Выйдя из душа, папа со стоном признался, что в доме нет ни хлеба, ни яиц, ни… Вдруг его осенило:
— Придумал! Давай закажем еду в ресторане.
И тут меня тоже осенило.
Китайский ресторан был совсем рядом, за углом, и папа обзавелся меню еще в день переезда.
— Закажем к маминому приходу, — продолжал папа. — Что ты предпочитаешь?
— Двадцать семь и пятьдесят три.
— Ишь ты! Даже не взглянул! Ну ты и выдумщик!
Однако он улыбнулся и покорно записал мой "заказ".
— Итак: маме — особый чау мейн,[1] тебе — весенние булочки и свиной шар суи,[2] мне — говядину с грибами, малышке — хрустящие водоросли и креветочное печеньице. А откажется — мы и сами съедим. Пусть сидит на материнском молоке, если не скучно.
Он позвонил китайцам, вручил мне деньги, и я побежал забирать заказ. Когда я вернулся, мама с девочкой были уже дома. Мама заквохтала вокруг меня, принялась расспрашивать, что да как в школе и хорошо ли я доехал. Но тут малышка срыгнула прямо ей на плечо, и мама пошла переодеваться.
Папа умял свою говядину с грибами, и водоросли, и печеньице в придачу. Сказав, что у него все внутри слиплось от Эрниной пыли, он опрокинул в себя бутылочку пива. Заметив, что у меня на тарелке осталась ровно половина, он жадно потянулся за добавкой.
Я прикрыл тарелку рукой.
— Ты станешь толстым, — сказал я папе.
Мама засмеялась.
— Еще толще! — уточнила она.
— Да я умираю с голоду! Пахал тут на вас целый день напролет.
Он пощекотал девочку под подбородком и поцеловал в лоб.
— Особенно я старался для тебя, цыпленок.
Я по-прежнему прикрывал тарелку от возможных покушений.
— Ты толстяк, вон пузо торчит!
Он приподнял рубашку и ущипнул пальцами складку на животе.
— Вот, вот! — сказала мама.
Безмятежно глядя на нас, он окунул палец в соус на краю моей тарелки.
— Пища богов! — вздохнул он. — Впрочем, хорошенького понемножку. Червячка я заморил. Всем спасибо!
После этого он проследовал к холодильнику, достал еще одну бутылку пива и кусок сыра.
Я же переложил остатки 27 и 53 в пластиковую коробочку и спрятал на улице в контейнере для мусора.