Сказки американских писателей

ЖИЛИЩНАЯ ПРОБЛЕМА

Жаклин утверждала, что там — канарейка, а мне казалось куда более вероятным, что в клетке, накрытой куском материи, живут попугайчики. Не может же одна канарейка так шуметь. И потом, мне нравилось думать, что наш мрачный мистер Хенчард держит парочку влюбленных попугайчиков — это так не вязалось с его обликом. Но кто бы там ни жил в клетке, стоящей у окна, наш квартирант старательно прятал его — или их — от посторонних глаз. Нам оставалось только догадываться по звукам.

А в них не так-то легко было разобраться. Из-под кретоновой накидки доносилось шуршание, шарканье, иногда негромкие непонятные щелчки, а раза два короткие удары, от которых сотрясалась подставка из красного дерева. Мистер Хенчард, видимо, догадался, что нас разбирает любопытство. Но когда Джеки заметила, что, должно быть, очень приятно держать дома птичек, он только буркнул в ответ:

— Чушь! Оставьте клетку в покое, ясно?

Нас это, честно говоря, здорово разозлило. Мы вообще не суемся в чужие дела, а после такой отповеди холодно отказывались даже смотреть в сторону кретоновой накидки. Кроме того, нам бы не хотелось потерять мистера Хенчарда. С жильцами в то время было на редкость трудно. Наш домик стоял у прибрежного шоссе, по соседству с десятком-другим таких же, да были ещё поблизости продуктовый магазин, винная лавка, почта и ресторанчик Терри. Вот вам и весь городок. По утрам мы с Джеки тратили целый час, чтобы добраться на автобусе до своего завода.

Домой возвращались совершенно измотанные. Нанять прислугу было почти невозможно — на военных заводах платили куда лучше, — так что чисткой и уборкой мы занимались сами. Что же касается кормежки, мы были у Терри самыми надежными клиентами.

Получали мы довольно много, но приходилось расплачиваться с довоенными долгами, а на это зарплаты не хватало. Поэтому-то мы и сдали комнату мистеру Хенчарду. В таком глухом месте, где и автобусы почти не ходят, да ещё при обязательном на побережье затемнении, заполучить жильца было совсем не просто. Мистер Хенчард подходил нам по всем статьям. С таким пожилым человеком, решили мы, особых хлопот не будет.

В один прекрасный день он явился к нам и заплатил аванс; потом привез свои вещи — большой саквояж и квадратную матерчатую сумку с кожаными ручками. Он был крепкий ещё старичок с коротким жестким ежиком седых волос и лицом, как у Карабаса-Барабаса, только слегка подобрее. Скандалил он редко, зато ворчал не переставая. Мне казалось, что он почти всю жизнь провел в меблированных комнатах, ни во что не вмешивался и непрерывно курил сигареты, вставляя их в свой длинный черный мундштук. Но он был не из тех одиноких старичков, которых всегда хочется пожалеть, ничего подобного! Денег у него хватало, и он вполне мог о себе позаботиться. Нам он сразу понравился. Однажды, расчувствовавшись, я даже назвал его «папашей», но слышали бы вы, как он мне на это ответил.

Бывают люди везучие от рожденья. Мистер Хенчард был как раз из таких. Он то и дело подбирал на улице оброненные деньги. Когда мы играли в домино или покер, он делал ходы почти не раздумывая и всегда выигрывал. Он не жульничал, ему просто везло.

Помню, как-то раз мы спускались по длинной деревянной лестнице, которая ведет с вершины утеса к пляжу. Мистер Хенчард пнул носком ботинка здоровенный камень, лежавший на ступеньке. Камень покатился вниз и вдруг проломил одну из досок. Она оказалась совсем гнилой. Было ясно, что, если бы мистер Хенчард, который шел первым, наступил на неё, обрушилась бы вся лестница.

В другой раз я ехал с ним в автобусе. Только мы сели, неожиданно заглох мотор. Водитель отъехал к обочине. И в ту же секунду у машины, которая мчалась навстречу по шоссе, отлетело колесо, и её занесло в кювет. Если бы мы вовремя не остановились, было бы лобовое столкновение. А так никто не пострадал.

Мистер Хенчард не казался одиноким. Днем он, полагаю, куда-нибудь выходил, а по вечерам в основном сидел у окна в своей комнате. Мы, конечно, стучали, когда приходили убирать, и иногда он говорил: «Подождите». Из-за двери доносилась торопливая возня и шуршание кретона, который набрасывали на клетку. Мы пытались отгадать, что там за птичка, и прикидывали, может ли она быть фениксом. Она никогда не пела. Она издавала звуки. Странные, тихие, иногда совсем не птичьи звуки. По вечерам, вернувшись с работы, мы неизменно заставали мистера Хенчарда в его комнате. Он не выходил, пока мы убирали. По выходным он всегда оставался дома.

