Славяне накануне образования Киевской Руси

Э.А. Сымонович Городище Колочин I на Гомельщине

Городище Колочин I Речицкого района Гомельской обл. является чрезвычайно редким для областей южной Белоруссии памятником середины I тысячелетия н. э. Оно открыто белорусскими археологами в 1935 г. и обследовано в 1951 г. разведками Славянской экспедиции ИА АН СССР, руководимой П.Н. Третьяковым[190]. Хронология памятника была установлена в процессе раскопок, которые производились с 1955 по 1960 г. в рамках указанной экспедиции, затем Южно-Русской и Средне-Днепровской экспедициями Института археологии АН СССР[191].

Большое значение этой находки в том, что она приоткрывает страницу древней истории южнобелорусских земель в эпоху переселения народов. Как было выяснено в последние годы, в начале железного века эти районы заселяли племена милоградской культуры, современной племенам скифов на юге[192]. Позже сюда пришли раннеславянские племена, оставившие зарубинецкую культуру[193]. Они селились нередко на тех же городищах, которые занимали милоградские племена, и смешивались с населением, ранее здесь жившим. Позже II–III вв. н. э. следов зарубинецкой культуры в южной Белоруссии не прослеживается[194]. Тем важнее было установить, какие культурные образования приходят на смену зарубинецким памятникам.

Жизнь на городище Колочин I началась в зарубинецкое время. Отдельные элементы милоградской культуры позволяют установить, что здесь мы имеем дело с зарубинецкими племенами того периода, когда они смешались с местным населением. В то же время, заключая по скудости культурных остатков, зарубинецкий этап существования Колочинского городища был непродолжительным. Материальная культура середины I тысячелетия н. э., характеризующая следующий период использования и укрепления городища, представлена несравненно большей массой находок[195]. Суждение о данном памятнике может быть достаточно исчерпывающим, поскольку городище вскрыто полностью. Вся площадь, исследованная раскопками, составляет 1793 кв. м.

Предлагаемая статья состоит из разделов: I. Работы на площадке городища; II. Разрезы валов городища; III. Работы вне пределов городища; IV. Описание находок.

Южная Белоруссия обладает многими природными богатствами. Полноводный обильный рыбой Днепр, густые изобилующие дичью леса, хорошие пастбища, позволяющие заниматься скотоводством и, несмотря на влажный климат и песчанистые почвы, возможности заниматься земледелием — вот источники, обеспечивающие существование здесь человека. Левобережье Днепра южнее г. Речицы богато лесными массивами. Правый берег, более высокий, в настоящее время почти лишен лесов. Однако еще в недавние времена, по воспоминаниям старожилов, отдельные участки и в особенности склоны берега были покрыты сплошным кустарником. Здесь на правобережье расположены обширные луга и поодаль от реки на первой надпойменной террасе — пашни. На крутом берегу, примерно в 1 км от нынешней дер. Велин и в 500 м от дер. Колочин, расположено описываемое городище Колочин I (рис. 1, 2). Городище отделяет от Днепра пойма шириной не менее 1 км, если двигаться от него в северо-восточном направлении, и около 2 км, если идти на север. Пойма между городищем и руслом реки местами заболочена. Под самым городищем протекает ручей, являющийся рукавом Днепра, непересыхающий даже летом, поскольку его питают ключи. Таким образом, в самые засушливые годы население, жившее на высоком коренном берегу, не нуждалось в воде. Кроме того, по протоку можно выехать в Днепр. Незаметное с реки городище, расположенное на высоком месте, давало возможность его населению следить за днепровским водным путем, фиксируя тотчас же приближение незнакомых лодок. Сама природа сделала мысовую площадку городища труднодоступной для неприятеля. Крутой берег высотой около 15–20 м с севера, со стороны реки; глубокий обрывистый овраг шириной не менее 40 м с востока и ложбина с резко понижающимся дном с запада — таковы естественные укрепления городища. Насыпные валы и, возможно, эскарпирование склонов сделали из городища серьезную крепость. На снимке, произведенном с вертолета, отлично видна ситуация, в которой был расположен памятник (рис. 2).

Рис. 1–2. Городище Колочин.

Вверху — вид с востока, издали (х — городище); внизу — вид с северо-запада, вблизи.

Площадка городища имела форму почти правильного прямоугольника со сторонами 42 и 30 м. Ориентировано городище по длинной оси, с северо-востока на юго-запад (рис. 3). Площадка его довольно ровная, с немного приподнятыми краями. В начале работ были сняты профили городища, сделанные по современной дневной поверхности, по линии А-Б в широтном и В-Г в меридиональном направлениях. Как видно на поперечном профиле городища, максимальное превышение краев над центром площадки достигает 1 м (рис. 4, 1).

Нами уже было отмечено, что городище вскрыто полностью, но для контрольных целей оставлена нераскопанной небольшая площадка около 30 кв. м в юго-восточном углу его. Половина ее изуродована круглой воронкой или артиллерийским гнездом военного времени, другая же половина является контрольным участком. Поскольку работы производились в течение нескольких лет, площадь вскрывалась по частям, причем каждый новый участок начинался со следующего по порядку номера квадрата размерами 2×2 м.

Характеристику почвенных напластований, культурного слоя и его мощность помогают описать сделанные разрезы. Продольные разрезы произведены по линиям квадратов — западный от квадрата 134 до квадрата 184 и от квадрата 60 до квадрата 168; восточный от квадрата 76 до квадрата 174; поперечный северный от квадрата 180 до квадрата 208; южный от квадрата 127 до квадрата 132 (рис. 4, 3). Напластования на площадке представлены следующими отложениями: задернованный почвенный покров; под ним сероватая супесь, содержащая находки; еще ниже залегает желтоватый стерильный материковый песок, который с глубиной становится коричневатым и твердым.

На разрезах наглядно прослеживается увеличение мощности культурного слоя от центра к краям городища. В центральной части городища, почти сразу непосредственно под дерновым слоем, залегает материк. Мощность напластований там над материком составляет около 0,25 м. Небезынтересно, что шурф, заложенный в 1951 г. на месте кв. 203, неподалеку от центра городища, привел тогда к заключению об отсутствии на городище культурного слоя. Только в 1955 г. при зачистке обнажения с северной стороны городища была установлена достаточная насыщенность слоя культурными остатками. Мощность слоя у краев городища увеличивается, достигая 0,7–0,8 м. В верхних пластах преобладают находки середины I тысячелетия н. э. Остатки зарубинецкого времени залегают, как правило, на глубине 0,5–0,8 м.

Отчетливо видно, что по краям площадки городища были насыпаны невысокие валы. В настоящее время их вышина от уровня материка составляла 1,0–1,5 м. Вдоль края городища прослеживается след зольной насыпи вала (рис. 5). По обе ее стороны виден след пожарища в виде углистых остатков разной степени интенсивности и прожженного пестрого песка. Заключая по неожиданным сочетаниям в насыпи вала на одинаковых глубинах керамики зарубинецкого времени и другой, относящейся к середине I тысячелетия н. э., есть все основания предполагать, что для его создания использовали, во-первых, грунт, взятый с центральной части площадки городища, где уже вырос ко времени строительства вала культурный слой зарубинецкого времени; во-вторых, судя по количеству золы в насыпи, для подсыпки его употребляли золу от очагов, горевших в середине I тысячелетия н. э.

Ширина вала в основании колеблется от 4,20 до 1,00 м. Последняя цифра во всех случаях подлежит корректуре в сторону увеличения, так как на уровне зачистки углистые остатки по обе стороны вала отчасти скрывали его истинную ширину, что и нашло свое отражение на плане. С северной стороны вал кажется более узким, потому что эта сторона городища была почти незадернована, вследствие чего происходил размыв и оползание склонов. На месте квадратов 27, 28, 31 был даже виден след промоины, куда сбегала вода с площадки городища и где была уничтожена до основания насыпь вала и прилежащий к ней участок культурного слоя. В профиле вал имеет расплывчатые очертания. Такой вал без деревянных укреплений не мог представлять серьезного препятствия. По верху вала шел частокол. Прослеженные на плане углистые пятна, в разрезе оказывающиеся большими линзами, содержащими углистые остатки, являлись следами сожженных деревянных конструкций. Ближе к большим валам с напольной стороны городища дерево сохранилось лучше. Там видно, что на прилежащих к большим валам участках стоял сплошными рядами частокол из нетолстых бревен. Продолжался ли он дальше вдоль обрыва в таком же виде, сказать затруднительно, так как дерево в северной части городища почти не сохранилось. По следам столбовых ям это выяснить также невозможно, потому что столбы не всегда были впущены в материк, а проследить их в зольной насыпи вала не удавалось. Тем не менее, зафиксированные в профилях или на планах следы отдельных столбовых ям говорят о существовании или сплошного частокола, или, по крайней мере, удаленных друг от друга столбов, которые поддерживали горизонтально уложенные бревна забора. В двух местах, где располагались входы на площадку городища, насыпь вала имела разрывы (рис. 5). Главный вход помещался вблизи от северо-западного угла городища. Запасный вход — с противоположной стороны, в юго-восточном углу. Первый был по возможности удален от больших валов, поскольку у их западного фланга ложбина становилась неглубокой к уже не представляла серьезного естественного рубежа, препятствующего входу на площадку городища. Место для входа было труднодоступным, так как оно располагалось над глубокой частью ложбины. Для того чтобы войти за забор, надо было или вскарабкаться по крутому склону на виду у стражи, охранявшей городище, или же пройти по узкой тропе над обрывом от начала ложбины, повернувшись боком, не защищенным щитом, к укреплениям больших валов и забору, опоясывающему площадку городища. Ворота были неширокие, так как разрыв валов достигал всего 2,00-2,10 м (рис. 6). Если же учесть, что между ними были вмонтированы косяки деревянных дверей, то ширина входа была и того меньше.

