Скопа Московская (СИ)

Глава восьмая

Большая меховая сделка

Для кого строили Английские палаты, ума не приложу. Для карликов что ли? Вроде англичане не отличаются низким ростом. Тот же полковник Колборн, отправившийся вместе со мной в Москву с грузом меховой рухляди, пускай и пониже меня будет, но и коротышкой его никак не назвать. Да и всадники у него все нормального роста. А вот поди ж ты, в коридорах и на лестнице спину не распрямить. Шагать по ступенькам страшно, такие они коротенькие, порой кажется, что пальцами в сапоге за край цепляешься. Колборн не так страдал от низких потолков, и старательно отводил глаза, когда я в очередной раз врезался лбом в притолоку или задевал потолок макушкой.

На Английский двор мы приехали не с бухты-барахты. Сперва караван с гружёными меховой рухлядью телегами заехал в мою усадьбу. Там я велел распрягать коней, но не снимать мешки с телег, только прикрыть их понадёжней на случай дождя. Каждая шкурка и каждый хвост в этих мешках были посчитаны и оценены ещё в Можайске. Для этого в лагерь пригласили сразу нескольких меховщиков из города. Дольше согласовывали сумму с наёмными полковниками и князем Дмитрием. В усадьбе, которую занимали мы с Делагарди, натурально, дым коромыслом стоял. Наёмники курили трубки, пили пиво, которым щедро поил их шведский генерал за мои деньги, однако ни табак ни пиво не помогали. Они торговались отчаянней базарных баб, князь Дмитрий в ответ срывался на крик, грозим им всеми карами небесными, но помогало слабо. Полковники гнули свою линию, и переупрямить их удалось только в мелочах. Там они явно решили заранее сдать позиции, чтобы после сказать, где пошли нам на уступки. Наконец, цену мехов определили, и на следующий день обоз отправился обратно в Москву.

— Ты как собираешься делать их этого меха деньги, Михаил? — перед отъездом насел на меня князь Дмитрий.

— Это моё дело, Дмитрий Иваныч, — я продолжал демонстрировать уважение к царёву брату, однако тот подозревал, что это издёвка. Дмитрий вообще, как человек в себе неуверенный, на всех остальных глядел с подозрением — в самом ли деле уважают его, не прячут ли за вежливой миной презрительную улыбку, — и я сделаю его, коли обещал. Всё до последней монеты наёмники получат.

— Сильно ты печёшься об этих немцах, — пробурчал Дмитрий.

Он был недоволен, что вслед ушедшему вперёд отряду Елецкого отправили часть золота — жалование офицерам и унтерам, которых Сомме взял с собой. Расставаться с деньгами князь Дмитрий очень не любил. Да и то, что золотая казна по моему требованию перешла от него к Делагарди царёва брата не сильно радовало. Уверен, он уже настрочил на меня десяток доносов. А значит действовать надо быстро, и как можно скорее выступать из Можайска. На походе воеводу не станет меня даже царь Василий. Пускай он не доверяет мне, но и дураком его не назовёшь.

— Не потеряй ты войско под Болховом, Дмитрий Иваныч, — отрезал я, — обошлись бы и без них. Одними свейскими союзными войсками.

Тут ему нечего было возразить. Разгром под Болховом и вынудил во многом брать ещё и ещё наёмников взамен перебитого и разбежавшегося войска, которое царь доверил Дмитрию.

— Некому кровь лить за Отечество, — добавил я, — вот и приходится за золото и мех чужую кровь покупать. А она, сам знаешь, Дмитрий Иваныч, дорого обходится.

На этом я оставил Дмитрия, и уехал вместе с полковником Колборном и меховым обозом в Москву.

