Слишком много блондинок

Глава 46

— …знаменитая голливудская красотка Шарлиз Терон… — выпендривалось радио.

— Это она-то красотка? — вскипела я. — Да она никакая! И играет хреново, да она вообще…

— Ты не помнишь, — поморщился Паша, — кто мне говорил, что его тошнит от этого ужасного, отвратительного сборища сплетников, которые целыми днями злословят о коллегах и знаменитостях, а сами… А? — Он посмотрел на меня.

— Ты не забывай о дороге. — Я ткнула пальцем в синий «опель», юркавший по рядам. — Скользко все-таки, а тут этот чемпион по слалому под колеса бросается.

— Угу, — ехидно хмыкнул Паша.

— Ладно, — согласилась я. — Шарлиз Терон в миллион раз круче Веры Устиновой, но это просто мое личное мнение, мои, так сказать, вкусовые пристрастия. Мне не нравится такой тип лица. Имею я право высказаться?

— А кто тебе нравится?

— Ну, Моника Белуччи, это… Холли Бери, Рив Уиверспун, Шер нравится, из мужчин — Винсен Кассель, Бред Питт, Брюс Уиллис… А тебе?

— Ты. Ты самая красивая.

— Ой, какая я сволочь! — всплеснула я руками. — Я просто думала, что это не обсуждается, ты же самый красивый мужчина на свете. А кроме меня?

Он задумался.

— Анни Ленокс из бывшего Юритмикса, Джерри Ли Кертис, Ума Турман, Джульет Льюис — это, помнишь, кто в «Прирожденных убийцах»… Я считаю, что они красивые.

— Так, — помрачнела я. — Если ты считаешь, что они красивые и что я красивая, значит, они такие же красивые, как я, а раз они все, как назло, некрасивые, с моей точки зрения, то я тоже — урод? Ты меня полюбил лишь потому, что у тебя извращенный вкус?

— Конечно, — улыбнулся он. — И задница у тебя в целлюлите.

— Правда? — забеспокоилась я.

— В жутком.

— А у тебя пузо!

— А у тебя волосы над губой!

— А у тебя… — запал кончился. — Надоело. Кстати, куда мы едем?

— Ой, — спохватился он, — заговорился. Слушай, у меня трагедия. Мне в приступе помешательства позвонила мама. Она потребовала забрать мои вещи, у них типа ремонт начинается, и мне срочно нужно к ней, а то она со свету сживет. Давай я тебя домой отвезу, а потом заеду?

— Ну уж нет, я тоже хочу к твоей маме, — отказалась я.

— Из женского любопытства? — спросил он.

— Конечно.

Не могла же я упустить такой случай — посмотреть на Пашиных родителей и узнать, где он жил, какая мебель в его комнате, и очаровать его маму так, чтобы она стала называть меня доченькой. В любопытстве нет ничего стыдного, главное — быть готовым к тому, что узнаешь не совсем то, что ожидал.

— Только без нытья потом, — пригрозил Паша, и мы нырнули в сторону серых, безликих домов.

Конечно, я не ожидала увидеть убеленную сединой старушку вроде мисс Марпл или мамочку Форреста Гампа, но встретиться воочию с продуктом любви Фрекен Бок и Доктора Лектора…

— Ты ничего не можешь сделать вовремя! — вопило существо в бигудях. — О, — оно сползло по стене, — кто тебя так изуродовал? Ты что, сам себя стриг пассатижами?

Завидев меня — я не сразу вошла в квартиру, вытирала ноги, — Сирена умолкла и захихикала.

— Ой, здравствуйте, здравствуйте… Не заметила вас. — Она нервно схватилась за бигуди. — Людмила.

— Вера, — представилась я, соображая, прилично ли будет вскрикнуть: «Ах! я забыла выключить утюг» — и убежать.

— Что встали на пороге, раздевайтесь, — суетилась Людмила.

Она уже посрывала бигуди, расчесалась и пригласила нас выпить чаю. Мы прошли в гостиную и сели за овальный стол, покрытый белой скатертью. Чтобы мы не загадили скатерть, она постелила на нее клеенку, а поверх клеенки положила пластиковые коврики для тарелок. Только мы принялись за крепкий, ароматный чай с шоколадным тортом, Людмила, изобразив на лице страдание, обратилась к Паше:

— Сынок, ты как, еще не бросил…

Паша мрачно глянул на маму и, с тяжелым вздохом, спросил:

— Ты о музыке?

