Сказания и легенды

Муж с женой свой век бесплодный

Доживали без детей.

Говорит жена: «К гадалке

Собирайся поскорей!

Все, что скажет, что накажет,

Ты пойми-уразумей!

Принеси ты мне лекарство,

Пособи беде моей».

Поклонился муж гадалке.

Та, три яблока вручая,

Молвит: «Яблоков зачатья

Пусть поест она, страдая, —

Два — свой голод насыщая,

Третье — жажду утоляя.

Коль ребенок не родится,

Даром яблоки рвала я!»

Муж в пути проголодался, —

Свой у голода закон, —

Съел два яблока, и третье

Съел он, жаждой истомлен.

Вдруг зародыша-малютку

В голени почуял он^{36}.

И полголени отсек он,

Окровавив горный склон.

Прилетел орел, что княжил

В отдаленной той пустыне.

Свежей крови человечьей,

Знать, не видел он доныне.

Он в гнездо унес добычу.

И на горной той вершине

Родилась в гнезде Этери —

Средь ветвей, где небо сине.

Стал орел ей нянькой верной.

Не щадя широких крыл,

С четырех концов вселенной

Корм отборный ей носил.

И росла в гнезде Этери,

Набираясь тайных сил, —

Так светла, что всю природу

Ясный лик ее затмил.

Жил Абесалом-царевич

В тех горах. Глухой долиной

Как-то ехал он с охоты,

Утомлен дорогой длинной.

Увидал гнездо, подумал:

Верно, выводок орлиный?

Чудо! Девичья головка

Там на шее лебединой.

Обезумев, стал царевич

День и ночь бродить кругом.

Вновь прекрасную увидев,

Крикнул ей Абесалом:

«Что красуешься, Этери,

В вышине своей зеленой?

Взять хочу тебя я в жены!

О, сойди на зов влюбленный!»

«Нет, — ответила Этери, —

Не гожусь тебе я в жены!

Ты велик и знатен родом,

Каждый бьет тебе поклоны,

У меня же, у сиротки,

Нет родимого угла.

Дочка голени отцовой,

В пыль я брошена была.

Здесь на дереве живу я

Под присмотром у орла.

Ты разлюбишь и покинешь,

Отойди, не делай зла».

С высоты огонь бросая,

Внемлет бог Абесалому:

«О Этери! Бог свидетель!

Коль отдам тебя другому,

Пусть доспех свой уроню я,

Внемля шуму боевому,

Пусть умру в степи безводной

По пути к родному дому!

Средь скитаний семилетних,

На исходе трудных лет

Пусть хурджин мой опустеет

И в глазах погаснет свет!

Пусть ружье, что подниму я

Злому недругу вослед,

Возвратит мне в сердце пулю,

Если правды в сердце нет!»

Тут доверилась Этери

Друга страшному заклятью.

К жениху она спустилась,

Вверив жизнь его объятью.

На коня с ним вместе села,

Всех затмив лицом и статью.

Дал он ей в знак обрученья

Нож с точеной рукоятью.

Мурмана к себе призвал он,

Лучшего из слуг своих,

Весть счастливую отправил

Он сестре своей Марих:

«Знай, Этери златокудрой

Я возлюбленный жених.

Сшив ей свадебное платье,

Жди, сестрица, нас двоих!»

Всяк склонялся пред невестой,

Пред лицом ее и станом.

Взяв перо свое, царевич

Всем князьям, купцам, крестьянам

Повелел сойтись на праздник:

Каждый будет гостем званым.

Мурман царские посланья

Развозил по дальним странам.

Вот пустыней скачет Мурман,

Вожделеньем обуян.

Он тоскует об Этери

Средь песков далеких стран:

«Как бы ею завладеть мне,

Хоть обманом? Пусть обман!

Чтоб достались мне в угоду

И лицо ее и стан!»

Вдруг ему навстречу дьявол.

Конь шарахнулся с испугу.

«Ты куда? Что нос повесил?

Все поведай мне, как другу!»

Мурман скорбь свою поведал.

«Окажу тебе услугу!

Сам отдаст тебе царевич

Новобрачную подругу.

Коль тебе открою средство,

Мне отдашься в вечный плен?»

«Лишь обнять бы мне Этери,

А потом хоть вечный тлен!»

«Раньше следует условье

Нам скрепить у адских стен».

