Глава двадцать восьмая В городе. Оплакивание. Хана. Та, кто когда-то пела. Золото. На кухне. Зал приемов. Подняться, чтобы спуститься



1

Мы пошли туда, где нас ждали остальные. Лия снова села, не сказав ни слова ни Фаладе, ни Снабу. Йота вопросительно взглянул на меня. Я кивнул — дело сделано. Мы сели рядом с ней и стали ждать рассвета. Снова пошел дождь, не сильный, но устойчивый. Лия достала пончо из единственной седельной сумки, которую везла Фалада, и накинула его на плечи. Поманила к себе Радар, который взглянула на меня, ожидая разрешения, а потом подошла к Лии. Та укрыла своим пончо еще и Радар, Снаб тоже залез под него. Они остались сухими, а остальные из нас, одетые в те же лохмотья, в которых сбежали из темницы, сидели и мокли. Джая начала дрожать, Эрис обняла ее. Я сказал им, что они могут вернуться, но обе женщины покачали головами. Йота не утруждал себя словами, а просто сидел, склонив голову и сцепив руки на коленях.

Время шло. Настал момент, когда я поднял глаза и понял, что вижу перед собой Лию. Я вопросительно поднял руку, но она только покачала головой. Наконец, когда ночь окончательно превратилась в тусклый рассвет, она поднялась на ноги и привязала Фаладу к железному пруту, который торчал из остатков кирпичной стены, возвышающейся над обломками. Потом начала спускаться по тропинке, не оглядываясь, чтобы узнать, следуем ли мы за ней. Мы пошли, причем Снаб снова ехал на спине Радар. Лия шла медленно, время от времени раздвигая густые заросли плюща, а потом двигаясь дальше. Минут через пять или около того она остановилась и начала срывать плющ со стены. Я подошел, чтобы помочь ей, но она отрицательно покачала головой. Мы заключили соглашение — пакт, — но было ясно, что она была этим недовольна.

Когда она оборвала достаточно плюща, я увидел за ним маленькую дверцу, на которой не было ни ручки, ни засова. Она подозвала меня и указала на дверь. Сначала я не понял, чего она ждет, но потом догадался.

— Откройся во имя Лии из Галлиенов, — сказал я, и дверь распахнулась.

2

Мы вошли в длинное, похожее на сарай здание, заполненное древним ремонтным оборудованием. Лопаты, мотыги и тачки покрылись толстым слоем пыли. Пол тоже был пыльным, и на нем не было никаких следов, кроме тех, которые оставили мы. Я заметил еще один гибрид автомобиля и электрокара. Заглянув внутрь него, я увидел батарею, настолько проржавевшую, что она превратилась в грязно-зеленый ком. Меня интересовало, откуда здесь взялись эти маленькие машины — по крайней мере две, и одна из них все еще работала. Неужели мистер Боудич привез их из нашего мира по частям и собрал здесь? Я этого не знал, но точно знал, что нынешняя власть мало заботилась о поддержании в Лилимаре чистоты и порядка. Гораздо больше ее интересовали кровавые виды спорта.

Лия вывела нас через дверь на дальней стороне здания. Мы оказались на чем-то вроде свалки, заполненной разобранными троллейбусами, грудами электродуг и огромными клубками проводов. Пробравшись через все это бесполезное оборудование, мы поднялись по деревянной лестнице и вошли в здание, которое я и другие беглецы сразу узнали: это был Дом троллейбусов.

Мы пересекали главный терминал, когда утренний колокол прозвонил одним гулким «БОММ». Лия подождала, пока звук не стих вдали, потом продолжила путь. Она по-прежнему не оглядывалась, чтобы посмотреть, следуем ли мы за ней. Наши шаги отдавались эхом. Над головой темное облако гигантских летучих мышей хлопало крыльями, но не шевелилось.

— В прошлый раз мы убежали, — тихо сказала Эрис. — Теперь мы идем сражаться. Я должна свести счеты с этой стервой.

Я не ответил. Мне это было неинтересно. Мой ум концентрировался на другом.

Мы вышли под непрекращающийся дождь. Радар внезапно сбежала по ступенькам Троллейбусного дома мимо одного из красно-белых столбов с каменной бабочкой наверху. Она сунулась в заросли ежевики, я увидел там лямку своего брошенного рюкзака, а потом услышал то, что меньше всего ожидал, но сразу узнал этот звук. Радар вернулась со своей пищащей обезьянкой в зубах, уронила ее к моим ногам и просительно завиляла хвостом.