Людмила кивнула так, словно само слово «музыка» доставляло ей непосильные мучения. Паша отвернулся. Мне, конечно, хотелось узнать, почему мама так плохо относится к его работе, но я решила не усугублять, тем более Паша пнул меня ногой.

— А вы чем занимаетесь? — теперь ее неудовольствие грозило мне.

— Я работала ведущей в ток-шоу «Женская линия».

— Ах, — расцвела мама. — Точно-точно, а я-то думаю, что мне ваше лицо знакомо! — выразив удовлетворение, мама перешла в атаку. — А сколько же вы получаете?

Паша застонал, а я, заискивающе улыбаясь, ответила:

— Теперь нисколько, я с сегодняшнего дня не работаю. Уволилась.

— Как? — возопила мама.

— Ну так. — Я сделала лицо кирпичом. — Как люди увольняются? Подают заявление… и все такое.

— Но почему? — не унималась она.

— Надоело. — Я пожала плечами.

Лицо у мамаши вытянулось.

— И чем же вы теперь занимаетесь? — от ее слов просто веяло холодом, как от сугроба.

— Пишу сценарии, — озвучила я собственную мечту.

До этого мгновения я даже от самой себя скрывала, что больше всего на свете желаю работать дома, вставать в двенадцать, сидеть в махровом полосатом халате… Вообще-то халата такого у меня нет, но я в каком-то фильме про писателя видела, что герой сидел у печатной машинки именно в таком халате, и выглядело все это ужасно литературно… Отправлять работу по Интернету и получать за это кучу денег, приглашения на всякие приемы в мэрии — и не ходить на них, но получать!.. ездить летом на дачу к Михалковым-Кончаловским…

— Но ведь это не дает прочной уверенности в завтрашнем дне. — Людмила уже смотрела на меня сверху вниз.

— Ну, я не знаю, как вам, а мне вполне хватает тридцати тысяч долларов за сценарий, чтобы чувствовать себя защищенной, — парировала я.

Я была уверена, что она не знает, сколько денег получают за сценарий, потому что и сама не знала. Ляпнула наобум, чтобы ее удивить. Паша при этом снова пнул меня ногой и одобрительно подмигнул.

— И сколько времени вы пишете этот сценарий? — Мамочка усиленно делала вид, что гонорары творческих работников помнит, как таблицу умножения.

— Ну, — скривилась я. — Быстро — месяц, лениво — два…

Дурацкий разговор тянулся еще минут десять, после чего мы, дождавшись, когда Людмила выйдет в туалет, бросились в коридор, оделись и, только мама вернулась, по-быстрому простились, забрав большую спортивную сумку.

— Ты счастлива? — ухмыльнулся Паша.

— У-уу, — присвистнула я. — Вполне. Теперь я понимаю, отчего у тебя такой неуравновешенный характер.

— У меня неуравновешенный характер? — вскинулся Паша.

Он швырнул сумку на ступени, схватил мою руку, вывернул за спину, вцепился в волосы и сделал вид, что бьет меня об стену.

— А-аа! — смеялась я. — Пусти!

— Погоди, я тебя щас еще и насиловать буду. — Он распахнул на мне дубленку, рывком расстегнул молнию на моих джинсах, но тут на верхнем этаже показалась его мама, и мы бросились вниз, на ходу крича, чтоб она не волновалась и шла домой.

— Вот ты представь, — Паша боролся с промерзшей машиной. — Я когда приехал из Питера должен был подождать, пока жилец не выедет. Я квартиру сдавал. Сдуру подался к маме. Первый день она изображала, что соскучилась, но это ей быстро надоело, и она отобрала у меня ключ. Она, видите ли, боится, что я его потеряю. То есть я либо должен был сидеть весь день в квартире, либо уходить вместе с ней в восемь утра. Я тут же съехал, но оставил вещи, а сегодня она позвонила и сказала, что начинает ремонт. Ты там заметила признаки ремонта?

