Сказания и легенды

Убийство крепостника Зумбатова

(Текст записан Ал. Глонти, сказитель Г. И. Картвелишвили. Печатается по книге «Грузинский народный эпос» (Тб., 1952))

Село Квишхети^{86} со всеми его угодьями являлось имением князя Зумбатова. Это был свирепый крепостник. Всех разорял, истязал крепостных крестьян, морил их голодом. Народ ненавидел Зумбатова.

Однажды Зумбатов вместо скотины поставил под ярмо крепостных и вывел их молотить хлеб^{87}. В два ярма были запряжены четыре человека — в каждом по два. Сам он, держа в руках большую хворостину, сел на молотильную доску и с песней «Оровела»^{88} подгонял мужиков. Выпустив обессиленных крестьян из ярма, он, однако, вскоре снова запряг их в арбу и принялся гонять вверх и вниз по крутому косогору, покрытому колючками. Ночью же он опять не дал им отдыха, — заставил нести караул.

Эти крепостные были — Чрела, Гонгадзе, Лацабидзе и Чрдилели. Сговорились они между собой — нет, мол, нам житья, нет покоя от этого крепостника-помещика, давай освободимся от него. И они решили убить его.

Вечером Зумбатов вместе со своей женой играл в карты. Крепостные крестьяне ворвались к ним, Чрела вскинул ружье и одним выстрелом тут же убил помещика и его жену.

Нельзя было парням дольше в Квишхети оставаться, и они сбежали, два года скрывались в Чачараки^{89}, после чего перешли в туретчину. Турки им сказали:

— Мы не выдали бы вас, если бы вы принесли с собой голову или десницу человека. Без этого мы не знаем, кто вы, зачем пришли. Вам нельзя верить.

И они схватили их и собрались выдать, но ребятам удалось сбежать. Турки погнались за ними и начали стрелять из ружей. Лацабидзе был ранен в предплечье. Однако друзьям все же удалось благополучно вернуться в Чачараки, где лекарь Мегрелишвили вылечил Лацабидзе.

После этого они взобрались на Ломис-мта^{90} — Львиную гору — и прожили там четыре года. В долину они не спускались, боясь измены и предательства.

Однажды Чрела убил оленя. Откуда ни возьмись на выстрел прибежал дворянин Невсадзе, который там охотился. Чрела намеревался покончить с ним — дворянин, мол, выдаст нас, — но товарищи воспротивились. Они дали Невсадзе шкурок куниц на пять туманов и дали еще много другого, лишь бы он не выдал их.

А Невсадзе все же донес властям. Доставил он на Ломис-мта диамбега с отрядом, и они устроили засаду.

Перед тем Лацабидзе не спал. Видел он плохой сон: будто перекладины дома покрыли рои муравьев. Он рассказал этот сон товарищам — что-то страшное нас ожидает, давай, мол, менять место жительства. Товарищи подняли его на смех:

— Сны устрашили мужа!

Тогда Лацабидзе объявил им:

— Я оставлю вас, взберусь на это дерево и оттуда буду следить за всем, что случится.

И действительно, он забрался на высокое дерево.

Чрела, между тем, развел огонь, приготовил котел с мясом, чтоб сварить, и послал Гонгадзе по воду. Вдруг Гонгадзе прибежал обратно.

— Спасайся кто может! Мы осаждены!

Чрела выбежал из хижины и заметил, как диамбег гнал перед собой жен и детей самого Гонгадзе и его товарищей. Их использовал он живым прикрытием от пуль беглецов, которые не могли ни стрелять, ни бежать дальше. Чрела приложил ружье к пупу и нажал на курок рогаткой. Пуля пробила брюшину, но не пробила позвонка. Кожа вздулась. Кровь хлынула ручьем. Чрела достал свой красный шелковый платок и воткнул в рану — авось остановится кровь.

Гонгадзе тут же покончил с собой, Чрдилели три раза стрелял в себя, — каждый раз запал загорался ярким пламенем, но выстрел не получался. Тут Чрела выхватил у него ружье, прицелился, запал дал вспышку, но пуля застряла в стволе.

Тогда Чрела сказал ему:

— Знать, тебе смерть роком не писана! Иди, брат, и живи!..

Заметив лежавшего на земле раненого при перестрелке Чрела, Невсадзе подбежал к нему и хотел ударить ногой в живот, покончить с ним, но Чрела, пряча в руке заряженный пистолет, выстрелил ему в живот. Рана, однако, не оказалась смертельной.

Чрдилели они поймали и били. Бил сперва диамбег, затем Чрдилели доставили в Гори и наказали розгами, после чего сослали в Сибирь. Лацабидзе же спасся.

Когда Лацабидзе умирал, пришел поп, чтоб выслушать его исповедь, но тот ему ничего не сказал. Когда он умер, поп взял с его родни шесть туманов — это за то, мол, что он очень долго не причащался.