Весь день я проклинала себя за невоздержанность. Мучимая похмельными угрызениями совести, я живо представляла себе, что бы сказали папа и дедушка. Ну еще бы, пьющая девушка из хорошей каирской семьи! Маму я и вовсе боялась представить: ее осуждение, ледяной взгляд, полное неприятие алкоголя и презрение к людям, его употребляющим, были мне слишком хорошо известны.
В перерывах между докладами я жадно пила минеральную воду, в беседах с коллегами путала английские слова с арабскими, на особенно скучных выступлениям клевала носом и мечтала о постели в роскошном номере отеля. К несчастью, на каждом шагу попадались знакомые. Парочка египтологов из Питера, выглядевших скорее как романтические разбойники, чем респектабельные ученые: всклокоченные бороды, взлохмаченные шевелюры, неистребимый загар на лицах и полное пренебрежение к одежде, бросились ко мне с объятиями и поцелуями, привлекая всеобщее внимание:
— Лилька! Как здорово! Пойдем скорее выпьем, а тут от скуки мухи дохнут!
Я подставила им для поцелуев щеки, уворачиваясь от источаемого ими запаха перегара. Впрочем, не исключено, что я тоже не облагораживала атмосферу. Мысль об алкоголе приводила меня в ужас и вызывала неприятные физические ощущения тошноты, потливость и головокружение. Поэтому я, вздохнув, сказала:
— Нет, ребята. Простите, не могу. Я вчера и так… До сих пор не пришла в себя. Еще и не выспалась.
— Да ты что, Лилька, как не родная! — хором возмутились египтологи Паша и Гриша. — Ну как не русская, честное слово! Ты что ж, дожила до тридцатника, а лечиться не умеешь?
— Да все я знаю, — скривилась я, — выпила утром бутылку пива, но… — я пожала плечами, демонстрируя отсутствие результата от такого лечения.
— Эту голову пивом не обманешь! — авторитетно заявил Гриша, постучав себя по лбу. При постукивании раздавался подозрительно гулкий звук. Я знала, что Паша и Гриша ничего, кроме водки, не пили и, даже отправляясь в экспедиции, всегда прихватывали с собой ящик-другой водки, «чтобы не пить местной гадости» вроде виски или джина.
— Лиль, решено, мы отсюда линяем, едем к нам, а у нас в холодильничке… — Паша мечтательно закатил глаза, — холодненькая, запотевшая, вкусненькая… Знаешь что?
— Водка! — выпалила я. Паша так живописал качества напитка, что даже у меня потекли слюнки.
— А как ты догадалась? — разочарованно протянул Паша.
— Потому что ничего другого у вас в холодильнике и быть не может, — заявила я и скромно добавила, — конечно, насколько я вас знаю.
— Ну давай, поехали! — Паша и Гриша тянули меня за руки и даже забрали мой портфельчик с документами и программой докладов.
— Ладно, — согласилась я, не в силах сопротивляться их натиску.
Паша и Гриша остановились в более скромной, но вполне приличной гостинице недалеко от нового Скотланд-Ярда. Из окна была видна его вращающаяся вывеска. На двери почему-то болталась табличка «Не беспокоить». Паша пояснил, отпирая дверь:
— После их уборки вообще ничего не найдешь!
Я вошла и остолбенела. Создавалось впечатление, что в комнате делали обыск и перевернули все вверх дном. Кровати напоминали место сражения, которое зачем-то забросали бумагами и слайдами, стол был завален остатками вчерашнего пиршества. На тисненных золотом словах Royal Society программы докладов конференции красовалось гигантское жирное пятно. В номере пахло дешевыми сигаретами, вчерашним алкоголем и килькой в томате. Я поморщилась и включила кондиционер.
— Ты что? — завопил Гриша. — Намерена нас простудить? Хочешь, чтобы мы заболели и не выступили с докладами?! Какая жестокая конкуренция! Ты-то уже выступила!
— Ничего с вами не случится! А вот я могу здесь упасть в обморок, — заявила я, выкручивая до упора ручку кондиционера.
Паша и Гриша картинно затряслись, демонстрируя, что здесь, в центре Лондона, мороз похлеще, чем на Северном полюсе.
Несмотря на это, Паша вытащил из холодильника бутылку «Столичной» и похвастался:
— Ледяная!
Он попытался водрузить ее среди остатков пищи, но я воспротивилась и стала наводить относительный порядок. Не думаю, что я достигла в этом особенных успехов, но стол приобрел более пристойный вид. Паша и Гриша разлили водку по вымытым мною стаканам. Я огляделась в поисках какого-нибудь питья.
Паша поймал мой взгляд:
— Ой, какие мы нежные! Наверное, ищешь свежевыжатый грейпфрутовый сок?
— А его у нас нету! — поддержал друга Гриша. — Но лично я никогда не запиваю. Так забирает круче.
Молодые ученые посмотрели друг на друга и согласно покивали бородами.
— А в холодильнике? — с надеждой спросила я.
— Водка! — хором ответили друзья.
Я все-таки открыла холодильник и выудила оттуда пакетик сока из остатков мини-бара.
Мы выпили, повеселели, номер не казался мне уже таким грязным. К шести вечера я вспомнила, что приехала в Лондон не одна, а с подругой и затребовала у хозяев телефон. Визитку отеля я отдала вчера Кире, поэтому мне пришлось звонить портье и просить соединить меня с отелем «Ройял Гарден». В номере никто не отвечал.
