Славяне. Этногенез и этническая история

М. Б. Щукин. Семь миров древней Европы и проблема этногенеза славян

Славяне как самостоятельная этническая единица под именем склавины впервые зафиксированы письменными источниками около 512 г. [521, VII(III), 14-15]. Одна из группировок племен, выступившая позднее как славянская (анты), впервые отмечена в связи с событиями, произошедшими вскоре после 375 г. [519, 119, 247]. А третья группировка - венеты, к VI в. уже редко появляющаяся на страницах источников, известна под названием венеды античным авторам I и II вв. [519, 34, 119; 523, 46; 520, IV, 96; 522, III, 5, 19]. Славянские археологические культуры (пражско-корчакская, пеньковская и колочинская), континуитет которых через другие культурные образования, вплоть до эпохи Киевской Руси, прослеживается с достаточной очевидностью, относятся, в. основном к VI-VII вв., и лишь немногочисленные пока памятники позволяют говорить о V в. [330, с. 27; 24, с. 121 - 128; 394, с. 211-212, 26; с. 152, р. 4, с. 178, р. 18, 4; 316, с. 71, р. 46, 9; 71, с. 33-47]. В предшествующее же тысячелетие ход истории в Европе определялся взаимодействием семи социально-культурных массивов, семи "миров". Перечислим их: I. Греко-римский, эллинистический, от западных границ римского государства до восточных границ царства Селевкидов, а затем Парфии. IL Кельтский мир от Британии до Пиренеев и до Карпат. III. "Третий мир" варварских племен Центральной, частично Восточной и Северной Европы, включая Скандинавию. Мир "полей погребений" и "лощено-хроповатой посуды". Лишь условно его можно называть германским, потому что исторические германцы середины I в. до н. э. безусловно, вышли из него, и в реальности это был более сложный конгломерат, включавший, кроме германцев, целый ряд исчезнувших затем "народов между германцами и кельтами" [453]. Археологически данный мир представлен следующими культурами: ясторфской в узком и широком смысле термина [489, с. 119-131; 538, с. 87-95], поморской, пшеворской, оксывской, зарубинецкой, поянешты-лукашевской, позднее - вельбаркской, черняховской, рядом групп "эльбского круга" и многочисленными культурными группами Скандинавии. IV. Мир культур зоны смешанных лесов Восточной Европы - милоградской, юхновской, днепро-двинской, штрихованной керамики и западнобалтских курганов. Поскольку ареал этих культур достаточно точно совпадает с ареалом балтской гидронимики, их принято считать балтскими. V. Мир культур по преимуществу зоны хвойных лесов от Финского залива до Приуралья. На западе это культура каменных ящиков Эстонии и эпинеолитическая культура асбестовой керамики Карелии, редкие рассыпанные памятники с сетчатой керамикой и эпинеолитическая позднекаргопольская культура, затем очень близкая к культурам IV мира дьяковская культура и, наконец, восходящая к ананьинским временам цепочка "вырастающих" друг из друга богатых бронзой культур Приуралья. Поскольку этот культурный мир достаточно точно совпадает с зоной распространения финно-угорской топонимики, его можно считать финно-угорским с включением, возможно, групп лопарей-саами, живущих еще по неолитически. VI. Кочевнический, скифо-сарматский мир, охватывающий всю полосу степей от Дуная до Тянь-Шаня. VII. Фракийский мир Карпато-Дунайского региона. Все названные миры не были моноэтничными. О том, сколь сложна и пестра этническая картина первого из них, мы знаем достаточно хорошо. Можно допустить, что и в остальных она была не многим проще. Применяемые к ним этнические этикетки вообще весьма условны, хотя те или иные этносоциальные организмы и группировки племен могли быть центрами культурной иррадиации, придававшей определенную окраску каждому миру, как греко-римляне в первом и кельты во втором. По всей вероятности, внутри каждого мира и на их границах происходили сложные глоттогенические процессы, вроде тех, что намечены, например, В. К. Журавлевым: "Праславянский язык, как, возможно, и любой другой язык, вполне реалистично представить себе как изоглосную область, где пространственно- временной континуум более или менее родственных диалектов "разрывают" противоречивые тенденции - свои старые и новые, идущие из эпицентров новых изоглосных областей" [120, с. 173]. Некоторые элементы для детализации этих процессов может дать археология, хотя конкретное изучение балто-славянского взаимодействия сейчас не входит в наши задачи. В археологическом отношении каждый из миров представляет сложную мозаику археологических культур и групп, но все они объединены сходством структуры, что и позволяет отличать указанные миры друг от друга. Так, в IV и V мирах практически нет чериолощеной керамики, нет мисок, столь характерных для III мира. В лесной зоне Восточной Европы пользовались исключительно груболепными слабопрофилированными горшками и почти не носили фибул, столь обязательных для костюма представителей III мира. Одни культуры "мисочные" и "фибульные", другие - "горшечные" и "бесфибульные". Жители лесной зоны могли, конечно, пользоваться деревянной столовой посудой, до нас не дошедшей, но и это - свидетельство иноструктурности. Не будем сейчас подробно сопоставлять все миры друг с