А в этой клетке…

Однажды вечером мистер Хенчард вышел из своей комнаты, вставляя в мундштук сигарету, и оглядел нас с ног до головы.

— Мгм, — сказал он. — Вот что. Мне надо съездить на Север. Уладить кое-какие дела. Вернусь через недельку. За комнату буду платить по-прежнему.

— Да, конечно, — поспешила ответить Джеки. — И мы можем…

— Чушь, — отрезал мистер Хенчард. — Комната моя. Хочу — оставляю её за собой. Разве не так?

Мы согласились, что так, и он в одну затяжку выкурил половину сигареты.

— М-м… Да, вот ещё что. Раньше у меня была машина, и свою клетку я всегда возил с собой. На этот раз я поеду на автобусе, так что придется оставить её здесь. Вы вели себя как порядочные люди, не лезли не в своё дело. Вам можно доверять. Я оставлю клетку у вас, но попробуйте только до неё дотронуться!

— Но канарейка… — Джеки поперхнулась. — Что же она будет есть?

— Ах канарейка? — Мистер Хенчард так и впился в неё маленькими змеиными глазками. — Ничего, не волнуйтесь. Я оставлю ей корм и воду. На все время. Ваше дело держаться подальше. Можете убирать комнату, когда нужно, но не смейте прикасаться к клетке. Понятно?

— Нас это устраивает, — ответил я.

— Так не забывайте, что я вам сказал, — рявкнул мистер Хенчард.

Когда на следующий день мы вернулись домой, мистера Хенчарда уже не было. Мы вошли в его комнату и увидели приколотую к кретону бумажку, на которой было написано: «Не трогать, ясно?» Из клетки послышалось «фрррр». А потом чуть слышный хлопок.

— Да ну её, — сказал я. — В душ пойдешь?

— Ага, — отозвалась Джеки.

«Фрррррррр», — донеслось из клетки. Только это были не крылья. — «Бум!»

На следующий день я сказал:

— Корма-то он, может, и достаточно оставил, но вода небось уже кончается.

— Эдди! — остановила меня Джеки.

— Ну да, меня разбирает любопытство, но не это главное. Птичкам, может, нечего пить…

— Но ведь мистер Хенчард сказал…

— Ну ладно, ладно. Пойдем к Терри, выясним, как там обстоят дела с бараньими котлетками.

А на следующий вечер… Ну, в общем, мы подняли накидку. Я и по сей день считаю, что мы сделали это не столько из любопытства, сколько от беспокойства. Джеки сказала, что когда-то знала человека, который бил свою канарейку.

— А вдруг окажется, что бедняжка закована в цепи, — предположила она, смахивая пыль с подоконника за клеткой. Я выключил пылесос. «Пшш-топ-топ-топ», — раздалось из-под кретона.

— Да-а… — сказал я. — Вот что, Джеки. У мистера Хенчарда не все дома, хотя по нему этого и не скажешь. Птичка В. или птички, — наверное, хочет пить. Я посмотрю, что там.

— Не надо!.. Ладно, давай. Давай вместе, Эдди. Вместе и отвечать будем.

Я взялся за кретон, а Джеки, поднырнув мне под локоть, положила руку поверх моей.

И мы приподняли край ткани. Там, внутри, что-то все время шуршало, но едва мы дотронулись до кретона, шум прекратился. Я хотел только взглянуть — и всё. Но почему-то никак не мог остановиться. Моя рука стаскивала накидку, и я ничего не мог поделать. Я весь обратился в зрение.

А в клетке… в клетке стоял домик. Он был совсем как настоящий. Крошечный белый домик с зелеными ставнями — они не закрывались, а просто были приделаны для украшения, потому что домик был вполне современный. Он напоминал те уютные, добротные коттеджи, каких полно в пригородах. На окнах висели ситцевые занавески; на первом этаже горел свет. Но едва мы подняли накидку, все окна разом потемнели. Нет, не свет погас; кто-то рывком опустил шторы. Это произошло так быстро, и мы не успели рассмотреть — кто.

Я отпустил накидку и попятился, потянув за собой Джеки.

— К-кукольный домик, Эдди!

— С куклами?

