Слепые жернова

Часть вторая
1

Сара сошла с трамвая на Маркет-плейс и направилась к парому. Ее походка стала легкой, потому что остались в прошлом распухшие лодыжки. Трое мужчин, поднимавшиеся ей навстречу, проводили ее взглядом, а один восторженно присвистнул и подмигнул.

Нахал! Она возмущенно повела плечами, хотя возмущения не испытала. Вот что такое новая одежда – все мужчины вокруг превращаются в нахалов.

Однако при покупке билета удовольствие, которое доставляли ей восхищенные мужские взгляды, прошло, сменившись стыдом, волнением и даже страхом. Прежде чем ступить на паром, она подумала: а если она не явилась? Не беда, сплавает в оба конца – и вернется. Но время назначено точно: два тридцать дня.

На пароме она обошла силовую будку и увидела на носу Филис. Та стояла, прижавшись спиной к ограждению. Сестры заулыбались и крепко взялись за руки.

– Я уже боялась, что ты не придешь. Ты получила мое письмо?

– Как бы я иначе тут оказалась?

– Ну и дура же я!

Они расхохотались. Филис осмотрела Сару с головы до ног и вынесла свой вердикт:

– Здорово выглядишь! Никогда тебя такой не видела. Сплошные обновки? – Она потеребила Сарин жакет.

– Да. – Сара застенчиво улыбнулась. – Два новых костюма. А как ты? У тебя неприятности?

– Неприятности? – Филис задрала подбородок. – Нет, все в полном порядке.

– Правда? – Сара помолчала. – А по твоему письму мне показалось…

– Просто мне захотелось с тобой повидаться. Сестры все-таки! И про мать узнать…

Филис отвернулась, облокотилась на ограждение и, глядя на забурлившую при отходе парома воду, добавила:

– Я бы с радостью проведала ее. Соседей я нисколько не боюсь. Что они со мной сделают? Мне на них наплевать. Но не хочется встречаться с ним, ты меня понимаешь?

Сара отлично ее понимала. Она тоже смотрела на бурлящую воду, только не дотрагивалась до грязного ограждения, чтобы не выпачкать новую одежду. Устав от вида волн, рассекаемых паромом, она сказала:

– Я по тебе соскучилась, Филис. Все время только о тебе и думаю. Хотела написать, но не знаю, куда… Как твои дела?

– Прекрасно! – Филис отвернулась от воды и, опираясь локтями на ограждение, продолжила: – Если честно, то гораздо лучше, чем я ожидала. Даже самой не верится… – Она указала движением ресниц на свой живот. – Хотя это, конечно, не сахар.

– Он с тобой ласков?

– Али? С ним у меня нет хлопот. Он у меня вот где! – Она показала кулачок. – Я с ним справляюсь. Конечно, он бывает грубоват… – Она состроила гримасу бывалой женщины. – Ты понимаешь, о чем я… – Видя, что Сара зарделась, она со смехом добавила: – Что ты, Сара, ведь ты тоже замужем… Кстати, если уж об этом зашла речь, как твои дела? Он хороший?

Саре очень хотелось ответить в самой превосходной степени, но она опасалась, что ее энтузиазм может неприятно задеть Филис. Впрочем, сестра выглядела вполне довольной жизнью. На всякий случай она ответила небрежно:

– Могло бы быть и хуже.

– У вас свой дом?

– Да, по соседству. Тот, о котором я тебе рассказывала. Кухня и спальня уже обставлены, теперь мы принялись за переднюю. Джон, брат Дэвида, мастерит для нас кое-что из мебели.

– Я думала, он корабельный плотник.

– Так и есть, но еще он столяр. Это его хобби. Он теперь на пособии, поэтому времени у него хоть отбавляй.

– На пособии?! Хетерингтон – и без работы? – Удивление Филис было неподдельным. – Вот не думала, что это может коснуться и их! Но все равно, как тебе у них живется?

– О, они чудесные! По крайней мере мужчины… – Сара состроила гримасу.

– Его мать все еще придирается к тебе?