— А-а, — промямлила я. — Может, она хотела помириться?

— Ну как же! Если бы не ты, меня бы ждал скандал. Папа в командировке, вот она и бесится — ругаться не с кем.

— А у нее тут все в порядке? — Я постучала указательным пальцем по виску.

— Не уверен, — ухмыльнулся он.

— Кем она работает?

— Библиотекарем в школе. — Он включил радио. — Кстати, ты скоро будешь знаменитостью нашего квартала. Мама всем соседкам обязательно расскажет, какая у его сына ужасная девушка и что бог ей, маме, послал такое наказание: нести этот крест — мужа и сына.

— Значит, если что, то мне не грозит толкаться со свекровью на одной кухне и жаловаться тебе на то, что твоя мама не дает мне жить?

— Если ты только сама этого не захочешь. — Паша, к счастью, не обратил внимания на то, что я уже считаю его маму свекровью. — И без моего участия. Можешь сколько угодно приезжать к ней в гости и толкаться на кухне, я же принимать в этом участие отказываюсь.

Мы подъехали к Сокольникам.

— Может, заедем в парк, погуляем? — предложила я. — А то я себе всю задницу отсидела и вообще дышу одним никотином.

— Хорошо, — поддержал он, — сейчас развернемся…

Мы два раза пробежались вокруг фонтана и поняли, что больше гулять не хотим — холодно.

— Да-да-вай чаю, что ли, выпьем. — Паша натянул шапку на уши.

— А-а-ага, — задергалась я, и мы припустили к длинной палатке с югославской кухней.

При виде жирного супа и сочных люля-кебабов я чуть в обморок не свалилась — хотелось все, включая салаты, какую-то мазь под названием «сырная» и горячие лепешки. Набрав еды, мы сели за деревянный стол, я хлопнула рюмку водки, а Паша выпил теплого безалкогольного пива.

— Мне вообще кажется, — болтала я, обжигаясь супом, — что родственники — величайшая несправедливость. Они вспоминают о кровных узах, лишь когда можно что-нибудь урвать, и тут уж давят на моральный долг и прочие условные понятия. Когда умерла моя бабушка, у меня образовалось такое количество родни, что я просто удивилась. Приехала даже какая-то бабища из-под Рязани, оказавшаяся двоюродной сестрой первого мужа моей бабушки, представляешь? Якобы бабушка всегда к ней хорошо относилась и обещала, лет сорок назад, упомянуть в последнем волеизъявлении.

— А ты что? — Паша резал пластмассовым ножом кебаб, из которого стекала струйка жира.

— Выгнала ее, разумеется.

— Н-да. — Паша закатил глаза, показывая, что котлета — верх блаженства. — Мой дядя, мамин брат, тоже фрукт. У него была трехкомнатная квартира, в которой он после смерти тети жил вдвоем с моей двоюродной сестрой. Дядя большую часть года проводил на даче, а когда кузина вышла замуж, вообще перестал с дачи уезжать. Она родила двоих детей, а потом дядя умер. Через неделю после похорон к ней вваливается с участковым жуткое существо женского пола и сообщает, что она — жена дяди. Он лет семь назад был в Крыму, расписался с этой грымзой и, понимаешь, забыл развестись. Завещания не было, и эта женушка отсудила полквартиры. Здорово?

Тут вдруг в кафе — через задний вход — протиснулась тщедушная старушка самое меньшее в трех пальто. За ней перетаптывались пять или шесть дворняжек на веревочках. Бабушка огляделась и пошла меж рядами, выклянчивая мелочь. На нее старались не обращать внимания — она была грязная и вонючая, но бабушка, без толку простояв возле двух столов, изменила поведение. Она выпустила собак вперед и вдруг заголосила что было мочи: «Памагите, люди добры-еееееее!» Собачки тут же оживились и в такт хозяйке громко и пронзительно затявкали. Поднялся такой бедлам, что повар и официант не могли подступиться — собаки метались во все стороны, выли, старушенция верещала, и все посетители сами прибежали, чтобы напихать ей десяток, лишь бы побыстрее от нее избавиться. Получив выкуп, бабушка исчезла — так же тихо, как появилась.

