Шунь и Шунечка

Лектрод, князь монакский

Не успели отец с сыном как следует наговориться, как Тарас, забравшийся на раскидистую березу, чтобы не быть ревнивым свидетелем родственных нежностей, издал предупредительный вопль. Отец с сыном обернулись на сигнал — со стороны озера на них бодренько надвигалась упряжка собак, влекущая за собой тележку, на которой расселся некий джентльмен. В том, что это был именно джентльмен, никаких сомнений не возникало: безукоризненно строгий костюм, белая накрахмаленная рубашка, лайковые перчатки, на холеном лице — умеренное пренебрежение к обстоятельствам. Ни о какой помятости, столь свойственной путешествующим, не было и речи. Дуновение ветерка донесло до крыльца крепкий аромат лосьона “Природная свежесть”, который накрепко забивал лесные запахи.

Погоняя собак, незнакомец помахивал тросточкой. Курчавый дымок толстенной сигары сообщал транспортному средству сходство с паровозом. Собаки остановились перед крыльцом и немедленно приступили к отряхиванию, превращая околотелесное пространство в водяную баню. Собаки оказались разномастными и разномерными. Там были борзые, терьеры, сеттеры, спаниели, ньюфаундленд и даже сучка-такса по кличке Тирана. Она отличалась своей физиологией: страдала непрекращающейся течкой, а потому играла роль вожака. Кобели держали нос по ветру и поспешали за ней, как подорванные. Словом, ни одно животное не имело никакого отношения к ездовым собакам.

Джентльмен спрыгнул с тележки, сверился со спутниковым определителем местоположения, перепроверил его компасом. “Этому-то точно требуется психологическая помощь”, — заключил Шунь. Первая же реплика незнакомца еще крепче убедила его в этом:

— Лектрод, князь монакский, — слегка согнул он шею.

— Вам помочь? — спросил Шунь, так же вежливо переламываясь в глубоком японском поклоне.

— Я не ошибусь, если скажу, что мы находимся в Егорьевой пустыни? Нижайше прошу прощения за нечаянное вторжение.

Речь путешественника была правильной, но несколько неживой — будто бы списанной у другого века.

— Если скажете, то не ошибетесь. Если не скажете, тоже будете правы, — подстроился Шунь под манеру Лектрода.

— Если вы археолог, то и я тоже будущий ученый, — решил поучаствовать в разговоре Богдан.

— Не извольте беспокоиться, я самый обычный путешественник, хотя в моем замке и имеется не самая дурная в Европе коллекция древностей.

— Нынешние погоды располагают к путешествиям, виды на урожай корнеплодов тоже хорошие. Позвольте узнать, куда путь держите? Если во Владивосток, то я мог бы снабдить вас отменным путеводителем и кое-что рассказать.

Богдану явно нравился разговор в условно-сослагательном наклонении.

— Путь… Путь далек лежит… — закатил глаза князь. — Во Владивостоке я уже был, мне там не понравилось. Город оказался приятен лишь своей редкостной удаленностью. Слишком много машин с правым японским рулем и слишком много микробов. В том числе и эндемиков. Несмотря на мою бывалость и предпринятые меры, меня там все равно пронесло. Так что на сей раз мой путь лежит на Северный полюс. Там намного стерильнее. К тому же я всегда хочу быть первым и единственным. Я и в зимних олимпиадах регулярно участвую в показательных выступлениях по разряду собачьей выездки. Обратите внимание, что участвую я один. Полюс, конечно, не раз без меня покоряли, но действующие главы независимых государств — никогда.

— Какая ж у Монако независимость? У вас даже денег своих нет. А на полюсе холодно, — передернул плечами Шунь.

— Я холода не боюсь. Нетопленый замок, утренние обливания, прикладывание льда ко лбу в случае простуды и пребывание в карцере аристократической школы разведчиков за неуспеваемость по русскому языку сделали, знаете, свое доброе дело. К тому же, в соответствии с предложением моего туристического агента, я взял с собой вот это, — Лектрод подошел к повозке и из наваленной на нее груды снаряжения подцепил тросточкой — словно щупом — шапку-ушанку с пятиконечной звездой. Из-за того, что князь сделал это тросточкой, от его жеста повеяло брезгливостью.

— А почему собаки такие мокрые?

— Озеро переплывали.