– Знаешь, Филис… – Сара прикрыла ладонью рот и на секунду зажмурилась. – Наверное, мне никогда не забыть тот день, когда мы поженились, пришли и все ей выложили… Она – женщина спокойная, кажется, что она не способна выйти из себя. Ходячее благородство! Ты можешь себе представить… – Она наклонилась к сестре, как будто они опять делились секретами в общей кровати. – В тот раз мне показалось, что она вот-вот меня ударит! Честное слово! Никогда еще не видела такого разгневанного человека! Ты помнишь, как бесилась миссис Картвелл, как все ломала в доме и швыряла во двор? Вот и эта так же. Я не верила своим глазам. Я-то думала, что она несгибаемая, холодная, заносчивая, а она такое устроила!… По-моему, Дэвид тоже был поражен. Стоит себе и моргает. Он, конечно, предвидел, что она взовьется, но не настолько. У нас пропала всякая охота ехать в Ньюкасл. Она целые две недели со мной не разговаривала. Вряд ли и сейчас сменила бы гнев на милость, если бы Дэвид не перестал у нее бывать. Это ее образумило.

– Сейчас все уладилось?

– Внешне – да. Но знаешь, Филис, мне почему-то кажется, что она никогда меня не простит. Мне приходится проявлять осторожность. Когда Дэвид перестал у них появляться, к нам стали заглядывать Дэн, Джон, даже их отец; даже сейчас, когда все позади – повторяю, только внешне, – они не отказываются от этой привычки. Мне это нравится. – Она улыбнулась. – Это такая прелесть, когда они все соберутся! Дэн – молодец, из-за него мы смеемся до упаду. Но тут начался другой ужас – она нам стучит… Наш кухонный камин соприкасается с камином в их гостиной, вот она и услышала вчера вечером наш смех и давай стучать по решетке. Ох, и рассердился же мистер Хетерингтон! Никогда не видела его таким раздосадованным! Как-то вечером он спросил меня: «Сара, можно мне покурить?» Прямо так взял и спросил. Знаешь, где ему приходится курить?

– В туалете, наверное!

– Нет, там она не позволяет. В сарае во дворе! В доме она не разрешает. Поэтому Дэвид и Дэн вообще не курят. Джон курит – у себя дома. Когда мистер Хетерингтон задал мне свой вопрос, я ответила: «Конечно, зачем спрашивать?» А он и говорит: «Я не стану превращать это в привычку, так, разок-другой…» Я чуть не разревелась. Он хороший, теперь он нравится мне больше, чем сначала. Сперва этот его глазной тик действовал мне на нервы, но теперь я не обращаю на него внимания.

– Она и отец Али – два сапога пара. Он тоже пытался зажать меня в кулак. Но я сразу намекнула ему, докуда я готова поддаваться, а где начну сопротивляться. У него там пансион, вот он и возомнил, что приобрел в моем лице бесплатную рабочую силу. Ничего, я быстро ему показала, что он просчитался. Мерзкий субъект! Но у Али есть замысел… Знаешь, что мы надумали? Открыть магазин! Как бы я хотела, чтобы не было вот этого!… – Она похлопала себя по животу.

– Я совсем забыла про это! – спохватилась Сара. – Немудрено – ведь ничего не заметно! Как ты себя чувствуешь?

– Сейчас нормально. А сперва было паршиво.

– Так ты говоришь о магазине? Что за магазин? Вот было бы здорово!

– Не столько магазин, сколько кафетерий. Дело денежное, даже если ограничиться чаем и булочками. Надо же людям есть! Столько вокруг безработных с верфей, что страшно делается! Тут еще хуже, чем было у нас, а ведь и у нас был тихий ужас, видит Бог! Вот почему, – увлеченно продолжала она, – мне хочется иметь кафетерий. Еда – самое главное в жизни! Достаточно хоть раз увидеть это стадо голодных – и ты поймешь, как важно…

Паром уткнулся в причал Норт-Шилдс. Филис умолкла и в первый раз беспомощно покосилась на Сару.

– Что нам теперь делать? Тебе уже пора возвращаться?

– Нет, я свободна часов до пяти. Давай пройдемся, выпьем где-нибудь чаю.

– С удовольствием!

Не обращая внимания на декабрьский сумрак и неприглядность улиц, они принялись увлеченно болтать. Когда им попалось кафе, то, несмотря на то, что место показалось слишком шикарным, они робко прошли внутрь и, хихикая, принялись лакомиться крекерами и булочками, аккуратно поднимая элегантные чашечки. Их можно было принять за девчонок, впервые вырвавшихся на свободу.

Только когда паром снова был на полпути к Саут-Шилдс, они смолкли. Стоя плечом к плечу, они смотрели на приближающийся берег и слабый свет немногочисленных фонарей.