Отсутствие ям от столбов, на которые бы могли быть навешены створки ворот, позволяет предполагать, что ворота были подъемные и укреплялись на деревянных конструкциях, шедших вдоль вала по краю городища. К сожалению, по обгоревшим остаткам дерева конструкцию ворот не представлялось возможным установить наверное. Земля на месте входа была твердой, утоптанной множеством ног (рис. 7, 1). На ней найдены обугленные остатки жердей и бревен, лежавших по направлению входа на городище. За воротами находились четыре сравнительно большие столбовые ямы в квадратах 52, 64, 177, 184, обозначавшие, видимо, углы какой-то равнобедренной трапециевидной постройки. Вполне возможно, что это следы привратного внутреннего укрепления. Одна из ям в квадрате 52 имела в заполнении характерные обломки керамики середины I тысячелетия н. э., что дает основания говорить о времени создания этого сооружения. По бокам от входа в квадратах 148 и 212 были обнаружены очаги, сложенные из камней. Ближайший ко входу очаг, в квадрате 148, имел овальную форму и был ориентирован с северо-запада на юго-восток. Размеры его 1,40×0,80 м. Он был сложен из одного слоя камней, диаметр которых не превышал 0,15 м, и был окружен скоплениями золы (рис. 7, 2). Другой, более удаленный от ворот очаг, в квадрате 212, имел округлые очертания и диаметр 0,9–1,10 м. Устройство его было аналогично вышеописанному. Вероятнее всего, эти очаги согревали стражу городища, которая дежурила у его входа.

Второй вход в городище проследить было сложнее. Он расположен на месте квадратов 293–294, 298–299, т. е. там, где в древности помещались большие ямы зарубинецкого времени. По сути дела, здесь была небольшая запасная калитка шириной не более 0,70 м. Ее отчетливо выявила зачистка, произведенная на глубине 0,85 м (на четвертом штыке) от вершины вала. При зачистке вход фиксировался в виде разрыва насыпи вала (рис. 8; 9, 1). Зарубинецкие ямы удалось выявить на этом месте только зачисткой на глубине 1,00 м (после пятого штыка) (рис. 9, 2). Ввиду сложности напластований в этом месте никаких данных об устройстве входа получить не удалось. В верхних пластах на этом месте были расчищены немногочисленные остатки обугленного дерева. Почти от самой калитки начинался тын из бревен, который шел в южном направлении и, видимо, подымался на вершину большого вала. Таким образом, хотя здесь картина и оказалась более сложной, тем не менее, в достаточной степени логичной, так как по тактическим соображениям обитателям городища несомненно нужен был запасной выход. Характерно, что возле этого запасного выхода, так же как и у главных ворот, были обнаружены скопления камней, отмечавшие места очагов. Первый очаг, на валу, южнее калитки, в квадрате 302, представлял собой беспорядочный развал камней, диаметром не превышающих 0,15 м. Второй очаг, снаружи, возле калитки, за валом, в квадрате 299, имел форму подковы, открытой стороной обращенной на юго-восток. Особенно много камней было с северо-западной стороны (рис. 9, 3). Эти очаги, так же как и расположенные у главного входа, вероятнее всего, обогревали стражу, несшую охрану городища. Интересно, что в других местах, удаленных от входа на площадку городища, не отмечено таких постоянно действовавших очагов. Небольшой округлый очаг в квадрате 17 диаметром 0,45×0,55 м был расположен также неподалеку от главного входа на городище. Скопления камней в квадратах 71, 162, 171, 249, 253, 325 были связаны с ямами и сочтены за остатки очагов быть не могут.

Следующим предметом нашего рассмотрения являются ямы, обнаруженные на городище. Исследованы ямы двух типов — более крупные хозяйственного назначения и небольшие, предназначенные для столбов. Всего на площадке имелось 165 ям. Первые нередко имели в заполнении обломки керамики, хотя следует заметить, что заполнение ям было почти всегда исключительно бедным. На плане ямы, содержащие выразительные обломки керамики зарубинецкого времени и середины I тысячелетия н. э., нами обозначены разной штриховкой (см. рис. 5). В некоторых случаях один-два мелких зарубинецких черепка среди маловыразительного заполнения ямы могли попасть туда случайно при прокапывании древнего культурного слоя на городище. Если же пренебречь этой возможностью, то большинство хозяйственных ям, выкопанных в зарубинецкое время, как это видно на плане, концентрируется с восточной и западной стороны, в особенности поблизости от большого вала с напольной стороны городища. Примерно так же по краям городища располагаются и хозяйственные ямы середины I тысячелетия н. э. В центральной части площадки ям не выкапывали. Доступ к таким ямам посередине городища, как нам кажется, был бы более затруднительным в момент осады крепости, чем к ямам-кладовкам, находящимся под защитой валов и деревянных укреплений. Метательное оружие должно было в первую очередь поражать людей в центре площадки, которых не могли защитить стены. Большая удаленность ям от вала с западной стороны по сравнению с восточной подкрепляет наше предположение о более мощных укреплениях этой стороны городища. Причина тому, как уже было отмечено, в неблагоприятных естественных рубежах со стороны ложбины, на западе. Отсутствие ям с северной стороны в квадратах 26–32 и на прилежащих участках, как уже было сказано, объясняется уничтожением здесь культурного слоя в результате размыва. Хозяйственные ямы не были связаны с какими-либо постройками. Большинство ям обоих периодов — округлой или овальной формы, цилиндрические или конические, сужающиеся к плоскому дну (рис. 9, 4). Диаметр ям редко превышает 1,50 м. Вероятнее всего, это были ямы-кладовые, куда прятали запасы пищи, хотя тут же отметим, что это никоим образом не была мясная пища. На городище за все время работ было найдено всего около 20 костей животных. Определимые кости принадлежали крупному и мелкому рогатому скоту, лошади и лосю[196]. Характерно также, что в описываемых ямах не сделано вещевых находок. Только в яме зарубинецкого времени в квадрате 16 найдено глиняное пряслице, а в яме в квадрате 249 — обпиленная кость животного.

Столбовые ямы помогают в какой-то степени понять устройство укреплений городища. Особенно много их сохранилось с западной и восточной сторон древней крепости (рис. 10, 1). В большинстве столбовых ям не сделано находок, по которым можно было бы определить их время. Тем не менее, почти все ямы, которые содержали культурные остатки, оказались принадлежащими к середине I тысячелетия н. э. Это показывает заполнение ям с западной стороны городища в квадратах 211, 212, 218 (рис. 5). Кроме того, поскольку эти ямы связаны явно с окружающими площадку валами, которые, как мы уже говорили, были насыпаны в послезарубинецкое время, то большинство их следует относить к середине I тысячелетия н. э. Только одна столбовая ямка в квадрате 310 имела в заполнении зарубинецкие черепки. Уже было сказано, что столбовые ямы под насыпью вала следует рассматривать как остатки частокола или какого-либо другого забора из поперечно положенных плах, укрепленных на вертикальных столбах. Многие ямы такого рода сохранились под валами на участках, прилегающих к большому валу, где культурный слой был более мощный и менее разрушенный. Подобные ямы диаметром 0,30-0,40 м располагались на расстоянии 1–2 м одна от другой; их глубина 0,10-0,50 м, реже — 0,70-0,80 м.

Необъяснимой остается сконцентрированная в квадратах 306, 307, с восточной стороны городища, группа столбовых ям числом около 20, прослеженных под валом (рис. 8). В большинстве своем они имели диаметр 0,10-0,15 м и небольшую глубину — 0,06-0,12 м. Их окружали ямы более крупные — обычных размеров. Может быть, зарытые так часто столбы служили фундаментом какого-то сооружения, устроенного на вершине вала.

Кроме этого рода ям, имелись столбовые ямы, выкопанные за пределами насыпи вала, с внутренней его стороны. По форме и размерам они не отличались от большинства подобных ям, зафиксированных на городище. Они разбросаны на большем расстоянии одна от другой, чем ямы, прослеженные под насыпью вала. Сочетания этих ям не образуют каких-нибудь правильных замкнутых фигур, что не позволяет связывать их с какими-то строениями типа домов или кладовых.

Таких ям особенно много проследили с западной стороны, там, где, по нашему заключению, были мощные и высокие оборонительные сооружения. Столбовые ямки здесь иногда даже выходили за пределы интенсивного слоя пожарища с внутренней стороны вала, как, например, в квадратах 4, 17, 18, 219, 226, 257, 264 (рис. 5). Ямы были размещены примерно в пределах одной полосы, идущей параллельно краю городища. В таких ямах мы усматриваем следы опорных столбов, на которых были уложены мостки, позволявшие выглядывать и стрелять из-за высоких деревянных укреплений, шедших вдоль вала.

С восточной стороны, где крутой обрыв не требовал высоких деревянных оборонительных сооружений, подобных столбовых ям за пределами насыпи вала было немного, хотя, видимо, со стороны большого вала с напольной стороны они имелись и, поворачивая на север, отчасти заходили в глубь площадки городища. Об этом говорят, как нам кажется, ямки в квадратах 288–298, 305–306. Остатки обгорелого дерева над ними подтверждают, что и здесь столбы поддерживали своего рода «заборолы», устроенные за валами городища, где высота валов и установленных на них деревянных оборонительных конструкций этого требовала.

От оборонительных деревянных сооружений уцелело очень немного. Только обломки сильно обугленных плах и бревен сохранил песок до наших дней. Двигаясь по краям городища с севера на юг, мы встречали все более и более остатков обгоревшего дерева (рис. 11). Были обнаружены вертикально поставленные и горизонтально лежащие бревна. Одна линия бревен частокола с западной стороны прослежена в квадратах 215, 259, 255. Другая, продолжающаяся далее, чем первая, в квадратах 263, 260, 226, 218. Третий ряд столбов забора выявлен с восточной стороны городища в квадрате 303. Там же, в квадратах 300 и 302, были расчищены парные столбы, зарытые поблизости один от другого. Двум линиям частокола в юго-западном углу соответствовало два вала, накладывающихся отчасти один на другой, одинаково золистого состава (рис. 10, 2). Они обозначены на разрезе, фиксирующем южную стенку раскопа, в квадратах 263, 222, 215, 266. В этом месте двойной панцирь деревянных укреплений усиливал оборону городища. Ближайший к краю частокол, по-видимому, спускался с вершины внешнего большого вала 2 и заходил на легче уязвимую западную сторону городища. Этот частокол состоял из расколотых пополам бревен диаметром около 0,15 м, прямой стороной обращенных наружу и установленных впритык. Второй частокол — внутренний — шел параллельно вышеописанному. Он был сделан главным образом из круглых бревен примерно такого же диаметра, как и первый. Наряду с круглыми бревнами здесь изредка попадались расколотые пополам. Вероятнее всего, этот забор продолжался в южную сторону и соединялся с частоколом, укреплявшим вершину основного большого вала 1. Мостки «заборол» примыкали со стороны площадки городища именно к этому ряду частокола, который шел, видимо, вдоль края всей площадки городища, в то время как первый ряд частокола обрывался и каким-то образом смыкался с внутренним частоколом, не опоясывая всего городища.