другом. Различия их достаточно очевидны. Улавливаемые археологические особенности культуры выражают лишь внешнюю форму, а суть лежит глубже - в разнице природных условий, способах хозяйственной деятельности, в уровне социально-экономического развития, в направлениях связей и т. д., вплоть до психического склада большей части населения. Вероятно, внутри каждого мира шли процессы, способствовавшие превращению его в единый этнос, но завершиться этим процессам не довелось. Эпоха великого переселения народов взломала, разрушила картину семимирья, разметала частички, и они сложились затем в новую композицию, ставшую основой современной политической карты Европы. Причем теперь славяне выступают как единый культурный мир, достаточно резко отличный от прочих, хотя на первый взгляд в разрушенном семимирье как будто и было место славянам. Непосредственных их предков (ведь должны же они были находиться где-то в пределах этого разрушенного семимирья) археологи искали в украинской ретроспективной цепочке культур от Черняховской до белогрудовской или в польской - от пшеворской до лужицкой. В последнее время В. В. Седов предложил более сложный вариант, объединяющий оба пути, - через Черняховскую культуру к пшевору, а далее по польскому пути [344]. Для всех этих гипотез, однако, оставалось неразрешимым одно противоречие: последние звенья, "мисочные" и "фибульные" культуры "третьего мира" (черняховская и пшеворская) по структуре резко отличны от "горшечных" раннеславянских культур. Столь резкая трансформация культурного облика населения мало реальна, а ссылка на общую деградацию культуры после крушения Империи не помогает, так как в тех местах Европы, куда славяне не проникли, преемственность культурной структуры сохранилась. Более перспективным представлялся обходный маневр П. Н. Третьякова, выводящего славян из зарубинецкой культуры не через Черняхов, а через вновь открытые памятники киевского типа и киевскую культуру [381]. Для смены структуры оказывается достаточно много времени, и цепочка преемственности прослеживается весьма отчетливо. Однако сама зарубинецкая культура (после (разрешения вопроса о балканском происхождении зарубинецких фибул [161, с. 57-79]) хронологически и территориально так хорошо увязывается с бастарнами Страбона, что в ней трудно видеть прямых предков славян. Бастарны - один из народов "между кельтами и германцами", компонент славянского этногенеза, но не определяющий в облике новых славянских культур. Структурное сходство "горшечных" раннеславянских культур с культурами IV мира, единодушно считаемых балтскими, подметил И. Вернер и призвал советских археологов "избавиться от чар балтийства" [48, с. 102-115]. Сходство это, действительно, велико, и расположены эти культуры в той далекой от гор и морей, богатой озерами и болотами зоне, где не растет бук, которую специалисты по лингвистической географии считали прародиной славян [392]. Но топонимика здесь балтская, и оформлена она славянскими суффиксами, а это означает, что славяне поселились здесь позже балтов [369]. Балтский барьер преодолеть не просто. Однако он становится проницаемым, если встать на позицию тех лингвистов, которые считают, что на определенном этапе глоттогенеза существовала балто-славянская общность и что балтские и славянские языки не являются "братьями", происходящими от одного индоевропейского предка, а скорее, выступают в отношении "отца" и "сына". Причем славянский сын родился у "отца" балта сравнительно недавно, незадолго до появления древнерусских летописей [146, с. 5, 37, 40; 371, с. 4]. Подключение к балтской (или балто-славянской) среде некоего "кентумного" элемента [474, с. 46] превратило часть диалектов в балто-славянские (или славянские). Во время движения групп этого населения на юг и на запад оно окончательно стало славянским, а часть его, вернувшаяся обратно после "дунайского эпизода" славянской истории [229, с. 66- 94; 230, с. 110-172], и придала балтским гидронимам Поднепровья славянское оформление. Таким образом, "чары балтийства" нет необходимости преодолевать до конца. Насколько реален такой ход глоттогенеза - судить языковедам, а археологи могут подсказать возможное время основных вех этого процесса. За начальную точку отсчёта можно было бы принять события, происходящие где-то в первой половине I в. н. э., а может быть, и более точно - около 49 г. В этом время мощная волна сарматского нашествия прокатилась по степям Украины [414, с. 43-53], захватила лесостепь и изменила структуру зарубинецкой культуры. Сгорели зарубинецкие городища Каневщиныу в Среднем Поднепровье появились сарматские захоронения, а зарубинецкие могильники перестали функционировать [160, с. 128-140; 219, с. 98]. В это же самое время в Польском Поморье происходит процесс трансформации оксывской культуры в вельбаркскую, в котором принимают участие и выходцы из Скандинавии, готы - амалы Иордана, оставившие могильники типа Одры-Венсёры [514, с. 79-107; 515, с. 135-180; 459, с. 67-79; 418, 6]. Возможно, именно эти процесс заставил двинуться к югу и юго-востоку часть пшеворцев. Их памятники появляются в Верхнем Поднестровье [170]. В 50 г. на территории Словакии