— Хорошая девочка, — сказал я и отдал обезьянку Глазу. У него были карманы, а у меня нет. Широкая дорога, ведущая ко дворцу, была пустынна, но не пуста. Тело Красной Молли исчезло, однако кости ночных солдат, которые гнались за нами, были разбросаны на сорок ярдов вокруг, большей частью погребенные под грудами мертвых бабочек-монархов.

Лия остановилась у подножия лестницы, склонив голову набок и прислушиваясь. Мы присоединились к ней. Я тоже это слышал: что-то вроде пронзительного стона, похожего на вой ветра на чердаке зимней ночью. Звук поднимался и опускался, поднимался и опускался, поднялся до крика, потом снова перешел в стон.

— Великие боги, что это? — прошептала Джая.

— Оплакивание, — сказал я.

— А где Снаб? — спросил Йота.

Я пожал плечами:

— Может быть, ему не понравился дождь.

Лия направилась по Галлиеновской дороге к дворцу. Я положил руку ей на плечо и остановил.

— Мы должны зайти сзади и выйти рядом с игровым полем. Я не могу найти дорогу, маленький засранец по имени Питеркин стер метки мистера Боудича, но держу пари, ты знаешь, как туда добраться.

Лия положила руки на свои стройные бедра и раздраженно взглянула на меня. Она указала в сторону звуков, издаваемых Ханой, которая оплакивала свою дочь. Потом на случай, если я был слишком туп, чтобы понять это, вскинула руки высоко над головой.

— Принцесса права, Чарли, — сказала Йота. — Зачем идти этим путем, если мы можем миновать ту громадину, войдя через парадную дверь?

Я понимал его правоту, но были и другие моменты, которые казались мне более важными.

— Потому что она ест человеческую плоть. Я почти уверен, что именно поэтому ее выгнали из Великании, или как вы здесь это называете. Ты понимаешь это? Она ест человеческую плоть. И она служит ему.

Лия посмотрела мне в глаза. Очень медленно она кивнула и указала на револьвер, который я носил.

— Да, — сказал я. — И есть еще одна причина, миледи. Мне нужно, чтобы ты кое-что увидела.

3

Мы прошли немного дальше по Галлиеновской улице, а потом Лия свернула налево в узкий переулок. Она провела нас по лабиринту улиц, ни секунды не колеблясь. Я надеялся, что она знает, что делает, ведь прошло много лет с тех пор, как она была здесь в последний раз. С другой стороны, нам указывали дорогу горестные вопли Ханы.

Джая и Эрис догнали меня. Эрис выглядела мрачной и отстраненной, Джая была испугана. Она сказала:

— Здания двигаются. Я знаю, что это безумие, но они двигаются. Каждый раз, когда я отвожу взгляд, я краем глаза вижу, как они тянутся ко мне.

— А мне все время кажется, что я слышу голоса, — сказал Глаз. — Это место выглядит… не знаю… населенным призраками.

— Так и есть, — сказал я. — И нам предстоит изгнать их или погибнуть в попытке сделать это.

— А эта тварь? — спросила Эрис. Вой Ханы становился все громче.

— Потом, — сказал я. — Все в свое время.

Лия повела нас по переулку, где здания стояли так близко друг к другу, что казалось, будто мы скользим по расщелине. Я мог видеть, как кирпичи одного здания медленно входят в камни другого и выходят, словно они дышали.

Мы вышли на улицу, которую я узнал. Это был бульвар с заросшим сорняками газоном посередине и тем, что, возможно, было когда-то элитными магазинами, обслуживающими членов королевской семьи и придворных, по бокам. Йота протянул руку, чтобы потрогать (или, может быть, сорвать) одного из огромных желтых цветов, но я схватил его за запястье.

— Не нужно этого делать, Глаз. Они кусаются.

Он посмотрел на меня.

— Правда?

— Правда.

Теперь я мог видеть крышу огромного дома Ханы, выходящего на улицу. Лия повернула направо и начала пробираться вдоль разбитых витрин магазинов, глядя сквозь дождь на пустынную площадь с высохшим фонтаном. Горестные крики Ханы теперь были почти невыносимыми, когда рыдания усиливались и переходили в визг. Лия, наконец, оглянулась. Она поманила меня вперед, но поводила одной рукой в воздухе: тише, тише.