Такого же типа укрепления были, видимо, и с юго-восточной стороны, но там из-за труднодоступных обрывистых склонов не было нужды в далеко заходящих на площадку городища двух линиях частоколов. По-видимому, конец частокола из круглых бревен, который удалось проследить в квадрате 303, был связан с укреплениями большого внешнего вала 2.

Горизонтально лежавшие бревна и плахи на многих участках образовывали перпендикулярные фигуры, причем за регулярные клети, какие бывали установлены на валах в эпоху Киевской Руси, их считать нет оснований. Местоположение этих развалов по обе стороны вала также требует объяснений. Трудно представить, например, чтобы во время пожара забор заваливался в разные стороны на близлежащих участках. Высказанное выше заключение о существовании мостков за тыном («заборол») помогает объяснить такое залегание обгорелого дерева. На длинные горизонтально положенные бревна был сделан накат из коротких бревен, образующих приподнятые над землей мостки за укреплениями городища. Особенно наглядно это устройство прослеживалось по остаткам дерева в юго-восточном углу городища. В других случаях, как, например, в квадрате 256, с западной стороны, длинные бревна могли быть остатками креплений завалившегося тына.

Также и перпендикулярно лежавшие бревна с внешней стороны вала подтверждают, как нам кажется, предположение о том, что частоколы больших валов, спускающиеся на площадку городища, переходили в забор другого рода, где чередовались вертикальные столбы с горизонтально положенными бревнами и плахами. На остатках деревянных конструкций как на площади городища, так и на валу, были вырублены полукруглые поперечные выемки, что в какой-то мере может указывать на способ соединения бревен. В то же время ни одного достоверного случая скрепления перпендикулярно лежавших бревен «в обло» или «в лапу» не отмечено. Насколько можно судить по обгорелым остаткам, диаметр бревен забора редко превышал 0,15-0,20 м. Породы дерева, применяемые в строительстве укреплений, которые удалось определить — дуб и сосна[197].

Особое значение для обороны городища имели два вала с напольной стороны, где не было естественных препятствий и рубежей. Наибольший вал (вал 1), примыкающий к площадке городища, достигал вышины 3,50 м в средней части от уровня современной поверхности дна рва. Другой вал, расположенный южнее первого и параллельный ему (вал 2), был менее высок — 1,10 м, также от современной дневной поверхности относящегося к нему рва (рис. 12, 1). Большой вал местами изрыт окопами времени недавней войны, которые образуют ямки у его основания, в глубине рва. Для разрезов была выбрана менее поврежденная полоса с западной стороны. Линия разреза проложена по азимуту 120° для того, чтобы возможно перпендикулярнее пересечь оба вала. У самого края резать оба вала было бы очень трудно, так как здесь их пришлось бы снимать до основания на большой площади. Дело в том, что с западной стороны, где начинаются оба вала, располагалась неглубокая ложбина и находился основной вход на площадку городища, и эту сторону в древности постарались особенно хорошо укрепить. Валы имели изогнутую форму и края их заходили один на другой. На месте поворота большого вала в сторону площадки сплетались две оборонительные системы городища. Укрепления вала, опоясывавшего площадку, заходили за систему деревянных конструкций вала 1, образуя тем самым удвоенной прочности препятствие для неприятеля. Таким образом, внешний вал 2 закруглялся и фланкировал боковую часть большого вала, который в свою очередь прикрывал укрепления вала, опоясывавшего площадку городища. Часть этой конструкции прослеживалась в профиле южной стенки юго-западного угла раскопа в квадратах 263, 222, 215, 266. Там видны два возвышения примыкающих друг к другу валов.

Вал 1. Большие валы, защищавшие городище с юга, были пересечены траншеей шириной в 2 м и длиной в 32 м. На вершине вала 1 траншея имела расширение с юго-восточной стороны размерами 2×6 м.

Первые обломки дерева зафиксированы на глубине 0,45 м от вершины вала, от которой производилась нивелировка всех объектов (рис. 13, 1). От сооружений уцелели нетолстые куски дерева, в среднем диаметром 0,10 м, длиной редко превышающие 0,5 м. Большинство их лежало параллельно друг другу и перпендикулярно линии вала. Лежали они довольно часто, так что есть все основания усматривать в них остатки тына, завалившегося вниз по склону вала, в южную сторону. На северо-восточном склоне несколько таких же тонких бревен лежало вдоль вала (рис. 14, 1). Возле них, в квадрате 353, находилось скопление небольших камней, диаметр которых редко превышал 0,10 м. Скопление камней связано со слоем, где найдены остатки дерева. Оно имело овальную форму и размеры 1,10×0,55 м. Находки угольков среди камней говорят, что это был очаг. Еще севернее, ближе к подножию вала, обнаружены хорошо сохранившиеся остатки деревянных конструкций. Сооружение состояло из довольно толстых бревен диаметром 0,15-0,20 м, которые, видимо, образовывали площадку. Их скрепляли редко расположенные, лежавшие перпендикулярно линии вала бревна. На одном из продольно к валу лежавших бревен в квадрате 352 сохранилась вырубленная полукруглая выемка-паз, куда, видимо, входило поперечное бревно, поддерживавшее накат. Вся эта конструкция одной стороной упиралась в склон вала, другую, северную сторону, поддерживал вертикальный забор из толстых бревен в квадрате 349. Вершины этих бревен прослежены значительно выше уровня древесных остатков, образовывавших площадку, которая осела в результате пожара. Вершины вертикально зарытых бревен показывают, что площадка была устроена примерно несколько ниже уровня, на котором стоял на вершине вала завалившийся частокол. Однако концы их сгорели, и, чтобы судить об уровне расположения площадки, мы не имеем данных. Скорее всего, за частоколом, с северо-восточной его стороны, шла горизонтальная площадка, образованная насыпью вала, переходящая в деревянную площадку, сделанную из наката бревен. Под углистыми остатками шла песчаная насыпь вала.

С этими прослойками связаны обломки керамики. Все они относятся к середине I тысячелетия н. э. В квадрате 352 на глубине 1,10 м был обнаружен большом известняковый камень неправильной треугольной формы (0,27×0,20 м). Со всех сторон, кроме одной, он был неровный. Ровная сторона его имела следы сточенности и штрихи. Камень, возможно, использовали в древности для заточки железных предметов.

Другой план, сделанный при разрезе вала 1, фиксирует остатки сооружений, начиная с глубины 1,70 м (рис. 13, 2). На вершине вала было расчищено большое количество бревен, лежавших вдоль него. Под первым слоем лежал второй, а местами даже третий. Диаметр бревен был несколько больше, чем в вышезалегавшем слое, в среднем около 0,15 м. В квадрате 347 были замечены остатки бревна, поставленного вертикально. Таким образом, в этом слое было оборонительное устройство совсем другого типа, чем верхнее. Это были горизонтально укрепленные, положенные одно на другое бревна, удерживавшиеся в таком положении вертикальными столбами. Во время пожара бревна раскатились по вершине вала. Как был устроен этот забор в деталях — сказать затруднительно. Во всяком случае, это был не сруб, а оборонительная конструкция в один, два ряда бревен, уложенных вдоль линии вала.

Северо-восточнее, как и в верхнем ярусе, только ближе к забору, прослежен ряд мощных вертикальных обугленных столбов. Они имели наклон в северную сторону. Однако такое положение их явилось следствием пожара (рис. 14, 2). Как можно убедиться, на разрезе вала ямы для столбов были вырыты вертикально. Эта конструкция поддерживала приподнятую над землей площадку, устроенную за валом из наката бревен. Данная площадка была у́же, чем вышеописанное аналогичное сооружение последующего времени. Судя по расстоянию от обгорелых бревен до вершины вала, ее ширина не превышала 1 м. Это были такие устройства, которые в древней Руси назывались «заборолами».

Севернее вертикального ряда обгорелых бревен, в квадрате 348, было обнаружено скопление камней неправильно округленной формы, размерами 0,9×0,8 м. Однако залегание их сравнительно неглубоко от уровня современной дневной поверхности (на 0,9 м, а самых глубоких — на 1,45 м) говорит скорее за то, что это скопление, как и предыдущее, следует связывать с вышеописанным этапом укрепления валов городища. При проходке на глубину 1,25-1,50 м был найден первый обломок края зарубинецкой миски среди обломков посуды эпохи переселения народов (рис. 15, 1, 3). Кроме того, на глубине 1,60 м была найдена кость свиньи — единственная определимая находка этого рода, сделанная при разрезе вала. Дальнейшее углубление до 2,00-2,30 м дало ту же пропорцию в соотношении разновременной керамики (рис. 15, 5).

Особенно много было находок в квадрате 349 на глубине 1,80-2,20 м, среди них выразительный край горшка с отогнутым венчиком, украшенным пальцевыми вдавлениями, и обломок лощеной миски, в то же время здесь обнаружен край баночного горшка середины I тысячелетия н. э. и другие сравнительно многочисленные фрагменты керамики того же времени. С такой картиной мы уже встречались на городище, и объяснение ее следует искать в том, что для устройства валов использовалась земля с площадки городища, содержащая культурные остатки зарубинецкого времени. Как и в верхнем ярусе, все находки керамики концентрировались с северо-восточной стороны от вершины вала.