– Слушай, – сказала Филис, роясь в сумочке, – передай матери вот это на Рождество.

Она подала Саре две фунтовые банкноты.

– Так много?! – Сара всплеснула руками. – Разве ты можешь это себе позволить?

– Ничего, разберемся.

Можно было подумать, что это говорит женщина, умеющая выбивать из мужчин деньги, привыкшая обыскивать их карманы и требовать получку. Но к Филис все это не относилось. Саре она по-прежнему казалась девчонкой, маленькой куколкой, не знакомой с жизнью.

– Она будет тебе очень признательна, Филис.

– Не забудь ее предупредить, что это лично для нее. Я подохну, если он наложит на мои денежки свою грязную лапу. Знаешь, сколько Али выделяет мне в неделю на хозяйство и всякие мелочи, потому что едим мы обычно внизу, с постояльцами?

Сара покачала головой.

– Три фунта. Он сказал, что, когда у нас будет кафетерий, он удвоит сумму.

– Три фунта!

Сара не поверила своим ушам. Три фунта на мелочи! Весь недельный заработок Дэвида равнялся двум фунтам семнадцати шиллингам, и даже это казалось ей чудом.

– Да ты счастливица! – сказала она сестре.

В темноте Филис отвернулась от нее к ограждению и ответила чужим голосом:

– Да, я счастлива. И у меня все в порядке. Все в полном порядке! – Казалось, она убеждала в этом саму себя. – Одно невыносимо… – Она обернулась, схватила Сару за руку и хрипло продолжила: – Я чувствую себя животным, настоящей свиньей! Али так добр! Он гораздо лучше многих. Но… у меня внутри все переворачивается, когда мы с ним идет по Кинг-стрит или по рынку. В нашем квартале все нормально, там на нас не обращают внимания, потому что там есть белые девушки, кроме меня. Некоторые из них – уличные девки, но есть и порядочные. Одна родом из Хай-Джарроу. Словом, все в порядке. Но на Кинг-стрит мне хочется крикнуть всем тем, кто на меня таращится: «Пожалейте лучше самих себя!» Помнишь Ховардзов с Баксем-стрит, помнишь, какой разразился скандал несколько лет назад, когда их девчонка родила – то ли от своего братца, то ли от папаши, она и сама точно не знала? Так вот, мне всегда было очень ее жаль, я с ней заговаривала, когда встречала. Так можешь себе представить, что выкинула эта стерва? Мы недавно встретились с ней на рынке, я было обратилась к ней, а она не пожелала мне ответить, словно я – пустое место! Я чуть не огрела ее корзинкой. Ох, и взбесилась же я!

– Филис, Филис! Вполне возможно, тебе это показалось.

От сочувствия у Сары в глазах появились слезы.

– Перестань! Такое не кажется. Остальные тоже говорили мне, что через все это прошли. Только большинству никто не запрещает бывать у родных… О Сара! – Она крепко сжала сестре руки. – Как бы мне хотелось жить близко от тебя или рядом, чтобы я могла к тебе забегать…

Сара корчилась от душевной муки. Ей очень хотелось от всего сердца сказать сестре: «За чем же дело стало? Приходи, когда тебе захочется. Сама знаешь, с какой радостью тебя встретят». Если бы она говорила за одну себя, то в этом не было бы ни малейшей фальши. Лично она даже предложила бы ей привести с собой ее араба – у нее пока не получалось даже подумать о нем как о муже Филис. Однако приходилось учитывать также Дэвида. И даже не его – Дэвид всегда говорил, что каждый должен поступать так, как ему хочется. Скажем, ему захотелось на ней жениться – и он это сделал. Нет, помехой был не Дэвид, а его мать. Сара отлично понимала, какую обиду ей нанесла. В глубине души она чувствовала себя виноватой. Получалось, что она навязалась этой семье; миссис Хетерингтон только укрепляла это впечатление. Сейчас она дополнительно усугубит проблему, если пригласит сестру к себе в дом. Если бы мать Дэвида не жила в соседнем доме, Сара еще что-нибудь придумала бы, а так пригласить Филис к себе было все равно что пригласить ее в гостиную к Хетерингтонам. Нет, этого она не могла себе позволить, как бы ей ни хотелось. Она схватила Филис за руку и сказала:

– Поверь, мы обязательно будем видеться, это войдет у нас в привычку. В конце концов я возьму к себе мать. Что ты на это скажешь?

