

Следующее воспоминание: я просыпаюсь из-за ярких лучей, проникающих через стеклянные двери, и двух девочек, которые залезли в кровать. Роуэн и Офелия, по одной с каждой стороны. Улыбки на их лицах были такими же яркими, как солнце. Мне нравилось, что они просыпались такими веселыми по утрам.

— Привет тебе и тебе, где ваш папа?

Роуэн ответила мне так, словно я снова потеряла память.

— По понедельникам он работает, помнишь?

— Да, глупенькая. Я помню, но всегда просыпаюсь вместе с ним и провожаю его вкусным завтраком.

— Значит, теперь у него будет болеть животик, — добавила Офелия, затем напомнила, что сегодня ее день с Ми. — Сегодня мы поиграем с Ми.

— Мы пойдем в кино, — напомнила ей Роуэн.

— Замолчи, Роуэн.

— Фи, ты не можешь так говорить с Роуэн. Это некрасиво. Если бы твой отец услышал эти слова, он бы поставил твою маленькую попку в угол на час-другой. Извинись.

— Но мне не жаль.

Я застонала, скрывая улыбку.

— Пойдем. Приготовим завтрак.

Я отправила их восвояси и пошла в ванную, качая головой и слушая их, пока они спускались по лестнице. Роуэн сообщила Фи о своем намерении рассказать отцу о словах последней, Офелия же напомнила своей старшей сестре о Барби, спрятавшейся в фильтре бассейна. «Это спа. Она на отдыхе», — объяснила ей Роуэн. Я сделала мысленную пометку проверить фильтр бассейна, прислушиваясь к диалогу, который перетекал в далекое бормотание. Они снова спорили. Ох уж эти двое…

— Чем хотите позавтракать? — спросила я, заходя на кухню, и снова закачала головой. — Что вы делаете?

— Облизываем окно? — объяснила с сарказмом Офелия, как две капли воды похожая на отца. Словно я сама этого не видела.

— Зачем?

— Оно холодное.

— Возьмите льда. Прекратите. Это противно. Что приготовить?

— Овсянку с коричневым сахаром, — произнесла Роуэн, не отрывая глаз от каталога игрушек на кухонном островке, поджав под себя ноги.

Конечно, Офелия тоже должна была сделать свой заказ.

— Яичницу с тостом. Я получу это на день рождения, — сообщила она сестре, указав на что-то в журнале.

— Нет, следующий день рождения не твой, да, мам?

— Но я получу игрушку. Можно, мам?

Я повернулась к девочкам и, набирая сообщение Пэкстону, наградила их взглядом, который они прекрасно понимали.

— Технически, следующие дни рождения — мой и отца, но твой будет раньше, чем у Фи. Фи, у тебя только недавно был день рождения.

— Это было давно.

Габриэлла: Ты не разбудил меня. Поел? Мог бы разбудить.

Обе малышки уже наполняли свои голодные животы к тому времени, когда Пэкстон ответил мне.

Пэкстон: Я не мог. Ты так умиротворенно спала, уткнувшись попкой в мой член. Нужно было уйти, пока не пришлось прогуливать работу по причине похоти.

На моих губах появилась мгновенная улыбка. Мне нравилось, что я так влияла на него, и еще больше мне нравилось то, что он говорил мне об этом.

Габриэлла: Можешь прийти похотливым домой.

Пэкстон: Прекрати!!! Я не могу одновременно думать об этом и ровнять бетон.

Габриэлла: Тогда лучше тебе прийти домой и заняться мной.

Пэкстон: Пока, люблю тебя.

Габриэлла: Да-да.

Все утро я ничего не могла делать. Была просто бесполезной. Нервозность, вызванная неизвестностью, не позволяла мне чем-либо заняться. Я еще раз прибралась, протирая то, что в этом не нуждалось, пока не пришла Ми.

Прежде всего она дала девочкам их новые камни. Об этом они подумали в первую очередь: не успела она переступить порог, они тут же напомнили ей об обещании. За час до этого девочки ругались из-за трехсотдолларового курортного домика для барби, который не получит ни одна из них. А сейчас просто радовались камням. Глупым камням, которые, по мнению Ми, имели волшебные силы. Конечно же, они в это верили.

Выражение на их лицах, когда Ми дала им эти простые маленькие подарки, были бесценны. Это были не просто новые камни, они были обрамлены в клетку из проволоки и свисали с серебристых цепочек.

— Смотри, Роуэн. Ты можешь поменять его, — объяснила Ми, снимая спиральную проволоку с камня, показывая тем самым, как она может поменять камни. — Видишь, у меня тоже такой есть.