— Разве берегом обойти нельзя было?

— Дело в том, что меня учили всегда шествовать прямой дорогой. Так что выбирать окольные маршруты — не для меня. Я имею обыкновение путешествовать исключительно по прямой, чего бы мне это ни стоило. Только поэтому меня сюда и занесло.

Не без колебаний Лектрод согласился осмотреть территорию монастыря, сравнимую по площади с его княжеством. Поначалу он отнекивался отсутствием времени и скорым наступлением холодов, но когда Богдан предложил задать собакам вяленой конины, пошел на попятную. Выдвинув из трости острый гвоздь, он, расхаживая по монастырю, натыкал на него бумажки, листья, перышки. Он отличался особой непримиримостью по отношению к мусору. “Чистоплюй!” — неприязненно подумал Шунь.

Неприязненность Шуня была оправданна. Тем более что и сад камней, как ни странно, рассердил Лектрода.

— Я, знаете ли, и в Киото бывал, сад Рёандзи оглядывал. Я, разумеется, понимаю, что вам, с вашим монархическим именем, положен по статусу сад. Не смею, разумеется, вмешиваться в ваши японские внутренние штучки, но ваши камни — бесплодная игра ума. Минимализм, послевкусие, суггестивность… Это все от японской бедности ресурсами придумано, а для России с ее просторами и природными залежами никак не годится. Вот сад в моем замке — это настоящий рай. А ведь в настоящем раю все удобства для человека должны быть предусмотрены — у меня там и фруктов полно, фонтаны бьют, в беседке можно чаю попить, в гроте уединиться. Если уж камнями любоваться, то пусть это будут беломраморные статуи, а не ваши кладбищенские надгробия. Несмотря на мой католицизм, у меня в саду даже гурии на любой вкус имеются. И с беленькой кожей, и с желтенькой, и с черной, включая одну прелестную индианочку. Наблюдая за ними, я получаю настоящее наслаждение.

— Только наблюдаете? — недоверчиво спросил Шунь.

— Именно так, наблюдаю. Мне, знаете ли, телесный контакт претит, я не переношу секреторного запаха. Но не будем переходить на личности. Хотел бы сказать о другом. К чему вам эти заморские ваби-саби? Если уж вам так камни по нраву, то и жили бы своим умом — ведь у вас такая богатая традиция степных каменных баб и городских каменных гостей. А то придумали: разбрасывать камни, собирать камни… А метеорит я бы продал на металлолом — ничего замечательного я в нем не усматриваю. Тоже мне, Небесный Дар нашелся. Так себе, вторсырье, заурядный кусок железа, его даже ни в какой музей не возьмут. В свой, во всяком случае, я не взял бы. Даже по знакомству.

Лектрод так разволновался, что с силой вонзил тросточку в гальку. Петух повернулся к нему профилем и осуждающе завращал глазом. Шунь был тоже раздосадован, негодовал и Богдан. “Отпетый евроцентрист!” — сказали они тихо в один голос.

Но на городошной площадке князь сменил гнев на милость.

— Вот это ни на что не похоже! Никогда такого не видел! Русский дух, да и только! — воскликнул князь.

В ответ на эту реплику Шунь выставил ему простейшую фигуру — “пушку”. Князь скинул пиджак и засучил накрахмаленные рукава. Но перчаток при этом не снял. Шунь предложил ему суковатую палку, которую он использовал в качестве биты, но Лектрод предпочел трость: “Она у меня на все случаи жизни годится”. Но ничего у него не вышло — трость то безжизненно клевала в траву перед “городом”, то улетала далеко за него в смородиновые кусты. Богдан совсем запыхался, подавая князю его универсальный инструмент. Ему показалось, что внутри трости что-то приятно побулькивает.

Шунь пожалел раскрасневшегося князя и небрежно швырнул свою биту с дальнего кона — все пять городков с глупым деревянным треском вылетели за черту.

— Это тебе не в рулетку играть, — скупо подытожил он.

При слове “рулетка” лицо князя просветлело.

— Метеоусловия скоро испортятся. Пора! — воскликнул Лектрод уже на крыльце и от экскурсии по библиотеке отказался: — Слишком пыльно.

Вместо этого он свинтил с трости набалдашник, вытряхнул флакон с прозрачной жидкостью и три серебряные стопочки. Ловко разлил, произнес:

— На дорожку и на посошок!

