Сквозь джунгли Непала

ГЛАВА ВТОРАЯ НА ПОДСТУПАХ К ДЖУНГЛЯМ

Начало темнеть, и мы отправились в обратный путь, домой, в Катманду. На следующий день нам предстояло вылететь в Биратнагар. Рано утром мы уже были на аэродроме Гаучар, где стоял в ожидании нас небольшой двухмоторный самолет «Дакота». Снами летели несколько жителей столицы: монах, солдат гуркх, отбывший свой отпуск и теперь направлявшийся в Индию, и маленькая неварская девочка лет десяти, опеку над которой еще до взлета самолета взяла на себя миловидная стюардесса. Пока мы наслаждались прохладой, спустившейся с гор, и слушали последние напутствия наших товарищей, в самолет загружался багаж. Он оказался несколько странным: небольшие бамбуковые корзины, из которых гордо выглядывали длинные шеи гусей, куры, утки, а также связки бананов, мандарины, зеленый лук, зонтики, термосы и масса свернутых постелей. Мы недоумевали, зачем везти на самолете то, что можно купить на месте, а главное — к чему нужны постели. Как выяснилось после, удивлялись мы зря. Не захватив с собой постельные принадлежности, путнику в Непале придется ночевать на голом полу. Даже в богатых домах не всегда есть лишний матрац.

Самолет «Дакота», на котором мы летели, чем-то напоминал знаменитую «Антилопу гну» Остапа Бендера. Я даже видел дверцы, прикрученные проволокой. Все остальное, как и в других самолетах этого типа. Маленькие жесткие кресла, в два ряда с каждой стороны, в ногах гуляет ветер. Стюардесса в аквамариновом сари с тикой на лбу сидела на ящике в хвосте самолета. Мне досталось последнее кресло рядом со стюардессой, и мы разговорились. Эта милая девушка окончила в Индии пансион для детей, отцы которых были англичанами, а матери индианками. Девушка свободно говорила на английском, французском, хинди, пенджаби, урду, непальском и других языках. Замужество стюардессы ведет к автоматическому увольнению ее с работы. Поэтому девушки-стюардессы, работая в авиакомпании, копят деньги для приданого и по завершении срока договора обычно выходят замуж.

Девушка охотно рассказывала о себе и даже показала мне фотографии своих подружек стюардесс.

— Они красивее, чем я, — простодушно признала она, — если хотите, я могу вас с ними познакомить.

Глаза ее смотрели искренне и немного грустно. Наверно, кто-то из ее подруг стюардесс также показывает ее фотографию пассажирам — потенциальным женихам, где-то в воздушных просторах Индии или Непала.

Не прошло и часа после отправления самолета из Катманду, как мы уже подлетали к городу Бират-нагару.

Мягкий толчок колес о землю, и мы у аэровокзала. Открываем дверцу, и сразу в глаза ударяет яркий свет солнца.

Нашу группу встречал чиновник непальского правительства господин Шрештха, среднего роста неварец, с необыкновенно красивым лицом, полностью соответствовавшим его имени. Шрештха означает лучший. Забрав багаж и уложив его в джип, мы двинулись в путь. Проехав по ровному, без покрытия, полю аэродрома, свернули налево и помчались с огромной скоростью по ухабам проселочной дороги, оставляя за собой пылевую завесу. Шофер объяснил нам, что такая скорость на проселочной дороге необходима для того, чтобы убежать от пыли. Шоферу и господину Шрештха это удалось. Они вышли чистыми и опрятными, так как они сидели на переднем сиденье. Мы же, выйдя из машины, с трудом узнали друг друга. Все было настолько серым, что казалось, нас пропустили через трубу, заполненную сухим цементом. Пыль была везде, даже в сомкнутых листах блокнота, находившегося в кармане. Шрештха игриво улыбался и даже отпустил очередную шутку, сказав, что мы похожи на мышей, которых полно в доме для приезжих. Здесь он был несколько неточен, так как такого дома в Биратнагаре вообще не существует. Для нас арендовали двухэтажное здание водного департамента, из которого временно выселили служащих.

Когда мы поднялись в верхние комнаты водного департамента, то увидели только пустые кровати и ничего более. Пока многочисленная прислуга бегала с ведрами в поисках воды для мытья полов, мы расположились в креслах гостиной и слушали рассказы Шрештхи о непальских джунглях. В комнате было прохладно, хотя на улице ярко светило солнце и стояла сильная жара. Шрештха говорил, что в Биратнагаре в это время еще не жарко.

— Вот подождите, увидите, в июне будет более пятидесяти градусов, — успокоил он нас, — вот тогда начнется.

Биратнагар, по словам нашего собеседника, изобилует змеями.

— Кобр можно встретить даже в сапогах, если оставить их на ночь под кроватью. Они забираются в рукава пиджаков, пальто и даже рубашек. Поэтому я хочу вас попросить, — продолжал с улыбкой Шрештха, — чтобы вы каждый раз утром, перед тем как надеть сапоги или рубашку, прощупали их, нет ли там кобры. Учтите, — шепотом добавил он, — кобра никогда первая не нападет. Но если ее тронуть, когда она спит, она опасней скорпиона. Обязательно ужалит, и тогда только одно спасение — кукри!

Он вытащил торчащий за поясом у стоявшего рядом высокого неварца кукри и сделал им резкое движение, означавшее, что он молниеносно отрубил себе руку.

Неварец внимательно слушал господина Шрештху и кивал головой, приговаривая «ес, саб», «ес, саб». При этом он изображал кобру, подняв кверху руку, затем, быстро расширив ладонь и шевеля пальцами, медленными рывками приближал ее к нам. Делал он это так образно, что становилось жутко в темноватой комнате, а Шрештха продолжал:

— Вообще-то руку можно и не рубить. Если есть под рукой кукри, надо быстро вырезать кусок тела с местом укуса, затем туго перевязать это место веревкой с обеих сторон, чтобы не было притока крови, и лить часа три воду на рану, пока она совершенно не будет чистой. Затем надо лежать два дня, и если не уйдешь в нирвану, то вскоре выздоровеешь.

— А если кобра укусит в голову — то как здесь быть? — спросил кто-то из нас.

Господин Шрештха, не долго думая, ответил:

— Здесь легче всего: туго перевязываешь веревкой шею, чтобы не было притока крови к голове, и после этого можешь спокойно лежать на кушетке. Укус кобры больше не опасен!

Мы дружно расхохотались.

— Кобра, конечно, страшная змея, продолжал Шрештха, но здесь, в районе Биратнагара, самое страшное животное — тигр. Несколько дней тому назад вечером по садику нашего дома ходил тигр. Правда, у нас говорят, что если у дома появляется тигр, то жди гостей жданных и желанных и угощай их как следует. Шрештха сделал театральный жест, как бы приглашая к столу, в этот момент открылась дверь, и в дом вбежала целая ватага босых мальчишек-служек в новых, длинных, до колен, рубахах, с гладко прилизанными волосами. Они застелили стол скатертью, причем по тому, как они это сделали, было видно, что скатерть они видят впервые. Шмыгая носами, толкая друг друга, они стали вносить тарелки, ложки, стаканы и разную снедь. За ними с огромной миской шел китаец — владелец единственного в Биратнагаре ресторана. Миску водрузили посредине стола, и нас пригласили сесть на расставленные стулья и табуретки. Ван, так звали китайца, с ловкостью фокусника откуда-то достал маленькие бутылочки, щелкнул языком и блаженно закрыл глаза. Это, видимо, означало, что нас собираются угостить каким-то чудесным напитком.