— Но у меня только один камушек.

— У тебя есть гематит. Можешь поместить его туда, а у меня много камней. Я сделаю так, что и у тебя будет достаточно, чтобы менять их. Есть у меня одна идейка. Это особенный камень, — объяснила она, поворачиваясь к Фи, терпеливо ждущей свой новый камушек.

— Для чего у тебя камушек? — спросила Офелия, обхватывая маленькими пальчиками гальку, не представляющую ничего особенного.

— Это один из моих камней благодарности. Я нашла его в Большом Каньоне, когда была в твоём возрасте. Энергия Большого Каньона является исцеляющей и очищающей, несомненно, благодаря всему гематиту, что там находится. Вы должны поехать туда как-нибудь. Этот вид называется «Сказочный Джаспер». Он помогает избавиться от негативных эмоций, заставляющих людей волноваться, и помогает продолжать жить с позитивным настроем, — объяснила Ми, снимая свое ожерелье.

Я наклонила голову к Ми, и она повесила его мне на шею.

— Что? Я не хочу камень, который ты нашла на семейном отдыхе в детстве.

— Я хочу, чтобы он был у тебя. Оставь его или ранишь мои чувства.

С благодарной улыбкой я приняла щедрый подарок подруги.

Ми забрала счастливых девочек веселиться на весь день, пока мы с Пэкстоном ждали неизвестно чего. Вот и все. Этот день изменит мою жизнь. Так или иначе.

Разумеется, Пэкстону нужно было повысить уровень гормонов стресса в моем организме, поскольку он появился всего за десять минут до прихода соцработников. Я была вне себя, переживая, что он не успеет. Я не общалась с ними. Не знала, что говорить, что спрашивать — ничего. Всем занимался Пэкстон.

— Прости, машина застряла, — объявил он, когда я, стоя в дверном проеме, смотрела, как он выходит из машины.

— О, боже мой. Твой телефон тоже сломался?

— Вообще-то он тоже застрял в грязи. Должно быть, я потерял его, когда мы пытались вытолкать машину. Ты сексуально выглядишь, — улыбнулся он, поцеловав меня в губы.

— От тебя воняет. Скорее иди в душ. Слишком сексуально? Мне переодеться?

Пэкстон остановился и повернулся с видом знатока. Он читал меня по глазам.

— Что случилось?

— Ничего. Иди в душ.

— Ты сама не своя. Что происходит?

— Пойдем наверх. Хочу переодеть блузку.

— Габриэлла, твоя блузка нормальная. Расскажи.

Мне пришлось пройти мимо него, чтобы он двинулся в правильном направлении. Нас вот-вот должны были допрашивать люди, которых мы не знали, а он хотел поговорить.

— Тебе стоит надеть серую рубашку. Та, что с черными пуговицами.

— Я хотел надеть оранжевую. Мне идет оранжевый.

Я точно знала, о какой рубашке он говорит. Она выглядела так, будто на нее стошнило Хэллоуином.

— Ни за что. Я ее ненавижу. Всегда думаю, что ты свалился в огромную тыкву или еще что.

— Да, знаю. Девочки донесли на тебя. Знаешь, они не умеют хранить тайны.

Я замерла с широко раскрытыми глазами, остановившись прямо перед ним, когда прозвенел дверной звонок.

— Они здесь, — произнесла я, ощущая, как адреналин наполняет мои вены, заставляя сердце неистово биться.

— Успокойся. Все будет хорошо. Иди открой дверь. Я спущусь через пять минут.

— Не могу. Что мне говорить?

— Предложи им выпить что-нибудь, но не алкоголь. Отведи в гостиную, где находятся семейные фотографии.

— Хорошая идея. Поторопись.

Пэкстон дал мне пройти, но остановил рукой на пояснице.

— Все будет хорошо. Обещаю.

— А если нет? Эти люди должны изучить нас. Что, если мы им не понравимся? Что, если они скажут другим не отдавать его нам?

— Не скажут. Открой дверь, — произнес он, снова поцеловав меня в дрожащие губы.

Я обошла его, делая глубокие вдохи и повторяя про себя словно мантру: «я спокойна, я спокойна».

За дверью стояли две женщины, одна примерно моего возраста, другая старше, наверно, около пятидесяти. Не знаю, то ли их улыбки были заразительны, то ли моя была фальшивой, но я улыбалась.

— Здравствуйте, проходите. Простите, мой муж работал полдня и только сейчас вернулся домой. — Понятия не имею, откуда взялась нужда делиться этой информацией, но она сорвалась с моих уст.

Обе женщины кивнули, войдя в дом с искренними улыбками. По крайней мере, я надеялась, что они искренние.