“Не иначе как медицинский спирт”, — с испугом подумал Богдан. Его поколение не отличалось здоровьем и не увлекалось экстримом, предпочитая компьютер, мультики и жидкое пиво. Богдан был в душе яппи, а его собутыльники оказались хиппи… Однако в стопочках оказался вовсе не спирт, а монакская чача. “Сам гоню из своего же винограда”, — гордо объявил князь.

Содержимое стопочки ухнулось прямо в телесный вниз, воспламеняя внутренности. “Зато с сиротством покончено!” — с чувством исполненного долга подумал Богдан. Князь немедленно разлил по второй.

— For the road! — сказал ответный тост Шунь и протянул гостю изрядный кусок оставшегося с завтрака сасими.

— О! Теперь я уже никогда не забуду вашу Сасимову пустынь! — пошутил Лектрод. Он плеснул жидкостью на ступени крыльца и поднес охотничью спичку. По ступеням и в воздухе пробежал голубой огонек. — Как слеза! Не меньше шестидесяти градусов! — воскликнул князь. Разжевав судака, он воскликнул еще раз: — Странно! Ведь судак-то не озерный, а морской! Уж я-то в рыбе толк знаю, у меня вкусовые пупырышки на языке очень тонко устроены. К тому же я являюсь по совместительству директором Национального музея океанологии.

— Сам не знаю, откуда здесь морской судак взялся, — отвечал Шунь. — Да и никто не знает, хотя ихтиологи на него много бумаги извели. Пусть это останется тайной! А пока мы трезвые и пока я не забыл, заруби себе на носу: придет время, и я тебе вот этими самыми городками весть подам. А ты уж там действуй по обстоятельствам. Я тебе доверяю. По рукам?..

Ответ был исключительно положительным.

Теперь уже хозяин поднес Лектроду лафитничек самогону на березовых почках, отказа не получив.

— Поздравляю! И твой — как слеза! — начал повторяться Лектрод.

— Еще бы! — отвечал Шунь. — По рецепту самого Егория сварено! Наш святой, мужицкий!

Социальная дистанция стремительно сокращалась, культурная разница растворялась в градусе. “За Северный полюс!” — “За княжество Монако!” — “За россов!” — “За дружбу и взаимное уважение!” — “За права человеков!” — “За археологическую удачу!” — “За присутствующих здесь дам!”

Тарас в недоумении завертел головой. Из сучек в пределах видимости находилась только каурая такса, возившаяся с куском конины. Время от времени Тирана урчала от удовольствия и бросала благодарный взгляд на Богдана. “За нее, что ли? И зачем они так частят?”

Проводы князя походили на шахматную партию с укороченным контролем времени. И все это проделывалось стоя на крылечке, без перекуров и отдыха на обед. Начиная с Северного полюса, Богдан заполовинил. Кот бил хвостом, демонстративно глотал слюну и требовал своей доли, которую он был готов взять валерьянкой. Наконец, вне всякой связи с последним тостом (“Чтоб они сдохли!”), князь тяжело произнес:

— У меня даже в моче помутилось. Передавайте приветик вашему падишаху Николаеву.

— Монегаск ты или нет? — попробовал подбодрить его Шунь.

Слово “монегаск” далось ему с превеликим трудом. Когда он добрался до последней согласной, было уже поздно: Лектрод доковылял до тележки. Залезть в нее он не смог, Богдан подсадил его. Князь перевалился через бортик, махнул тростью, вскрикнул: “Трогай!” Собаки послушно натянули постромки, но Шунь все-таки успел императорским жестом забросить в повозку прощальный подарок — ароматические палочки “Шуньевый эрос”. “Пускай их на Северном полюсе от моего имени навсегда сожжет, чтобы здесь не воняло”, — подумал он. Лектрод же последним усилием воли швырнул на землю коробок фосфорных спичек. Богдан подобрал их — на этикетке был изображен Лектрод в окружении своры собак. Производство охотничьих спичек было в Монако княжеской монополией. Глядя путешественнику вслед, Шунь пробормотал:

— Сопьешься так или с ума сойдешь. Пора бы пассажиропотоку окорот дать и восстановить стену.

За верхушками сосен засинела похожая на свинцовое вымя тучка. Тирана вела упряжку на север. Вкус конины не шел у нее из ума.