Я наклонился к Радар и, как и в прошлый раз, прошептал ей, чтобы она молчала. Потом присоединился к принцессе.

Хана восседала на своем украшенном драгоценностями троне. На ее коленях лежало тело дочери. Голова Красной Молли свисала с одной стороны трона, ноги с другой. Этим утром не было никаких песен про Джо, мою любовь. Хана погладила оранжевые волосы Молли, потом подняла свое бугристое лицо навстречу дождевым струям и снова завыла. Подложив свою ручищу под свесившуюся вниз шею Молли, она подняла ей голову и покрыла поцелуями лоб и остатки окровавленного рта.

Лия указала на нее, потом подняла ко мне руки ладонями наружу: «Что дальше?»

«Вот это», — подумал я и зашагал через площадь к тому месту, где сидела Хана. Одна моя рука лежала на рукоятке пистолета мистера Боудича. Я не видел, что Радар пошла за мной, пока она не начала лаять. Она залаяла во всю глотку, из глубины ее груди каждый раз, когда она делала вдох, вырывалось рычание. Хана подняла глаза и увидела нас.

— Спокойно, девочка, — сказал я. — Держись за мной…

Хана скинула тело дочери с колен и поднялась. Красная Молли свалилась в кучу мелких костей.

— ТЫ! — взревела она, ее грудь вздымалась волной. — ТЫУУУУ!

— Да, это я, — сказал я. — Я обещанный принц, так что преклони предо мной колени и прими свою участь.

Я не ждал, что она подчинится, и не ошибся. Она помчалась ко мне громадными прыжками. Пять привели бы ее ко мне, но я позволил ей только три, потому что не хотел подпускать слишком близко. Я не боялся — это тьма накрыла меня. Она была холодной, но ясной. Может быть, это звучит парадоксально, но так и было. Я хорошо видел красную трещину, идущую по центру ее лба, и когда она заслонила небо надо мной, крича что-то — не знаю, что — всадил туда две пули. Револьвер 45-го калибра был в сравнении с 22-м калибром Полли тем же, чем дробовик для детского пневматического пистолета. Ее покрытый фурункулами лоб провалился, как снежная корка, когда на нее наступают тяжелым ботинком. Каштановые пряди ее волос улетели назад в веере кровавых брызг. Пропасть рта открылась, обнажив подпиленные зубы, которые больше не будут рвать и пережевывать плоть детей.

Ее руки взметнулись к серому небу. Дождь стекал по ее громадным пальцам. Я почувствовал запах порохового дыма, сильный и едкий. Она сделала полукруг, словно для того, чтобы еще раз взглянуть на дорогого ей человека. Потом упала. Я почувствовал глухое сотрясение камней под моими ногами, когда она грохнулась наземь.

Так пала великанша Хана, которая охраняла солнечные часы, бассейн и вход на Поле Монархов за дворцом Лилимара.

4

Йота стоял перед правым крылом дома Ханы — кухонным крылом. С ним был серый человек, у которого почти не осталось лица; казалось, что плоть отлепилась от его черепа и сползла вниз, закрыв один глаз и весь нос. Он был одет в запятнанную кровью белую блузу и такие же брюки. Я предположил, что он был поваром Ханы, тем, кого она назвала безмозглым ублюдком. Меня он не интересовал — у меня были дела во дворце.

Но, похоже, дело Лии с Ханой еще не было закончено. Она подошла к упавшей великанше, вытаскивая свой меч. Кровь собиралась вокруг головы Ханы в лужу и стекала между камнями.

Эрис шагнула вперед и взяла Лию за руку. Лия повернулась, и выражение ее лица не нуждалось в словах: «Как ты смеешь прикасаться ко мне?»

— Миледи из рода Галлиенов, я не хочу проявлять к вам неуважение, но подождите минутку. Пожалуйста. Для меня.

Лия, казалось, задумалась, потом отступила назад.

Эрис подошла к великанше и с трудом вскарабкалась на одну из ее огромных растопыренных ног. Там она задрала свою грязную юбку и помочилась на вялую бледную плоть бедра Ханы. Когда она слезла, слезы катились по ее щекам. Она повернулась к нам:

— Я приехала на юг из деревни Вайва, места, о котором никто не слышал и больше не услышит, потому что эта дьявольская тварь опустошила его, убив десятки людей. Одним из них был мой дедушка, другой — моя мать. А теперь делайте с ней, что хотите, миледи.

Она даже присела в реверансе.