Следующий план фиксирует устройство основания вала на глубине 2,80-3,20 м (рис. 13, 3). След насыпи вала представлял собой широкую полосу слоистого песка золисто-серого цвета. На ней, в квадрате 347, на глубине 2,75-2,90 м выступило пятно более темного цвета, с углистыми включениями. Оно имело овальную форму и было ориентировано с северо-запада на юго-восток. После проходки до глубины 3,00-3,20 м под погребенной почвой на материке прослежены на месте пятна и вокруг него следы ямок от жердей небольшого диаметра — 0,06-0,07 м. На этой же глубине с северо-восточной стороны вала была выявлена неглубокая канавка (глубиной около 0,30 м, шириной 0,20-0,24 м). Канавка шла вдоль насыпи вала и ее направление почти совпадало с границей основания насыпи вала (рис. 14, 3). Беспорядочно расположенные следы неглубоко зарытых столбиков, а также мелкая канава не могут трактоваться как остатки древних фортификационных устройств, скажем, в период, предшествующий сооружению вала. Как нам представляется, остатками таких укреплений скорее могут быть столбики, ямки от которых глубиной 0,10-0,20 м прослежены на древнем материке, еще далее на северо-восток от вершины вала, в квадратах 348, 349. Эти столбики могли поддерживать плетень, огораживающий мысовую площадку в период сооружения валов, насыпка которых требовала многомесячных усилий. Неглубокая канавка, прокопанная вдоль такого временного забора, означала границу насыпи будущего вала. Маленькие ямки на месте насыпи являются остатками кольев, забитых в основание вала и, вероятнее всего, поддерживавших невысокий плетень из лозы. В настоящее время так укрепляют склоны. В данном случае подобное устройство было вполне оправдано и предназначалось для того, чтобы укрепить основание вала и не дать расползтись свеженасыпанному песку.

Последние два штыка разреза вала пройдены по материку до коричневатого твердого слежавшегося песка. Разрез вала 1 закончен на глубине 3,50 м. На большой глубине было сделано мало находок. На глубине 2,30 м от вершины вала было найдено 10 мелких обломков лепной керамики, среди которых имелся венчик сосуда зарубинецкого типа, украшенный по краю насечками. Последние черепки, к сожалению, совершенно невыразительные, встречаются на глубине 2,90 м.

В заключение мы переходим к описанию разреза вала и увязке его с вышеописанными планами.

Начальный этап создания вала нами только что описан. Несколько расплывчатая песчаная насыпь древнейшего вала обозначена на разрезе цифрой I (рис. 12, 2). Вал был невысок, достигал от уровня материка 0,90-1,00 м. Он покрывал слой погребенной почвы и покрывавший его сверху выброс из рва, который, видимо, тоже не был глубок. Не исключено, что именно этот вал относится к зарубинецкому этапу развития городища. Однако вполне уверенно об этом говорить не приходится из-за отсутствия типичного керамического материала в основании вала (напомним описание плана на глубине 2,80-3,20). К этому же периоду относится смытый с насыпи вала слоистый песок в заполнении рва. Вероятно, на вершине вала был легкий забор. Об этом говорят небольшие углистые прослойки на обоих склонах вала. Таким образом, слой пожарища небольшой мощности отделяет наиболее ранний период строительства и укрепления вала от более позднего.

Через какой-то промежуток времени после пожара вал был сделан более высоким. Песчаная подсыпка на его вершине составила около 0,40 м. На вершине было устроено укрепление из бревен, положенных вдоль насыпи вала, зафиксированное на плане на глубине 1,70-2,20 м. На разрезе видно, как основание насыпи вала прорезает яма, служившая для установления одного из ряда вертикально поставленных столбов «заборол». На описываемой глубине встречена керамика, типичная для середины I тысячелетия н. э., и отдельные черепки зарубинецкого времени. Последнее обстоятельство объясняется тем, что для подсыпки вала была взята земля из древнего культурного слоя. Постепенно уровень вала повысился за счет зольных подсыпок, которые обозначены на разрезе цифрой III, еще на 0,20-0,30 м. Отложения этого типа смывало с вершины и склонов вала также и в ров. Таким образом, период, обозначенный цифрами II и III, представляет единое целое, только цифра II показывает единовременную подсыпку насыпи вала, а цифра III — слои, образовавшиеся в результате постепенного повышения его уровня. Интенсивный слой пожарища отделяет период, обозначенный цифрой IV, который также относится к эпохе переселения народов. После пожара вал был подсыпан еще и достиг предельной высоты — около 2,55-2,60 м, считая от уровня материка. На вершине вала на глубине 0,45-1,10 м отмечены следы завалившегося деревянного частокола и опять-таки что-то вроде «заборол» с северо-восточной стороны. От них остались вертикальные столбы в квадрате 249. Крутизна вала способствовала размыву его склонов, чем и объясняется появление слоя переотложенного песка во рву. Как уже было отмечено, в верхних пластах при разрезе вала была встречена керамика, относящаяся только к середине I тысячелетия н. э. Пожар уничтожил деревянные укрепления вала. Поскольку после этого жизнь на городище не возобновлялась и, следовательно, не появилось новой подсыпки, консервирующей слой пожарища, то дождевой водой и ветром он был почти уничтожен. Лучше он сохранился на северо-восточном склоне вала, где уцелело больше остатков деревянных конструкций последнего периода существования городища. Постепенно делювиальные отложения придали валу современные контуры.

Вал 2. Меньший наружный вал городища был на 2,4 м ниже вышеописанного и его вершину отделяло от вершины вала I расстояние 16 м. После снятия дернового слоя на глубине — второго штыка на вершине вала появились остатки обгоревших деревянных конструкций (см. рис. 12, 3, 4). Зачистка, произведенная на всей площади раскопа на глубине 0,50 м от вершины вала, показала границы обоих рвов и насыпи вала 2. На насыпи обнаружены лежавшие вдоль вала остатки обгорелых нетолстых бревен тына и развал камней, диаметр которых не превышал 0,10 м. Эти находки связаны с углистым слоем, интенсивность которого усиливалась по направлению ко рву вала 1. На вершине вала 2 и на его внутреннем склоне прослежены ямы. Одна из ям на вершине имела овальную форму и конически сужалась. На расстоянии 1,40 м к северо-западу от нее прослежена в разрезе почти на той же линии другая яма. Обе ямы, судя по небольшим размерам — 0,54×0,36 и 0,47 м, — являлись столбовыми. Третья яма неясного назначения на северо-восточном склоне имела большие размеры — 1,70×1,06 м. Форма ее овальная, ориентировка с северо-востока на юго-запад. Сужаясь книзу, она имела плоское дно и глубину от уровня зачистки 0,72 м. Яма содержала зольно-углистое заполнение. В ней найден один невыразительный обломок стенки лепного сосуда. Может быть, в эту яму был вкопан подпорный столб, укреплявший тын с внутренней стороны. С юго-западной наружной стороны вала прослежена желтая песчаная подсыпка вала. Из-за этой подсыпки ямы для тына оказались помещенными несколько северо-восточнее его вершины, что, вероятно, произошло после оползания песка. При углублении в большом рве также обнаружены следы завалившихся сгоревших бревен тына. От вершины вала 2 глубина этого рва равна 2,27 м, глубина малого внешнего рва — 2,03 м, измеряя после выборки рвов (рис. 14, 4).

Судя по полученному разрезу, создавание вала можно разбить на два периода.

Первый — когда был выкопан ров и из песка, взятого из рва, насыпан вал (см. на разрезе: слоеный желтый песок — основа насыпи вала 2). Далее производилась постепенная подсыпка вала, для чего, видимо, сбрасывали на него золу из очагов (зольная подсыпка насыпи вала 2). Подсыпку перекрывает слой пожарища (углистый слой и прожженный песок — следы пожара). Этим пожаром были уничтожены деревянные укрепления. Кроме углистых остатков, от них остался след ямы в разрезе вала. До пожара вал понемногу размывался, затягивая ров супесчано-зольными отложениями, смываемыми с вершины и склонов вала (зольно-супесчаное заполнение рвов). Рвы еще более обмелели после пожара, когда в них насыпались обломки горящих деревянных конструкций, впоследствии затянутых песком.

Второй период — когда после пожара была сделана попытка восстановить вал 2. Для этого с напольной стороны и сверху вала было насыпано много желтоватого песка (светло-желтая песчаная подсыпка вала 2 — после пожара). Возможно, что на вершине вала тогда же был восстановлен тын, но следы его не сохранились.

Оба периода сооружения вала должны быть отнесены к середине I тысячелетия н. э. Ни одного обломка зарубинецкой посуды в насыпи вала не найдено. В основании вала встречены два обломка посуды, относящихся к эпохе переселения народов.

Таким образом, очевидно, что в зарубинецкое время второго вала не было. Синхронизация обоих периодов строительства вала 2 с периодами созидания вала 1 не представляет трудностей. Первый строительный период вала 1 относится ко времени, когда вала 2 не существовало. Второй и третий периоды создания вала 1 совпадают с первым периодом существования вала 2 и относятся к середине I тысячелетия н. э. Тут и там делались подсыпки к основной насыпи вала и происходило постепенное их повышение за счет, видимо, золы из очагов и других культурных отложений. В обоих случаях такие отложения покрыты слоем пожарища. Последний период существования вала 1 соответствует периоду, когда была произведена подсыпка вала 2 с напольной стороны.

Некоторые дополнительные данные об укреплениях городища дала пробная шурфовка уступов с северной стороны городища. Шурф в северо-западном углу не дал находок, но в шурфе у северо-восточного угла был прослежен след песчанистого невысокого вала (рис. 5). Возможно, что на уязвимом углу на уступе было сооружено небольшое укрепление, вынесенное за пределы основных оборонительных сооружений крепости.

На вопрос, кем и в какое время были уничтожены последние укрепления валов городища, в известной мере помогают ответить раскопки за валами городища.