Я смотрел мимо неё, на клетку, полуприкрытую кретоном.

— А можно, как ты думаешь, наверное, научить канарейку опускать шторы?

— Ой! Эдди, слышишь?

Из клетки доносились какие-то невнятные звуки. Шуршание, едва слышный хлопок. Потом царапанье.

Я подошел и совсем сдернул накидку. На этот раз я не сводил глаз с окон. Но шторы опустились, как раз когда я моргнул.

Вдруг Джеки дернула меня за рукав и указала на двускатную крышу. Там торчала крошечная кирпичная труба, а из неё поднималась сизая струйка дыма. Впрочем, струйка была такой тоненькой, что я даже не чувствовал запаха.

— У п-птичек п-печка, — пролепетала Джеки.

Мы стояли, готовые почти ко всему. Если бы из дверей высунулся бородатый карлик и предложил выполнить три любых наших желания, мы не очень бы удивились. Только ничего такого не произошло.

Больше из загадочного домика в клетке не доносилось ни звука.

Шторы были по-прежнему опущены. Я рассмотрел домик поближе: просто непостижимо, как тщательно он был сделан. На крылечке лежал крошечный коврик. Был даже электрический звонок.

Обычно клетки бывают разборными. Но эта клетка не разбиралась. Днище было припаяно, о чём говорили пятна канифоли и какого-то тускло-серого металла. Дверца тоже была заделана намертво. Я мог просунуть между прутьями указательный палец, но большой не пролезал.

— Хорошенький домик, правда? — спросила Джеки дрожащим голосом. — Они, должно быть, совсем крошечные…

— Они?

— Птички. Эдди, кто живет в этом домике?

— Посмотрим, — сказал я.

Я достал свой автоматический карандаш, осторожно просунул его между прутьями клетки и ткнул в открытое окно. На нем тут же рывком подняли штору. Из глубины дома, прямо мне в глаза, ударил тонкий, как игла, луч миниатюрного фонарика, ослепив меня своим блеском. Я, охнув, отшатнулся и услышал, как захлопнули окно и опустили штору.

— Ты видела?…

— Нет, твоя голова мешала. Но…

Тут все огни в домике погасли. Только струйка дыма, которая все вилась над трубой, говорила о том, что там кто-то есть.

— Мистер Хенчард — сумасшедший ученый[89], — пробормотала Джеки, — он уменьшает людей.

— А где же его расщепитель атомов? — засомневался я. — У каждого сумасшедшего ученого должен быть расщепитель атомов, чтобы вызывать искусственную молнию.

Я снова просунул карандаш между прутьями клетки, нацелился, надавил на кнопку и позвонил. Раздалось тихое пронзительное дребезжание.

Штору на окне у дверей торопливо отдернули, и, кажется, кто-то посмотрел на меня. Не могу сказать точно. Все произошло слишком быстро. Штору опустили на место, и все в домике опять замерло. Я звонил, пока не надоело. Потом бросил.

— Можно разобрать клетку, — предложил я.

— Нет, не смей! Мистер Хенчард…

— Ладно, — сказал я. — Но когда он вернется, я ещё выясню, что здесь, черт возьми, происходит. Кто ему позволил держать дома каких-то гномиков? Мы так не договаривались.

— Мы вообще никак не договаривались, — возразила Джеки.

Я ещё раз осмотрел домик в клетке. Ни звука, ни движения. Из трубы идет дым.

В конце концов, какое мы имели право лезть в клетку? Это была бы настоящая кража со взломом. Я представил себе, как крошечный человечек с крыльями, размахивая дубинкой, задерживает меня на месте преступления. Интересно, у гномов бывают полицейские? И какие преступления?…

Я натянул кретон на место. Через некоторое время из-под него опять послышались звуки. «Чирк». «Бум». «Скрип-скрип-скрип». «Хлоп». И не похожая на птичью трель, которая оборвалась на середине.

— Ужас какой, — сказала Джеки. — Давай-ка поскорее уйдем.

Мы сразу же легли спать. Мне всю ночь снились полчища зеленых карликов, одетых в полицейскую форму, которые плясали на противного цвета радуге и горланили веселые песни.

Утром прозвенел будильник. Я умылся, побрился, оделся, думая о том же, о чём и Джеки. Когда мы уже застегнули пальто, я поймал её взгляд.

— А может»…

— Давай, Эдди. Т-ты думаешь, они тоже уходят на работу?

— На какую это, интересно, работу? — проворчал я. — Лютики красить?