Больше всего денег в Москве было у англичан. Ещё при Грозном они открыли в столице своё представительство — Английский двор, откуда торговали заграничными товарами. Правда, ещё Иоанн не раз закрывал их из-за того, что ушлые англичане вместо качественных товаров с родины возили немецкое барахло из Ганзейских городов, которое и наши купцы (те же новгородцы) покупали без проблем. Но как бы то ни было свободных денег в Английском дворе всегда хватало. И потому едва разместивший в усадьбе телеги обоза, я тут же отправил туда человека с известием, что хочу навестить их и сделать деловое предложение. Более чем щедрое. Конечно же, он вернулся с известием, что меня ждут в любое удобное время. Конечно, попробовали ли бы князь диктовать условия — не настолько ещё обнаглели господа англичане.

И вот мы с Колборном вошли в казённую палату Английского двора, где за крепким дубовым столом восседал, конечно же, сам глава здешнего отделения Московского торговой компании лорд Горсей.

Я думал он отбыл на родину, когда у нас тут загорелось, однако предприимчивый англичанин не покинул Москву после смерти Годунова, продолжая пытаться ловить рыбку в мутной воде нашей Смуты.

— Ты весьма отважный человек, милорд, — усмехнулся я, усаживаясь за стол, напротив него. Полковник Колборн расположился ближе к красивой изразцовой печке, хотя ту по летнему времени и не топили. — Сейчас находиться в Москве опасно для жизни.

— Ты, князь, знаешь это получше многих, — принял мою манеру общения лорд Горсей. — Но что привело тебя ко мне? Какое предложение ты хочешь сделать?

По-русски он говорил весьма бегло, ещё бы, он ведь ещё при Грозном послом был и Московской компанией управлял, а заодно пытался устроить свадьбу русского царя со своей королевой, которая так и померла девицей.

— Есть у меня к тебе, милорд, предложение, от которого ты не сможешь отказаться, — кивнул я, и даже подался вперёд, как будто дело у нас было такое, о котором не стоит говорить громко.

Горсей подался в ответ, и наши лица разделяли теперь лишь жалкие пара сантиметров.

— Соболь, милорд, — произнёс я. — Две телеги с сороками соболя. Отборного сибирского соболя прямиком из Мангазеи.

Не было у меня в обозе никакой иной рухляди кроме этих самых соболей, аккуратно упакованных в сорока. Те самые пресловутые сорок сороков, правда, на самом деле их куда больше. Царь Василий не поскупился, отдал брату едва ли не всю пушную казну этого года. Именно то, что мне нужно.

— И сколько ты за него хочешь, князь? — тем же доверительным тоном поинтересовался Горсей.

Я назвал цифру, согласованную с наёмными полковниками и князем Дмитрием.

— Всё серебром, — добавил я. — Ни товарами, ни порохом, ни чем иным. Мне нужно одно лишь серебро.

— Это несерьёзно, — откинулся в своём кресле Горсей. — У меня просто нет столько наличного серебра. Да и цена…

— Серьёзно занижена, — отрезал я, — и ты, милорд, это отлично знаешь. Даже одной партией её сбыть можно куда выгоднее. Через тот же Новгород.

— Почему тогда ты пришёл ко мне, князь? — сложив руки домиком, поинтересовался лорд Горсей.

— Потому что Новгород далеко, и везти туда обоз не с руки, — честно ответил я. — А серебро мне нужно быстро.

Желательно бы вообще прямо сейчас, но так серебро выдаёт только в нечистая сила в сказках. Передо мной же сидел деловой человек, а вовсе не чёрт с рогами. И этого делового человека ещё надо убедить в том, что ему выгодно купить у меня этих чёртовых соболей.

— Но что с этого буду иметь я? — приподнял бровь Горсей. — И вообще Московская компания?

— Ты представляешь, сколько соболя я привёз? — поинтересовался вместо ответа я. — Это почти вся пушная казна этого сезона. До новой весны соболя просто не будет. Его не бьют летом, ты ведь знаешь это, милорд? Шкурка летнего соболя не пойдёт и по четверти от настоящей цены. Нужно ждать до Сретения,[1] раньше его бьют. Так что ты, милорд, купив у меня соболей станешь монополистом на лучшие меха до следующего лета.