В первый же сезон работ в Колочине в 1955 г. было обращено внимание на находки древней керамики вне пределов городища. Тогда в надежде обнаружить могильник или посад западнее городища было заложено шесть шурфов[198]. Все они были вырыты вдоль кромки берега, в 80-180 м от городища (рис. 3). Размеры шурфов — 2,00×1,00 м, глубина — от 0,30 до 0,70 м. При помощи шурфов было установлено существование на этой площади слабо насыщенного культурного слоя. Находки были сделаны только в шурфах 2–5, ближайших к городищу: в каждом из них на глубине одного-двух штыков обнаружено от 6 до 15 обломков керамики. Глубже, начиная с 0,30-0,40 м, шел чистый материковый песок.

В 1956 г. был заложен шурф восточнее городища, на краю оврага, на вспаханном поле. Там было замечено потемнение почвы и собраны обломки керамики середины I тысячелетия н. э. Шурфом размерами 4,0×2,0 м была выявлена большая округлая западина в материке, содержащая темное углистое заполнение. При углублении до 0,40 м с площади шурфа были получены обломки керамики такого же типа, как и собранные на поверхности. При неоднократном осмотре полей восточнее городища были найдены обломки лепной керамики, которых здесь гораздо меньше, чем западнее городища.

Работы к западу от городища удалось продолжить только в 1958 г. На пашне было заложено девять траншей размерами 1×10 м. Расположены они в шахматном порядке, пять из них ориентированы с севера на юг, остальные — с запада на восток. Глубина траншей — 0,70-0,85 м. На этом уровне обнаружен материковый коричневатый слежавшийся песок, который подстилал желтый песок. Глубина траншей объясняется не тем, что здесь оказался культурный слой, более мощный, чем в вышеописанных шурфах, но тем, что при осмотре полей здесь не раз были находимы мелкие кальцинированные косточки. Предположение, что где-то поблизости могут быть погребения с кремацией, заставляло прокапывать траншеи до такого слоя материка, в котором уже никак было бы нельзя ожидать погребений. Скажем, забегая вперед, что поиски могильника на этом участке закончились неуспехом. Тем не менее, судя по находкам отдельных кальцинированных косточек, он должен оказаться где-то поблизости, и продолжать его поиски целесообразно.

При помощи траншей удалось установить, что исследованная площадь в I тысячелетии н. э. использовалась для хозяйственных целей. Например, в траншеях 1 и 6 были открыты ямы. Одна яма в траншее 1 имела диаметр около 1,10 м и конически сужалась книзу, к плоскому дну (глубина ямы 0,80 м). В яме было углистое черное заполнение и в нем залегали мелкие фрагменты керамики, кальцинированная косточка и большие обломки челюсти медведя. Другая яма, диаметром почти 2,00 м, резко сужалась книзу и имела округлое дно (глубина ямы 0,45 м). Неподалеку от нее найдено скопление, состоявшее из трех обломков зарубинецких черепков, среди которых оказался крупный фрагмент венчика, украшенный вдавлениями пальца по краю.

Яма в траншее 6 имела овальную форму и размеры 1,30×0,76 м. Она была ориентирована широтно. В ней найдены большие куски рога оленя и 33 обломка лепной керамики.

В других траншеях, как, например, траншее 2, было найдено 20 обломков керамики середины I тысячелетия н. э. В траншее 7 было найдено 20 обломков керамики зарубинецкого типа и середины I тысячелетия н. э. Таким образом, было установлено, что на исследуемой площади, как и на городище, встречается керамика двух периодов.

Кроме того, в траншее 3 вместе с обломками керамики середины I тысячелетия н. э. встречен обломок глиняного пряслица. Другое, неполоманное округло-уплощенное пряслице было найдено в траншее 4. В самой западной траншее 5 находок не сделано, как в ранее заложенных там же шурфах 6 и 7.

Еще одна попытка выяснить, как использовалась площадь западнее городища, была предпринята в 1959 г. На этот раз на небольшом расстоянии один от другого здесь были заложены три раскопа и была продолжена на восток и на запад траншея 6 (по 30 м в каждую сторону). Таким образом, эта траншея длиной в 70 м по сути дела пересекала всю площадку западнее городища, где на поверхности встречаются культурные остатки.

Раскопы имели размеры: два — 6,0×6,0 м, один — 6,0×4,0 м и были ориентированы по странам света. Во всех раскопах находки сделаны на первом-втором штыках. Тем не менее, исходя из ранее высказанных соображений, глубина раскопов была доведена до 0,75-0,80 м. В раскопах I и II прослежены следы ям. В раскопе I яма была в юго-западном углу. След ее в виде потемнения почвы прослеживался на поверхности, на пашне. Здесь же была найдена древняя сердоликовая бусина округло-уплощенной формы. Яма в раскопе I имела удлиненно-овальную форму и была ориентирована меридионально. Ее размеры — 1,85×0,90 м, глубина 0,42 м. Она имела почти отвесные стенки и почти плоское дно. В яме были камни и два обломка лепной керамики. В раскопе II имелись следы двух столбовых ямок небольшого диаметра, глубиной 0,24 и 0,53 м и яма больших размеров неправильно-округлой формы, уходившая под стенку раскопа в юго-западном его углу. В раскопе III, заложенном на месте находки на пашне нескольких кальцинированных косточек, следов ям или каких-либо иных сооружений не оказалось. Во всех раскопах число обломков керамики колебалось на пахотном слое от 19 до 37, а на глубине 0,20-0,40 м — от 14 до 45. В раскопах лощеных черепков не встречено. Один фрагмент был украшен наколам и гребенки.

Наиболее интересные результаты в 1959 г. принесли раскопки прирезов к траншее 6. В них обнаружено несколько столбовых ям, две округлые сужающиеся книзу ямы хозяйственного назначения и прослежено большое пятно. Одна из хозяйственных ям имела уступ с восточной стороны. Ее диаметр 1,22 м и глубина 0,46 м. В ней оказалось много камней без следов обработки. Из девяти обломков керамики, найденных в ее заполнении, один принадлежал краю зарубинецкого сосуда. Кроме того, в ней имелись кости животных и угольки сосны. Меньшая хозяйственная яма — круглая, диаметром 0,80 м и глубиной 0,46 м. В ней было только три обломка глиняной посуды. Самым интересным оказалось в траншее пятно больших размеров, являвшееся следом углубленного в землю жилища 1 (землянка 1).

Пятно, являвшееся следом жилища, прослежено на глубине 0,30 м от современной дневной поверхности, а уровень пола был ниже уровня зачистки на 0,35 м (рис. 16). Жилище почти квадратное, размеры его 3,85×3,82 м. По углам, а также с севера и юга посередине длины стен располагались ямы от столбов округлой формы, глубиной до 0,26 м. Наиболее крупная и глубокая яма с уступом у дна, ниже которого она сужалась, — помещена была в центре жилища. Вокруг столба в западине найдено много угольков и золы. В то же время ясно, что разводить огонь здесь было невозможно, не рискуя поджечь центральный несущий крышу столб. Этот столб позволяет предполагать наличие шатровой крыши у постройки. Возможно, что в вершине крыши было проделано отверстие, куда вытягивало дым от костра, который разводили где-то по близости от центрального столба, сгребая жар к центру жилища. Пол был довольно ровный, песчаный. Стены углубленной в землю части жилища полого расширялись от дна кверху. Ямы от столбов с юга, запада и востока от жилища, вероятно, также связаны с устройством жилища. Постройка была покинута, и из нее взято все, представляющее ценность. В заполнении найдено несколько обломков посуды, кусок шлака и неопределимая кость животного. Керамика показывает, что жилище было построено и использовалось в середине I тысячелетия н. э. (рис. 17, 5, 6).

Другая важная находка западнее городища была открыта в 1960 г. при помощи траншеи 10. Эта траншея проложена параллельно вышеописанной, в 20 м севернее ее, и пересекает накрест траншею 3. В западной части траншеи 6 были прослежены две столбовые ямки и обнаружена яма округло-прямоугольной формы, ориентированная с северо-востока на юго-запад. У каждой стенки она имела уступ. Приблизительные ее размеры (часть ямы уходит под стенки) 1,50×1,80 м, глубина 0,45 м. В яме ничего не найдено.

Восточнее этой ямы, во втором десятиметровом участке траншеи 10, оказалось большое углистое пятно. Следует заметить, что при проходке на этом участке траншеи были встречены характерные обломки керамики, украшенной по венчику отпечатками палочки, обмотанной шнурком (рис. 15, 7). Пятно являлось следом жилища 2 (землянка 2). Оно имело почти квадратную форму и размеры 4,85×4,15 м и было прослежено на глубине 0,40 м от современной дневной поверхности (рис. 18, 1). Пол постройки оказался еще на 0,35 м ниже уровня зачистки. Стены землянки были обложены деревом. Обугленные плахи вдоль стен прослежены со всех сторон жилища. Они образуют квадратной формы сруб размерами 4,40×3,60 м, т. е. несколько меньше, чем вырытая для впуска этого сруба яма (рис. 18, 2; 19). Однако пологие края углубленной в землю части жилища, столбовые ямы по углам и вдоль стен, где были зарыты бревна, удерживавшие облицовку, показывают, что плахи отошли от стен только во время пожара. Остатки деревянной обкладки стен, вплотную прилежащие к северной границе жилища, подтверждают это достаточно убедительно. Большие ямы по углам были выкопаны для столбов, поддерживавших кровлю, имевшую, по-видимому, два ската. Их глубина колебалась от 0,10 до 0,20 м. Возможно, два обгоревших бревна, лежавших посередине жилища в широтном направлении, были остатками матицы, рухнувшей на пол во время пожара. Твердый песчаный пол жилища сохранил следы маленьких ямок, связанных с внутренним убранством помещения. Особенно много таких ямок от мебели в северо-восточном и юго-западном углах. Пол жилища довольно ровный (рис. 18, 3). Небольшое повышение он имел только перед входом, который помещался с южной стороны. Место входа означала ступенька-выступ. По бокам от него прослежены две ямки, в которых стояли столбы для укрепления двери. Две большие ямы в полу жилища, посередине восточной стенки и в юго-западном углу, вероятно, служили для хранения продуктов. Они имели диаметр 0,44 и 0,40 м и глубину 0,50 и 0,40 м. Форма их цилиндрическая, дно плоское. В одной из ям оказалась горсть мелких косточек, побывавших в огне.

