Скандальная женитьба

Глава 24

Отцовский кабинет заполняли кучи бумаг, книги, гроссбухи поместья. Судя по их виду, они были старше Шарлотты, а может, даже и Кинкейдов. Лиззи задумалась, где бы мог находиться этот документ, затем ей пришлось напрягать зрение при свете единственной свечи. Джек ходил за ней, склонялся над ее плечом, касался ее руки, что мешало сосредоточиться. Потом начал жаловаться на холод.

— Смешно здесь что-либо искать, когда не чувствуешь кончиков пальцев, — ворчал он. — И ты портишь себе зрение. Нам требуется свет и тепло.

— Я уже сказала, что мы не можем себе позволить ни того, ни другого. Торфа не хватает на обогрев всего дома, а свечи очень дорого стоят зимой, когда пчелы в спячке.

— Ты можешь выделить кусок торфа.

— Мы не можем.

— Где он, где ваш торф? Я не допущу, чтоб ты замерзла насмерть.

— Вы что, не слышите меня? — нетерпеливо спросила Лиззи. — Мы не можем выделить торф.

Джек пробормотал что-то насчет упрямых женщин и вышел из кабинета, оставив дверь открытой. Лиззи смотрела ему вслед, гадая, действительно ли она видела этого хвастливого человека в раздражении.

Минут через пятнадцать Джек вернулся с куском торфа на плече.

— Вы же не собираетесь его жечь?

— Конечно, я сожгу его.

Отшвырнув пинком скамеечку для ног, стоявшую перед холодным камином, Джек отодвинул экран и бросил торф внутрь. Лиззи сердито наблюдала за ним. Когда торф разгорелся, наполняя светом маленький кабинет, Джек выпрямился и с победным видом обернулся.

— Вы не имеете… не имеете права использовать этот торф! — закричала Лиззи.

— Нет, имею, — уверенно заявил он. — Я с тобой обручен, девушка. Что делает меня своего рода королем в этом маленьком замке, и я не потерплю, чтоб ты умерла от холода из-за своего упрямства и боязни потратить кусок торфа, когда его полно во всей долине.

— Вы слишком высокомерны. Это мой дом, а это… проклятое обручение просто фарс. И оно не дает вам никаких прав.

— Неужели?

Джеке озорной улыбкой достал из кармана две свечки, высоко поднял, чтобы Лиззи не могла дотянуться, и помахал ими в воздухе.

— Тогда лучше скажи это миссис Кинкейд, она дала мне их, как только я попросил.

Две тонкие свечки пчелиного воска! Лиззи пользовалась ими бережно и лишь в том случае, когда Шарлотта начинала жаловаться на запах необработанных сальных свечей. Она подпрыгнула, но достать не смогла и возмущенно попыталась опустить его руку со свечками, а Джек…

Глаза у него вдруг потемнели, стали дымчато-серыми, и он хрипло сказал:

— Попроси меня.

Джек смутил ее, она не была уверена, что он имеет в виду.

— Попроси меня, — повторил он. — Если ты хочешь, Лиззи, то должна это сказать.

— Я хочу, — тихо сказала она.

— Хочешь чего?

Лиззи безмолвно смотрела на его рот. Момент был в высшей степени притягательным. Джек уронил свечки, обеими руками схватил ее и жадно поцеловал. Не спрашивая разрешения, крепко прижимая к своей груди, словно боялся, что она сбежит, если он ее отпустит.

Лиззи не узнавала себя. Нечто важное, появившееся между ними с первой ночи в башне, что сердило и беспокоило ее, но дало ей ощущение безопасности на том узком карнизе, вдруг прорвалось. Казалось они слились воедино прежде, чем ее разум смог зафиксировать происходящее. Она льнула к теплу его губ и силе его рук. Забыв холод, свечи, забыв обо всем, кроме Джека, она пылко изучала его рот своими губами, его тело — своими руками, запускала пальцы ему в волосы, гладила лицо.

Внезапно Джек с глухим стоном посадил ее на письменный стол, опускаясь губами к ложбинке горла, единственному месту, не закрытому одеждой.

— Я чувствую здесь биение твоего сердца, — прошептал он.

— Оно бьется слишком быстро.

Лиззи опасалась, как бы оно не выскочило у нее из груди.