— Крутая тетка! — восхитился Паша. — Просто гений рынка попрошаек!

— Да-а, — согласилась я, без всякого аппетита пережевывая последнюю ложку салата. — Поехали домой, я, кажется, объелась.

Пока мы сидели в палатке, началась метель: дворники работали без перерыва, а машины ехали не быстрее километра в день.

— Мы будем предаваться страсти? — поинтересовался Паша, вглядываясь в мое сонное лицо.

— Ой, не знаю. — Я сидела, завалившись на дверь, а ремень впивался в сырный соус и лепешку. — Может, завтра или через неделю, а?

20 декабря

Ужасный день! Мы с восьми утра да часу ночи перевозили Пашу ко мне и разбирали его студию. Перетащить с Цветного бульвара на Чистые пруды три не очень большие сумки вышло намного легче, чем разобрать весь тот хлам, каким была забита его квартира. Мне поручили распутывать шнуры — только этим я занималась полтора часа, а еще надо было все расставить, пропылесосить, привинтить дверь в комнату, которую Паша выбил, поругавшись со мной. Все это время дверь аккуратно стояла рядом с проходом. И только мы ее присобачили, тут же решили избавиться — она была без надобности. Еще мы стелили ковролин, за которым спешно отправились на рынок… Оказывается, постелить его — самая настоящая трагедия: либо не хватает в длину, либо слишком мало в ширину, а когда отрезаешь от него кусок, выходит, что этот отрезок никуда не приспособишь… В конце концов, нам удалось добиться, чтобы в студии было уютно и симпатично, но домой ввалились без сил.

Мы долго ужинали, мылись, смотрели телек и начали засыпать прямо в свитерах и носках. Только я задремала, Паша стал меня домогаться, и мы поначалу делали все медленно, тихо и без всякого вдохновения, но вскоре свитера разлетелись в стороны, одеяло свалилось на пол, и мы не спали часов до четырех ночи.

22 декабря

13.45 Приехали мама с отчимом. Они привезли мне ковер, расписной столик, набор посуды в желто-зеленую клетку, торт из взбитых сливок, ярко-розовый свитер с огромным воротом, старую кофеварку и четыре небольших картины некоего Ткаченко, на которых было изображено одно и то же, только в разных цветах, а называлось все это «Времена года».

— На кухне повесишь, — объяснила мама.

Я позвонила Паше, он приехал со студии, мы все попили чай с тортом и ликером «Адвокат».

На кухне мама спросила меня, счастлива ли я, на что я вытаращила глаза, улыбнулась во весь рот и так возбужденно закивала головой, что мама обняла меня и призналась, что все чаще думает о внуках. Я посоветовала ей не очень увлекаться, но была рада тому, что она рада за меня. Мама шепнула, что Паша — прелесть, и они уехали, заранее поздравив с Новым годом, так как на праздники улетали в Египет.

20.48 Паша решил меня поразить. Он уложил меня на край постели, сам встал на пол на колени, а мои ноги положил себе на плечи. Я сначала испугалась — к таким опытам я всегда относилась с подозрением. Потому что раз я не гимнастка и не каскадер, — совершенно не понимаю, как можно получать удовольствие, если, например, стоя… Сначала казалось, что слишком глубоко, но вскоре я забыла обо всех предубеждениях, даже несмотря на то, что все время сползала с кровати. Было так оглушительно приятно, что мне казалось, мы продолжим, даже если дом внезапно разрушится от какого-нибудь террористического взрыва… И так нас и найдут — с улыбками на устах, и удивятся…

21.56 Это было еще лучше, чем лучший секс в моей жизни.

Несмотря на то что мы долго копошились, тот вариант, на краю кровати, второй раз как-то не задался, и нам пришлось искать выход из положения. Мы совершенно измучились, перепробовав весь набор положений для неприхотливых любовных пар… чуть было не бросили это дело, решив остыть и отложить на потом… но тут Паше пришла мысль о самом традиционном способе, который так высмеивается в эротических изданиях. Я совершенно потерялась, оно так все вдруг понеслось, что очнулась я лишь от собственных воплей.