Когда мы кончали обед, Ван положил на стол счет. Сумма была огромной, что-то около сорока индийских рупий с каждого человека. В нем было записано все, даже новые рубашки, в которые приодели молодых босоногих слуг, взятых с улицы для лучшего сервиса. Между трактирщиком и Шрештхой завязался спор. В конце концов Шрештхе, чтобы излишне не тревожить нас, пришлось уступить. Ушел довольный своей сделкой Ван, а вместе с ним и его многочисленные слуги. Я стоял у окна и смотрел, как нагружали грязную посуду и баки на тележку рикши, затем поверх всей поклажи взгромоздился владелец ресторана, и рикша тронулся в путь. За ним бежали мальчишки, путаясь в длинных рубахах.

Нас развели по комнатам. Я занял койку у окна, выходящего на крестьянский двор, открыл наружную ставню и выглянул в окно. Прямо передо мной на небольшом клочке поля за сохой, запряженной волом, шел крестьянин. Вол без особого усилия тащил за собой соху, деревянный лемех которой на два-три сантиметра вгрызался в сухую пыльную землю. Крестьянин изредка ловил вола за хвост, которым тот отгонял мух, и дергал его, как веревку, погоняя усталого вола.

В это время в комнату вошел Шрештха и заявил, что хочет сходить в город за покупками, и если мы не против, то он с радостью покажет нам город. Предложение было принято, и вскоре мы уже шли вдоль асфальтированного шоссе, к центру города.

Шоссе очень узкое. По обеим его сторонам расположены небольшие особняки. Центром города служит главная торговая улица, начинающаяся от бензоколонки. Там можно купить разнообразные вещи индийского или английского происхождения, а также фрукты, которые доставляются сюда из окрестных селений. Мы подошли к бензоколонке, принадлежащей компании «Шелл». Навстречу нам выбежал высокий молодой человек с улыбкой на красных от частого жевания листьев бетеля губах и, узнав, что мы из Советского Союза, пригласил нас к себе на чашку чая. Мы хотели было отказаться, но Шрештха шепнул, что это влиятельный человек в городе, и дальнейшая судьба нашей работы в этом районе во многом будет зависеть от отношения к нам этого человека.

Нас ввели в маленькую комнатку, обставленную баками с бензином, и принесли по чашке крепко заваренного чая. Из смежной комнаты вышел старик — отец жены хозяина бензоколонки, сделал намастэ и грузно уселся в бамбуковое кресло напротив нас. Вначале мы себя чувствовали стесненно, но затем понемногу освоились. Старик на хорошем английском языке стал рассказывать нам о своем зяте, о дочке, о том, как они живут. Я поинтересовался городом и тем, как возникло его название. Старик охотно ответил:

— Я живу здесь более шестидесяти лет. Две тысячи лет тому назад на этом месте, где сейчас город, была столица раджи Бирата. Вот почему город называется Биратнагар (нагар — город). Как-то раджа ушел на охоту, а в это время на столицу напали войска соседнего княжества, разграбили город и увели весь скот, пасшийся на пастбищах вокруг Биратнагара. С тех пор то место, где был взят скот, получило название Хараинча, что означает «силой взятый».

У Бирата был на службе музыкант и стрелок из лука — Арджуна, учитель царевича, который хранил свой лучший лук и запас стрел в южной части леса около Биратнагара в дупле разбитого молнией дерева. Это дерево он называл Джогбани, что означало «все в целостности и сохранности». Когда же царевич и Арджуна узнали о нападении южных пришельцев на стада коров в Хараинча, они собрали войско, взяли спрятанные в Джогбани лук и стрелы, раздали их народу и смело пошли на врага. В нескольких километрах от Хараинча завязался бой, который закончился полной победой царя Бирата.

Вот история возникновения нашего города и его пригорода Джогбани, — закончил свой рассказ старик.

По существу его рассказ был вольным изложением одного из эпизодов великого индийского эпоса «Махабхарата», в котором рассказывается в форме легенд об истории индийских народов. Каждый пересказывает ее в своем варианте.

В Джогбани теперь сосредоточены джутовые фабрики, сахарный завод и несколько мастерских. В самом же Биратнагаре предприятий нет, если не считать маленькой деревообделочной фабрики, где вручную обрабатывают древесину сала и делают из нее столы и стулья с высокой, длиною в метр, спинкой.

Попрощавшись с гостеприимным хозяином, вышли на улицу. Совсем рядом был базар. Люди сидели на тротуарах, проезжей части, на открытых верандах соседних домов. Они о чем-то спорили, торговались. Кругом стоял шум и гам. Базар немного напоминал наши толкучки военного времени. Сквозь толпу, размахивая палкой, пробивался возница со своей повозкой на двух колесах, запряженной парой волов. Волы тащили повозку с трудом, она была завалена тяжелыми мешками. Навстречу двигалась такая же повозка с пустыми бочками, увязанными веревкой. Пока возницы были заняты тем, что упрашивали посетителей базара уступить дорогу, волы, уткнувшись головами друг в друга, воспользовались неожиданным отдыхом. Наконец освободив кое-как дорогу, начали разводить быков в стороны. В ход были пущены палки и намотанные на руки бычьи хвосты. Зеваки, жуя листья бетеля, отпускали в сторону возниц различные остроты и советовали им, как лучше разъехаться. Сзади неимоверно гудел джип, в котором сидело какое-то начальство. По неписаным законам Непала машина пользуется правом первенства: залезай в кювет, переворачивай арбу, но дай проехать машине.

Наконец повозки разъехались. Джип прорвался вперед, оставив за собой огромные клубы базарной пыли. Зеваки отряхнулись от пыли и подошли к толпе, кормившей обезьяну лангура. Люди бросали всякую снедь сидевшей на крыше огромной, сухопарой, как язвенник, зеленовато-серой обезьяне с длинными лапами и еще более длинным хвостом. Мандариновые корки, кусок банана, папайя и другие фрукты летели на крышу. Все это обезьяна ловила на лету и отправляла в рот, в защечные мешки. Изредка она старательно приглаживала жидкую челку, которая лезла ей в глаза. Пока мы пробирались к лотку, заваленному фруктами, нас тянули к себе за рукав купцы и мелкие торговцы. Одни предлагали купить цепочки, другие — фонари, третьи — игральные карты. Но нам было некогда, нужно было помочь Шрештхе. Довольный оптовой закупкой фруктов, хозяин лавки вынес огромные, покрытые бумагой, корзины, навалил их на тележку откуда-то появившегося рикши, и мы отправились в обратный путь. Но «господам» нельзя возвращаться с рынка пешком — это плохой тон. Пришлось стоять еще несколько минут и ждать прихода наших джипов. Вскоре машины подкатили, мы сели и поехали обратно, в водный департамент.

Так закончился первый день нашего знакомства с Биратнагаром.

На следующее утро из Катманду должен был прилететь непальский чиновник, специально прикрепленный к нашей группе. Мы поехали встречать его на аэродром. Когда мы вылезали из машин, по трапу уже спускались пассажиры. Господин Шрештха подошел к среднего роста сухощавому непальцу. Они молча приветствовали друг друга, сложив руки на груди, и затем, о чем-то говоря между собой, размахивая руками, приблизились к нам.

— Познакомьтесь — это господин Барма, ваш друг и опекун, спортсмен, охотник и музыкант, чиновник правительства 2-го класса, — представил нам господин Шрештха молодого непальца.