Мы на цыпочках прокрались в комнату мистера Хенчарда. Из-под кретона не доносилось ни звука. В окно ярко светило утреннее солнце. Я сдернул накидку. Домик стоял на прежнем месте. Одно окно было открыто, остальные плотно зашторены. Я прижался лицом к прутьям клетки и попытался заглянуть в открытое окно, на котором ветер шевелил ситцевые занавески.

Я увидел огромный-преогромный глаз, который смотрел на меня из глубины дома.

На сей раз Джеки, верно, решила, что мне нанесли смертельную рану. Она только сдавленно пискнула, когда я буквально отлетел от клетки, крича, что там жуткий воспаленный глаз — у людей таких не бывает! Несколько минут мы стояли, прижавшись друг к другу, а потом я глянул снова.

— А-а, — голос мой звучал довольно слабо, — да это зеркало!

— Зеркало? — выдохнула Джеки.

— Ну да, большое зеркало на противоположной стене. Кроме него, я ничего не вижу. Окно слишком далеко.

— Посмотри-ка на крыльцо, — вдруг сказала Джеки.

Я посмотрел. У дверей стояла бутылка молока — можете себе представить, какого размера. Она была ярко-красная. Рядом лежал пакет величиной с почтовую марку.

— Красное молоко? — удивился я. — Небось от красной коровы. Или бутылка красного стекла. А это что, газета?

Да, это была газета. Я напряг зрение, чтобы прочитать заголовки. Поперек страницы было напечатано огромными красными буквами, высотой почти в полтора миллиметра: «В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС! ФОТЦПА ДОГОНЯЕТ ТУРА!» Больше мы ничего не смогли разобрать.

Я аккуратно накрыл клетку кретоном. Мы отправились к Терри, чтобы успеть позавтракать до прихода автобуса.

Вечером, возвращаясь с работы, мы заранее знали, что сделаем прежде всего. Мы открыли дверь, убедились, что мистер Хенчард ещё не вернулся, зажгли свет в его комнате и прислушались к звукам, долетавшим из клетки.

— Музыка, — сказала Джеки.

Она была совсем тихой, я едва мог расслышать; и вообще это была необычная музыка. Не берусь вам её описать. Кроме того, она почти сразу же смолкла. «Бум, скрип, шлеп, вззззз». Потом наступила тишина, и я сдернул кретон.

В домике было темно, окна закрыты, шторы опущены. Газету и бутылку молока с крыльца забрали. На входной двери виднелась табличка; воспользовавшись лупой, я сумел прочитать: «КАРАНТИН. КЛОПИЧЕСКАЯ ЛИХОРАДКА».

— Вот лгунишки, — сказал я. — Спорим, что нет у них никакой клопической лихорадки.

Джеки нервно захихикала.

— Ведь клопическая лихорадка бывает только в апреле, да?

— В апреле и под Новый год. Как раз в это время её переносят лихорадочные клопы. Где мой карандаш?

Я позвонил. Кто-то приоткрыл и снова задернул штору. Но мы не видели — руку? — которая это сделала. Тишина. Даже дым не идет из трубы.

— Боишься? — спросил я.

— Нет. Как это ни смешно, не боюсь. Но какие они, однако, высокомерные, эти малявки! Кэботы беседуют лишь[90]…

— А гномы, ты хочешь сказать, беседуют лишь с домовыми. Но они, между прочим, не имеют никакого права задирать перед нами нос. Ведь их дом стоит в нашем доме… понимаешь, что я хочу сказать?

— Да, но что мы можем поделать?

Осторожно водя карандашом, я нацарапал на белой входной двери: «ВПУСТИТЕ НАС». На большее не хватило места. Джеки хмыкнула.

— Зря ты это написал. Мы ведь не хотим, чтобы нас впустили. Мы просто хотим на них посмотреть.

— Ну, теперь уже не исправишь. Да они и так поймут, чего нам надо.

Мы стояли, глядя на домик в птичьей клетке, а домик насупленно и слегка враждебно смотрел на нас. Клопическая лихорадка! Вот врать-то!

Больше в этот вечер ничего не произошло.

Утром мы обнаружили, что моя надпись тщательно смыта, табличка о карантине висит на прежнем месте, а на крылечке оставлены бутылка зеленого молока и свежая газета. На сей раз заголовок гласил: «В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС! ФОТЦПА ОБОШЕЛ ТУРА!»

Из трубы медленно поднимался дым. Я позвонил. Никакого ответа.

У дверей висел почтовый ящик размером с костяшку домино, — я обратил на него внимание, потому что сквозь щель заметил внутри письма. Но ящик был заперт.