22.18 Я сбрила все волосы между ног, и Паша сказал, что это его заводит. Когда я ему показала, он сказал: «Ой!», секунду подумал, после чего бросился на меня, как дембель. Мне казалось, что он сошел с ума — все это заняло не больше трех минут, но было так яростно, словно мы делали это часа два.

22.25 Это был самый короткий секс в моей жизни.

23.30 Мы только что поругались из-за того, что Паша обозвал Альмадовра вонючкой. Я поставила «Все о моей матери», а Паша заявил, что с большим удовольствием посмотрит пять раз подряд первую часть «Фредди Крюгера», чем пять минут — Альмадовра.

23.59 О! Я больше не могу этим заниматься! Паша сошел с ума!

Это первый раз в моей жизни, чтобы два раза подряд, без перерыва. То есть прямо сразу один за другим. Я чувствую себя омлетом, но у Паши какое-то бешенство, я даже с тоской вспоминаю наш платонический период.

00.21 Смотрим вторую часть «Фредди Крюгера». Мне нравится. Мне сейчас все нравится. Кроме секса.

23 декабря

11.04–13.25 Пью кофе, читаю детектив. На улице жутко холодно, я поклялась до лета не выходить.

14.12 Позвонил Андрей и сказал, что мой сценарий отвергли. Я сказала: «Да и ладно», но, повесив трубку, забилась под плед и пролежала так, пока Паша не позвонил и не сказал, что приедет.

14.39 Паша сказал, чтобы я не расстраивалась из-за сценария, потому что я все равно самая талантливая, самая хорошая и красивая. Я ему поверила и снова взялась за детектив, решив, если что-то не выходит, значит, так тому и быть.

15.01 Позвонил Андрей и сказал, что пошутил насчет сценария. Сценарий принят, к февралю я должна написать первых пять серий и сразу же после праздников мне дадут аванс. Я сказала Андрею, что он м…ило с Нижнего Тагила, что так шутят только враги, что за это он сам должен дать себе в морду и почему я должна верить, что сейчас он говорит серьезно? Андрей обозвал меня параноиком и отсоединился.

20.45 Паша приготовил потрясающий гуляш, а я взбила картофельное пюре.

Мы пьем горилку с медом и обсуждаем радужные планы на будущее. В марте у Паши выйдет альбом, а в феврале — видео. Мы придумываем, куда будем девать все те бешеные тысячи, что обрушатся на нас в ближайшее время, и никак не можем решить, что лучше — «порше» или спортивный «мерседес» и где лучше покупать пентхаус — в Нью-Йорке или Лондоне.

24 декабря

7.23 Позвонила Наташа и сообщила, что у нас в десять встреча с Панфиловым. Я тут же проснулась и только было собралась привести себя в порядок, чтобы произвести на всех ошеломительное впечатление, как опять заснула, прижавшись к теплому Паше. Я вскочила за пятнадцать минут до выхода и едва успела почистить зубы.

10.07 Панфилов сказал, что у него есть бюджет для развлекательной программы, но пока не решили, что за программа такая будет, и, если у меня есть идеи, я могу поделиться. Идея у меня была, но так как я не знала, о чем Панфилов будет со мной говорить, я как следует не подготовилась и теперь попыталась связать в единое целое обрывочные мысли.

— Вот представляете, есть такие укоренившиеся мнения… Ну, вроде того, что гомосексуалисты — это нормально, что делать карьеру с помощью секса — плохо, что алкоголь и сигареты вредят здоровью. А вот если сделать такую сатирическую передачу, в которой говорить обо всем наоборот: карьера с помощью секса — круто, пить — полезно. Приглашать туда разных людей, которые согласны с таким мнением, делать сюжеты… У меня даже название есть — «Другими словами».

Несмотря на то что объясняла я бездарно, на ходу импровизируя, Панфилов заявил, что идея ему нравится и надо после Нового года обсудить подробности, а мне — написать сценарную заявку.

16.00 Позвонил Федя и спросил, обижаюсь ли я до сих пор. Решив, что не обижаюсь, я обещала задуматься над тем, не справить ли нам Новый год всем вместе у него на даче. Помявшись, Федя признался, что будет с Аней. Я удивилась, но приятно.