Я подошел, чтобы встать рядом с Йотой и поваром, который весь дрожал. Глядя на меня, Глаз поднес ладонь ко лбу, повар сделал то же самое.

— Ты убил уже не одного великана, а целых двух, — сказала Йота. — Если я проживу долго — хотя я знаю, что шансы невелики, — я никогда этого не забуду. Как и того, как Эрис писала на нее. Удивляюсь, что твоя собака не сделала того же.

Лия шагнула к великанше, подняла свой меч высоко над головой и опустила. Она была принцессой и наследницей престола, но выполняла в изгнании работу фермерши и набралась сил. Тем не менее, ей потребовалось три взмаха клинка, чтобы отсечь Хане голову.

Она опустилась на колени, обтерла меч о пурпурное платье великанши и вложила обратно в ножны. Затем шагнула к Йоте, который поклонился и отдал ей честь. Когда он выпрямился, она указала на двадцать футов мертвой великанши, а потом на сухой фонтан.

— По вашему приказанию, миледи, и с большой охотой.

Он подошел к телу. Каким бы сильным и крупным он ни был, ему все равно пришлось использовать обе руки, чтобы поднять голову. Она раскачивалась взад-вперед, пока он тащил ее к фонтану. Эрис этого не видела — она рыдала в объятиях Джаи.

Йота хрюкнул от натуги, и его рубашка разошлась по швам, когда он поднимал голову наверх. Она улеглась в чашу фонтана, уставившись открытыми глазами на дождь. Как горгулья, которую я миновал по пути сюда.

5

Мы пошли по одной из дорожек вертушки, на этот раз я шел впереди. Задняя часть дворца нависала над нами, и я снова увидел в ней живое существо. Возможно, оно дремало, но приоткрыв один глаз. Я мог поклясться, что некоторые башенки переместились на новые места. То же можно было сказать и о перекрещивающихся лестницах и парапетах, которые на первый взгляд казались каменными, а на второй были сделаны из зеленого стекла и заполнены внутри извивающимися черными силуэтами. Я вспомнил стихотворение Эдгара Аллана По о дворце с привидениями[242], из которого вечно выбегала отвратительная толпа, которая смеялась — но не улыбалась.

Здесь еще сохранились инициалы мистера Боудича. Увидеть их было все равно что встретить друга в опасном месте. Мы подошли к красным погрузочным дверям с пробкой из разбитых повозок, потом к темно-зеленым контрфорсам. Я повел свою группу в обход их, и, хотя это заняло немного больше времени, возражений не было.

— Снова голоса, — тихо сказал Йота. — Слышишь их?

— Да, — сказал я.

— Что это такое? Демоны? Мертвецы?

— Я не думаю, что они могут причинить нам вред. Но здесь, без сомнения, есть сила, и недобрая.

Я посмотрел на Лию, которая сделала быстрый круговой жест правой рукой: «Поторопись». Она была права. Мы не могли тратить впустую драгоценный дневной свет, но я должен был показать ей это. Ей нужно было взглянуть, потому что видение — начало понимания. И принятии долго отрицаемой истины.

6

Наш извилистый путь привел нас вплотную к бассейну, окруженному кольцом пальм, чьи листья теперь вяло склонялись под дождем. Я мог видеть высокий столб в центре солнечных часов, но на нем больше не было солнца. После поездки Радар солнце осталось повернутым в другую сторону, и теперь на шесте виднелись две луны Эмписа. У них тоже были лица, и глаза тоже двигались — навстречу друг другу, словно оценивая оставшееся между ними расстояние. Я мог видеть последнюю отметку мистера Боудича, АБ, со стрелкой, указывающей от вершины буквы А прямо вниз, на солнечные часы.

И бассейн.

Я повернулся к своей маленькой компании.

— Принцесса Лия, пожалуйста, пойдем со мной. Остальные оставайтесь здесь, пока я не позову, — я наклонился к Радар. — Ты тоже останься, девочка.

Не было никаких вопросов или протестов.

Лия шла рядом со мной. Я подвел ее к бассейну и жестом показал, куда ей нужно смотреть. Она увидела то, что осталось от русалки — ее останки в воде, покрытой пятнами разложения. Увидела древко копья, торчащее из живота Эльзы, и клубок кишок, плавающий вокруг.