— Посмотреть бы, кому эти письма… — протянула Джеки.

— Или от кого. Это меня больше интересует.

В конце концов мы отправились на работу. Я весь день не мог собраться с мыслями и чуть было не приварил большой палец к кривоколенному валу. Вечером мы встретились с Джеки, и я понял, что ей тоже не по себе.

— Давай оставим их в покое, — предложила она, когда мы тряслись в автобусе. — Ясно ведь, что они не хотят иметь с нами дела, правда?

— Вот ещё, так я и позволил каким-то букашкам над нами издеваться! И потом, мы ведь просто свихнемся, если не узнаем, кто там живет. Как ты думаешь, мистер Хенчард — волшебник?

— Скотина он, — в сердцах ответила Джеки. — Уехал и бросил на нас каких-то дурацких гномов!

Когда мы вернулись, в домике, как всегда, забили тревогу; едва я сдернул накидку, тихие, невнятные звуки совсем стихли. Сквозь опущенные шторы пробивался свет. На крыльце не было ничего, кроме коврика. В почтовом ящике мы разглядели желтый телеграфный бланк.

Джеки побледнела.

— Только этого не хватало! — простонала она. — Телеграмма!

— Может, и нет.

— Да, да, я же вижу. Тетушка Георгина умерла. Или Белладонна собирается приехать в гости.

— Табличку о карантине они сняли, — заметил я. — Теперь висит новая, на ней написано: «ОСТОРОЖНО, ОКРАШЕНО!»

— Смотри, не поцарапай их чистенькую дверь!

Я опустил кретон, выключил свет и взял Джеки за руку. Мы стояли и ждали. Через некоторое время послышалось «топ-топ-топ», а потом тихое урчание, как от закипающего чайника. И ещё негромкое позвякивание.

На следующее утро на крылечке стояло двадцать шесть бутылок с желтым — ярко-желтым — молоком, а заголовок лилипутской газеты гласил: «В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС! ТУР ПРИБЛИЖАЕТСЯ К ФОТЦПА!» В ящике лежали письма, но телеграмма исчезла.

Вечером все повторилось, как обычно. Едва я снял накидку, наступило сердитое молчание. Мы почувствовали, что сквозь щели миниатюрных шторок за нами пристально наблюдают. Постояв, мы отправились спать, но среди ночи я встал ещё раз взглянуть на таинственных жильцов. Нет, их самих я, конечно, не видел; но в домике, похоже, устраивали вечеринку — оттуда доносилась тихая, странная музыка, возня и топот, которые смолкли, едва я подошел.

Утром на крылечке оказались газета и бутылка красного молока. Заголовок гласил: «В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС! КРАХ ФОТЦПА!»

— У меня на работе ничего не клеится, — пожаловался я. — Не могу сосредоточиться, только про них и думаю. Хотел бы я знать…

— И я тоже. Нет, мы не можем так это оставить. Я приблизился к клетке. Штору опустили так резко, что она едва не оторвалась от катушки.

— Что они, спятили? — удивился я.

Не исключено, — заметила Джеки. — Спятишь тут, если тебе постоянно надоедают. Представляю, как они сидят там возле окон и с тихим бешенством ждут, когда мы наконец уберемся восвояси. Пойдем-ка лучше. А то на автобус не успеем.

Я посмотрел на домик, и мне показалось, что домик хмуро и враждебно посмотрел на меня. А, черт с ним. Мы пошли на работу.

Вечером мы вернулись усталые и голодные, но, даже не сняв пальто, бросились в комнату мистера Хенчарда. Там стояла тишина. Я включил свет, а Джеки стащила с клетки накидку.

Вдруг она тихо ахнула. Я в мгновение ока подскочил к клетке, ожидая увидеть зеленого чертика или ещё что-нибудь почище. Но все было как всегда. Даже дым не шел из трубы.

А Джеки тыкала пальцем в сторону входной двери. Там висела аккуратная дощечка, на которой было написано просто, спокойно и бесповоротно: «СДАЕТСЯ ВНАЕМ».

— Ой-ой-ой, — вырвалось у Джеки.

Я проглотил застрявший в горле комок. Шторы на крошечных окнах были подняты, ситцевые занавески исчезли. Наконец-то мы смогли заглянуть в домик. Он был абсолютно, непоправимо пуст.

Нигде никакой мебели. На полированном паркете ничего, кроме нескольких выщербин и царапин. Обои без единого пятнышка; их неброский рисунок говорил о хорошем вкусе. Уезжая, жильцы оставили домик в полном порядке.