Подписал условье Мурман,

Средство требует взамен.

Молвил дьявол: «Молодую

От престола провожая,

Просом ты ее осыплешь, —

Не заметит молодая.

В тот же миг ее облепит

Насекомых мерзких стая.

Сколько б девушка ни мылась,

От укусов чуть живая,

Знай, не справится Этери

С гнусной жалящей толпой.

Если ж ты к ней прикоснешься, —

Мигом сгинет адский рой».

Так сказав, вернулся дьявол

В лоно бездны огневой.

Мурман же, продавший душу,

Поспешил к себе домой.

Все свершил он, как заране

Злая воля начертала.

Горсткой проса он осыпал

Ткань святого покрывала.

В тот же миг на молодую

Стая мерзкая напала.

Как ни мылась там Этери,

Все больней язвили жала.

Обнял страх Абесалома.

Он Этери свел с крыльца,

Возгласил он: «Мы миджнуры^{37},

Не достойные венца.

Веселитесь, злые силы,

Нам убившие сердца!

Отдаю свою Этери…

Пусть уходит из дворца!»

Мурман преклонил колена.

Так воскликнул он, ликуя:

«Я твой раб, слуга твой верный,

В дом изгнанницу возьму я».

Прикоснулся он к Этери —

Мигом сгинул мерзкий рой,

И в свой дом ее увел он

И нарек своей женой.

Жжет огнем Абесалома

Горький жар любви таимой.

Ищет с Мурманом он встречи,

Вечным пламенем гонимый.

Молвит: «Жизнью заклинаю!

Хорошо ль моей любимой?»

Тот: «Жену хвалить зазорно,

О царевич многочтимый!

Видел ты мой дом хрустальный,

Словно небо, он высок.

Там сидит моя Этери^{38},

Свет зари струя со щек.

Чистый лоб, густые брови,

Убран золотом висок,

Нос точеный, зубы — жемчуг,

Рот — тюльпанный лепесток.

Рядом с ней свекровь. Золовки

Заплетают — девять разом —

Ей агатовые косы,

Теша слух певучим сказом.

Девять деверей у двери

Блещут, равные алмазам,

И, подобный гвелешапи,

Смотрит свекор зорким глазом».

Мурмана к себе призвал он.

Тот явился на призыв.

«Принеси воды бессмертной —

Может быть, останусь жив».

Сердце Мурманово сжалось,

Хоть и не был он труслив.

Дал он слово, на дорогу

Девять суток испросив.

Стал прощаться он с Этери:

«Пусть помедлит ночь глухая!

Дай к груди твоей хрустальной

Мне приникнуть, умирая!

Шлют меня к горе Алгетской,

В глушь невиданного края.

Метят в голову мне камнем,

Камень тот — скала седая.

Там проломят лоб мой львиный,

Вай ме! Горе мне, родная!»

«Ты ко мне не прикасался,

Хоть живу в твоем дому.

Исцели Абесалома!

Как вернешься — обниму».

«Лишь не допускай дурного

Ты к порогу своему!

Что с луной он обнимался,

Примерещится ему».

«Шелк сменю я на отрепья,

Распрощусь с дворцом старинным.

За водою ключевою

Я пойду с ковшом, с кувшином,

От докучливого взора

Схоронюсь за ветхим тыном,

Речь не поведу ни с братом,

Ни с соседом, ни с единым!»

Утром, с матерью прощаясь,

Покидая замок свой,

В час разлуки неизбежной

Мурман восскорбел душой.

Он молил: «Храня Этери,

От врагов ее укрой, —

Чтоб ее не тронул ветер,

Не коснулся луч дневной!»

Близок час Абесалома, —

Гаснет он в разлуке с пери.

По селу Марих блуждает,

Слезы льет у каждой двери:

«Люди! Брат мой умирает.

Как спастись от злой потери?»

Говорят ей: «Верно, хочет

Брат твой свидеться с Этери.

Поскорей перо голубки

Отнеси ты к брату в дом,

Ворона крыло стальное,

Белый хлеб, кувшин с вином».

Принесла Марих подарки.

Поглядел Абесалом

И с одра своей болезни

Приподнялся он с трудом.

Взял перо, сказал: «Ты бело,

Но белей тебя Этери!»

Взял он хлеб, сказал: «Ты нежен,

Но нежней лицо Этери!»