Мы опять расселись в джипах и тронулись в обратный путь. По дороге господин Барма, подшучивая, обращался к нам и расспрашивал в присутствии господина Шрештхи, как он заботился о нас, довольны ли мы им, не обижал ли он нас. Весь этот разговор неоднократно прерывался остротами и шутками со стороны Шрештхи. Дружный хохот, раздававшийся из машины, заставлял прохожих оборачиваться в нашу сторону. С каждым километром пути мы проникались уважением к господину Барме и начали понимать, что с этим человеком мы не пропадем в джунглях, в которые на днях собираемся отправиться на долгие месяцы. Приехав в водный департамент, господин Барма тут же заявил, что этот дом для нас не подходит и что нам требуется другое помещение для жилья. Затем он сказал, что мы должны представиться губернатору Биратнагара.

— Подождите минутку, я переоденусь, и мы поедем в резиденцию к губернатору, — с этими словами он ушел в отдельную комнату и через несколько минут перед нами явился совершенно другой человек. Господин Барма был одет в непальский костюм. Поверх белых, обтягивающих ноги штанов свободно до колен спускалась рубашка с двумя разрезами по бокам. На рубашку был надет короткий пиджак серого цвета, на голове маленькая черная непальская шапочка. Мы нарядились в парадные костюмы, и кортеж из трех джипов тронулся в путь. Миновав уже знакомую нам бензоколонку, мы проехали базар, где покупали накануне фрукты. Затем свернули направо и выехали к узкой дороге, мощенной красным битым кирпичом. И вдруг мы словно попали в жерло камнедробилки. Все кругом дребезжало. Нас кидало друг на друга. Челюсти тряслись. Мы не в состоянии были произнести ни слова, и это несмотря на то, что машина двигалась с черепашьей скоростью. Чтобы кое-как уберечь себя, пришлось ехать в полусогнутом положении, стоя на пальцах ног. Я хотел даже было попросить господина Барму остановить машину, чтобы остаток пути проследовать пешком. Но, на наше счастье, эта дорога кончилась, и мы выехали на проселочную дорогу. Господин Барма повернулся в нашу сторону и сказал:

— Ну как, почувствовали, что такое кирпич? Я нарочно повез вас по этой улице, чтобы вы поняли, почему она называется «Улицей бесплодия». Проехав по ней один раз, наверно, уже никакая женщина не сможет родить. Народ точно дает названия, — засмеялся господин Барма.

Вскоре мы миновали ворота, у которых стояли двое полицейских, и въехали во двор, спугнув изящного маленького в красных пятнах олененка. Джип остановился около подъезда. Когда мы подошли к ступенькам здания, навстречу нам вышел сам губернатор, высокий, молодой, лет тридцати, человек. Он пожал руки и пригласил к себе в зал приемов. Беседа была недолгой, но полезной. Губернатор обещал нам оказывать всяческую помощь и даже выделить для охраны полицейских. Мы поблагодарили его за теплые слова и обещанную помощь и пригласили к себе в новый дом на приближавшееся празднование годовщины Великой Октябрьской революции. Губернатор любезно принял наше приглашение. На этом наш официальный визит окончился.

Наш джип миновал водный департамент и помчался по асфальтированной дороге на юг от Биратнагара. Мы переглянулись и спросили господина Барму, куда мы едем. Барма с гордостью ответил:

— Это означает, что вы теперь живете в другом доме, который я снял для вас в Джогбани, туда я вас и везу. Все вопросы прошу задавать на месте! — рассмеявшись, скомандовал он.

Минут через пятнадцать мы остановились около нашей новой резиденции — уютного домика с садом, окаймленного каменной изгородью.

Пока Барма закупал продукты через купцов-посредников, мы имели возможность осмотреть Джогбани, являющийся, по существу, пограничным городом, разделенным на две части-индийскую и непальскую. Непальская часть города — фабричный район.

Улицы в этом фабричном районе вымощены булыжником, а сам он чем-то напоминает наши дореволюционные заводские окраины.

Первым крупным промышленным предприятием, которое мы посетили, была спичечная фабрика «Текка». Попасть на фабрику не представляло особого труда, так как совладелец ее (он же бухгалтер) оказался старым приятелем Бармы. Хозяин фабрики любезно согласился ознакомить нас с предприятием. Здание фабрики длинное, одноэтажное. Процесс изготовления спичек начинается с распиловки бревен на кругляши определенной длины. Затем старая английская машина образца 1901 года снимает с них тонкие пластинки, а стоящие рядом рабочие тут же сортируют их. После этого пластинки поступают на другую машину, и здесь уже они превращаются в спички. Молодые женщины-работницы с туго затянутыми на голове пучками волос и в легких сари сортируют и складывают готовые спички в коробки. Коробки складываются в пачки, которые тут же на полу упаковываются вручную в бумагу худыми и усталыми упаковщиками, работающими с быстротою машины. Интересно отметить, что упаковщик пачек является самым высокооплачиваемым рабочим. Он иногда получает более ста непальских рупий в месяц. Это самая высокая заработная плата рабочего на фабрике. В среднем простой рабочий получает по две рупии в день, то есть шестьдесят рупий в месяц. Выходной день, как и во всем Непале, — суббота. Всего на фабрике занято триста рабочих. Общая производительность фабрики тысяча шестьсот ящиков, в каждом ящике тысяча четыреста спичечных коробок, Спички фабрики «Текка» расходятся по всему Непалу. Часть их идет на внешний рынок — в пограничные с Непалом районы Индии. Фабрика часто работает с перебоями. Причина — отсутствие сбыта товаров, в этом мы убедились сами. Рядом со спичечным цехом находится склад, доверху заваленный спичками. Много ящиков стояло даже на улице, благо что до сезона дождей далеко.

Побывали мы и на двух других, по непальским масштабам, крупных предприятиях — джутовой фабрике и сахарном заводе.

На джутовой фабрике в период полной загрузки работает более трех тысяч рабочих, то есть примерно одна шестая часть всего рабочего класса страны. Хозяином ее являются индийские промышленники. Основной владелец фабрики — индийский промышленник Рана Кришна Чанарья. Он почти никогда не бывает на предприятии и в основном живет в Калькутте. Вместо него всеми делами ведают его друзья совладельцы, почти все — индийцы. При найме на работу предпочтение отдается не непальцам, а индийцам: семьдесят пять процентов рабочих — индийцы. Джут покупается у местных крестьян как в Непале, так и в Индии. По фабрике нас водил один из директоров, непалец по национальности.

Мы вошли в прессовочный цех. Пресс-машина сжимала джут. Затем другая машина завязывала его в тюки.

Кроме прессовочного цеха на фабрике работают цехи по выработке джутовой пряжи, по производству рогожи и цех по изготовлению джутовых мешков. В них установлены очень старые машины английского и голландского производства. Джутовые мешки в основном идут не на внутренний рынок, а в Индию и Сингапур. Иногда выполняются заказы и для европейских стран. Фабрика ежедневно выпускает сорок четыре тюка джутовых мешков. В каждом тюке по пятьсот мешков.

