Слепые жернова

5

С первой же секунды, едва впустив гостью в дверь, Сара прониклась к ней симпатией, однако ей было трудно не задаться вопросом, что нашел в ней Дэн. Она была со вкусом одета, ее было приятно слушать. Вела она себя скромно и тихо. Ее нельзя было назвать простушкой, но Сара сразу поймала себя на мысли, что она выглядит какой-то потерянной. Возможно, объяснением этому был неудачный брак, но ведь он остался в прошлом, теперь у нее был Дэн, изъявивший желание на ней жениться. Бросалась в глаза ее робость. У Сары ушло совсем немного времени, чтобы подобрать для нее сравнение: она походила на мышку. Сара была довольна собой – уроки Дэвида не прошли напрасно.

Гостью звали Ева Маунт. Сара называла ее «миссис Маунт». Она предложила ей чаю с печеньем и попыталась завязать разговор, но он шел со скрипом.

– Вы уверены, что это удобно? – спросила Ева уже в третий раз.

Сара заверила ее, что никаких неудобств лично она в ситуации не усматривает.

– Мой муж объяснил вам, что следует избегать его матери? – спросила она, компенсируя участливым тоном пугающий смысл вопроса.

– Да, объяснил, – ответила миссис Маунт высоким голосом.

Она обходилась по большей части односложными ответами. Всего один раз она сошла с протоптанной дорожки из одних «да» и «нет» и спросила сама:

– Дэн рассказал вам обо мне?

На это уже Сара ответила кратким «да», а потом, спохватившись, добавила:

– Дэн – прелесть.

На этом разговор временно прервался. Покосившись на часы, Сара сказала:

– Половина третьего. Скорее всего, она уже ушла. Пойду взгляну.

Мэри Хетерингтон дома не оказалось. В спальне дежурил Джон; при появлении Сары он бросил на нее взгляд.

– Все готово?

Она кивнула, но не ему, а Дэну – постаревшему, исхудавшему. Тот улыбнулся ей в ответ и сказал:

– Настоящие конспираторы! Если все это выплывет наружу, случится конец света.

– Я иду за ней.

Когда Сара развернулась, чтобы уйти, Джон сказал Дэну:

– Я потихоньку улизну. Побуду часок дома и вернусь.

Дэн слабо улыбнулся.

– Спасибо за все. Если, не дай Бог, снова разразится война, быть тебе генералом.

– Скорее бы эта война, что ли! Война – это как раз то, чего нам не хватает… – бубнил Джон, спускаясь следом за Сарой.

Ей очень хотелось назвать его слова глупостью, но она, как всегда, воздержалась от ответа на провокационные замечания Джона. Она не хотела давать ему повода к ней прицепиться. Он походил на опасного пса, чей сон лучше не тревожить.

Они оказались вдвоем в гостиной. Проходя мимо, она бросила на него опасливый взгляд, поскольку от него исходил сильнейший импульс внушения. Между ними было расстояние меньше длины вытянутой руки. Они долго смотрели друг на друга. Наконец Джон тихо спросил:

– Ты больше на меня не злишься, Сара?

– Не злюсь, – ответила она ему в тон.

– Хорошо, – отрезал он, развернулся и пропустил ее впереди себя в кладовую, чтобы открыть для нее дверь. – Предупреди ее, чтобы она на всякий случай не задерживалась дольше получаса. – Уже закрывая дверь, он вполголоса присовокупил с печальным и горьким смешком: – Чего только не сделаешь ради любви!

Они вместе прошли двор и расстались на задней аллее, ни разу больше не обменявшись взглядами. Сара тем не менее дрожала. Он всегда повергал ее в дрожь.

Почти на цыпочках она вывела женщину из своего дома и проводила к дому Мэри Хетерингтон. Мысленно она никогда не называла свекровь мамой, хотя в глаза обращалась к ней именно так. Для нее свекровь была «она» или «мать Дэвида».