Лия издала приглушенный стон, который был бы криком, если бы она могла издать его. Закрыв глаза руками, она упала на одну из скамеек, где когда-то могли сидеть жители Эмписа, совершившие путешествие из своих городов и деревень, чтобы полюбоваться прекрасным созданием, плавающим в бассейне, и, возможно, послушать его песни. Она скорчилась, издавая те приглушенные стонущие звуки, которые показались мне более ужасными — более горестными — чем настоящие рыдания. Я утешающе приобнял ее, испугавшись вдруг, что ее неспособность полностью выразить свое горе может убить ее, подобно тому, как невезучий человек может подавиться застрявшей в горле пищей.

Наконец она подняла голову, снова посмотрела на тускло-серые останки Эльзы, а потом подняла лицо к небу. Дождь и слезы стекали по ее гладким щекам, по шраму у рта, по красной язве, которую ей приходилось вскрывать, чтобы поесть, несмотря на боль, которую это неминуемо влекло за собой. Подняв кулаки к серому небу, она потрясла ими.

Я осторожно взял ее руки в свои. Это было все равно что держаться за камни. Наконец они разжались и обхватили мои пальцы. Я подождал, пока она посмотрит на меня.

— Ее убил Губитель Летучих. Если он и не делал это сам, то приказал сделать. Потому что она была красива, а сила, которая управляет им, ненавидит всякую красоту — монархов и добрых людей вроде Доры, которые когда-то были целым народом, той самой страной, которой вы должны править. Что он любит, так это уродство, боль и убийства. Он любит серый цвет. Когда мы найдем его — если найдем — ты убьешь его, если я не смогу?

Она с сомнением посмотрела на меня, ее глаза наполнились слезами. Наконец она кивнула.

— Даже если это Элден?

Она покачала головой так же яростно, как и раньше, и высвободила свои руки из моих. Из бассейна, где лежала мертвая русалка, донесся сдавленный голос Лии, скорбный и дрожащий:

— Он никогда бы не убил Эльзу. Он любил ее.

И все-таки я подумал, что это не совсем «нет».

Время шло. Еще оставалось несколько часов дневного света, но я не знал, нужно ли лунам поцеловаться именно над Эмписом, чтобы открылся Колодец Тьмы; как я думал, они могли сделать это на другой стороне света с тем же ужасающим результатом. Глаза Беллы и Арабеллы на высоком центральном столбе солнечных часов бегали взад-вперед, словно подтверждая эту идею.

Я повернулся и позвал остальных.

7

Мы обошли солнечные часы, но с одним исключением: Радар прошла прямо по ним, остановившись только затем, чтобы помочиться рядом с центральной осью, что заставило меня вспомнить Эрис и мертвую великаншу.

Лучи на площади-карусели сливались в широкую центральную дорожку, которая заканчивалась у семи дверей. Подергав ту, что посередине, и обнаружил, что она заперта. Я велел ей открыться во имя Лии из Галлиенов, местной версии «сезама», и она послушно открылась. Я ждал этого, но случилось и что-то еще, чего я не ожидал. Здание, казалось, содрогнулось при звуке имени принцессы. Я не столько увидел это, сколько почуял, как почувствовал глухой удар под моими ногами, когда шестьсот или семьсот фунтов отныне мертвого веса Ханы рухнули на землю.

Разноголосица шепчущих голосов, слышимых не столько ушами, сколько мозгом, внезапно оборвалась. Я не был настолько глуп, чтобы поверить, что весь дворец освобожден от проклятия, но мне стало ясно, что силой обладал не только Губитель Летучих. «Было бы лучше, если бы она могла сказать это сама», — подумал я, но, конечно, она не могла.

За дверями находился обширный вестибюль. Когда-то, как и Дом троллейбусов, он был украшен большой круглой фреской, но ее залили черной краской, так что от нее осталось только несколько монархов высоко под потолком. Я снова подумал о фанатиках ИГИЛ, уничтожающих сокровища культуры цивилизаций, которые процветали задолго до них.

В центре вестибюля стояло несколько выкрашенных в красный цвет турникетов, мало чем отличавшихся от тех, через которые мы с папой не раз проходили на Поле гарантированных ставок, когда ездили в Чикаго посмотреть игру «Уайт Сокс».

— Я знаю, где мы находимся, — пробормотал Йота. — Подожди, Чарли. Одну минуту.

Он взбежал по одному из пандусов, посмотрел и примчался обратно.

— Ложи пусты, как и поле. Они все ушли. Тела тоже унесли.