— Нет, нет. — Он приложил ее руку к своей груди, чтобы она чувствовала, как бьется его сердце. — Оно управляет всем остальным. Это жизнь, это инстинкт, это сущность женщины, да? Все, что ты чувствуешь, естественно. Но биение твоего сердца вызывает ответ в моем. Когда оно бьется так быстро, то согревает твою кожу, и я… — Джек коснулся ее щеки. — Я должен ее коснуться. Ты облизываешь губы, и я не могу сдержаться, чтобы не поцеловать их. — Что он и сделал. — Закрой глаза, я хочу пробудить в тебе женщину. Ты чувствуешь желание между ног, и я должен удовлетворить его. Я мужчина, и это то, что мужчина должен сделать для женщины.

«Позволь мужчине быть мужчиной…» Слова Манго Битти всплыли в ее памяти, и Лиззи откинула голову.

Он ласкал ее руками, губами, языком, от его теплого дыхания по ее спине пробежала раскаленная дрожь ожидания. Обхватив руками ее бедра, он прижал их к своему телу, и его очевидное возбуждение передалось ей.

— Боже мой, Лиззи, тебе известно, какой властью ты обладаешь? Тебе известно, что этим взглядом, этим вздохом ты можешь вынудить мужчину подчиниться?

Он снова поцеловал ее, одна рука скользнула вниз, к ноге, затем к щиколотке и под юбку.

Она должна остановить его. Остановить его прежде, чем будет слишком поздно, прежде, чем это приведет ее к окончательной гибели.

— Я не должна, — прошептала Лиззи.

— Но ты не можешь остановиться сама? Твоя власть надо мной возбуждает тебя, сводит тебя с ума от желания. Ты не можешь остановиться, потому что жалеешь меня за мою обязанность дать тебе облегчение, и своим поцелуем ты выказываешь мне сострадание.

Да, он негодяй, поэтичный негодяй, готовый соблазнить ее! Но он прав: ее ответ ему был инстинктивным, вызванным его искусными губами, его словами, его руками, которые так бережно скользили по ее телу.

Лиззи обняла его за шею и начала целовать, как будто делала это уже тысячу раз, хотя никогда раньше не целовала мужчину. Пока его рука двигалась вверх по внутренней стороне бедра, она чувствовала себя почти обезумевшей. Ей хотелось засмеяться, закричать, потребовать, чтоб он сейчас же прекратил, но когда его пальцы коснулись входа, она задохнулась от ощущения.

— Ты должна мне это позволить. — Он погладил ее, и ощущение было такое, словно река текла сквозь нее. — Девушка, имей сострадание. Позволь мне это.

Его пальцы утонули в складках и начали гладить. Невероятно. Джек уносил ее от Торнтри, от сложностей ее жизни, от Карсона, от долгов, от всего, кроме этого ощущения. Она чувствовала нарастающее удовольствие, влажную теплоту.

— Джек, — произнесла она каким-то чужим, неприятно охрипшим голосом.

Он что-то прошептал ей, продолжая свою бесстыдную ласку между ног. Ее тело содрогнулось от накатывающих волн физического удовольствия. Она попыталась овладеть собой, и ей показалось, что он сказал: «Для тебя».

В конце концов она смогла вздохнуть, и Джек медленно убрал руку из-под юбки. Он тоже задыхался. Потом, сняв ее руки со своей шеи, поцеловал их.

Разум постепенно вернулся к ней. Лиззи была в восторге от того, что сейчас произошло, и одновременно подавлена своим падением. Как она могла допустить такое?

— Джек…

— Нет. — Он прижал ладонь к ее щеке. — Ни слова, девушка. Не отрицай своих чувств.

Она и не отрицала, что чувствует бурную радость. Обожание. И шок от потери достоинства, которым пси жертвовала без всякого сожаления. Она молчала, чтобы не попросить большего, намного больше того, что Джек хотел или мог ей дать.

Лиззи ткнула ему в грудь смятый указ, который все еще сжимала в руке, и Джек спустил ее с письменного стола на пол.

— Я должен его посмотреть. — Вот и все. Ни заверений в уважении, ни улыбок. — Я поработаю здесь, если не возражаешь.

Она была счастлива позволить ему заняться этим, ей хотелось убежать, подумать. Тем не менее, выходя из отцовского кабинета, в одном Лиззи была абсолютно уверена: возможно, Джек теперь и жалеет о случившемся, но мерцающий свет небес он видел тоже.

Она вышла не оглядываясь. С восхитительным теплом внутри, с ощущением его рук на своем теле. И с очень реальным страхом, что попала в беду, ибо совершила ужасную, непоправимую ошибку.

Если б Лиззи оглянулась, то увидела бы, что Джек сидит, обхватив руками голову и тупо глядя на указ. Его тянуло к ней душой и телом, он барахтался в водовороте непривычных чувств, и это сулило ему большие неприятности.