Когда Сара открыла дверь, весь дом словно напрягся, как бывает при взломе.

– Дайте мне ваше пальто и шляпу, – поспешно сказала она Еве. – Наденете на обратном пути, на улице холодно.

Но Ева возразила:

– Если не возражаете, я останусь одетой.

Не сказав больше ничего, Сара повела ее наверх. Легонько постучавшись в дверь Дэна, она вошла, улыбнулась, пропустила гостью и тотчас вышла опять.

В гостиной подняла глаза на часы и почувствовала, как учащенно бьется у нее сердце. От одной мысли о том, что произойдет, если сейчас возвратится она, ей делалось дурно. Сара вздрогнула. Почему она так боится свекрови? Джон прав: никого не надо бояться. Она взрослая и сильная, ей по плечу справиться с добрым десятком Мэри Хетерингтон. И все же…

Сара опять покосилась на часы. Прошло всего пять минут. Как ей хотелось, чтобы кто-нибудь пришел! Она тут же одернула себя: осторожнее, высказывай свои пожелания четче, иначе в дверях появится мать Дэвида собственной персоной. Нет, лучше пускай вернется Джон. В его присутствии ей не будет так страшно. То есть она все равно будет бояться, но уже его, а это страх совсем другого сорта.

Она налила в чашку чай и собрала для Дэна поднос. Потом сняла со стола клеенку, застелила стол одной из лучших кружевных скатертей и накрыла его на две персоны.

Судя по часам, Ева пробыла у Дэна двадцать минут. Сара уже сожалела, что дала ей полчаса, а не вдвое меньше.

У двери стояли две пары грязных туфель. Она вычистила туфли. Двадцать семь минут! Сара воздела глаза к потолку, и как бы в ответ на ее взволнованный призыв в спальне раздались шаги. Послышался скрип отворяемой двери. Сара шагнула к двери гостиной.

Внезапно во входной двери провернулся замок, и из груди Сары вырвался затравленный крик и одновременно мольба:

– Боже всемогущий!

Ева стояла на последней ступеньке, когда ее увидела Мэри Хетерингтон. Так и не захлопнув входной двери, она медленно выступила вперед и замерла, переводя взгляд с Евы на раскрасневшуюся Сару.

– Кто вы такая? Что вы здесь делаете?

Ева уже открыла было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказала, а только опасливо покосилась на Сару. Мэри Хетерингтон посмотрела поверх ее головы на лестницу. Голос ее прозвучал так низко, словно это говорил мужчина:

– Как вы смеете?! Убирайтесь вон!

– Я не сделала ничего дурного. Я…

– Вон отсюда!

Мэри отскочила к двери, распахнула ее настежь и театральным жестом показала на дверной проем.

Маленькая женщина, еще больше напоминавшая теперь мышку, трясущуюся и жалкую, убито посмотрела на Сару и проследовала в предложенном ей направлении, в последнее мгновение перейдя на бег. Наблюдая за тем, как униженно она спускается по ступенькам, Сара поняла, почему Дэн прикипел к ней душой: трудно было сыскать в целом свете двух столь непохожих персонажей, как Ева и его сестра. Воспитанный под строгим надзором Мэри, он все-таки вывернулся и стал самостоятельным мужчиной, однако образ Мэри повлиял на его выбор женщины.

Глядя на приближающуюся свекровь, Сара сказала себе: «Ты должна дать ей отпор. Не позволяй ей тебя запугивать». Однако, попятившись, она уперлась в стол, не смея поднять глаза. Раньше она всего один раз наблюдала эту особу в гневе. Это случилось тогда, когда Дэвид и Сара возвратились домой, зарегистрировав брак. Она ничуть не преувеличила, когда сказала Филис, что это был настоящий ужас. В тот раз Мэри повысила голос и если не кричала, то говорила повышенным тоном, теперь же, напротив, ее голос звучал низко, по-мужски, отчего сцена получилась еще более страшной.

