Минина мама положила себе на колени деревянную разделочную доску. Потом, улыбнувшись, торжественно водрузила в центр красный гранат.
— Гр-р-р-ранат, — произнесла она раскатисто. — Удивительное слово, правда?
Она взрезала фрукт кухонным ножом. Потек густо-красный сок. На разломе засверкали сотни сочных зернышек.
— Его-то и ела Персефона, пока ждала освобождения в подземном царстве. — С этими словами она дала четвертушку мне, четвертушку Мине. Себе она тоже взяла одну из двух оставшихся частей граната. Еще она выдала нам булавки, чтобы удобнее было выковыривать зернышки, и мы сидели, мирно высасывая из мякоти сок и выплевывая горькие косточки.
— Как много жизни у нас в руках, — размышляла вслух Минина мама. — Каждое из этих зерен могло стать деревом, каждое дерево могло принести потом сотни других плодов, а из плодов могли вырасти сотни деревьев. И так бесконечно.
Я залез пальцем в рот, снял с языка прилипшую косточку.
— Только представьте, — продолжала она. — Если б каждое зернышко нашего граната проросло, на земле не осталось бы ничего, кроме гранатовых деревьев.
Я облизнул губы. Мы с Миной сидели рядышком, почти вплотную. И смотрели, как дрозды то и дело слетают в сад покормить птенцов. А потом я взглянул в небо и представил, как улетает Скеллиг, постепенно превращаясь в черную точку, скользящую над неровными складками и изгибами земли. Тут зазвонил телефон, и сердце мое забилось и сорвалось в бешеном тике. Минина мама сняла трубку. Папа.
Я выковыривал гранатинки.
— Как? Бьется? — спросила Мина шепотом.
Я замер, пытаясь различить за испуганным загнанным буханьем своего сердца тихое биение другого, маленького. И покачал головой.
— Ее уже нет.
Солнце поднималось все выше, делалось все жарче.
Тут на улице появилась миссис Дандо на своем велосипеде. Увидела нас и въехала прямо в сад.
Дрозды-родители тревожно закричали с крыши, и птенцы бросились в укрытие.
— Какой замечательный сегодня выдался денек! — Миссис Дандо одарила нас лучистой улыбкой. — По тебе опять все скучают, — сказала она мне.
Минина мама угостила ее оставшейся четвертушкой граната.
И миссис Дандо принялась прилежно выковыривать сочные зерна.
— Гранат, — засмеялась она мечтательно. — С детства не ела, лет с двенадцати.
Она рассказала, как к ней подходили Лики, Кут и все остальные пацаны.
— Прямо по пятам ходят. Сделайте, говорят, чтоб Майкл вернулся.
Она отдала мне папку с новыми домашними заданиями. Там была картинка — с изображением человеческого тела в разрезе, стрелочки указывали на разные части. Распутин приписал, что я должен добавить недостающие названия.
Мы с Миной принялись рассматривать рисунок.
— Большая берцовая кость, малая берцовая кость, грудина, — наперебой говорили мы, — ключица, лучевая кость, локтевая кость, почки, печень, легкие, сердце, мозг.
— А еще душа, — добавила Мина. — То вернется в тело, то выпорхнет наружу. И всегда невидима.
Миссис Дандо посмотрела на нее очень внимательно. Кут наверняка выложил ей все, что думает про Мину. Девочка-обезьяна. Торчит на ветке, как ворона. А Майкл из-за этой красотки не ходит в школу.
Мисс Кларц прислала записку: "Майкл, напиши еще один рассказ. Такой же чудесный. Дай волю своему воображению".
Я закрыл глаза. Воображать ничего не хотелось. Девочка умерла. Скеллиг исчез. Оставшийся без них мир был уродлив. Веяло холодом и ужасом.
Дрозды все верещали, а миссис Дандо рассказывала Мининой маме, какой я замечательный футболист и как люблю тусоваться со школьными друзьями.
Минина мама слушала с улыбкой.
— Как там девочка? — спросила в конце концов миссис Дандо.
— Не знаю, — прошептал я.
— Ее сегодня оперируют, — пояснила Мина.
— Бедное создание, — миссис Дандо всплеснула руками.
— Да уж, — твердо сказала Мина. — И честно говоря, в этой ситуации Майкла меньше всего интересуют всякие глупости, типа футбола и школы.
Ее мама вздохнула.
— Мина!
— А что? — вскинулась Мина. — Разве не правда? Майкл, скажи!
Я не выдержал. Ушел от них и залез на забор возле ворот.
— Вот видите! — не унималась Мина. — Видите, как вы его расстроили?!
Тут к воротам подкатила папина машина и стала передо мной как вкопанная. Он открыл дверцу. Я уселся рядом с ним. Он меня обнял.
— Все позади, сынок. Все позади.