На джутовой фабрике работают рабочие двух категорий: по контракту — это в основном рабочие индийского происхождения, и просто по найму. Рабочие по контракту заняты на более высокооплачиваемой работе, как, например, сшивании мешков из рогожи: за это они получают по сорок индийских рупий в неделю, то есть в два раза больше, чем остальные рабочие фабрики. Самая низкая оплата у рабочих, занятых упаковкой мешков, — они получают двенадцать-шестнадцать индийских рупий в неделю, и все в основном являются непальцами. На фабрике есть уголок отдыха, где можно почитать газеты и журналы, в том числе и советский журнал «Совьет бхуми» (Советская земля) на непальском языке. Особенно большой интерес к Советскому Союзу заметен среди среднего технического персонала. Они много читают о нашей стране и живо интересуются ее внутренней жизнью и успехами. Меня на фабрике буквально забросали самыми разнообразными вопросами — от жилищных условий до полетов в космос.

Я спросил директора джутовой фабрики, есть ли у рабочих своя профсоюзная организация. Он сделал вид, что не расслышал моего вопроса, и тут же перевел разговор на тему о бытовых условиях рабочих. Он сказал, что у них рабочие пользуются большими правами, чем на других предприятиях. Так, например, рабочим фабрики ежегодно предоставляется месячный отпуск, но без оплаты. Кроме того, на фабрике существует так называемая неделя медицины (оплаченный отпуск на восстановление здоровья), а в случае производственной травмы рабочий имеет право на пятнадцать оплачиваемых дней в год. Затем мы осмотрели рабочие бараки. Это были темные, без всяких удобств помещения, где рабочим предоставляют койку за полрупии в неделю. Низкооплачиваемым дается небольшая скидка.

При фабрике существует так называемая детская площадка. Она представляет собой неказистый вид. На земле, за перегородкой, копошилось около десятка неумытых малышей, за которыми смотрела одна няня. Няня сидела на стуле и что-то вязала, а детишки были заняты только тем, что отгоняли от себя тучу больших зеленых мух, старавшихся сесть к ним на головы и под грязные носы.

На фабрике, по словам директора, имеются два врача, которые в рабочее время лечат бесплатно всех рабочих и даже бесплатно дают им необходимые лекарства. В том, какие это врачи, я вскоре убедился, когда увидел одного из них в гостях у Бармы.

Барма поранил себе ногу, и его лечил местный врач. Барме прикладывали какие-то травы, мази и примочки, а он, сжав зубы, сидел и ждал, когда кончится эта процедура. Забегая вперед, скажу, что Барма даже через год хромал на эту же ногу, так как рана не заживала.

В Джогбани есть еще одна джутовая фабрика, принадлежащая непальцу, вернее, семейству непальцев: отцу и двум его сыновьям. В основном всеми делами фабрики заправляет младший сын — застенчивый с виду молодой человек лет двадцати двух. Молодой фабрикант провел нас по предприятию.

В огромных кучах джута копошились женщины. Они выбирали лучшие серебристые волокна и складывали их отдельно. Это была сортировка джута, который затем прессуется в четырехсотфунтовые тюки и отправляется за границу. Фабрика никаких изделий из джута не производит. Здесь производится только скупка джута у крестьян, сортировка его и прессование в тюки. На полученные доходы молодой фабрикант строит на территории своей фабрики сахарный завод.

Надо сказать, что в Джогбани имеется действующий сахарный завод, принадлежащий правительству.

Раньше в районе Джогбани и Биратнагара никто из крестьян не выращивал сахарный тростник. Поэтому фабрика имела свои плантации тростника в пятьсот-шестьсот акров. Естественно, этого тростника не хватало, и фабрика часто простаивала. Потом удалось материально заинтересовать местных крестьян культивировать тростник. Его выращивают теперь в десяти-пятнадцати километрах от города на крестьянских полях. Крестьяне привозят тростник в город на повозках.

Биратнагарский сахарный завод небольшой. На нем работает четыреста рабочих. Он перерабатывает в сутки около 250 тонн сахарного тростника, тростник здесь содержит около двенадцати с половиной процентов сахара, фабрика же получает только десять процентов чистого сахара, а остальное идет в отходы, которые сжигаются.

Фабрика вырабатывает мелкий сахарный песок, так как крупный песок ни в Непале, ни в Индии не пользуется спросом. Сахар идет только на внутренний непальский рынок и частью в близлежащие пограничные районы Индии, поэтому на сахар и сахарный тростник цены стабильные. Этого нельзя сказать о цене на джут — она полностью зависит от конъюнктуры мирового рынка.

Весело болтая, мы подошли к нашему дому. Неподалеку от него стояла толпа. Громко переговариваясь между собой, люди что-то ковыряли длинными шестами в канаве. Я подошел поближе и увидел большую кобру, прижатую к обочине дороги. «Гоман сарпа», — кричали мальчишки и в страхе прятались за подолами сари своих матерей.

Теперь я вынужден был поверить, что в районе Биратнагара действительно водятся кобры, и их следует остерегаться. За день я так устал, что не стал смотреть, чем закончится борьба с коброй, и пошел домой спать.

Как только я коснулся головой подушки, мне уже не могли помешать ни тонкое жужжание зеленых мошек над самым ухом, ни сиплое сопение жестяного насоса, из которого наш рабочий Пурна Бахадур поливал мошкару противомоскитной жидкостью. Сквозь эти звуки, словно из глубин Вселенной, до меня доносились голоса мальчишек: «Гоман сарпа, гоман сарпа»… и я заснул.

Когда я проснулся, солнце, пробившись через листву, весело разрисовало стену блуждающими узорами. Утренняя свежесть и листва за окном создавали впечатление, будто я на даче под Москвой. Я поднялся с топчана и решил прогуляться по утренним улицам. Прошлепав босыми ногами по полу, усыпанному подохшей от вчерашнего флита (так назывался насос с противомоскитной жидкостью) мошкарой, я вышел во двор, заглянув по пути на кухню, где спали вповалку несколько человек, тесно прижавшись друг к другу, и только хотел повернуть за угол, как меня схватил за руку господин Барма.

— Вы куда? — спросил он, — сегодня у нас напряженный день, мы поедем в местечко Итари, а до завтрака я вам преподнесу сюрприз. Будите всех и тогда покажу!

Я влетел в дом, громко крикнув «подъем», но оказалось, что все встали раньше меня и уже давно на лужайке за домом рассматривают «сюрприз» господина Бармы — огромного слона с сидящим на его голове погонщиком. Господин Барма стоял довольный и, как старый специалист по слонам, что-то говорил погонщику. Тот улыбнулся и направил слона за дом. Барма, сделав театральный жест, попросил меня спрятать в любом месте двора металлическую монету достоинством в одну рупию. Я вырыл ямку, положил в нее рупию и засыпал ее. Барма хлопнул в ладоши, и из-за угла медленно выплыла огромная туша слона. Он сильно сопел, обнюхивал хоботом землю и наконец подошел к тому месту, где я зарыл монету. Тут он дунул с такой силой, что все вокруг стало серым, и, бережно ухватив кончиками хобота рупию, отдал ее погонщику, который сделал нам намастэ в знак благодарности.

После этого Барма махнул слону рукой, и он пошел на улицу.

— Куда? — взглядом спросил я господина Барму.

— В джунгли! — ответил Барма. На слоне надо идти целый день, чтобы добраться до нашего первого лагеря. А мы за это время съездим в Итари, Дхаран-Вазар, Чатру и на реку Коси. Подсос! — крикнул Барма, и из-за дома выбежал шофер джипа-такси.

— Откуда такое название? Ведь это по-русски? — спросил я.