– Ты… Ты ведь знала об этом?

– Нет, я не знала.

– Ты все это устроила.

– Нет, это не я!

– Ты лгунья! Толстая, красномордая, ленивая лгунья!

У Сары расширились глаза. Такую брань позволяли себе разве что жительницы трущоб. Теперь же эти грубости адресовались ей. К Дэну и его любовнице они не имели отношения. Причиной ярости Мэри была одна она, и Сара отлично это почувствовала.

– Сам Дэн никогда не отважился бы на такое. У него есть чувство меры. Но ты… Знаешь ли ты, что наделала? – Она оперлась ладонями о стол, край стола вдавился ей в живот, который казался сейчас огромным по сравнению с ее тощей фигурой; сама она нависала над столом. – Ты сломала мой дом – вот результат твоего появления.

– О чем вы говорите? Я ничего не сделала! Это не я…

– Замолчи! Можешь твердить о своей невиновности хоть до посинения, все равно я тебе не поверю. Ты хитра и коварна, ты пользуешься своим телом… – Она взмахнула кулаком с побелевшими костяшками пальцев, едва не задев грудь Сары. – Тебе даже не надо вешать на дверь табличку «Все мужчины – сюда!», достаточно только показаться… Ты – наглая девчонка, ты покусилась на моих мужчин, отняла их у меня и всех их одурачила. Всю мою семью! Вот что ты сделала! Ведь именно к этому ты и стремилась, да?

– Я… Я… О чем это вы? Вы сошли с ума! – Сара покачала головой. От удивления она разинула рот и непроизвольно высунула язык.

– Давай разыгрывай невинность! Сначала Дэвид, потом Дэн. Он содержит эту женщину, но его все равно тянет к тебе в кухню. И даже мой муж… Что ты сделала с ним? Ты заманила его к себе. «Можете курить здесь, папа», – передразнила она Сару. – Думаешь, я не понимаю твоей подлой игры? Не заблуждайся, я не вчера появилась на свет. И Джон туда же: из сил выбивается, сколачивает тебе мебель, а для меня и для Мэй и гвоздя не вобьет!

Она набрала в легкие побольше воздуху. На ее верхней губе блестели капельки пота. Она выпрямила спину и, с бесконечной ненавистью глядя на Сару, продолжила:

– Твое место в Костерфайн-Тауне, вместе с сестрицей. Между вами нет ни малейшей разницы. Какой черт меня дернул возомнить, что ты – меньшее из двух зол? Элен говорила, что я поплачусь. Что ж, она не ошиблась. Собственно, я предчувствовала это с самого начала. Этого не случилось бы, если бы ты не затащила его на регистрацию. Я обезумела, но безумие – еще не самое худшее на свете. Бог наказал меня. Теперь я вижу это – Бог меня наказал. В лице Элен я лишилась лучшей подруги, в лице ее дочери – прекрасной девушки, которая могла бы стать мне дочерью, и что же получила взамен? Тебя – мерзавку, разрушившую мою семью!

– Неправда! – Сара стояла прямо и тяжело дышала. – Все ваши слова – сплошной наговор. Никого из них я никогда не заманивала в свой дом. Если они к нам и заглядывают, то только чтобы расслабиться, слышите? Вы слышите меня? Они мечтают о покое!

Она по-прежнему дрожала, по-прежнему боялась эту женщину, однако несправедливость, жертвой которой она себя ощутила, придала ей сил сопротивляться. То самое чувство, что помогало ей не ударить лицом в грязь перед отчимом или священником, теперь принуждало ее говорить свекрови правду, правду, которая навсегда погубит их отношения. Она выкрикнула:

– Если они тянутся ко мне в дом, то их не приходится в этом винить! Что хорошего они видят здесь? – Она повела рукой. – Разве здесь по-настоящему хорошо, разве они здесь счастливы? Это не дом, а плац, а вы – фельдфебель на плацу. Дэн – единственный, у кого хватило сил ускользнуть, но я удивляюсь, почему все они до сих пор не посещают регулярно заведение Мэгги Конаман. На что напросились, то и получайте! Вам никогда не нравилось, что Дэвид выбрал меня. Еще бы! Вы правильно сказали, что этого не случилось бы, если бы мы не заключили гражданского брака. Что, обхитрили вас? Дэвид мой, он останется со мной, и тут уж вы бессильны. Можете кусать посильнее, не стесняйтесь. Но вам не удастся мне навредить, поняли? Не удастся!