— Они уехали, — констатировал я.

— Да, — отозвалась Джеки. — Съехали.

И вдруг на душе у меня стало невероятно скверно. Дом — нет, не тот, который в клетке, а наш собственный — был непоправимо пуст. Знаете, как бывает, когда уезжаешь на несколько дней, возвращаешься обратно, а там — никого и ничего?

Я схватил Джеки и крепко обнял. Ей, видимо, тоже было не по себе. Кто бы мог подумать, что малюсенькая табличка «СДАЕТСЯ ВНАЕМ» способна так все изменить!

— Что теперь скажет мистер Хенчард? — спросила Джеки, глядя на меня круглыми глазами.

Мистер Хенчард вернулся через два дня. Был вечер, мы сидели у камина, когда он вошел, размахивая саквояжем и посасывая черный мундштук.

— Мгм, — поздоровался он с нами.

— Добрый вечер, — ответил я не совсем уверенно. — Рады вас видеть.

— Чушь! — отрубил мистер Хенчард и двинулся в свою комнату. Мы с Джеки переглянулись.

Мистер Хенчард буквально завизжал от ярости. Из-за двери высунулось его перекошенное лицо.

— Негодяи! — прорычал он. — Что вам было сказано!

— Одну минутку… — начал было я.

— Я съезжаю! — рявкнул мистер Хенчард. — Сию же минуту!

Его голова рывком исчезла в комнате. Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Мы с Джеки сидели, опасаясь, что нас того и гляди выдерут, как маленьких.

Мистер Хенчард возник на пороге своей комнаты, держа в руках саквояж, и протопал к двери. Я попытался удержать его:

— Мистер Хенчард, только одно слово…

— Чушь!

Джеки ухватила его за одну руку, я вцепился в другую. Вдвоем мы его кое-как остановили.

— Подождите, — сказал я. — Вы забыли э-э… вашу клетку.

— Это вам так кажется, — рявкнул он в ответ. — Монете оставить её себе. Черт бы драл ваше любопытство! Сколько месяцев я строил этот домик, сколько уговаривал их в нем поселиться! А вы все испортили. Они больше не вернутся.

— Кто «они»? — вырвалось у Джеки.

Мистер Хенчард злобно впился в нас своими змеиными глазками.

— Мои жильцы. Мне теперь придется строить новый домик, вот что! Но на этот раз я уж прослежу, чтобы всякие проходимцы не совали туда нос!

— Погодите, — остановил его я. — Вы… вы волшебник?

Мистер Хенчард фыркнул.

— Я просто хороший мастер. Этого довольно. Вы с ними по-хорошему» и они с вами по-хорошему. Правда, — тут в его голосе зазвучала гордость, — не всякий сумеет построить домик, какой нужен им!

Он вроде начал немного отходить, но мой следующий вопрос снова привел его в бешенство.

— Кто они? — взревел он. — Да, конечно, Маленький Народец. Зовите их как хотите: эльфы, гномы, духи, домовые — у них много разных имен. Но они любят селиться в тихих и спокойных местах. Дома, где их донимают и дергают, пользуются дурной славой. Неудивительно, что они съехали. Впрочем — гм! — вовремя заплатили за квартиру. У Маленького Народца так принято, — добавил он.

— Заплатили за квартиру? — пролепетала Джеки. — Чем?

— Везеньем, — ответил мистер Хенчард. — Чем бы, вы думаете, они стали платить — деньгами? Теперь, пока не построю новый домик, никакого особого везенья мне не будет.

Он окинул нас напоследок хмурым взглядом, рывком отворил дверь и зашагал прочь. Мы смотрели ему вслед. Под горой, у бензоколонки, показался автобус, и мистер Хенчард пустился бегом.

На автобус-то он успел, но прежде шлепнулся лицом в лужу.

Я притянул Джеки к себе.

— Смотри-ка, — сказала она, — вот ему уже и не повезло.

— Ничего подобного, — поправил я. — Повезло, но не больше, чем всем обычным людям. Тем, кто сдает квартиры гномам, везет ещё и дополнительно.

Мы долго сидели молча, глядя друг на друга. А потом, не говоря ни слова, зашли в опустевшую комнату мистера Хенчарда. Клетка была на своем месте. И домик тоже. И табличка «СДАЕТСЯ ВНАЕМ».

— Пойдем-ка к Терри, — предложил я.