— Наверно, по-русски, — засмеялся Барма, — когда вы ехали от губернатора, машина остановилась, и кто-то из вас сказал «подсос». Мне это слово понравилось, и я прозвал так шофера. Смотрите, ему тоже понравилось, откликается, — весело произнес он.

К нашему отъезду все было готово: полные баки бензина, купленные у колонки фирмы «Шелл», и еще пара канистр на всякий случай. Мы нарядились по-походному. Надели спецодежду и кожаные сапоги. Вскоре сев в открытый джип, мы тронулись в путь. Вдруг на ходу, уже на повороте, при выезде из двора, за джип уцепился какой-то мальчуган лет десяти и повис на перекладине. Этот босой мальчуган оказался не любителем приключений, а помощником шофера.

В Непале каждый шофер имеет помощника, который неотступно следует за своим хозяином-шофером. Он выполняет всю черную работу, а также бегает за папиросами и приносит воду своему шефу.

Вначале мы поехали в Итари, маленький поселок примерно в 30 километрах на север от Биратнагара. Дорога все время шла по асфальтированному шоссе. Эта дорога идет вплоть до гор, до местечка Дхаран-Базар, где расположен английский вербовочный пункт по набору непальских солдат в английскую колониальную армию. Собственно это и явилось основной причиной строительства в 1958 году дороги Дхаран-Вазар — Джогбани. Иначе бы ее здесь не было. И хотя эту дорогу построили англичане, плата с нее взимается в непальскую казну с каждого проезжающего. В двух километрах от Биратнагара у деревни Гограха раскинулась небольшая рощица. Около нее останавливаются все машины, и шофер каждой из них направляется к маленькой конторе, где с него берется плата за проезд. От Биратнагара до Итари с машины взимается три непальские рупии; до Дхаран-Вазара — 45 километров — двенадцать рупий. Это очень большие деньги для среднего непальца. Часто можно видеть, как возницы жарко спорят с налоговыми чиновниками, не желая платить так много.

Вдоль шоссе протянулись каналы шириной в несколько метров. Местные крестьяне, выращивающие джут для биратнагарской фабрики, сваливают его в эти каналы, где он вымачивается перед отправкой на фабрику для дальнейшей обработки.

На протяжении всего пути нам встречались стоявшие по пояс в воде крестьяне и ловкими заученными движениями сдирали кожуру со стеблей джута, а затем виток за витком наматывали себе на руку волокна.

Работа эта очень тяжелая и изнурительная. В основном ею заняты молодые мужчины, но часто встречаются и женщины, и даже дети. Под палящими лучами солнца, по пояс в черной от ила воде они трудятся до шести часов в день; этого многие не выдерживают, так как около девяноста процентов крестьян, обрабатывающих джут, больны ревматизмом и малярией.

В каналах нередко появляются кобры. Укус кобры обычно ведет к смерти, так как за помощью к врачу крестьянин не в состоянии обратиться. От укуса делают шестнадцать уколов, по десяти рупий каждый. А это большинству населения не по карману.

За канавами простираются рисовые поля. Во время нашей поездки поля были уже убраны и лишь кое-где виднелись метелки рисовой соломы, на которых грелись змеи. Этим пользовались огромные цапли. То и дело нам на глаза попадались большие белые птицы, державшие в клювах извивающихся змей. Иногда на возвышенных местах стояли грифы, неподвижные, словно чучела. Грифы собираются только в местах, где есть падаль. На этот раз метрах в ста от дороги, около полуобглоданного трупа коровы, сидели облезлые бродячие собаки, рядом расхаживали вороны и недалеко от них в мрачной неподвижности застыла стая грифов, ждущая своей очереди.

Подъезжая к Итари, мы пересекли мост через речку Бурия и остановились. Барма решил сделать перекур. Я вылез из машины и пошел к реке, где на песчаной отмели спокойно лежало стадо черных буйволов. У каждого из них в носу пропущена веревка. На буйволах сидели белые цапли. Такое обычное в этих местах содружество вполне понятно: животные довольны тем, что цапли поедают мух и клещей и поэтому не прогоняют птиц со своих плешивых спин.

Перекур закончен. Мы проехали деревню Итари и направились дальше, к Дхаран-Базару. Вскоре ландшафт изменился. Асфальтированная дорога прорезала дремучий лес. В его чаще темно и даже прохладно. Кроны высоких деревьев не пропускают лучей солнца.

Наша машина зачихала и остановилась. Пока шофер возился с мотором, мы вышли из машины. Я остановился около раскидистого дерева с причудливыми корнями и стал разглядывать куст с маленькими ярко-красными цветами. Внезапно раздался крик. Это закричал Барма. Мы бросились к нему. Он стоял на обочине дороги и указывал пальцем в траву. Вглядевшись, мы увидели черную головку зеленоватой змеи с желтыми полосами у глаз. Змея на двадцать-тридцать сантиметров поднялась над травой и не спускала своего взгляда с Бармы, а тот мелкими шажками отступал от змеи.

— Уране сарпа, уране сарпа…

Это была не менее опасная, чем кобра, знаменитая в лесах тераев змея стрелка. Говорят, что змея называется так за свое тонкое длиною в метр подвижное тело, напоминающее стрелку. Утверждают, что она передвигается прыжками, которые достигают нескольких метров. Очень часто змея располагается на ветвях деревьев и с них нападает на людей. Летом укус ее считается смертельным, от него нет спасения. Даже уколы не помогают, и человек вскоре умирает в страшных мучениях.

Однако встреча со стрелкой обошлась для нас благополучно. Но не успели мы успокоиться, как рядом с машиной услышали шум. Несколько хвостатых серых обезьян лангуров, сидевших на земле и следивших за нами, словно по команде прыгнули на деревья и повисли на хвостах и на лапах. У многих из них в защечных мешках были припасены камушки. Господин Барма засмеялся и сказал:

— Теперь пора удирать, сейчас они нам дадут жару.

И действительно, не успели мы сесть в машину, как в нее с деревьев полетел град камней. Многие обезьяны бросали камни с помощью хвоста, используя его, как пращу. Причем удары были очень сильными и точными. К счастью, шофер дал полный ход. Машина быстро помчалась вперед.

Кончился лес, показались бараки английского лагеря, обнесенного колючей проволокой. Лагерь находится не в самом городе Дхаран-Базаре, а неподалеку от него.

Лагерь занимает довольно большую территорию, там расположены бараки новобранцев, небольшие уютные коттеджи английских офицеров и членов их семей и госпиталь. Новобранцев набирают из жителей гор. Главным условием при поступлении в английскую колониальную армию является хорошее здоровье. Однако англичане занимаются не только вербовкой наемников. Офицеры и унтер-офицеры английской армии, служащие в этом лагере, хорошо знают непальский разговорный язык, и все они ведут пропагандистскую работу среди населения.

Ежегодно несколько сот человек проходят через этот лагерь. Вначале новобранцы подвергаются тщательному медицинскому обследованию. После месячного карантина и одновременно элементарного обучения воинской дисциплине принятые в армию новобранцы вывозятся в Индию, а затем в Малайю, где они проходят основной курс обучения. Я разговаривал со старослужащими и с молодыми солдатами, которые прибывали в отпуск в родные края. Один молодой солдат рассказывал мне о своей службе, как о достойном деле, и даже с гордостью заявил, что после окончания срока контракта он будет получать пенсию, которой хватит ему и его семье на жизнь. На вопрос, принимал ли он участие в боях, солдат ответил, что еще нет, он служит у английского офицера денщиком!