Я по возможности прилично обругала Киру, которая наверняка никак не могла покинуть объятия своего кувейтского красавчика.
Паша и Гриша заинтересовались Кирой. Приятели высказали мне свое негодование по поводу того, что я, оказывается, приехала с подругой, которую скрываю, а ведь мог получиться такой чудный квартет. Я представила себе эту компанию и в душе ужаснулась. В свое оправдание я заявила, что вчера еще не знала, что Паша и Гриша, лучшие парни на Земле, тоже находятся в Лондоне. Кроме того, я неосторожно добавила, что Омар, с которым уехала моя подруга, такой красавец, что устоять не было ну никакой возможности. Паша и Гриша заметно погрустнели.
Где-то около семи вечера я услышала писк своего мобильного телефона. Долго не могла его найти, пока наконец не выудила из кармана жакета, который валялся на постели среди ужасающего беспорядка.
Приятный мужской голос осведомился, на каком языке — английском или арабском — я желаю говорить. Мне было все равно.
— Ваша подруга у меня! — сказал он.
Я поняла, что это Омар, и довольно любезно ответила:
— Я рада, что Кира хорошо проводит время, а то я уже начала волноваться. Я могу с ней поговорить?
— Конечно, но сначала вы поговорите со мной, — сказал Омар по-прежнему любезно, и я не поняла, о чем я должна с ним говорить.
— Ваша подруга останется у меня.
— В смысле с вами? — перебила я его. — Несколько неожиданно, правда, но я за нее рада.
На самом деле ничего неожиданного в таком обороте дела не было, наоборот, такие поступки абсолютно в Кирином стиле. Но я сочла необходимым изобразить удивление, чтобы он не думал, что Кира готова остаться с кем угодно после одной ночи.
— Вы не поняли, — сухо сказал Омар. — Она останется здесь до тех пор… — он сделал многозначительную паузу, — пока вы не вернете нам то, что вам не принадлежит. Уверен, вы понимаете, о чем идет речь. Надеюсь, вы разумный человек и дорожите жизнью своей подруги. Должен сказать, что у вас не слишком много времени. Даже если вам для этого придется вернуться в Москву, ваша подруга будет находиться здесь. Вы хорошо меня поняли?
— Да… — растерянно пробормотала я. Чувствуя, как меня охватывает паника, готовая захлестнуть остатки здравого смысла, я попыталась взять себя в руки. — Дайте ей трубку. Я хочу знать, что с Кирой все в порядке.
Я услышала, как Омар велел подруге говорить по-английски.
— Это я, — тихо сказала Кира на своем ужасном английском, — пожалуйста, сделай так, как они хотят, или они меня убьют.
— Ты ничего не рассказала? — быстро спросила я по-русски.
— Нет, со мной все в порядке, — вяло и заученно ответила Кира, коверкая слова.
— Посмотри в окно. Что ты видишь? — продолжила я по-русски.
Кира помолчала, а затем истерично завопила:
— Нет! Нет! Никакой полиции! Никакого Скотланд-Ярда!
Затем у нее, видимо, вырвали трубку, и Омар повторил:
— Вы слышали? Никакой полиции!
Я упала на кровать, лицом прямо в разбросанный завтрашний доклад Паши и Гриши, и зарыдала.
— Это я, я во всем виновата! Это из-за меня! Что я скажу ее маме?!
Паша и Гриша прекратили мою истерику, налив мне рюмку водки. Когда я пришла в себя, ребята приступили к расспросам, как-то вдруг протрезвев и посерьезнев. Мне пришлось поведать им всю историю в общих чертах. Смысл моего рассказа сводился к тому, что я вляпалась в серьезные неприятности, неясно какие, но определенно связанные с Ливией. А теперь еще втянула в это свою лучшую подругу. Хотя, если честно говорить, она попала в нее еще в Москве, когда получила вместо меня кошкой по голове. Я рыдала и испытывала угрызения совести.
Паша и Гриша внимательно выслушали мой рассказ и заключили:
— Ты, дорогуша, похоже, находишься в центре какой-то шпионской заварушки. И здесь два трупа — это тьфу! Надо быть готовым к худшему!
— Ну, спасибо! — разозлилась я. — Успокоили, обнадежили! Мне, между прочим, и так страшно.
— Да мы тебя не пугаем, просто ты должна быть готова к худшему.
— Мне кажется, худшее уже наступило, — пессимистично заявила я.
Паша и Гриша заставили меня в подробностях пересказать разговор с Кирой. Затем они думали, вяло жевали сухарики «три корочки» с чесноком, привезенные из дома, и пускали в потолок кольца дыма.
Я слонялась из угла в угол, пытаясь найти какое-нибудь решение. Однако ничего, кроме того, чтобы слетать домой и привезти им этого чертова скарабея, в голову не приходило. Я поделилась этой мыслью с Пашей и Гришей, но они раскритиковали ее в пух и прах. По их мнению, даже если я верну жука, наши с Кирой жизни все равно будут в опасности…
— Надо выручать девчонок! — твердо заявил Паша.
— Ясное дело, но как? — Гриша был настроен не так оптимистично.
— Слушай, — обратился ко мне Паша, — а что за чушь твоя подруга несла про полицию и Скотланд-Ярд?
— Наверное, ей велели это сказать. Хотя раньше я спросила ее, что она видит из окна…
Мы все подхватились и рванули к окну. Прямо перед нашими глазами на фоне большого офисного здания вращалась надпись «New Scotland Yard».