Вот это лорд Горсей понимал, и понимал очень хорошо. Я видел, что несмотря на показное равнодушие, взгляд его загорелся. Он хотел этих соболей, и был готов платить за них. Понимал, что сбудет шкурки даже не втридорога, а с куда большей прибылью. И всё же как опытный торговец, настоящий делец, он не спешил демонстрировать восторг.

— Может быть, я бы и взял твоих соболей, князь, — кивнул он. — Но где мне взять столько денег? Даже если опустошу казну Московской компании, чего бы мне делать не хотелось, всё равно, не хватит.

Тут он вряд ли лгал. Несмотря на всё богатство Московской компании, столько свободных денег в его распоряжении может и не быть. Они ведь постоянно крутятся — закупаются товары для перепродажи, с немалым риском по Балтике проводят караваны судов, а после везут из Холмогор в Москву. И на всё это нужны деньги, очень много денег. Конечно, прибыль, даже в тяжкое для Родины время англичане получают баснословную, однако из-за постоянных расходов и необходимости покупать товары для перепродажи, деньги вряд ли задерживаются в казне Компании надолго. Они должны крутиться, приносить новые деньги, а лёжа в сундуках серебро не приносит ничего.

— Найди, — пожал плечами я. — Займи у голландцев или ещё кого. Ты же знаешь, что даже занятое под самый грабительский процент вернётся сторицей.

Я видел жадность в его глазах. Лорд Горсей хотел, очень хотел стать на один сезон монополистом в торговле соболем. Причём он хотел быть им сам, даже без Компании, не желая делиться прибылью с лондонским руководством и товарищами-пайщиками здесь.

— Сколько ты дашь мне на сбор денег, князь? — наконец, выдавил он.

— Неделю, — жёстко припечатал я. — Не больше. Не получу от тебя серебра в этот срок, обоз уйдёт в Новгород.

— Ты мне руки, князь, выкручиваешь, — возмутился было лорд Горсей, но я резко оборвал его.

— Ты знаешь, для чего мне это серебро, милорд, — сказал я. — Смоленск каждый день кровью захлёбывается. Нет у меня времени ждать дольше. Если у тебя не получу денег сразу, так лучше через новогордцев и псковичей продам. Они в складчину возьмут.

Уступать монополию новгородским и псковским купцам Горсей не хотел. Понимал, они станут сбывать соболей ему же и голландцам, но уже по совсем другим ценам, и тогда прощай настоящий барыш, который он уже почти чуял.

— Будет тебе к концу недели серебро, — наконец, выдал он. — Только сперва надо убедиться, что товар этих денег стоит.

— Конечно, милорд, — радушно улыбнулся я. — Двери моей усадьбы всегда открыты для тебя и твоих людей.

Конечно же, проверяли его люди соболей крайне придирчиво. Всё время старались сбить цену, однако и я не будь дурак взял с собой из Можайска тех самых меховщиков, что были при первой оценке, когда соболей перебирали вместе с наёмными полковниками. Горсей, не до конца, наверное, доверяя своим людям, присутствовал сам. Как и я. Да ещё Колборна позвал, чтобы тот видел, как идёт торговля, и знал, что я бьюсь за каждую полушку, которая после пойдёт на жалование и его людям в том числе.

Нам удалось отстоять цену, Горсей, как ни торговался, как ни сбивал её, но всё же вынужден был отправиться за нужной нам суммой. Несколько раз я прибегал к запрещённому приёму, напоминая, что могу завтра же увезти всех соболей в Новгород и продать их там.

— А чтобы купцы тамошние подготовиться успели, — в последний раз добавил я, — я им гонца зашлю вперёд, чтоб деньги загодя собирали.

Тут уж лорд не выдержал. Прошептав себе под нос что-то явно непечатное, он отстранился от торга, отдав его на откуп своим людям. Те ещё какое-то время поспорили с моими меховщиками, однако уже без огонька, без азарта. Так, для порядка, чтобы лицо сохранить.

— Выкрутил ты ему руки, генерал, — покачал головой Колборн, провожая покидающего мою усадьбу Горсея. — Он это запомнит.