Почти напротив входа, в северо-западном углу, находилась печь-каменка подковообразной формы. Она имела размеры 1,00×0,90 м и устьем была обращена на юго-восток (рис. 18, 4). Сложена печь из камней диаметром от 0,10-0,07 до 0,25-0,22 м. У северо-восточного края устья печи лежал большой камень-валун размерами 0,41×0,25 м, который как бы замыкал печь. Под печи — прожженный песок, который был усеян угольками. В заполнении жилища найдены обломок лезвия железного ножа, стеклянная голубая глазчатая бусина, обломки керамики (рис. 15, 4, 6; 20, 6). В особенности важны для датировки собирающиеся и образующие почти полный профиль сосуда обломки, найденные среди камней (рис. 20, 7).

Указанные находки показывают, что жилище 2 (землянка 2) является наиболее поздним из всех сооружений, обнаруженных при раскопках у дер. Колочин.

Завершающим этапом работ западнее городища следует считать траншею 11, заложенную за пределами исследовавшейся площади, где были найдены оба жилища. Первоначально на запад от вышеописанного участка, за глубоким разветвляющимся оврагом, на пахотном поле были собраны обломки древней лепной керамики. Позже, к 1960 г., там заложили пробную траншею, имевшую форму буквы «Т», общей площадью 15 кв. м (рис. 3). В заполнении траншеи до глубины 0,20 м встречались обломки как древней (6), так и современной посуды (2). Глубже, до 0,40 м, встречалась только лепная керамика, причем среди обломков оказался край зарубинецкого горшка (рис. 15, 2) и обломок стенки сосуда, покрытого лощением. В восточном конце траншеи был прослежен след глубокой ямы, ориентированной с севера на юг и уходящей концами под стенки траншеи метровой ширины. Яма сужалась книзу и имела глубину 1,53 м. В ней был прожженный песок, куски обгорелого дерева и отдельные мелкие угольки. Эта траншея показывает, что площадь западнее городища, немного отступя от него, использовалась в древности. Однако, данных, что здесь был могильник, получить не удалось.

Поскольку основные находки были сделаны при раскопках площадки городища, то их описание и ляжет в основу настоящего раздела. Как дополнение привлечены материалы, полученные при разрезах валов и раскопках западнее городища.

Соответственно всем сооружениям на городище подавляющее большинство находок было сосредоточено по краям площадки (рис. 21), причем это касается не только индивидуальных находок, но наиболее массового материала, найденного на городище, — глиняной посуды. Местами имелись большие скопления керамики. Таких скоплений особенно много обнаружено на северном и юго-западном краях городища. Обычное местонахождение таких скоплений — вершина и склоны валов. По-видимому, во многих сосудах хранились запасы пищи и питья, предназначенные на случай осады. Вероятно, часть их принесли в укрепление, заслышав о приближении неприятеля. В трех случаях в заполнении раздавленных сосудов сохранялись остатки обгорелого проса и чечевицы[199]. Местонахождение сосудов вблизи валов помогает понять предполагаемое устройство оборонительных сооружении, обрамлявших городище. Так, мы уже пытались воссоздать картину городища середины I тысячелетия н. э. с частоколами и заборами на валах и с мостками-заборолами за ними, приподнятыми над землей. Судя по расположению большей части найденной керамики, пространство под заборолами и было использовано в качестве своего рода кладовых, возможно, использовавшихся временно населением в качестве жилищ в периоды осад. Обнаруженные деревянные конструкции раздавили большинство горшков, черепки которых находились под углистым слоем (след пожарища). Отсутствие специальных огромных сосудов-хранилищ, какие хорошо известны в других культурах, например, в античном мире, легко объясняется отсталостью технологии производства посуды. Вся без исключения керамика из Колочина вылеплена от руки. Керамика зарубинецкого типа содержит примесь шамота. В керамике середины I тысячелетия н. э. эта примесь совершенно отсутствует, но всегда в тесто намешана дресва. Обжиг и тех и других сосудов был неравномерным. Посуда из Колочина эпохи переселения народов обычно имеет желтовато-сероватый цвет. В изломе же такие черепки не прожжены и имеют черный или коричневый цвет. Это говорит об отсутствии здесь хороших гончарных горнов, где можно было бы достигать при обжиге высоких температур.

Зарубинецкая керамика Колочина представлена в основном горшками и мисками. Первые имеют плохо сглаженную поверхность, отогнутый край, обычно украшенный пальцевыми вдавлениями или насечками (рис. 22, 4, 5). Найденный в квадрате 15 на глубине 0,65 м большой горшок с краем в виде раструба, сделанный из красноватой глины, очень напоминает милоградские формы посуды и, возможно, имел закругленное дно (рис. 20, 8). В скоплении керамики в квадрате 167 на глубине 0,48 м обнаружен край горшка с характерной орнаментацией милоградского типа с ногтевыми вдавлениями по плечикам. Обломки круглой крышки с мелкими сквозными отверстиями, видимо, относятся к зарубинецкому времени (рис. 22, 1). Зарубинецкие миски желтоватого и коричневато-черного цвета покрыты лощением. Край их почти прямой или выделенный отгибом (рис. 22, 2, 3). Миски имеют угловатый перегиб тулова и слегка выделенное плоское дно (рис. 22, 6, 7). Только два полных профиля мисок получено было при раскопках городища. Горшка же целого не было ни одного. В общем по численности фрагментов группа зарубинецкой посуды много уступает хронологически более поздней сменяющей ее керамике.

Глиняная посуда середины I тысячелетия н. э. поражает стабильностью форм. Масса обломков и целых сосудов относится только к двум типам горшков.

Сосуды первого типа — баночные почти непрофилированные горшки удлиненных пропорций (рис. 17; 23, 2, 3, 5, 6). Обычные их размеры: диаметр края 10–15 см, высота 12–18 см. В то же время встречаются миниатюрные горшочки с диаметром края 8 см, которые могли служить кубками, и горшки больших размеров с диаметром края 25–28 см, служившие для хранения запасов (рис. 15, 3, 5). Кроме размеров, горшки этой группы отличаются только степенью отгиба венчика. Обычно у края сосуд имеет слабый изгиб (рис. 17, 2, 7), но есть горшки, совершенно лишенные его (рис. 17, 1). Нет ни одного горшка с резким перегибом плечиков, который характерен, например, для сосудов роменско-боршевского типа. Тулово сосуда всегда наиболее широкое в средней части. Дно узкое, почти цилиндрическое. Поддон иногда выделен (рис. 17, 2; 23, 5, 6). Поверхность сосудов часто хранит следы заглаживания пальцами. Орнаментация на сосудах отсутствует. Одно из донышек сосудов этого типа имело два просверленных отверстия (рис. 20, 4)[200].

Вышеописанная группа керамики является наиболее многочисленной. Аналогии этим горшкам следует искать в памятниках типа Корчак, открытых С.С. Гамченко[201]. На эту керамику обратил внимание А.А. Спицын. Сделанные им схематические зарисовки находок из Банцеровщины и на Киевщине представляют явный интерес[202]. Количество найденных памятников с такой керамикой очень увеличилось в последние годы в связи с раскопками в Луке-Райковецкой[203], на Волыни[204] и других местах.

Много параллелей есть на северных памятниках[205].

Сосуды второго типа — горшки с нерезким перегибом тулова в средней части, обозначенным невысоким оттянутым валиком. Верхняя половина сосуда имеет прямой край и плечики. От края к валику сосуд или немного расширяется, или сужается. После валика книзу сосуд сужается резко (рис. 20, 2, 5; 23, 1, 4). Таким образом, эти сосуды часто имеют удлиненно-биконическую форму.

В настоящее время трудно сказать, какие размеры для этих горшков следует признать типичными. Очевидно только, что совсем маленьких сосудов такого типа не изготовляли. Однако крупные толстостенные сосуды подобного профиля встречались нередко. Их диаметр достигал 35 см. Среди них есть несколько фрагментов, примитивно украшенных налепным горизонтальным валиком, идущим несколько ниже края венчика и покрытым косыми насечками (рис. 20, 1, 3).

По тесту, содержащему примесь дресвы, по желтовато-серому цвету и особенностям техники изготовления такие сосуды ничем не отличаются от горшков первого типа. Пока ближайшей аналогией сосудам этого типа служит горшок-урна из Н. Быхова[206]. Чрезвычайно интересным является факт находки подобных сосудов на селище у с. Корчак, что еще более сближает Колочин с этим кругом памятников[207]. По-видимому, именно этого типа сосуд из Артюховки был зарисован А.А. Спицыным[208].

Столовую посуду из глины в этот период не изготовляли. Два обломка конически сужающихся мисок (?), которые здесь встречены, залегали в основании культурного слоя, так что нет полной уверенности, что их можно относить к середине I тысячелетия н. э. Обломки сосудов, найденные при разрезе валов (рис. 15, 1, 3, 5) или в некоторых траншеях в ямах западнее городища, аналогичны находкам на его площадке. Это сходство является основанием для отнесения жилища 1 (землянка 1) к эпохе переселения народов (рис. 17, 5, 6).

Совершенно особняком стоит керамика из жилища 2 (землянка 2), найденного тоже западнее городища. Это сосуды с шероховатой или заглаженной бугристой поверхностью, с краем, выделенным отгибом и четко выраженными плечиками (рис. 20, 6). Один из горшков украшен наколами палочкой, образующими треугольные фигуры на его плечиках (рис. 20, 7). Эти сосуды найдены среди развала печи-каменки. В заполнении жилища был фрагмент сковороды (рис. 15, 4) и край горшка, украшенного по венчику отпечатками шнурка, намотанного на палочку (рис. 15, 6). Еще один подобный обломок был найден при выкапывании траншеи, в которой обнаружено жилище 2 (землянка 2) (рис. 15, 7). Помимо форм и орнаментации такие сосуды отличает примесь шамота в глине. Время существования керамики подобного рода несомненно более позднее, чем той, которая была найдена на городище[209].