– Я была бы только «за». Знаешь, Сара, если захочешь, можешь сама меня навестить. У меня наверху две миленькие комнатки. Ты удивишься, чего у меня только нет! Только ни в коем случае не появляйся в пятницу! – Можно было подумать, что Сара уже согласилась. – У них пятница – все равно что наше воскресенье. Ты не поверишь, куда там твоим католикам с их религиозностью! Они в подметки не годятся народу Али! Его отец – крупная шишка в ихней церкви не церкви… Они же мусульмане. Весь день молятся, просто глазам своим не веришь, и в то же время этот старый черт, папаша Али, обирает своих соплеменников до нитки. – Она пихнула Сару локтем. – Смешно, да? До нитки! Меня они тоже хотят превратить в мусульманку.

Сара была в ужасе.

– Но ты не согласишься?!

– Не соглашусь. Разницы, конечно, никакой: я никогда не была так предана нашей Церкви, как ты, это прошло мимо меня. Обещают тебе адское пламя, если пропустишь воскресную мессу!… Кого они хотят обдурить? Знаешь, Сара, от другого народа чего только не наберешься! Но все равно, чтобы стать мусульманкой, мне придется еще многое узнать…

Теперь она хохотала и щипала сестру за руку. Смех становился все громче, поэтому Саре пришлось сказать ей:

– Успокойся, Филис, того и гляди, переполошишь весь паром!

Она уже готова была отвесить младшей сестре пощечину, лишь бы прекратился этот смех, в котором не было ни капли веселья, а только боязнь разреветься.

Когда паром уткнулся в причал, Сара подхватила Филис под руку, сошла вместе с ней по сходням и потащила через рынок.

Когда часы пробили пять, Сара воскликнула:

– Скоро вернется Дэвид! Он будет беспокоиться, куда я запропастилась. Чай не готов…

– Ты не сказала ему, что встречаешься со мной?

– Сказала, сказала… – Сара попыталась придать своей лжи убедительность. – Но ты сама знаешь, какое это священнодействие – чай. Вот и трамвай. Я поеду, Филис.

В вечерних сумерках они грустно посмотрели друг на друга, крепко обнялись и разошлись, не сказав больше ни словечка.

Всю дорогу домой Сара боролась со слезами. В голове ее билось одно и то же восклицание: «Ах, Филис!»

Дэвид поджидал ее на углу. Подскочив к ней, он сказал:

– Куда ты запропастилась? Я уже с ног сбился. Уже четверть седьмого, а в доме ни огонька. Где ты была?

– Прости меня, Дэвид! Я сейчас же напою тебя чаем.

Он взял ее под руку.

– Я не о чае! – Он тряхнул ее. – Ты еще никогда никуда не отлучалась и даже записки не оставила. Я не знал, что и подумать…

Саре стало тепло и хорошо – она ему нужна, она не одна на свете. Она уронила голову ему на плечо, прижалась к нему и ответила:

– Не волнуйся, я никогда не сбегу.

Он потрепал ее по щеке.

– Я как раз о том и волнуюсь, как бы ты не сбежала.

– Шутишь!

– Нисколько.

Они подошли к своей двери.

– Нет, ты шутишь, Дэвид!

– Заходи.

Он ласково подтолкнул ее. Когда дверь закрылась и они очутились в полной темноте, он заключил ее в объятия и поцеловал. Это был долгий, настойчивый поцелуй. Оторвавшись от нее, он промолвил:

– Всегда оставляй записку, хорошо?

– Хорошо, Дэвид.

Его тревога озадачила Сару, она не до конца понимала ее причины. Если бы он хоть немного разозлился, устроил ей полушутливую выволочку, надулся – хотя Дэвид никогда не дулся, – она бы не ощущала растерянности, но его искреннюю тревогу она пока не могла себе объяснить. Получалось, что она гораздо ценнее, чем полагала сама! Вот если бы они поменялись местами и ей пришлось дожидаться его у темного дома, она бы не задавала себе ненужных вопросов. С такой невеждой, как она, только так и следует поступать. Она часто изумлялась, как он вообще терпит ее невежество. Она старалась вовсю, даже просила его приносить ей книжки, однако беседовать с ней на отвлеченные темы Дэвид пока что не смог бы. Где ей сравниться с Мэй, умеющей отстаивать собственную точку зрения, спорить с Джоном и Дэном о безработице и политике! Да, она ни капельки не удивилась бы, если бы они поменялись местами!