17.09 Вернулись с Пашей из магазина с кучей деликатесов и готовых салатов.

17.24 Позвонила Сабина и не меньше сорока минут благодарила за то, что я познакомила ее с Мишей. Еще она сказала, что будет вместо меня вести программу, но не знает, что говорить, поэтому Миша готов мне платить за то, что я буду писать ей сценарий. Узнав размер гонорара, я немедленно согласилась и сказала, что за эти деньги могу писать стихами. Сабина сказала, что стихами не надо и что она заедет числа третьего. Они сегодня с Мишей улетают в Цюрих, к его другу отмечать Рождество, а она звонит мне по дороге в аэропорт.

18.00–20.36 Украшаю елочку. Мы купили высокую искусственную елку с шишками — она стоила неприлично дорого, но мы решили отметить наш первый Новый год с шиком. Я накупила вагон игрушек, дождик, мишуру, искусственный снег, Деда Мороза, Снегурочку, какие-то санки с белой лошадью, и теперь за всем этим почти не видно веток. Зато все горит и переливается, как Лас-Вегас. Очень празднично.

25 декабря

02.57 Весь вечер мы пили горилку, и я переусердствовала. Мне казалось, что раз она так легко и радостно пьется, то и крепко захмелеть от нее невозможно. Но когда мы попробовали заняться любовью, я вдруг начала так смеяться, что Паша испугался. Я, как могла, старалась объяснить, что со мной происходит, но у меня не вышло. То, что от моего тела требуют каких-то движений и вообще хотят в него проникнуть самым гнусным образом, вызывало во мне приступы невероятного веселья. Потом меня вырвало в раковину — то, что оказалось в ней, пахло горилкой, и мне в сотый раз стало стыдно за то, что я много пью. А главное — часто, хоть и реже, чем когда я работала на ТВ.

04.15 Как я хочу пить! Паша проснулся и принес мне воды с лимонным соком. Хорошо все-таки жить вдвоем. С Пашей.

04.34 От двух стаканов воды меня опять стошнило. Слава богу, у меня оказались таблетки от похмелья! Приняла шесть штук и легла в кровать, чуть не сломав Паше ногу, на которую наступила.

04.35 Черт! Теперь я хочу в туалет!

04.36 Не пойду.

19.00–22.16

— Ты понимаешь, это все так странно получилось, — оправдывается Саша.

Мы сидим на кухне — Саша с ногами в кресле, а я — на комоде. У меня девичник: в большой комнате Аня, Наташа, Таня — она вчера приехала с Наумом из Австрии — режутся в монополию. Таня привезла мне из Австрии смешную красную дубленую ушанку и красный в белую полоску шарф от Наума, Аня — голубой хлопковый лифчик с трусами, а Саша принесла три номера журнала с моим интервью. Я получилась самим Очарованием: такая вся остроумная и рассудительная. Здорово иметь подруг. Саша же увела меня на кухню и попыталась оправдываться за то, что улеглась в постель к Феде — в то время еще нашу общую постель.

— Мы сидели, а он как прыгнет — пока я пыталась врубиться, что происходит, ты уже вернулась… — Саша отпивает кашасу, бразильскую самогонку, которую Наташа по всем правилам замешала с сахаром и лаймом. — Ты же не обижаешься? Или обижаешься?

— Саш, я не обижаюсь! — Я всплеснула руками. — Только не надо меня спрашивать об этом каждые три минуты, ладно?

— Правда, не обижаешься? — настаивала она.

— Саш, понимаешь, застать подругу в постели своего парня — не самое приятное зрелище. С другой стороны, я отбила у тебя Егора, хотя тогда мы были едва знакомы, но в общечеловеческом смысле такой поступок трудно назвать порядочным. Так что мы почти квиты, хотя, если честно, ты вроде как на испытательном сроке. Согласна?

— Ладно! — кивает она. — Давай? — мы чокаемся. — А как Паша? А тебя не напрягает жить вместе? Вот меня всегда напрягает.