Мы просидели в ресторане дольше обычного. Со стороны можно было подумать, что мы не хотим возвращаться домой, потому что там завелась нечистая сила. Только на самом деле все было совсем наоборот. В нашем доме не было больше нечистой силы. В нем была пугающая, холодная, безысходная пустота.

Пока мы переходили шоссе, шагали в гору, открывали дверь, я не проронил ни слова. А потом, уж не знаю зачем, мы пошли в последний раз взглянуть на пустой домик.

Кретон, который я натянул перед уходом, был на своем месте, но из-под него снова долетало: «Бум, шлеп, бац!» В домике снова кто-то жил!

Мы невольно отшатнулись, прикрыли дверь и только после этого перевели дыхание.

— Нет, — сказала Джеки. — Мы не должны смотреть. Никогда, никогда больше мы не заглянем под эту накидку.

— Никогда, — подтвердил я. — А кто, как ты думаешь?… До нас долетели какие-то невнятные звуки, напоминающие разудалое пение. Что ж, тем лучше. Если им весело, значит, они никуда не уедут. Мы легли спать, и мне приснилось, что я пью пиво с Рипом ван Винклем[91] и эльфами. Все они напились до положения риз.

Утро было дождливое, но это не имело никакого значения. Нам казалось, что в окна льется яркий солнечный свет. Я пел под душем. Джеки радостно мурлыкала себе под нос. Мы не входили в комнату мистера Хенчарда.

— Может, они хотят поспать подольше, — предположил я.

В цеху всегда очень шумно, и расслышать приближение тележки, груженной грубо обработанными цилиндрическими болванками, почти невозможно. В тот самый день, часов около трех, мальчишка-подручный катил такую тележку в кладовую, а я, ничего не видя и не слыша, отступил на шаг от своего станка, чтобы проверить наладку.

Большие станки типа моего — опасные штуки. Они закреплены на мощных забетонированных опорах почти в половину человеческого роста, по которым туда и обратно скользит тяжеленное стальное чудовище — рабочая часть станка.

Я сделал шаг назад, заметил тележку и плавным движением, напоминающим тур вальса, увернулся от неё. Но мальчишка шарахнулся в сторону, тележка вильнула, цилиндры посыпались на пол, а я, потеряв равновесие, неуклюже протанцевал ещё один тур, зацепился за край опоры и убийственно точным движением кувырнулся вниз. Через мгновение я уже лежал, зажатый между стойками опоры, и ко мне с рокотом приближалась рабочая плоскость станка. Никогда в моей жизни ничто не двигалось так стремительно.

Дальше все произошло быстрее, чем я успел сообразить. Я отчаянно пытался выкарабкаться, все в цеху вопили, станок кровожадно урчал, головки цилиндров гремели по полу. Вдруг раздался треск и натужный скрежет крошащихся механизмов. Станок остановился. Мое сердце забилось снова.

Я переоделся и дождался, пока Джеки закончит работу. В автобусе, по дороге домой, я все ей рассказал.

— Просто повезло. Один из цилиндров вовремя попал в станок. Станок, конечно, здорово покорежило, но я цел. Думаю, мы должны написать нашим э-э… жильцам благодарственную записку.

Джеки кивнула, выражая своё полное согласие.

— Это они заплатили за квартиру — везеньем. И очень кстати, что заплатили вперед.

— Правда, пока мой станок не починят, сидеть мне без денег, — добавил я.

Домой мы вернулись под проливным дождем. Из комнаты мистера Хенчарда доносился грохот, куда более громкий, чем все те звуки, которые клетка издавала раньше. Мы побежали наверх и обнаружили, что окно распахнуто настежь. Я захлопнул его. Кретон наполовину сдуло, и я стал было натягивать его на место. Джеки стояла рядом. Но едва мы взглянули на домик, рука моя застыла в воздухе. Табличка «СДАЕТСЯ ВНАЕМ» исчезла. Из трубы валил густой дым. Шторы, как всегда, были плотно опущены, но в остальном многое изменилось.

В комнате пахло едой. «Подгоревшее мясо и кислая капуста», — подумал я с отвращением. Запах явно исходил из домика. На крылечке, где раньше ни соринки не было, стояло набитое доверху мусорное ведро, пластмассовый ящик с грязными консервными банками — каждая не больше булавочной головки — и множество пустых бутылок, явно из-под спиртного. Была, впрочем, и молочная бутылка, наполненная ядовито-голубой жидкостью. Её ещё не успели забрать, так же как и утреннюю газету. Только это была совершенно другая газета. Аршинные буквы заголовков выдавали низкопробное бульварное чтиво.