Лия бросила на него нетерпеливый взгляд, который, казалось, спрашивал, чего он еще ожидал, а потом повела нас налево. Мы прошли по круглому коридору мимо ряда закрытых ставнями кабинок. Радар мягко ступала рядом со мной. Если возникнут проблемы, я ожидал, что она почует это первой, однако пока она казалась настороженной, но спокойной. Миновав последнюю из кабинок, я остановился, уставившись на то, что увидел. Остальные сделали то же. Только Лия не проявила никакого интереса к тому, что так поразило меня. Она прошла еще немного, прежде чем поняла, что мы не следуем за ней. Она снова сделала тот же круговой торопливый жест, но мы на какое-то время застыли.

Каменная боковая стена здесь сменилась панелью из изогнутого стекла длиной не менее тридцати футов. Она была пыльной — как и всё в этом дворце, — но мы могли разглядеть, что находилось внутри, освещенное рядом газовых ламп вверху, прикрытых колпаками, чтобы они действовали как прожекторы. Я заглядывал в хранилище, полное золотых шариков, таких же, как те, что я нашел в сейфе мистера Боудича. Они, должно быть, стоили миллиарды американских долларов. Среди них были небрежно разбросаны драгоценные камни: опалы, жемчуг, изумруды, бриллианты, рубины, сапфиры. У мистера Генриха, старого хромого ювелира, случился бы сердечный приступ.

— Боже мой, — прошептал я.

Эрис, Джая и Йота смотрели на это с интересом, но без особого удивления.

— Я слышал об этом, — сказал Йота. — Это сокровищница, не так ли, миледи? Сокровищница Эмписа?

Лия нетерпеливо кивнула и жестом позвала нас за собой. Она была права, нам нужно было спешить, но я задержался еще на несколько мгновений, наслаждаясь видом этого огромного богатства. Я подумал о своих многочисленных поездках на стадион «Уайт Сокс» и об одном особом воскресенье, когда я увидел игру «Медведей» на «Солдатском поле»[243]. На обоих стадионах были застекленные витрины с памятными вещами, и я подумал, что это может быть что-то похожее: по пути на любые игры или состязания, которые они пришли посмотреть, простые люди могли остановиться и поглазеть на сокровища короны, охраняемые в правление Галлиенов, должно быть, королевской гвардией, а потом Ханой. Я не знал, как мистер Боудич получил к ним доступ, но то, что он взял, с разрешения или без него, было не более чем каплей в море.

Теперь Лия жестикулировала более энергично — обе ее руки так и летали над плечами. Мы поспешили за ней. Я оглянулся назад, думая, что если бы прыгнул в одну из этих куч, то оказался бы по шею в золоте. Потом подумал о царе Мидасе, который умер от голода — согласно легенде, — потому что все, что он пытался съесть, превращалось от его прикосновения в золото.

8

Дальше по коридору я начал улавливать слабый аромат сосисок, навевавший неприятные воспоминания о Глуби Малейн. Мы подошли к открытым двойным дверям слева. За ними находилась огромная кухня с рядом кирпичных печей, трехконфорочной плитой, вертелами для переворачивания мясных туш и раковинами, достаточно большими, чтобы в них можно было помыться взрослому человеку. Именно здесь готовили еду для толп, собиравшихся на стадионе в дни игр. Дверцы духовок были открыты, конфорки пусты, на вертелах ничего не вращалось, но призрачный аромат сосисок остался. «Никогда больше не съем ни одной, пока жив», — подумал я. Может быть, это касалось и стейков.

Четверо серых мужчин съежились у дальней стены. На них были мешковатые брюки и блузы, похожие на те, что носил Перси, но ни один из них им не был. При виде нас один из этих несчастных поднял свой фартук и закрыл то, что осталось от его лица. Остальные только смотрели на нас, их полустертые черты выражали разную степень смятения и испуга. Я вошел, отмахнувшись от попытки Лии повести меня дальше по коридору. Один за другим члены кухонной команды упали на колени и поднесли ладони ко лбу.

— Не-не, встаньте, — сказал я и был немного встревожен той готовностью, с которой они повиновались. — Я не желаю вам зла, но где Перси? Персиваль? Я знаю, что он был одним из вас.

Они посмотрели друг на друга, потом на меня, потом на мою собаку, потом на Йоту, неуклюже шагавшего рядом со мной. При этом они всячески избегали глядеть на принцессу, которая снова вернулась во дворец, бывший когда-то ее домом. Наконец тот, кто закрывал лицо, отбросил фартук и шагнул вперед. Он весь дрожал. Избавлю вас от его невнятной речи — кое-как мне удалось его понять.