Может и так, но я добился того, чего хотел. Какими средствами — уже не так важно. Теперь нужно получить серебро от Горсея, и вернуться с ним в Можайск. Пускай дорога много времени не занимает, мне отчего-то она казалась слишком долгой. А время шло, и Смоленск мог сдаться в любой момент. Я клял себя за то, что не помнил, сколько он ещё продержится. Ну почему я так скверно учил историю в школе — ведь было там про осаду Смоленска Сигизмундом, точно было. Вроде долго держались, но и так больше полугода прошло, а это срок немалый. Перезимовать в осаждённом городе дело простое, а держаться после этого ещё сложнее. Так что надо спешить — вот это я понимал лучше всего.

— Барыш подсчитает, позабудет, — отмахнулся я. — Что ему на меня таить обиду, если я его мошну наполню до краёв.

— Но и выгода могла быть больше, если бы ему дали больше времени, — не согласился Колборн. — Золото, конечно, глаза застит, но всякий раз на ум приходят мысли о том, что можно было и побольше получить.

— Надеюсь, всё же Горсей не настолько злопамятен, — усмехнулся я, однако слова английского полковника запомнил.

[1] 12 февраля

Горсей не обманул, и уже неделю спустя в казённой палате Английского двора мы с Колборном получили тяжеленный сундук, полный серебряных монет различной чеканки. У нас ушло довольно много времени, чтобы при помощи нескольких таблиц свести всё к единой сумме. Тут мне помогал Колборн, как наёмник отлично разбиравшийся в монетах самых разных стран. Правда, и память Скопина не подвела, я легко отличал ефимки обычные от любских, новых любских и крыжовых они же рьяльские, а к тому же мог опознать «плешивца» по непокрытой голове шведского короля и «единонога» по прикрытой гербовым щитом ноге короля датского.[1]

Сумма сошлась, и мы забрали сундук. Для этого пришлось взять с собой пару послужильцев покрепче, из тех, кто остался в моём московском имении. Они едва дотащили тяжеленный сундук до моего дома.

На прощание я пожал руку лорду Горсею. Тот как будто не таил на меня обиды, однако верить в искренность столь опытного дипломата было бы просто глупо.

— Будет ещё партия соболя по столь хорошей цене, — сказал он на прощание, — ты знаешь, где меня искать, князь.

— С тобой крайне приятно вести дела, милорд, — кивнул я в ответ.

На этом мы и расстались.

Я успел ещё заехать домой, отдать все распоряжения насчёт будущей поездки, и прямым ходом отправился в светёлку моей супруги.

Она обняла меня, и мы как-то сами собой оказались на кровати, причём уже в моих палатах.

— Ох, Скопушка, — проговорила Александра, когда любовный жар спал и мы лежали рядом, ещё разгорячённые, но уже не способные что-то сделать. Пока, по крайней мере, — а силы мужские к тебе вернулись уже совсем.

— Я думал, в прошлый раз ты это поняла, — ответил я чуть обижено.

Александра звонко засмеялась. Красивый у неё был смех, будто серебряный колокольчик звенит.

— Глупый ты у меня, Скопушка, иногда, — толкнула она меня кулачком в плечо. — Я же не о тех силах, о каких вы, мужчины, всё в постели думаете. Ты ж меня от моей светёлки до своих палат на руках донёс — вот о какой силе говорю я.

Тут уж и я не удержался, и расхохотался в голос, крестя привычным движением рот, когда разевал его слишком широко.

[1] Попадавшие из Европы в Россию крупные серебряные монеты получили название «ефимков». Словом «ефимок» обозначались все талеровые монеты высокой пробы весом от 28 до 32 граммов, однако для отдельных их типов бытовали специальные названия. Например, талеры города Любека и сходные с ними назывались «любскими ефимками», голландские рейксдальдеры — «новыми любскими ефимками»; нидерландские патагоны с бургундским крестом — «крыжовыми» или «рьяльскими»; шведские далеры, на некоторых из которых изображался король с непокрытой головой — «плешивцами», датские далеры с фигурой короля во весь рост и одной ногой, прикрытой гербовым щитом — «единоногами»