Но большая часть непальцев понимает всю позорность набора их земляков в чужую армию, и все чаще и чаще слышатся голоса о ликвидации английских лагерей по вербовке гуркхов.

Дхаран-Базар — небольшой городишко, у подножия первой гряды Гималаев, так называемого Сиваликского хребта. В нем одна-единственная проезжая улица, мощенная красным кирпичом и упирающаяся в гору. По ее сторонам расположены двухэтажные здания местных жителей. В первых этажах магазины, на вторых — жилые помещения, как обычно во всех городах Непала. Посредине городка — базарная площадь, где можно купить кокосовые орехи, мандарины, серебряные и золотые изделия местных кустарей. Здесь можно встретить и темнокожих жителей, и с желтоватым оттенком кожи широкоскулых обитателей гор. Особенно среди них выделяются женщины. Все они празднично разодеты в длинные темные юбки, цветные жилетки и обязательно с золотой кнопкой или колечком в одной ноздре. Видимо, золото в этих краях водится, так как золотые изделия местных кустарей сравнительно недорогие. В Дхаран-Базаре есть небольшой бензиновый движок, который обеспечивает электрическим освещением жилые дома и улицы города.

Из Дхаран-Базара мы взяли путь на Чатру, небольшое местечко на реке Коси, расположенное в десяти километрах на восток от Дхаран-Базара. Мы проехали мимо небольшого здания с огромным бамбуковым шестом, на конце которого развевался красный флаг. Это был штаб коммунистов, победивших на выборах в муниципалитет. Из девяти мест в муниципалитете Дхаран-Базара шесть заняли коммунисты, два — независимые и одно место досталось правящей в то время партии «непальский конгресс». Право голоса имели все мужчины и женщины, достигшие двадцати двух лет, независимо от вероисповедания, касты и имущественного положения.

На многих деревьях были приклеены отпечатанные, а кое-где от руки нарисованные плакаты с эмблемами партии: серп и три початка кукурузы — эмблема коммунистов, развесистое дерево — партия «непальский конгресс», слон — независимые.

— Этот вроде меня, — указал на слона беспартийный роялист господин Барма, — хоть Независим и одинок, но зато силен.

Наша машина обгоняла местных жителей, направлявшихся в Чатру на праздник полной луны. Среди них было много женщин с детьми. Встречались йоги. Они шли совершенно налегке. Их одежда представляла собой набедренную повязку, состоявшую из кусочка простой веревки, перевязанной вокруг талии, а на ней был намотан кусок тряпки, которая проходила между ног и тонкой тесемкой привязывалась сзади к этой же веревке. В руке йог держал медный кувшин или кувшин из высушенной тыквы и иногда маленький колокольчик. Все тело йога было усыпано пеплом, а волосы, кроме того, еще смазаны каким-то жиром и представляли собой комок шерсти, как на грязном черном пуделе. У некоторых в руке была длинная палка. Палку все непальцы держат странным образом, как-то прижав к груди, так что конец ее торчит в воздухе, постоянно задевая деревья.

Женщины шли группами по десять-двенадцать человек. Они были одеты в сари из хлопчатобумажной ткани. У многих на руках сидели дети, а за спиной висела различная утварь. Детей они иногда перебрасывали из стороны в сторону, сажая их то на одно плечо, то на другое лицом к голове. И так женщины шли до самой Чатры почти без отдыха. Один из йогов, серый от пепла с надписью на лбу «Рам», поднял руку. Мы затормозили. Дрожа от холода, он подошел к нашей машине и попросил подвезти его до конца леса. Но так, добавил он, чтобы люди не видели.

Вскоре мы подъехали к Чатре, маленькому населенному пункту в горах на берегу реки Коси. Чатра знаменита индуистским храмом, находящимся от нее в пяти километрах в горах, куда стекаются исповедующие индуизм жители не только Непала, но и Индии. Я видел одного йога, который пришел в храм даже из индийского города Мадраса.

Наш джип, перевалив через холм, выехал в ложбину и остановился. Дальше не было пути. Мы вышли из машины, поднялись на холм, и перед нами открылась величественная панорама реки Коси.

Насколько хватал взгляд, расстилалась бурная река, в отдельных местах в нее вклинивались песчаные косы. На противоположной стороне поднимались горы, сплошь покрытые густым лесом. Кое-где быстрое течение несло какие-то серые кружочки, временами уходящие в воду и вновь появляющиеся на поверхности. Этими кружочками оказались черепахи. Водятся здесь и крокодилы.

Река Коси знаменита и тем, что в ней живут дельфины, самые настоящие пресноводные дельфины с длинной мордой и, как утверждают знатоки, слепые. Причем каким-то чудом они уживаются с крокодилами. Река Коси почти ежегодно меняет свое русло и постепенно двигается на запад. Строителям дамбы на Коси, которая воздвигается с помощью Индии недалеко от индо-непальской границы, эта река задает массу трудных проблем. А если прибавить к этому ее летние разливы после муссонных дождей, затопляющие многие километры крестьянских полей, ее зыбучие пески, а также плавающие острова, то нетрудно себе представить, сколько трудностей доставляет река гидростроителям.

Мимо двигалась процессия людей, которая изредка останавливалась для того, чтобы осмотреть нас — странных людей, одетых в необычную черную форму. Многие из них, указывая на нас пальцами, говорили: «Хинду?» — что означало: «Разве эти люди индуисты?» — и сами отвечали, что конечно нет.

Мы подошли к берегу реки, на котором сидело несколько человек в ожидании лодки. Я спросил их, есть ли здесь крокодилы.

— Сколько угодно, — ответили мне, — они даже нападают на плавающих в воде людей, особенно если перевернется лодка где-нибудь у середины реки.

Начало вечереть, мы спустились с горы и направились по узкой тропинке к своим машинам. Около огромного дерева мое внимание привлекла лохматая голова человека, обмазанного пеплом. Я подошел поближе и увидел сидевшего на корточках в яме голого йога, копавшего ногтями рук каменистую породу. Йог горстями вынимал землю, складывал ее около себя и вновь начинал скрести землю ногтями.

Так мы стояли минут пять и смотрели на этого странного человека. Зачем он роет яму, в которой сидит? Неужели готовит себе ночлег в лесу, когда все здравомыслящие люди уже расположились около домов жителей Чатры, разводят костры и в лес ходят только для того, чтобы набрать хворосту.

Но вот йог закончил свою работу и медленно встал, потряс правой ногой и, улыбнувшись нам, на ломаном английском языке сказал:

— Приходите ко мне завтра. Сегодня я не мог сделать то, что намечал. Уж очень твердая порода. Чуть даже не поломал ногти. Обычно я вырываю яму себе до шеи, но сейчас вырыл только до пояса! Завтра, завтра!

— А зачем вы ее роете? — не утерпел я и спросил йога.

— О, это очень важно. Я выполняю ежедневное упражнение по укреплению ногтей, — с достоинством ответил йог и показал мне свои руки.

Руки йога были в струпьях, все поры забиты грязью и даже не было видно ногтей, настолько они слились воедино по цвету с пальцами. Смеяться такому методу маникюра было в присутствии йога просто неудобно, но и стоять с удивленной физиономией и глазеть на его черные руки было также стыдно. Стыдно за йога, за его бесполезный труд, за темноту подобных ему людей. Единственный выход из нашего положения — скорей идти к своим машинам и ехать домой, в Биратнагар.