— Ночные солдаты пришли за ним и заключили в свои объятья. Его затрясло, а потом он потерял сознание. Они утащили его прочь. Думаю, он может быть мертв, господин, потому что их прикосновение убивает.

Я это знал, но оно не всегда убивало, иначе я был бы мертв еще несколько недель назад.

— Куда его унесли? — спросил я.

Они покачали головами, но у меня была хорошая мысль, и, если Верховный лорд хотел допросить Перси — Персиваля — он мог быть все еще жив.

Лия тем временем кое-что увидела. Она бросилась через комнату к большому кухонному столу в центре. На нем лежала пачка бумаг, перевязанная бечевкой, и гусиное перо, потемневшее от жира, с испачканным чернилами кончиком. Она схватила то и другое, потом сделала тот же нетерпеливый вращательный жест, который говорил, что нам пора идти. Конечно, она была права, но ей пришлось смириться с небольшой экскурсией в место, которое я уже посещал. Я был в долгу перед Персивалем. Мы все были. И еще я был в долгу перед Келлином, Верховным лордом.

Я задолжал ему расплату, а, как мы все знаем, расплата — та еще сука[244].

9

Недалеко от кухни коридор заканчивался высокой дверью, обитой массивными железными полосами. На нем была надпись буквами высотой в три фута. Посмотрев в упор, я смог прочитать слова «ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Когда я повернул голову, чтобы взглянуть на это боковым зрением, которого, к сожалению, не было у Кла, слова превратились в путаницу рунических символов — хотя я был уверен, что мои соратники отлично могли их прочитать.

Лия указала на меня. Я подошел к двери и произнес волшебные слова. С дальней стороны с грохотом отодвинулись засовы, и дверь со скрипом открылась.

— Надо было применить это в Малейне, — сказала Эрис. — Ты мог бы избавить нас от многих бедствий.

Я мог бы сказать, что никогда не думал об этом, что было правдой, но это было еще не все.

— Тогда я не был принцем. Я все еще был…

— Был кем? — спросила Джая.

«Еще не превратился, — подумал я. — Глубь Малейн была моим коконом».

Я был избавлен от необходимости закончить фразу. Лия поманила меня вперед одной рукой, а другой потянула за то, что осталось от моей рубашки. Конечно, она была права. Нам нужно было спешить, чтобы остановить апокалипсис.

Коридор за дверью был намного шире и увешан гобеленами, изображавшими все на свете, от пышных королевских свадеб и балов до сцен охоты и пейзажей гор и озер. Особенно мне запомнилось изображение парусного корабля, схваченного в клешни какого-то гигантского подводного ракообразного. Мы прошли не менее полумили, прежде чем достигли двойных дверей высотой не менее десяти футов. На одной половине двери был портрет старика, с шеи до пят облаченного в красную мантию. Его голову венчала корона, которую я видел на голове Губителя Летучих — ошибки быть не могло. На другой половине изображалась куда более молодая женщина, тоже с короной на светлых кудрях.

— Король Ян и королева Кова, — сказала Джая. Ее голос был мягким и благоговейным. — У моей матери была подушка с их лицами. Нам не позволялось даже прикасаться к ней, не говоря уже о том, чтобы положить на нее голову.

Мне не нужно было произносить здесь имя Лии; двери открылись от одного ее прикосновения. Мы вышли на широкий балкон. Помещение внизу казалось необъятным, но трудно было сказать наверняка, поскольку было очень темно. Лия осторожно двинулась влево, скользя в тени, пока почти не скрылась из виду. Я услышал слабый скрипящий звук, за которым последовали запах газа и низкое шипение из темноты над нами и вокруг нас. Потом, сначала по одному, потом по две и по три, кругом вспыхнули газовые лампы. Их в огромном зале было, должно быть, не меньше сотни, но еще больше света давала громадная люстра со множеством рожков. Я знаю, что вы устали читать про все огромное, великолепное и необъятное. Но вам придется привыкнуть, потому что все это именно таким и было — по крайней мере до тех пор, пока мы не добрались до кошмара клаустрофоба, о котором я скоро расскажу.