От крылечка к углу дома была протянута бельевая веревка, на которой, правда, ничего не висело.

Я рывком накрыл клетку и вслед за Джеки выскочил на кухню.

— Какой ужас! — вырвалось у меня.

— Надо было сначала посмотреть их документы, — задыхаясь, проговорила Джеки. — Это совсем не те жильцы!

— Да, не те, которые у нас раньше были, — согласился я. — Вернее, которые были, у мистера Хенчарда. Нет, а ты видела мусорное ведро на крыльце?

— А бельевая веревка? — возмущалась Джеки. — Самого низкого пошиба!

— Сразу приходят на ум Калликаксы[92] и Джитеры Лестеры[93]. Они что думают, здесь Табачная дорога?

Джеки вздохнула.

— Но ты ведь помнишь — мистер Хенчард сказал, что они больше не вернутся?…

— И что из того?

Джеки медленно нагнула голову, точно начала догадываться.

— Ну, валяй, — сказал я.

— Я… я не знаю. Только мистер Хенчард говорил, что Маленький Народец любит жить в тихих и спокойных местах. А мы своим старым жильцам постоянно надоедали. И сами виноваты, что теперь эта клетка, это место пользуется дурной славой. Приличные гномы ни за что не станут тут жить. Здесь теперь — страшно подумать! — притон, что ли.

— Бред какой-то, — сказал я.

— Ничего подобного. Все так и есть. Помнишь, мистер Хенчард говорил, что ему придется строить новый домик? Хорошие жильцы не поедут в сомнительное место. Нам достались гномы низкого пошиба, вот и все.

Я глядел на неё, широко открыв рот.

— А жильцы у нас с тобой — хуже некуда. Небось они ещё и гномо-козла на кухне держат, — негодовала Джеки.

— Ладно, пусть так, — сказал я. — Но я этого не потерплю. Я их отсюда выставлю. Я… я воды им в трубу налью! Где чайник?

Джеки вцепилась мне в рукав.

— Нет, не смей! Эдди, мы не можем их выставить. Не имеем права. Они заплатили за квартиру.

И тут до меня дошло.

— Станок…

— Вот именно! — От возбуждения Джеки впилась ногтями в мои бицепсы. — Если бы тебе сегодня не подкинули немножко везения сверх обычного, тебя бы просто убило. Может, гномы у нас и низкого пошиба, но за квартиру платят вовремя.

Теперь мне все стало ясно.

— А с мистером Хенчардом все было совсем не так. Помнишь, он тогда задел камень и ступенька проломилась? Вот это уж повезло так повезло. А я буду, сидеть без зарплаты, пока не починят мой станок, хотя его и заклинило, когда я туда упал. Мистер Хенчард отделался бы куда легче.

— Просто у него были более приличные жильцы, — объяснила Джеки, отчаянно сверкая глазами. — Если бы мистер Хенчард попал в станок, наверняка сгорел бы предохранитель.

У нас гномы низкого пошиба, ну, и везенье такое же.

— И теперь уж от них не избавиться, — сказал я. — Мы — владельцы притона. Пойдем-ка отсюда, выпьем у Терри по рюмочке.

Мы застегнули плащи и пошли, вдыхая свежий, сырой воздух. Буря бушевала с прежней силой. Я забыл фонарик, но возвращаться поленился. Мы шагали под гору, ориентируясь на мерцавшие вдали огни ресторанчика.

Было совсем темно. Потоки дождя застилали глаза. Наверное, поэтому мы и не заметили автобус, пока он не оказался буквально в двух шагах, тускло светя фарами сквозь затемнение.

Я потянул Джеки к обочине, но поскользнулся на мокром бетоне, и мы оба полетели под откос. Я почувствовал, как Джекки перекатилась через меня, и в следующую секунду мы уже барахтались в размокшей глине кювета; автобус с ревом промчался мимо и исчез.

Мы выбрались из канавы и побрели к Терри. Бармен удивленно оглядел нас, сказал «Ого!» и без лишних слов налил две рюмки.

— Что там ни говори, — сказал я, — а нам только что спасли жизнь.

— Да, — согласилась Джеки, счищая глину с ушей. — Но с мистером Хенчардом все было бы по-другому.

Бармен покачал головой.

— В канаву свалился, Эдди? И вы тоже? Вот не повезло!

— Повезло, — убито отозвалась Джеки. — Только везенье было самого низкого пошиба…

Грязная, несчастная, она подняла рюмку и посмотрела на меня. Мы чокнулись.

— За везенье, — сказал я.