Обратная дорога заняла меньше времени. Мы быстро мчались по асфальту, изредка переезжая переползавших шоссе змей. Вдруг перед нами возникла толпа. Люди размахивали руками и что-то говорили полицейскому, стоявшему около темного предмета.

К нашему удивлению, мы узнали, что толпа собралась для того, чтобы помочь полицейскому вершить правосудие. На шоссе лежал труп теленка, обложенного рисовой соломой. Теленка сбила какая-то машина.

За убийство коровы виновные подвергаются очень жестоким наказаниям, которые граничат по своей строгости с карой за убийство человека.

Впоследствии я узнал, что корову сбила машина, уехавшая на территорию Индии. Эту машину искали три дня. Труп начал разлагаться, и, несмотря на это, около него было назначено круглосуточное дежурство полицейских, которые отгоняли шакалов и грифов, зарившихся на падаль.

В Джогбани мы приехали уже, когда спустились сумерки, и из леса возвращались в городские сады огромные стаи летучих мышей.

Я знал о существовании в Непале летучих лис. Это самый вредный вид летучих мышей. Прилетая осенью с юга, из Индии, они не только поедают созревшие фрукты и бананы в садах, но и таскают цыплят, кур, индеек. Бывают случаи, когда они нападают даже на молодняк скота.

Размах крыльев этих животных достигает метра. Они летят зловеще тихо, кажется, что над головой появилась стая мифических гарпий, от которых нет спасения.

Самка летучей лисы родит одного слепого детеныша, который присасывается к соску своей матери и в таком виде сидит у нее на брюхе в течение пяти-шести недель. Детеныш часто при сильном вздохе отрывается от соска и падает на землю. Его мать, стремглав, бросается к нему, подставляет сосок, и они опять вместе поднимаются в воздух. Однако такая забота матери о своем детеныше продолжается недолго. Детеныш подрастает, и мать уже не может легко таскать его на себе или укрыть крыльями, когда они повисают вниз головой где-либо на дереве во время дневной спячки.

Когда великовозрастный тунеядец-детеныш отрывается от соска самки, раздается радостный крик летучей лисы. Это означает, что самка стала свободной от непосильной ноши.

— Многие жители Непала боятся этих животных и считают встречу с ними плохим предзнаменованием, — сообщил нам Барма. — Но вы ночью будете спать спокойно, — заметил он, — губернатор выделил для вашей охраны полицейских.

Мы вошли в дом, привели себя в порядок и стали ждать куда-то запропавшего Барму, так как на столе уже стоял ужин. Неожиданно открылась дверь, и в комнате появился человек в меховой тужурке, теплых шерстяных брюках, на ногах шерстяные носки и башмаки на толстых подошвах, на голове меховая шапка с опущенными ушами, а на руках белые меховые пер-натки. Нам показалось, что это кто-нибудь из членов альпинистской экспедиции по восхождению на Джомолунгму, видимо, решил засвидетельствовать свое почтение и прибыл к нам в гости. Мы поднялись из-за стола, готовясь приветствовать гостя…

Но им оказался… господин Барма. Он зябко поежился и сказал, что на улице ужасный холод (было что-то около 16 градусов тепла), и он поэтому был вынужден потеплее одеться.

— На дворе сейчас масса дью (роса), в которой сидит малярия, — добавил Барма, — вот почему я пришел в такой шапке! Роса очень опасна, так как, если она попадет на голову, человек заболевает малярией. Дью злая только вечером, когда спускаются сумерки. Поэтому без головного убора ходить вечером нельзя.

Мы разошлись по своим комнатам и стали готовиться к ночлегу.

Стояла прекрасная лунная ночь. На небе ни облачка. Только кое-где отдаленный лай собак и изредка завывание шакалов нарушали тишину Джогбани.

Неожиданно под нашим окном раздалась громкая песня. Пел мужчина под тихий аккомпанемент барабана. Как только замолкал его голос, начинал громко солировать барабан. И так продолжалось всю ночь. Я уснул лишь под утро и проснулся с больной головой. Мне все время мерещился заунывный голос и барабанный бой.

Я вышел на веранду, в которую выходили окна нашей комнаты, и увидел на ней двух спящих полицейских. Рядом с ними лежал перевернутый барабан.

Так вот в чем дело! Оказывается, наши стражники всю ночь вселяли друг в друга бодрость, отгоняя барабанным боем и пением от себя и одновременно от нас сон. И я вспомнил слова Бармы «с полицией нам будет спокойней».

Днем мы готовились к маленькому банкету в честь праздника годовщины Великой Октябрьской революции.

В качестве гостей мы ожидали губернатора Биратнагара, братьев тогдашнего премьер-министра Б. П. Коирала, которые постоянно живут в Биратнагаре, в том числе одного из бывших премьер-министров Непала М. П. Коирала, и других гостей. Разумеется, что с ними мы еще не были знакомы. Их знал только Барма. Уже к вечеру, когда все было готово и мы ожидали приезда первых гостей, за окнами нашего дома появился джип. Мы выскочили с веранды и направились к машине. Из нее вышел средних лет мужчина, безукоризненно одетый, и с приветливой улыбкой поспешил к нам навстречу. Крепкие рукопожатия, слова привета и благодарности… Мужчина вошел на веранду, немного смущаясь оказанным горячим приемом, но тем не менее сразу, видимо, желая завязать беседу, заговорил о непальских ножах — кукри, нейлоновых рубашках, японских детских игрушках и вообще о всяких вещах бытового характера. Желая поддержать разговор, мы также стали хвалить кукри и нейлоновые рубашки. Тогда наш гость вытащил записную книжку и, по-деловому усевшись на край стула, начал что-то писать.

В это время на улице послышались сигналы автомашин. Часть из нас пошла встречать вновь прибывших гостей, а кое-кто остался на веранде занимать первого гостя.

Из подъехавшей машины вышли братья Коирала и несколько других непальских гостей. Они отрекомендовались и, извинившись за то, что губернатор не смог прибыть к нам, передали его наилучшие пожелания и поздравления с праздником.

Увидев прибывших, наш первый гость торопливо вскочил со стула, подхватил свои блокноты и, не говоря ни слова, стремглав бросился к выходу. Через несколько секунд его машина, взревев мотором, скрылась в клубах пыли.

Мы все были в недоумении, но затем дружно расхохотались, когда узнали, что к нам в качестве первого гостя прибыл коммивояжер индиец по продаже кукри, рубашек и детских игрушек. Он, оказывается, проезжая на машине по Джогбани, увидел европейцев и решил попытать у нас счастья.

Этот случай помог быстро создать непринужденную обстановку, и мы уселись за столы, как давние знакомые. После тоста нашего руководителя из-за стола поднялся бывший премьер-министр Непала Матрика Прасад Коирала, пожилой человек с умным лицом, знающий более десяти иностранных языков и являющийся одним из лучших ораторов страны. М. П. Коирала, произнося тост, сказал, что очень рад присутствовать в такой торжественный день в гостях у советских людей, приехавших оказать его стране искреннюю помощь. Но ведь это и вполне понятно, продолжал он, мы с вами ведь очень похожи. Посмотрите на наши лица, у вас такие же носы, как и у нас — людей гор. Ваши слова и произношение напоминают непальское. Вы произносите «намастэ» так, что трудно отличить вас от непальцев.