Взял вино, сказал: «Ты ало,

Но алей уста Этери!»

«Ты черно, — крылу сказал он, —

Но черней глаза Этери!

Во дворец моей Этери

Ты ступай, Марих-звезда!

Ей про скорбь мою поведай,

Приведи ее сюда».

Так упал на жизнь Этери

Грома божьего удар:

Ей недуг Абесалома

Был страшней небесных кар.

Убежала от свекрови

Под заветный свой чинар.

Там спала она, слезами

Утолив тревожный жар.

Подошла Марих, вскричала:

«Ты ли это в роще дальней?

Для чего ж тебя, Этери,

Я искала в княжьей спальной?

Вижу, пряжка расстегнулась

На груди твоей хрустальной.

Косы — волны золотые —

Стерегут твой сон печальный».

«О Этери! Весь твой замок

Исходила я одна.

Я заплакала над ложем,

Непорочным, как луна.

Быстро месяцы проходят,

Возвратилась к нам весна.

Встань! Идем! Спаси мне брата!

Коль умрет — твоя вина.

Я возьму лопату, заступ,

Щебень вымету с дороги,

Путь твой мрамором одену,

Праха не коснутся ноги.

Из прозрачных самоцветов

Возведу тебе чертоги,

Там цветистыми коврами

Застелю я все пороги,

Вставлю струганые доски

Меж узорных гладких плит,

Свод чинаров перед замком

В небо вскину я, как щит.

Обтяну его я шелком, —

Пусть и солнце не палит,

Обовью цветами землю, —

Пусть и ветер не пылит!»

Тихо молвила Этери:

«Лучше гибель, чем утрата,

Пусть же брат твой исцелится, —

Он, кто мне милее брата!»

И пошла с Марих Этери,

Страхом горестным объята,

Но к дворцу Абесалома

Не дойти ей до заката.

В этот час к Абесалому

Смерть ступила на порог.

Все же легкий шаг Этери

Не расслышать он не мог.

Приподнялся он и крикнул:

«Чую поступь милых ног!

Дверь и кровля зашатались,

Заглянул мне в сердце бог!

Меж ресницами своими

Развела ты сад прохладный.

О, хвалю тебя, Этери,

Что пришла ты в час мой страдный!

Но напрасно ты трудилась,

Суд свершился беспощадный:

Ухожу я в путь последний —

В час кончины безотрадной».

Вот Марих подходит к ложу:

«Братец! Слышишь ли меня?

Хочешь свидеться с Этери,

Не казнясь и не кляня?»

Отвечает он: «Пусть входит,

Если близко от меня.

За приход ее блаженный

Подарите ей коня!»

Так промолвила Этери:

«Ногу в стремя я не вдену.

Если некуда нам ехать,

Верный конь теряет цену».

Подошла к Абесалому,

Но, кляня ее измену,

Он спиной к ней повернулся

И глаза уставил в стену.

Ближе подошла, сказала:

«Юноша Абесалом!

Обернись ко мне, любимый!

Нет вины моей ни в чем».

Обернулся к ней царевич,

Вскрикнул, — жизнь погасла в нем.

Губы их слились впервые

В поцелуе гробовом.

«Вот клинок Абесалома,

Спутник верности постылой!

Жизнь мою над левой грудью —

Он пронзит с любовной силой.

Острие к себе направлю,

Рукоять — к тебе, мой милый!

Вместе мы умрем, любимый,

И сроднимся за могилой!

Нас землей, листвой засыплют,

Мир к умершим не суров.

В изголовье нашем роза

Встанет на рассветный зов,

Прилетать к нам будут птицы,

Гнезда вить, растить птенцов,

Будет мул глодать терновник,

Что обвил могильный кров.

Молодой родник студеный

Зазвенит над нашим кровом,

Будут страждущие черпать

Из него ковшом кленовым.

Пожелают нам прощенья,

Помянут нас добрым словом,

Скажут: умерли безгрешно,

Но воскреснут в мире новом!»

Услыхал и крикнул дьявол:

«Воскресенья не дано вам!»

Где Абесалом с Этери

Обрели свой вечный дом, —

Там могилу вырыл Мурман

И заснул последним сном.

Расцвели фиалки с розой —

Терн меж ними встал шипом:

Он не хочет, чтоб с Этери

Обнялся Абесалом.