По сравнению с остатками глиняной посуды число других находок очень невелико. Из глины, кроме сосудов, изготовлены пряслица. Они далеко не так многообразны по своим формам и богатству орнаментации, как пряслица и грузики милоградской поры. Нами уже было обращено внимание на то, что некоторые из пряслиц, найденных на городище Колочин I, следует отнести к зарубинецкой эпохе[210]. В последние годы, так же как и в первые два года работ, не найдено пряслиц, которые бы вполне уверенно можно было связывать со слоем середины I тысячелетия н. э. (рис. 24, 5–6; 25, 8–9). Все типы пряслиц вытянуто-биконических, приземисто-биконических и округло-биконических форм находят аналогии в пряслицах зарубинецкого слоя белорусских городищ, прежде всего, с Чаплинского городища[211]. Некоторые пряслица имели шероховатую, другие заглаженную поверхность. Залегали они, как правило, на глубине от 0,40 до 1,00 м, что также подтверждает их связь с зарубинецким слоем. Из десяти пряслиц, найденных на городище, только два залегали в верхних пластах. Одно из них, обнаруженное в квадрате 151 на глубине 0,10 м, имело округло-биконическую форму; другое, найденное в квадрате 210 на гл. 0,25 м, имело более резко выраженную биконическую форму и наколотый зигзаг в верхней части (рис. 24, 9). По форме эти пряслица не отличаются от пряслиц из нижних пластов. Орнамент по своему характеру и расположению в верхней части пряслица типичен для зарубинецкого времени[212]. Мы уже знаем, что на Колочинском городище землю для насыпи валов, где были найдены в верхних пластах вышеупомянутые два пряслица, брали из центральной части площадки, нарушая культурный слой зарубинецкого времени. Последнее обстоятельство делает окончательно невозможным судить о принадлежности даже этих двух пряслиц к середине I тысячелетия н. э., основываясь только на уровне их залегания.

Кусок глины округло-угловатой формы мог быть частью грузила того типа, который встречен на Чаплинском городище (рис. 25, 7)[213].

Совершенно аналогично обстоит дело с бусами и вещами, изготовленными из бронзы. Две глазчатые бусы — большая округло-уплощенная и удлиненно-округлая, сужающаяся к концам, а также бронзовая длинная пронизка, свернутая из бронзовой тонкой пластинки, находят аналогии в вещах скифо-сарматского и зарубинецкого круга (рис. 24, 1, 2, 4)[214]. Сердоликовая округло-уплощенная неровная бусина, найденная на поле западнее городища, характерна, по мнению В.Б. Деопик, для VIII в. н. э. и, следовательно, должна быть связана с тем периодом, когда было построено за валами городища жилище 2 (землянка 2) (рис. 24, 3).

Бронзовая трапециевидная пластинка, украшенная пунсонным орнаментом (квадрат 30, глубина 0,80 м), находит аналогии в вещах высоцкой культуры и должна быть отнесена к милоградскому времени (рис. 25, 6)[215]. Близкая по типу предыдущей бронзовая подвесочка имела меньшие размеры и почти прямоугольную форму (квадрат 139, глубина 0,65 м). Ее покрывали пунсонные наколи, как бы образующие букву «Г» (рис. 25, 11). Единственная костяная поделка в виде округлого в сечении стержня с закругленным сточенным концом — мало характерна, и время изготовления этой вещи остается неясным (рис. 26, 1).

Самой характерной и многочисленной является серия железных вещей, хотя и среди них есть изделия, время существования которых определить крайне затруднительно. К такого рода вещам следует отнести всяческие шильца, пробойники, долотца, кольцо из толстой проволочки с заходящими один за другой концами (рис. 25, 4, 5; 26, 2–6). Ножи, в небольшом числе найденные в Колочине, представлены двумя типами. Первый — ножи с горбатой спинкой, характерные для зарубинецкого времени (рис. 26, 7, 8). Такие ножи П.Н. Третьяков склонен относить в Чаплине даже к милоградскому времени[216]. Другой тип — ножи с прямой спинкой. Они представлены двумя экземплярами (рис. 26, 9, 10). Один — более крупный — найден на площадке городища (квадрат 303, глубина 0,50 м). Меньший поднят на пашне западнее валов городища. Их следует, скорее всего, относить к числу находок середины I тысячелетия н. э. Большой нож-кинжал вполне мог использоваться в качестве оружия. Несмотря на явные следы гибели городища в пламени, оружие представлено только двумя предметами. Наконечник копья, найденный в квадрате 4, на глубине 0,6 м, имел удлиненную тонкую втулку, переходящую в перо, имеющее в нижней части угловатые очертания и посередине довольно отчетливо выраженное ребро. Острие его, к сожалению, обломано и утрачено (рис. 25, 1). Ближайшие аналогии ему мы находим в группе копий памятников середины I тысячелетия н. э., опубликованных Х.А. Моора[217]. Второй наконечник — дротика или стрелы для арбалета, — найденный в квадрате 92 на глубине 0,18 м, имел длинную втулку, перекрученную винтом у перехода в острие, которое имело форму вытянутого треугольника с двумя оттянутыми вниз заостряющимися углами (рис. 26, 11). Такого рода наконечники, судя по датировке И. Вернера, появились с конца V в. н. э.[218] Однако на наших землях их распространение следует отнести к более позднему времени. Большинство аналогичных наконечников, как, например, из Рудни, Хотомеля и других мест, относится к VIII–IX вв. н. э.[219] Различные варианты таких наконечников встречаются также в еще более позднее время, в эпоху Киевской Руси[220]. По-видимому, наконечник из Колочина следует отнести ко времени последнего разгрома городища, т. е. к тому периоду, когда западнее валов городища возникло жилище 2 (землянка 2). Наконечник дротика или арбалетной стрелы, вероятно пущенной во время осады, застрял в земле почти посередине площадки городища. После разгрома и пожара городища его не обнаружили, хотя очевидно, что все оружие, употреблявшееся в сражении, было тщательно собрано.

Пешня — орудие рыболовства, — снабженная массивным железным наконечником, во время осады, по-видимому, также была использована в качестве оружия (рис. 25, 10). Наконечник имел круглую втулку и сужающееся округло-четырехгранное острие. Вещь эта была найдена у основания вала 1 в квадрате 58 на глубине 0,45 м в слое пожарища, содержавшем обломки керамики середины I тысячелетия н. э. Другим свидетельством занятия населения рыбной ловлей являются четыре больших крючка. Один из них найден в квадрате 1 на глубине 0,60; другой — в квадрате 3 на глубине 0,60 м и два — в квадрате 303 на глубине 0,35 м (рис. 25, 2–3; 26, 12, 13). Все эти крючки в сечении круглые, с петлей для прикрепления к снасти, образованной простым отгибом конца стержня. Два таких крючка найдено в скоплении керамики середины I тысячелетия н. э. Подобные рыболовные крючки известны по раскопкам северных городищ Древней Руси, Литвы и Прибалтики. Они появились в VI в. н. э. и продолжали существовать в более поздние времена[221].

Чрезвычайно важны находки, говорящие о занятии земледелием. Первой такой находкой был обломок пятки косы-горбуши, довольно массивной, с перпендикулярным выступом у основания и сохранившейся частью широкого лезвия (рис. 26, 14). Среди зарубинецких земледельческих орудий подобного типа кос не было[222]. Аналогии этой находке встречены среди более поздних древнерусских материалов[223].

Вторая находка земледельческих орудий — клад из четырех серпов, обнаруженный в квадрате 307 на глубине 0,55 м. Серпы лежали среди углей. Они были брошены в ямку, вырытую у самой поверхности, видимо, при поспешном бегстве. На это указывает положение серпов. Один из них лежал вертикально, другие плашмя, в беспорядке. Все серпы имели перпендикулярный выступ для прикрепления к рукояти. Они слабо изогнуты, причем изгиб сделан несколько более резким неподалеку от места прикрепления рукояти (рис. 27, 1, 3, 4).

Один из серпов имел у основания полукруглый горизонтальный выступ (рис. 27, 2). Эти серпы своим изгибом, особенностями прикрепления к рукояти в общем отличаются от зарубинецких находок с Чаплинского городища, хотя и имеют с ними много общего[224]. Однако больше черт сходства прослеживается с позднейшими древнерусскими формами кос-горбуш[225]. В то же время нам кажется, что их следует считать именно серпами, так как вышеописанный обломок косы-горбуши с Колочинского городища был гораздо массивнее и шире.

Приведенные материалы говорят о двух основных этапах развития городища. Первый — зарубинецкий, когда была начата насыпь вала 1 и было вырыто много ям на площадке созданного городища (рис. 5). Возможно, в этот период на площадке городища располагались легкие наземные жилища типа известного по раскопкам Чаплинского городища[226]. Единичные находки керамики и других вещей милоградской культуры не могут служить свидетельством создания укрепления в эпоху раннего железа (рис. 20, 8; 25, 6). Находки на Милоградском городище в одной углубленной в землю постройке зарубинецких культурных остатков, хорошо датированных фибулами, вместе с вещами милоградских форм объясняют подобное сочетание материалов на площадке Колочинского городища[227].

Весь комплекс находок на городище Колочин I позволяет сделать некоторые нижеизложенные выводы.

Зарубинецкий период в жизни городища не был продолжительным. Он закончился какой-то катастрофой, след которой хранят остатки пожарища в первой насыпи вала 1.