Мы дружно чокнулись и выпили по нескольку глотков вина. Однако я заметил, что никто из гостей не притрагивается к пище и что они с опаской смотрят на наши советские консервы, стоявшие на праздничном столе. Но вот ко мне обратился непальский инженер, работавший на реке Коси, и как-то издалека начал расспрашивать о способе изготовления у нас консервов. Я заметил, что все непальские гости с вниманием слушают наш разговор. И вдруг меня осенила мысль — наши гости, видимо, лишь потому интересуются способом приготовления консервов, что боятся, как бы они не оказались говяжьими. Ведь говяжье мясо непальцы не употребляют в пищу, и его употребление считается самым страшным грехом.

На наше счастье, у нас ничего не было с собой говяжьего. Сухая колбаса тоже была свиной.

Узнав об этом, гости приняли самое активное участие в освобождении стола от снеди. Все с аппетитом принялись за еду.

— А это ваши конфеты? А это ваше печенье? — раздавались то и дело вопросы.

Больше всего нашим гостям понравились конфеты «Мишка».

Но вот отодвинуты столы, и наша веранда уже превращена в импровизированную сцену. Вошли несколько человек, в руках которых были барабаны и «гармония», как называл Барма инструмент, чем-то напоминавший аккордеон. Этот музыкальный инструмент во время игры кладется на пол, и музыкант правой рукой перебирает клавиши, а левой разводит мехи.

Вначале нам показали музыкальное соревнование барабана и гармонии. Один музыкант начинает, за ним вступает другой, все время принаравливаясь к мелодии первого, темп музыки ежеминутно убыстряется. Выигрывает тот, кто, если он был ведущим, сумел сохранить свое ведущее «я» в мелодии, или ведомый, если он навязал свою мелодию ведущему.

Не шевельнувшись, мы с напряженным вниманием следили за бегавшими по клавишам пальцами музыканта. Мелодия сама по себе не представляла из себя того, что принято понимать у нас под этим словом. Основанием здесь был ритм.

Затем наступил черед танцев. На середину веранды вышло около десяти девочек в цветных широких юбках и кофточках, на голове у них были венки из живых цветов. Это были ученицы женской школы Биратнагара.

Раздался звук барабана, и девочки поплыли в медленном танце. Их гибкие тела плавно извивались из стороны в сторону, а поднятые кверху тонкие руки совершали причудливые круги, изображая сбор плодов с высоких деревьев. Но вот они застыли на месте, и веранда наполнилась звуками барабана и гармонии. Девочки резко опустили руки, наклонились вперед и начали передвигаться быстрыми перебежками. Затем они запели. Нежные, высокие голоса девочек рассказывали зрителям о том, как они рады быть вместе на уборке урожая.

Непринужденная беседа и интересный концерт так увлекли нас, что мы не заметили, как стрелки часов перевалили за полночь. Настало время расставаться.

Наши гости вышли на лужайку и начали разъезжаться по домам.

— Сэнкю! Дханябад! — доносилось из каждой машины, которые вскоре скрылись во тьме ласковой непальской ночи.

Мы же, взволнованные, вернулись в свой дом.

А в это время на Красной площади в Москве начинался парад советских войск. Праздник Октября мысленно мы встречали вместе со всем советским народом, хотя и находились за несколько тысяч километров от родины.

Наступило утро. И вот мы опять в машинах мчимся по знакомым улицам Биратнагара навстречу джунглям.

Нашей экспедиции предстоит пройти четыреста с лишним километров по тераям и горам Южного Непала, чтобы выяснить возможность строительства дороги между западными и восточными районами страны.

Экспедиция разбита на четыре партии. Перед одной из этих партий, куда вхожу я, поставлена задача обследовать самый юго-восточный участок протяженностью в сто с лишним километров, сплошь покрытый джунглями и болотами. Партию возглавлял Николай Иванович Спиридонов, опытный инженер-дорожник. Кроме начальника в партии пять инженеров и я — переводчик. Среди инженеров — три дорожника: Зинаида Леонидовна Кузнецова — супруга Николая Ивановича Спиридонова, Володя Мигаль, Борис Перевозников и два геолога — Петр Козлов и Иван Горошилов.

Итак, мы в последний раз миновали торговые ряды и выскочили на шоссе. Машина устремилась вперед, и вдруг мы заметили, что все встречавшиеся пешеходы почему-то показывают на нас пальцами. Мы остановились, вышли из машины и осмотрели ее. И тут оказалось, что правое переднее колесо едва держалось. Каким чудом нам удалось избежать катастрофы, когда мы мчались по шоссе со скоростью семьдесят километров в час, — непонятно. Видимо, мы родились под счастливой звездой. До Итари оставалось меньше полукилометра, и мы пошли пешком.

Центр Итари — базар. Основным товаром здесь почему-то были не фрукты и овощи, а домашние утки. Создавалось впечатление, что тут разводят одних уток.

Большинство продавцов составляли мужчины. Они сидели в тени, скрестив ноги, и меланхолично поглядывали на покупателей, которые в основном состояли из женщин, одетых в выцветшие сари. Очень многие из них были татуированы. Я остановился около женщины с ребенком на руках и успел разглядеть татуировку на ее теле: руки, плечи, часть груди — все было в серо-синих мелких полосах. Барма, стоявший рядом со мной, объяснил, что в тераях татуируются почти все женщины, так как здесь считается, что татуированное тело не подвержено оспе, которая, по поверью, в основном поражает женщин.

С базара мы направились к небольшой бамбуковой рощице, находившейся в метрах трехстах от Итари. Здесь к берегу реки за нами должны были прийти слоны. Но слонов не было.

Я вошел в рощу, где на лужайке расположилось семейство обезьян. Они отбежали метров на сто и, держась лапами за стволы бамбука, следили за моими действиями. Когда я подошел к ним поближе, обезьяны стремительно взобрались вверх по бамбуку на самые верхушки и, перепрыгивая с одного ствола на другой, рассеялись по всей роще.

Я вернулся опять на берег, сел на поваленное дерево и стал смотреть на черных буйволов, лежавших в реке. Около них, на противоположном берегу реки, сидели мальчишки и играли в камешки. Затем к реке подошел мужчина. Перед тем как вступить в воду, он сложил руки на уровне груди и, слегка, то поднимая, то опуская их, что-то прошептал про себя и уж потом вошел по колено в воду. Затем он взял стоявший на берегу медный кувшин, провел им несколько раз по поверхности водяной глади реки, набрал немного воды и вылил ее себе на голову. Так он проделал несколько раз. Потом, поставив на берег кувшин, вымыл руки, ноги и стал растирать тело. Вот он опять взял кувшин в руки, набрал в него воду и начал выливать ее в дхоти — нечто вроде маленького сари только для мужчин. После этого взял полотенце, лежавшее на берегу, намочил его, вышел и обвернул им свое тело ниже пояса, а дхоти снял с себя и прополоскал. Затем надел мокрое дхоти на себя. При выходе из реки он зачерпнул еще раз воду кувшином и, вступив на берег, уселся на камень и стал обсыхать.

— Вот так у нас ходят в баню, — сказал Барма.

— А мыло где? — спросил я.

— Мыло не для всех. Оно дорогое! — ответил Барма, — им пользуются редко, но зато такое омовение, которое вы видели сейчас, каждый непалец проделывает обычно по нескольку раз в день.

А слоны все не шли.

Я поднялся с бревна и направился навстречу двум мужчинам, шедшим по дороге из леса, чтобы узнать, не видели ли они там слонов. В это время мальчишки, игравшие в камешки, вдруг вскочили на ноги и с возгласами «хатти, хатти!» подбежали к нам, указывая руками на лес.