Включив на кухне газовое освещение, она убедилась, что огонь в камине вот-вот погаснет.

– Никогда больше такого не допущу! – всполошилась она. – Совсем потеряла голову!

– Ничего страшного.

– Нет, это не дело. И чай не готов… Время пробежало быстрее, чем я думала. – Выпрямившись, она обернулась и сказала: – Я не ответила тебе, где была.

– Не важно.

– Я встречалась с Филис.

Он вздрогнул.

– Ты была в Костерфайн-Тауне? Прямо у них в доме?

– Нет, что ты! Просто она прислала мне письмо. И просила встретиться с ней на пароме. Мы сплавали в Норт-Шилдс и обратно. Я не знала, стоит ли тебе рассказывать… – Сара опустила голову. – Вдруг бы ты мне запретил? А мне хотелось с ней повидаться, потому что… потому что на самом деле она не плохая. Совсем не плохая, просто она еще ребенок.

– Сара! – Он опять обнял ее. – Я бы не запретил. Одного бы я не вынес – если бы ты оказалась в тех местах одна. Там в любое время суток опасно, тем более что на тебя… – Он приподнял ей подбородок. – На тебя в любом порту глазели бы сотни жадных глаз.

– Не преувеличивай, Дэвид. – Она засмеялась. – Не забывай, что я с четырнадцати лет сновала в Шилдс и обратно.

– Пускай, но раньше ты не выглядела такой… счастливой. А счастливая миссис Хетерингтон выглядит особенно соблазнительно.

– Неужели? – Она прищурилась и посмотрела в потолок, словно раздумывая. – Но это не моя вина. Это все ты. О Дэвид, милый…

В следующие секунды они разлетелись в разные стороны, как щепки от удара топора, – так подействовали на них голос, раздавшийся из-за задней двери, и стук.

– Вы дома?

Дэвид пошел отодвигать засов, Сара сделала вид, что хлопочет у очага. Огонь гаснет, чай не заварен… Его мать выбрала для визита самый подходящий момент.

– Я уже три раза к вам стучалась. Вы недавно пришли?

Сара обернулась. По ее одежде было видно, что она только что с улицы. Она поспешно пробормотала:

– Да, я задержалась…

– Она выбирала в магазинах рождественские подарки, увлеклась скидками и забыла про время.

Мэри Хетерингтон посмотрела на стол. На клеенке не было никаких признаков еды. Покосившись на камин, она холодно бросила:

– Теперь вы не скоро разведете огонь. У меня чай еще на столе. Зайдите, выпейте. – Посмотрев на Дэвида, она добавила: – Ты, наверное, проголодался с обеда. – И вышла.

Сара и Дэвид переглянулись. Дэвид отрицательно покачал головой, но Сара остановила его жестом и крикнула:

– Мы подойдем через минуту!

Подтолкнув Дэвида к двери, она прошептала:

– Иди! Я только разведу огонь и тоже приду.

– Нет, я сам! Я не собираюсь…

Она вытолкнула его из кухни, повторяя:

– Ступай, ступай!

Закрыв за ним дверь, она привалилась к ней спиной, глядя на затухающий огонь. Ей было жарко, словно огонь горел вовсю и тянулся к ней языками пламени. Если бы Дэвиду пришлось делать выбор между нею и матерью, то в его решении теперь не приходилось сомневаться. Сара знала, что даже у женатого мужчины часто сохраняется крепкая связь с матерью и жена, пытающаяся ее перерубить, навлекает на себя беду. В данном случае на крепость этой связи покушалась сама мать. Однако Сара не испытывала злорадства. Она никого не желала срамить. Ей не хотелось, чтобы Дэвид встал перед необходимостью решать, на чьей он стороне. Пускай он любит мать; не так сильно, как жену, но все-таки. Пускай все будут счастливы и веселы, раз счастлива и весела она. Жизнь повернулась к ней благоприятной стороной, и она испытывала благодарность к Всевышнему. Вспомнив про Бога, она оглянулась, словно забыла, что за ней некому подсматривать, потом поспешно опустилась на колени, закрыла лицо ладонями и стала возносить молитвы. Как водится, она молила Бога простить ее прегрешения и признать ее замужество. Далее последовала благодарственная молитва, которую она произносила на собственный лад, без унизительных причитаний. Она не вымаливала счастья в будущем, а только благодарила Господа за то, что Он дал ей Дэвида.