— Могу я предложить вам выпить? Не алкоголь, может, чай или еще что.

Женщина постарше издала легкий смешок.

— Я бы не отказалась от чашечки чая.

Я подумала о тех, что шли позади. Нужно было провести их в гостиную, прежде чем предлагать напитки. Они следовали за мной, и я не могла видеть выражения их лиц. Я знала, что они оценивали наш дом, возможно, делали мысленные заметки. Я думала обо всем, что стоило сделать, пока мы молча преодолевали, казалось, целые мили. Мне были ненавистны напряжение и неловкость.

— Меня зовут Джонни Уайт, а это Линдсей Вагнер, — представилась та, что помоложе, занимая барный стул Роуэн.

Блин. Я не хотела, чтобы она сидела там. Неосознанно, я сжала в руке камень Ми, и тогда, клянусь, моя нервозность ослабла. А может, дело в имени.

— Мою маму звали Джонни. Я никогда не встречала другую женщину с таким именем.

— Ненавижу свое имя и своих родителей, — пошутила она.

— Мама звала нас с сестрой своими Клайдами. Ну, знаете, как Бонни и Клайд? Только мы были Джонни и ее Клайды.

Понятия не имею, почему поделилась с ними этой деталью, но, если честно, я нашла в этом какое-то утешение, словно мама была там.

— Прошу прощения. Здравствуйте, я Пэкстон Пирс, а вы? — произнес Пэкстон, присоединившись к нам. Он выглядел намного увереннее, чем я.

Дамы представились, и Пэкстон полностью овладел ситуацией, делая все по-своему, даже не так, как планировали они. Он попросил их расположиться на большом диване, а мы с ним сели на двухместный.

Женщина постарше поставила свою чашку на круглую подставку, рядом с фотографией Роуэн и Фи в бассейне. Во мне зародилась еще большая тревожность, когда я увидела выражение ее лица. Это не к добру. Я знала. Моя рука потянулась к глупому камушку, и я мысленно молилась, чтобы мое подозрение было ошибочным.

— Послушайте, прежде чем мы начнем, вынуждена предупредить, что Вандер сейчас с семьей, которая заинтересована в его усыновлении. Ваша сестра не контактировала с ним все лето, — объяснила Линдсей, та, что постарше, открывая папку, лежащую на коленях.

— Она не могла. Она попала в аварию, — ответила я голосом, который охрип из-за пересохшего горла. Так и знала, что все плохо.

Линдсей пожала плечами, но я не поняла, что это значит.

— Тут все написано черным по белому. Она предпочла наркотики своему ребенку, Габриэлла.

Я мгновенно включила защитный режим.

— Она была больна.

Пэкстон взял меня за руку и слегка сжал ее, встряв в разговор.

— Что вы хотите сказать?

— Миссис Чадвик считает, что будет лучше, если ребенок…

— Вандер. Его зовут Вандер, — вставил Пэкстон.

— Вандер сейчас в хорошем доме с семьей, которая его любит. С Уорренами. Как я поняла, он здоров и очень счастлив. Муниципалитет штата Мичиган считает, что нам не стоит разрушать эту идиллию.

Пэкстон встал, а я схватилась за маленький камушек на шее, желая, чтобы он не потерял контроль над собой перед соцработниками.

— Это прекрасно. Я рад, что он хорошо проводит лето, но, по правде, миссис Вагнер, это все. Просто хорошее лето. Он наша семья, и его место вместе с нами. Если считаете, что у нас нет на него прав, то я готов убедить вас в обратном. Я не окунулся слепо во все это. Я знаю наши права, и, если вы не можете доказать, что мы неподходящие родители, скажите, каков будет следующий шаг.

Ладно, это было не так плохо. Я следила за лицами обеих дам, словно кошка на охоте, пытаясь понять значение каждого жеста и взгляда.

Джонни заговорила первой. Она с хлопком соединила ладони и посмотрела на Пэкстона с… не пойму точно, с каким выражением. Я плохо читаю мимику.

— Дальше мы зададим вам несколько вопросов, осмотрим ваш дом и отправим отчет в Мичиган вместе с заявлением о вашем намерении получить право опеки над Вандером Клайдом Делгардо. Мы просто посредники, мистер Пирс. Только потому что штат Мичиган считает, что они знают, как лучше, не значит, что это действительно так. Мы с Линдсей работаем вместе уже семь лет и боремся лишь за благополучие каждого ребенка. Не для штата Мичиган и, определенно, не для вас. Покажите нам, что Вандеру будет лучше с вами, мистер Пирс. Заставьте нас принять вашу сторону.