Лия покрутила маленький вентиль, и газовые лампы засветились ярче. Балкон на самом деле был галереей, на которой стояли стулья с высокими спинками. Под нами был круглый зал с полом из ярко-красных плит. В центре, на чем-то вроде помоста, стояли два трона, один немного больше другого. По залу были расставлены стулья (гораздо более мягкие, чем те, что стояли на балконе) и маленькие диванчики, на каких могла бы уютно устроиться пара влюбленных.

И все это воняло. Вонь была такой густой и отвратительной, что почти висела в воздухе. Тут и там я видел кучи сгнившей еды, в которой кое-где копошились черви, но это было еще не все. На каменных плитах повсюду лежали кучи дерьма, особенно большие на обоих тронах. Кровь, теперь высохшая до темно-бордового цвета, забрызгала стены. Под люстрой валялись два обезглавленных тела. С обеих ее сторон, словно для равновесия, свисали еще два, с искаженными лицами, съежившиеся — почти мумифицированные — от времени. Их шеи были гротескно вытянуты, но еще не оторвались от голов (уже черепов), которые должны были поддерживать. Это было все равно что смотреть на последствия какой-то ужасной вечеринки с убийством.

— Что здесь произошло? — спросил Йота хриплым шепотом. — Высшие боги, что?

Принцесса тронула меня за руку. Ее безгубое лицо выглядело одновременно измученным и печальным. Она протянула мне один из листков, которые взяла с кухни. На одной стороне кто-то накорябал неразборчивым почерком сложный рецепт. На другой Лия вывела аккуратными буквами: «Это зал приемов моих отца и матери». Потом показала на одну из висящих мумий и написала: «Думаю, это Луддум. Канцлер моего отца.»

Я обнял ее за плечи. Она положила голову мне на руку, но тут же отстранилась.

— Им было мало убить их, не так ли? — спросил я. — Потребовалось еще осквернить это место.

Она устало кивнула, потом указала мимо меня на лестничный пролет. Мы спустились по нему, и она повела нас к другим двойным дверям, которые аоднимались по меньшей мере на тридцать футов в высоту. Хана могла бы пройти сквозь них, не пригибаясь.

Лия указала на Йоту. Он уперся ладонями в двери, наклонился вперед и распахнул их. Пока он делал это, Лия стояла перед украшенными драгоценностями тронами, где ее мать и отец когда-то выслушивали просьбы своих подданных. Она опустилась на одно колено и приложила ладонь ко лбу. Ее слезы капали на грязные красные плиты.

Тихо, безмолвно.

10

Комната за залом приемов посрамила бы неф собора Парижской Богоматери. Эхо превратило шаги нас пятерых в марш целого батальона. Вернулись и голоса — вся эта разноголосица шепотков, полных злобы.

Прямо над нами возвышались три шпиля, похожие на огромные вертикальные туннели, полные темно-зеленых отблесков, углублявшихся до полной черноты. Пол, по которому мы шли, состоял из сотен тысяч фрагментов, составлявших огромную бабочку-монарха, и, несмотря на вандалов, разбивших мозаику, форма крыльев все еще сохранилась. Перед центральным шпилем была установлена золотая на вид платформа, из центра которой в темноту уходил толстый серебристый кабель. Рядом с ней стоял столб с большим колесом, торчащим сбоку. Лия указала на Йоту, потом на колесо и сделала вращательное движение.

Глаз подошел, поплевал на руки и взялся за колесо. Он был сильным и крутил довольно долго, не останавливаясь. Когда он, наконец, устал, за дело взялся я. Колесо вращалось свободно, но это была тяжелая работа; минут через десять или около того я почувствовал, что проворачиваю чертову штуковину через силу, будто она застряла в клее. Кто-то похлопал меня по плечу — меня сменила Эрис. Ей удалось совершить один оборот, потом свой оборот сделала Джая — она тоже хотела быть частью команды. В этом не было ничего плохого.

— Что мы делаем? — спросил я Лию. Золотая платформа явно была лифтом, который поднимался на центральный шпиль, но она не двигалась. — И зачем мы это делаем, если Губитель Летучих спустился вниз?

В воздухе раздалось карканье, почти слово. «Почти» тут было главным. Лия прижала руки к горлу и покачала головой, как бы говоря, что чревовещание теперь для нее слишком сложно. Потом она написала что-то на другом листке с рецептами, используя в качестве подставки спину Джаи. Чернила на кончике ее гусиного пера почти высохли к тому времени, когда она закончила, но я смог прочитать написанное.

«Мы должны подняться, чтобы спуститься вниз. Поверь мне».

А какой у меня был выбор?

Загрузка...