Она отвернулась от побагровевшей свекрови и покинула ее дом, причем не опрометью, а гордым шагом. Сама удивляясь своей несдержанности и отваге, она тем не менее укрепилась в уверенности, что полностью превратилась во взрослую женщину. С девчонкой было покончено навсегда.

Мэгги Конаман была знаменитой портовой шлюхой, и Сара категорически отвергла бы даже подозрение, что знает о ее существовании. Теперь же она сознательно воспользовалась этим оскорбительным для святоши свекрови намеком.

Спустя несколько минут, стоя у себя в кухне, держась обеими руками за каминную полку и уставясь на огонь, она подвергала пересмотру все свои прежние представления об этой семье. Что это за семья на самом деле? Что за люди? Они ничуть не лучше, чем обитатели противоположного конца Пятнадцати улиц. Впрочем, думая о семье, она не имела в виду мужчин. Всю семью олицетворял для нее единственный человек – свекровь. Все ее недавние слова и жесты точь-в-точь повторяли слова и жесты последней скандалистки с Бакстер-стрит или Полтар-роу. Только накануне она убеждала ее забыть про мстительность. Вот забавно! Да за кого она себя принимает, в конце-то концов? За кого? Сара схватила кочергу и с силой ткнула ею в огонь, вызвав фонтан искр. А ее она считает толстой, красномордой, ленивой лгуньей… Выронив кочергу, Сара упала в кресло Дэвида, забилась лицом в угол между спинкой и ручкой и залилась слезами – долгими, полными боли. Всегда находится что-то и кто-то, чтобы все испортить. Всегда!

– Не убивайся! – сказали Дэвид и Джон в один голос.

Сара подняла на них глаза и ответила:

– Вы понапрасну тратите время. Она винит в случившемся одну меня. Пускай остается при своем мнении. Вы ничего не поправите, если расскажете ей всю правду. Наоборот, еще больше напортите.

– Разберемся, – отрезал Дэвид. – Пошли, – позвал он Джона. – Надо быстрее расставить все по своим местам. Не будем тратить время понапрасну.

– Попили бы сперва чаю.

– К черту чай!

Впервые она услышала из уст Дэвида ругательство. Это говорило о степени его расстройства. Она проводила их взглядом, сложила руки на коленях и приготовилась ждать. Не прошло и нескольких минут, как из-за стены раздались приглушенные голоса.

Еще через пять минут она обернулась на кухонную дверь. К ее изумлению, там стоял Джон, один.

– Я оставил его там, – объяснил он, указав на стену. – Он пытается усмирить бурю. Вряд ли из этого выйдет толк. Ты была права. – Он наклонился к ней, уперся ладонями в колени и тихо спросил: – Ты действительно ляпнула, что всем нам следовало бы искать развлечений у Мэгги Конаман?

Она отвела глаза и, немного помедлив, ответила:

– Что-то в этом роде.

– И правильно сделала.

Она не поверила своим ушам. Он широко улыбался.

– Этой своей репликой ты произвела фурор. Что самое забавное… – Он погрозил ей пальцем. – Я много раз стоял всего в одном шаге от того, чтобы именно так и поступить.