Пэкстон посмотрел на Джонни взглядом, который я тоже не смогла прочесть, потом повернулся ко мне. В нем что-то переклинило, что-то, чего раньше я не видела. Он улыбнулся и провел пальцами по волосам.

— Тогда начнем, — произнес он, его напряженность сменилась легкой улыбкой.

Пэкстон сел на диванчик рядом со мной, и мы принялись отвечать на вопрос за вопросом. Они спрашивали обо всем: о распорядке дня и питании девочек, работе Пэкстона, моей роли в качестве домохозяйки, а после — о документах, которые мы должны были собрать. О, боже мой. Можно подумать, будто мы просим право опеки над президентом Соединенных Штатов Америки. Свидетельство о браке, свидетельства о рождении, решение суда о разводе Пэкстона, справку о доходах, форму W-2 или бланк декларации на подоходный налог за последние пять лет, список сберегательных счетов, инвестиций, долгов и страховок.

Думаю, мы справились. Мы даже несколько раз пошутили и подробно рассказали о наших девочках. Джонни поделилась своей дилеммой касательно своих сына и дочери. Она думала, что они были единственными, кто так ругался. Мне нравилось, что она поделилась этим с нами. Появилось чувство, будто она такая же, как и мы. Как и все остальные на этой безумной планете, со своими скелетами в шкафу. В целом мне показалось, что интервью прошло успешно, дальше настала очередь экскурсии по дому.

Пэкстон все это время не отпускал мою руку. В основном говорил он, в подробностях рассказывая о доме и о том, как мы его обустраивали. Мне стало интересно, кормил ли он их красивой ложью, или это была правда. Я не помнила, чтобы помогала ему в чем-либо, а он не упоминал об этом. Но он о многом не упоминал.

Джонни вошла в комнату Роуэн, широко улыбаясь.

— Барби. Моя дочь тоже их любит, — заметила она, осматривая комнату Роуэн, заставленную вещами с тематикой Барби.

— Роуэн у нас книжный червь, — похвалилась я гордо, когда Линдсей подняла ее любимую книгу — «Сэр Морщинки» Леноры Кэрр.

— Ее мама три часа стояла в очереди, чтобы купить эту книгу. Она подписана. Роуэн очень гордится этой книгой, — объяснил Пэкстон.

Из-за этого мне на секунду стало грустно. Я не знала об этом. Знала, что это была ее любимая книга, и знала, что она занимала особое место на верхней полке. Вот только история, скрывающаяся за ней, была мне неизвестна. От этого что-то защемило в груди.

Дальше мы пошли в комнату Фи.

— Наша маленькая пацанка, — сказала я, вернув себе счастливую улыбку. У нее были девчачьи вещи, но скейтборд и игрушки ее выдавали. У Офелии была целая коллекция динозавров и вся сопутствующая им атрибутика. Но разногласий не было: обе девочки играли в Юрский период не меньше, чем в Барби в комнате Роуэн.

Потом мы вошли в комнату, где дверь была забита деревянными досками.

— Не обращайте внимания на запах краски. Мы работаем над этой комнатой, пытаясь подготовить ее. Окно уже заказали. Должны доставить на этой неделе.

— Мы не можем решить, кому отдать эту комнату. Мне кажется, ее должна получить Роуэн, так как она старше.

— Она ненамного старше Офелии. У Вандера должна быть комната с личной ванной, — возразил Пэкстон. Мы оба посмотрели на наших гостей, желая узнать, на чьей они стороне.

Как оказалось, ни на чьей.

— Я займу эту комнату, — решила Джонни.

Комната была достаточно пустой. Мы покрасили стены в нейтральный цвет, что-то среднее между голубым и серебряным. Карточка гласила: «уютный серый».

Мы были полны надежды, когда женщины уходили, они обе заверили нас, что проявят инициативу. Это невероятно обрадовало меня. Мы проводили их до двери, благодаря за визит, при этом не отпуская рук друг друга.

Джонни остановилась на нижней ступеньке и повернулась к нам.

— Мне нравится, что вы двое так влюблены. В семье это важно.

Я улыбнулась и наклонилась к Пэкстону.

— Да это все фальшь. Он не очень-то мне и нравится, — поддразнила я.

Джонни засмеялась.

— Ну да. Скажите, это пятно специально для нас, или ваш муж обнял вас, когда вернулся с запозданием?

Я посмотрела на кремовую блузку и полоску грязи на левой стороне и улыбнулась.

— Что-то вроде того. — Он обнял меня, потому что я была в ужасе. За все два часа он не сказал мне о грязной рубашке. Идиот.