встретились конники-языги и "несметные силы" лугиев [523, II, 63], носителей пшеворской культуры. Под сарматской угрозой носители зарубинецкой культуры ищут убежища у пшеворцев Верхнего Поднестровья, подселяются к ним или укрываются в труднодоступных для конников поймах, или уходят на север, за Березину, и на северо-восток, в Подесенье и Брянские леса. Археологически этот процесс отражается своеобразным явлением - горизонтом Рахны-Почеп. Не были ли эти наследники зарубиниев носителями упомянутого "кентумного" элемента? Они - потомки бастарнов, народа "между германцами и кельтами", говорившего, скорее всего, на языке группы "кентум". На жителей лесной зоны зарубинецкие беженцы оказывают заметное воздействие: в это же время днепро-двинская культура трансформируется в среднетушемлинскую [380, с. 232-234; 379, с. 18-25] с некоторыми зарубинецкими элементами. Тот вельбаркский толчок, который вызвал движение пшеворцев к югу, имел и другое направление, восточное. Вельбаркцы заняли Ольштынское поозерье, пограничное с культурой западнобалтских курганов [514. с. 85]. В то же самое время курганы близкого облика появляются к северу от основного ареала этой культуры, в Жемайтии, в западной части ареала культуры штрихованной керамики [358, с. 86-88; 504. с. 79-83: 505, с. 72-78; 472, с. 50-52; 473, с. 110-132; 437, с. 56-60]. В последней тоже происходят какие-то потрясения. Горят городища, перестраиваются системы укреплений, возводятся новые [266. с. 15]. Замечено движение "штриховиков" на восток, в зону днепро-двинской культуры [340, с. 70-74], и проникновение их на юг отдельные находки штрихованной керамики на памятниках горизонта Рахны-Почеп [122, р. 15-17; 364, р. 24, 15, 18, 19; 27, с. 64]. Создается впечатление, что вся территория лесной и лесостепной зон Восточной Европы представляет собой некий бурлящий "котел", в котором "завязываются" передвижения, перемещения, сложные социальные процессы и бурные политические события. Этот "котел" можно было бы с достаточным основанием назвать "венедским", потому что именно здесь, к востоку от Вислы, между охотниками-феннами с их "жалким убожеством" и бастарнами "бродят ради грабежа" венеды Тацита [523, с. 46; 471, с. 51-70]. А писал он свою "Германию" как раз в те годы, когда происходили все названные процессы середины- второй половины I в. Под термином "венеды" объединялись, скорое всего, и "штриховики", и днепро-двинцы, точнее среднетушемлинцы, и представители горизонта Рахны-Почеп, наследники бастарнов, от которых венеды, по словам Тацита, "многое переняли". Однако процесс культурного воздействия был обоюдным, и к середине II в. потомки зарубинецкого населения почти полностью утрачивают свои прежние традиции, их культура приобретает структуру, свойственную IV миру, лесной зоне, что отчетливо видно на памятниках типа Грини-Вовки [364, с. 57; 71, с. 108-109]. Затем в начале III в. в связи с начавшимся вельбаркско-пшеворским движением к берегам Черного моря и набегами варваров на Империю складывается Черняховская культура, представляющая собой археологическое выражение многоплеменной полиэтничной "державы Германариха" [416, с. 79-92; 499, с. 135-163]. В ходе движения носители вельбаркской культуры достигали и Посеймья (Пересыпки) [192, с. 33-35]. Сложившаяся обстановка, возможно, заставила консолидироваться жителей южной части лесной зоны - образовалась киевская культура. После победы Германариха над венедами [519, 119] наступило перемирие, что, вероятно, и способствовало возникновению киевско-черняховской чересполосицы, которую мы наблюдаем на Днепровском Левобережье [363, с. 81-83]. Есть некоторые основания думать, что и на Правобережье ситуация была сходной, хотя соответствующих памятников пока не выявлено. Киевская культура, включая предполагаемый ее правобережный вариант, и является, по всей вероятности, балто-славянским эмбрионом будущего славянства. В конце IV в. в результате" "кесарева сечения", произведенного гуннами, разгромившими Германариха и взломавшими южную стенку "венедского" котла, ставяне сдвинулись к югу, оторвались от родного балтского лона, пережили младенчество в темном V в. и к началу VI в. появились на Дунае уже как носители раннеславянских культур - пражско-корчакской и пеньковской. Не участвовавшие в "дунайском эпизоде" носители культур колочинской и Тушемля-Банцеровщина еще достаточно долго сохраняли свое балто-славянское и балтекое, праславянское состояние, а затем были поглощены в ходе славянской колонизации Севера в VIII-X вв. В сложении же летто-литовской группы балтов, археологически представленной культурой восточнолитовских курганов, решающую роль, по всей вероятности, играло население, представленное курганами жемайтийского типа, в свою очередь, восходящими к курганам западнобалтским [547, с. 30-37]. Здесь намечен лишь проект будущей гипотезы происхождения славян. Она потребует еще много уточнений и конкретизации. Но "а этом "лесном" пути есть возможность объяснить большое число фактов, а ряд верных наблюдений, сделанных ранее на польском и украинском материалах, без особых затруднений впишутся в предлагаемую гипотезу в качестве частных случаев.