Она опять потупила взор и увидела его огромные ботинки. Они были начищены до блеска. Джон очень заботился о своей внешности. Саре нравилась эта его черта. Даже если он просидит без работы десяток лет, то не опустится и будет по-прежнему выглядеть молодцом. Удивляясь, почему в критический момент ее посещают такие необязательные мысли, она услышала его слова:

– Знаешь, некоторые думают, что образец властности – это твоя католическая Церковь. Может быть, так оно и есть, но ноздря в ноздрю с ней идут баптисты, вроде моей матушки. Лицемеры, каких мало: осуждают пьянство, а сами варят то еще пивко. Да, я говорил, что мне оно как мертвому припарки, но я – случай особый… Если хочешь знать, в свое время я верил в Бога. Но запрет курить, пить, браниться, упоминать имя Господне всуе, читать по воскресеньям что-либо, кроме Библии, играть по воскресеньям на пианино что-либо, кроме гимнов, – все это рано отвратило меня от Бога, от часовни, от праведной жизни. Но, даже если бы этого не случилось, кроватный валик между ней и отцом все равно повлиял бы на меня в том же направлении.

– Что?… – Она не поспевала за ходом его мысли. – Что еще за валик?

– Факт есть факт. После рождения Дэвида был положен конец… словом, этому. Так выразилась она сама. Мне тогда еще не было пяти лет, но я помню, словно это случилось вчера, как однажды почему-то вылез из кровати и выглянул из своей спальни. Она стояла на лестнице в ночной рубашке и повторяла: «Я больше не желаю этого». Слово это на много лет засело мне в голову. Только в десять лет я узнал, что она имела в виду, а в тринадцать проведал про валик. Дело было в первый отцовский День перемирия. Как ты уже знаешь, он по этому случаю всегда набирается. В тот раз он сказал мне, проливая слезы, как ребенок: «Пройти всю войну и вернуться к валику – разве это справедливо?»

Сара опустила глаза. Она была смущена, словно услышала что-то неприличное, а неприличные разговоры никогда ее не привлекали.

– Она жестокая женщина. Да, я говорю так о родной матери. Узколобая, жестокая и, как все подобные особы, зловредная. Мэй тоже вредная, но хотя бы не такая узколобая. Знаешь, Сара?… – Он продолжал склоняться над ней, упираясь ладонями в колени, и она опять подняла глаза. – Ты отвесила всем нам звонкую оплеуху. Всем нам: Дэну, отцу, Дэвиду, мне. Да, и мне. Ведь сколько раз меня так и подмывало сказать ей то же самое, что сказала ты! Смешно! В округе мы слывем сплоченной семейкой, однако каждый по-своему ненавидит ее. Не пугайся моих слов! Что за грустный вид? Взбодрись! Сегодня ты не ударила в грязь лицом, тебе ли грустить?

Он наклонился еще ниже и перешел на шепот:

– Когда ты печалишься, у меня сердце не на месте. Сара, Сара…

Он собирался погладить ее по щеке, но она отпрянула и еле слышно произнесла:

– Нет, не надо. Не надо.

– Хорошо.

Он выпрямился, взглянул на нее еще разок и отвернулся.

– Увидимся, – бросил он напоследок.

Она обессиленно откинулась в кресле. Сердце отчаянно колотилось о ребра. Почему ему обязательно нужно к ней прикасаться? Все бы обошлось, если бы не его прикосновения…

Когда сердцебиение унялось, она стала обдумывать его слова. Значит, оплеуха? Нет, удар, разрушивший дом. Очень возможно, что, прояви она сдержанность, инцидент исчерпался бы сам собой, истинные чувства сменились бы показными, и жизнь пошла бы своим чередом, внешне вполне дружелюбная… Теперь этому не бывать. Она нанесла удар сразу по двум домам; в ее собственном доме последствия разрушительного удара переживали одновременно Дэвид, Дэн и Джон, а свекор стоял среди двух куч обломков одновременно. В соседнем доме единственной пострадавшей была Мэри Хетерингтон – никто из мужчин ее семьи не собирался разделять ее горе. Эта истина не вызывала у Сары желания торжествовать, ибо она догадывалась, какую боль испытывает несчастная.