Второй период — основной, о чем говорит мощность культурных остатков, относящихся к середине I тысячелетия н. э., — также не был периодом затишья. В эти времена были усилены укрепления городища валом 2 с напольной стороны и насыпан вал вокруг площадки (рис. 5; 12, 1). На валах возвышались мощные деревянные конструкции (рис. 11). Для того чтобы из-за них выглянуть, надо было взойти на специальные деревянные мостки типа «заборол» Киевской Руси[228]. Из предосторожности оба входа на городище были расположены над крутыми обрывами берега, с западной и восточной сторон городища. До окончательного разгрома городища оно два раза подвергалось нападению. Его укрепления дважды горели, судя по углистым остаткам в разрезе вала 1. В период создания или возобновления мощных укреплений был сильно поврежден культурный слой зарубинецкого времени, так как землю для подсыпки валов брали с середины площадки городища. Видимо, именно потому средняя часть городища углублена и там почти нет культурного слоя (рис. 4, 1). Основные находки были сделаны по краям площадки (рис. 21). Масса сосудов, стоявших под навесами мостков, хранила запасы пищи и питья, предназначенные на случай осады. Иногда в раздавленных сосудах, найденных по краям городища в слое пожарища, сохранялись остатки обгорелого проса и чечевицы. Здесь же на краю городища в квадрате 307 был спрятан клад из четырех серпов, присыпанный землей с углистыми остатками.

Трудным остается вопрос об абсолютной датировке Колочина I. Основная часть немногочисленных вещевых находок определяется нами как зарубинецкая (глиняные пряслица, бусы, почти все бронзовые и некоторые железные изделия) (рис. 24, 1, 2, 4-10; 25, 8, 9, 11). Лишь характерный керамический комплекс и часть изделий из железа, как, например, обломок наконечника копья (рис. 25, 1), орудия рыбной ловли (рис. 25, 2, 3, 10; 26, 12, 13) и сельского хозяйства (рис. 27), — вот тот материал, по которому можно судить об основном периоде существования городища. Удивительно замкнутый образ жизни, который вело в это время население, занимавшееся примитивным земледелием и рыбной ловлей, не позволяет привлечь для сравнения хорошо датированные материалы южных и западноевропейских культур. Все изделия середины I тысячелетия н. э. изготовлены на месте и сопоставление инвентаря возможно только с предметами, принадлежащими той же культурной среде, которые, как известно, датированы подчас еще недостаточно точно. Во всяком случае, простые непрофилированные формы горшков первого типа и железный наконечник копья находят аналогии среди материалов середины I тысячелетия н. э. Железные серпы из клада по форме соответствуют серпам VII в. н. э.[229] Весь комплекс находок подтверждает существование городища в VI–VII вв. н. э.[230]

Окончательный и последний разгром городища произошел где-то в конце VII–VIII в. н. э. По-видимому, победителям принадлежал засевший в земле на площадке городища железный наконечник дротика-сулицы или арбалетной стрелы с плоским острием треугольной формы, с двумя шипами и перевитой у острия длинной втулкой (рис. 26, 11). На некоторое время осаждавшие городище завоеватели даже поселились западнее его, где было найдено жилище этого времени, обложенное деревом и отапливавшееся печью-каменкой (землянка 2), с характерным керамическим комплексом. Постройка возникла на месте древнего селища середины I тысячелетия н. э., следом которого являются многочисленные хозяйственные и столбовые ямы и слегка углубленная в землю жилая постройка (землянка 1). Кстати заметим, что территория западнее городища, где найдены оба вышеупомянутых жилища, использовалась в еще более раннее — зарубинецкое время. По-прежнему остаются загадкой находимые на пашне отдельные кальцинированные косточки, так как раскопами, траншеями и шурфами могильника зарубинецкого времени здесь обнаружить не удалось. Материалы зарубинецкой поры существенно отличаются от комплекса вещей середины I тысячелетия н. э. Как невозможно смешать металлический инвентарь и бусы, так прекрасно различается и керамика обоих периодов. Примесь шамота и дресвы и лощеная поверхность сосудов зарубинецкого времени, формы горшков с отогнутым украшенным пальцевыми вдавлениями или насечками венчиком, угловатые миски не находят никаких параллелей в керамике середины I тысячелетия н. э. (рис. 22, 1–7).

Посуда позднейшего времени, видимо принесенная чуждыми, разорившими городище племенами, также резко отличается своими особенностями от обоих типов горшков середины I тысячелетия н. э., изготовленных из грубой глины с примесью дресвы (рис. 15, 1, 3, 5; 17; 20, 1–5). В заполнении постройки 2 (землянка 2) и возле нее были найдены плечистые горшки и сковородки. Горшки украшены по венчику и по плечикам характерной роменско-боршевской гусеничной орнаментацией или треугольниками, наколотыми на плечиках горшка и восходящими к юхновской системе орнаментации (рис. 15, 4, 6, 7; 20, 6, 7). Примесь шамота в керамике из постройки 2 (землянка 2) совершенно чужда посуде населения, использовавшего колочинскую крепость-городище в середине I тысячелетия н. э.

Такое несходство в формах, орнаментации и тесте керамики зарубинецкого времени середины I тысячелетия н. э. и роменско-боршевской культуры заставляет усомниться в возможности считать эти памятники генетически между собою связанными. Нередко исследователями строятся типологические ряды, якобы отражающие плавное эволюционное развитие славянских племен и их культуры. От наиболее древних зарубинецких форм керамики и даже более древних раннежелезного времени они пытаются проследить переход к формам удлиненно-баночных, почти непрофилированных горшков середины I тысячелетия н. э. корчакского типа и затем с ними связывают сосуды роменско-боршевского типа, непосредственно предшествующие Киевской Руси. Правда, следует заметить, что более осторожные исследователи связывают определенно между собою только два-три звена из предполагаемой типологической цепи, например, памятники корчакского типа и роменско-боршевские или только культуру зарубинецких полей погребений и памятники норманского типа и т. п.[231] Раскопки на одном памятнике, имеющем остатки трех эпох в Колочине I, не отражают эволюционного пути развития, а говорят о сменах населения, сопряженных с насилием. В то же время не вызывает сомнений ограниченное число и обособленное положение памятников середины I тысячелетия н. э., в частности, в южной Белоруссии. Как уже было отмечено, несмотря на тщательные поиски и разведки Славянской экспедиции Института истории материальной культуры АН СССР в Верхнем Поднепровье, памятник в Колочине остается изолированным. Из числа опубликованных находок некоторые аналогии Колочину дают городище Тушемля на Смоленщине второго периода его существования, возможно продолжавшегося несколько дольше, чем на описываемом памятнике, и городище Банцеровщина в Минской области. Эти пункты, как и городище Колочин I, были сильно укрепленными центрами[232].

В этой связи уместно поставить вопрос о назначении подобных городищ. П.Н. Третьяков, обнаружив на близких Колочинскому городищу памятниках Смоленщины прокопанные в центре площади круги, пришел к выводу, что это были городища-святилища. Не исключая это предложение, мы все же не можем счесть его вполне удовлетворительным[233]. Трудно представить себе, чтобы население, видимо подвергавшееся постоянной военной угрозе и вынужденное возводить мощные оборонительные сооружения, строило эти городища, прежде всего, как храмы. Колочинское городище, например, не имеет следов каких-либо культовых построек. Так же как и Тушемлинское городище и подобные ему, оно было в основном крепостью. Конечно, в некоторых случаях на них могли быть установлены идолы, в воображении древнего населения способствующие неприступности городищ. Например, святилища типа Арконы были мощными крепостями-убежищами. Там под покровительством своих божеств скрывалось население в период опасности. Чем больше выстаивала крепость, освященная присутствием божества, тем больше возрастала святость этот места. Городища, возникнув из-за практических нужд, обусловленных опасностями, изобиловавшими в эпоху переселения народов, когда многие племена пришли в движение, со временем могли стать народной святыней.

Таким образом, раскопки городища Колочин I отражают этапы каких-то инфильтраций племен в чуждую им среду — во всяком случае в культурном отношении. Мы имеем в виду смену зарубинецкой культуры памятниками середины I тысячелетия н. э. и затем роменско-боршевский этап. Генетическая связь предшествующего населения с более поздним, сменившим его в результате нападения и разгрома, основываясь на несходстве керамики и жилищ побежденных и победителей, представляется более чем сомнительной. На юге, в Среднем Поднепровье, открытые селища типа Пеньковки (урочище Молочарня), близкие по времени Колочинскому городищу, содержат совершенно иную керамику[234]. Существенно отличается керамический комплекс с западноукраинских памятников того же времени[235]. Другие селища, у с. Корчака, раскопанного И.П. Русановой, или ранние слои поселения в Луке-Райковецкой, раскопанного В.К. Гончаровым, по ассортименту керамики более близки нашим находкам[236]. Совершенно явно недалеко время, когда памятники середины I тысячелетия н. э., представляющиеся в настоящее время исследователям в виде некоего культурного монолита, будут расчленены. Уже сейчас намечаются не только разные локальные варианты одной культуры, но и совершенно разные культурные группы. Подкурганные захоронения на Житомирщине и «поля погребений», обнаруженные на Смоленщине Е.А. Шмидтом, подкурганные роменско-боршевские могилы и грунтовой могильник в Волынцеве — все это не одно и то же[237].

Замкнуто жившее без торговли и культурного обмена население, оставившее Колочинское городище, совсем не соответствует облику славян-землепроходцев, которые, по сведениям Прокопия и Иордана, в VI в. воевали чуть ли не под стенами Константинополя. Вряд ли тот факт, что памятники типа Колочина I встречаются единицами, соответствует сведениям о бесчисленных племенах древних славян-антов, о которых говорят письменные источники. В то же время жилища и лепная керамика памятников Среднего Поднепровья типа ранних поселений Пеньковки во многом имеют сходство с землянками и рядом форм посуды некоторых черняховских памятников раннего облика, как, например, на поселениях в Ломоватом I и в прибрежной части в Лесках, а также поздних, подобных исследуемому в Журавке Ольшанской. В таком случае можно говорить о постепенном развитии, сложной и длительной эволюции культуры местного древнеславянского населения. С другой стороны, примитивные жилища и керамика колочинского типа, насчитывающая по сути дела всего две формы горшков, а также низкий уровень развития всей культуры памятников корчакского типа, не сохранившей никаких следов общения с античным миром, вряд ли могут быть сочтены за те явления, которые объяснят последующий расцвет славянской культуры в эпоху Киевской Руси.