Вставая с колен, она вспомнила про воскресную мессу и сказала вслух:

– Съезжу в Джарроу с утра пораньше. Там меня не знают.

Один-единственный раз после свадьбы она побывала в церкви в Тайн-Доке и на протяжении всей службы чувствовала себя вавилонской блудницей. Ей стало ясно, что больше она не сможет выдерживать укоризненный взгляд отца О'Малли.

Она выключила свет и уже собиралась покинуть кухню, но задержалась. Чудной выдался денек! С людьми происходят странные вещи. Возможно, так было всегда, но понимать это начинаешь только с годами. Она побывала с Филис в Норт-Шилдсе, они бродили по улицам, без устали болтая. Дэвид встретил ее на трамвайной остановке, едва ли не на руках принес домой и был готов овладеть ею прямо в прихожей… При одной мысли об этом ее тело заныло от блаженства. А потом появилась его мать со своим вечным осуждением. Всего минуту назад она стояла на коленях и молилась, хотя раньше никогда не падала на колени где-либо, кроме церкви… Разве не чудной получился день?

Она заперла дверь во двор и уже хотела открыть заднюю дверь, как та сама распахнулась. Перед Сарой предстала широкая спина Джона. Несмотря на темноту, она увидела, что он держит в руках стул.

– Только что закончил, – сообщил он.

– Меня не было дома. Чай не готов. Ваша мать зашла и пригласила нас попить чаю у нее. Я уже все заперла. Опять открывать? – Это был бессвязный лепет, а не осмысленная речь.

– Придется унести стул. Не оставлять же его во дворе. Не хотите хотя бы взглянуть?

– Хочу, хочу, Джон!

Она снова открыла дверь и распахнула ее. Джон прошел мимо нее в кухню и поставил свое изделие рядом со столом.

– Нравится?

– Просто чудесно! Никогда еще не видела такой замечательной резной спинки!

– Вы сядьте. Удобно?

Она села, опробовала спиной изгиб спинки, поерзала на сиденье.

– Удивительно удобно! Как я вам благодарна, Джон! Только напрасно вы тратите на это время. Сколотили для нас стол – и довольно. – Она вскочила и положила руку на спинку стула.

– По-моему, я трачу время не напрасно. – Он любовался своим произведением. – Делать стулья труднее всего, столы не идут ни в какое сравнение. Стул знает, что на нем будут сидеть; стул – предмет персональный. – Он провел рукой по резной спинке в каком-то дюйме от ее руки. – Какое гладкое дерево! Ни одного заусенца!

Она посмотрела на него. Он ждал этого взгляда. После ее замужества они ни разу не оставались наедине. Она нервничала, даже немного боялась, сама не зная чего. Она вспомнила, как однажды ей захотелось уронить голову ему на грудь. Она убрала руку и поспешно сказала:

– Мне пора, иначе несдобровать. Вы останетесь?

– Если не возражаете.

Он не сводил с нее глаз.

– Вы уже попили чаю?

– Попил, но все равно дождусь вашего возвращения. Мне надо потолковать с Дэви. Только не говорите матери, что я у вас. Ни к чему это, верно?

Она кивнула. Они превратились в двух заговорщиков. Она шагнула к двери, но какая-то сила заставила ее еще раз оглянуться на него. Он по-прежнему смотрел на нее во все глаза.

– Спасибо за стулья, Джон, – тихо сказала она.

– Бросьте. Знаете, что я сделаю, когда получу на следующей неделе пособие? – Она с интересом ожидала продолжения. – Напьюсь до бесчувствия, все спущу до последнего пенни, завалюсь к матушке, упаду на ее диван и захраплю!

Ей не хотелось смеяться. Она знала, что он не пропьет пособия и не завалится, пьяный, на материнский диван, как бы ему этого ни хотелось. Он часто болтал при ней невесть что, еще почище, чем сейчас, лишь бы завладеть ее вниманием, лишь бы приковать к себе ее взгляд. Сначала она не знала, как к этому относиться, была склонна усматривать в этом каприз взрослого ребенка и молчала, чувствуя неловкость, но сейчас ответила ему в тон:

– Чай с сырым яйцом – отличное лекарство от похмелья.

Он проводил ее хохотом. Хохот был отнюдь не веселый, совсем как у Филис на пароме.

Воистину странный день!