— У-у, — отрицательно качаю головой. — Я и сама думала, что жить вдвоем, если есть возможность жить отдельно, — мучение. Все остальные меня потихоньку раздражали — мне, например, жутко не нравилось спать вдвоем, тем более под одним одеялом. Но сейчас я даже представить не могу, как можно без него засыпать, отдельно просыпаться, не ощущать его…

— А помнишь эта, как ее… — перебила Саша. — Олеся, ну там…

— А да, Паша мне рассказал душещипательную историю. Он сказал, что она пыталась сделать из их отношений драму — флиртовала со всеми, чтобы он ее ревновал, уличала его в каких-то интрижках, которых не было… Актриса погорелого театра. Потом она с заламыванием рук от него ушла, заявив на прощание, что она его любит, но так больше продолжаться не может, а он обрадовался. Через месяц она вернулась, но Паша ей отказал, а Олесе это понравилось — она вошла в роль брошенной, но преданной возлюбленной. Каждый раз, когда они встречаются, Олеся подает ему знаки, намекает… все такое, пишет время от времени всякую чушь, но он уже научился не обращать на все это внимание. Он сказал, что если у меня есть желание, могу послать ее подальше, но мне, откровенно говоря, тоже неохота связываться. Каждый сходит с ума по-своему.

— А я встречаюсь с Андреем, — хихикнула Саша. — Мы с ним вместе в Прагу ездили.

— Да ладно! — ахнула я и рассмеялась. — Представляешь, скоро будем встречаться семьями — ты с Андреем, я с Пашей, Аня с Федей, Сабина с Мишей… Кто там еще? Будем делать барбекю, топить баньку, посещать концерты Криса Де Бурга…

— Бог с тобой! — Саша давится кашасой.

— Са-аааша! Ве-ееера! — закричали девочки из комнаты. — Марш сюда!

Девочкам уже надоела монополия, они рылись в кассетах, выискивая праздничный фильм.

— Что-нибудь легкое, — просила Аня.

— Не американское, — требовала Наташа.

— Про любовь, — предлагала Саша.

— Без соплей! — топнула ногой Таня.

— Да ну вас! — я вырвала у Ани «Бойцовский клуб» и поставила «Блондинку в законе». — Вот, наслаждайтесь.

— Я хочу танцев. — Таня встала и пошла к магнитофону. — Давайте все танцевать под Тома Джонса.

Не обращая внимания на то, что по телеку шел фильм, она включила музыку и пустилась в пляс.

— А Наташа встречается с Егором, — заявила Аня.

— Правда? — удивилась я.

— Ага, я их вчера и позавчера, и неделю назад видела вместе.

— Наташа, ты встречаешься с Егором? — набросилась на нее Саша, подслушавшая наш разговор.

— Почти, — ухмыльнулась Наташа. — А что?

— Ну… — Саша села рядом с ней. — Он — мой бывший, ее — бывший, — она ткнула в меня. — Так что, выкладывай, как впечатления?

— Нормально, — повела плечами Наташа. — Пока не раздражает. Он милый, талантливый, но тупой как валенок. Что творит — не ведает. Если его держать в ежовых рукавицах, из него получится вполне приличный бойфренд. По крайней мере, я каждый день могу его найти.

С девочками мне было хорошо и весело, но я бы с радостью променяла их всех на Пашу. Я постоянно думала о том, что он в другом месте, волновалась, все ли у него в порядке, волновалась, где он пообедал, работает ли у него обогреватель, получается ли песня и как вообще настроение. Словно угадав мои мысли, он позвонил. Закрывшись в спальне, я призналась, что ужасно скучаю и только что о нем думала.

— И я тоже! — воскликнул он. — Я сидел, сидел, работал, и меня вдруг как током ударило — Верочка! Мы же уже часа два не разговаривали.

— Может, ты придешь?

— А как там твой девичник?

— Все уже пьяные, водят хороводы вокруг елки. Скоро Андрей приедет…

— Черт, я когда думаю, что мы с тобой целых полтора дня не увидимся, мне так плохо становится.

— И мне — внутри все тянет и ноет.

Сегодня Паша улетает в Сочи — на концерт, и это ужасно. Я начала готовиться за три дня, уговаривала себя, что ничего страшного — всего ничего, две ночи, но, стоило мне взять себя в руки, Паша смотрел на меня с такой тоской, что мы заново принимались сожалеть, как несправедливо устроена жизнь.

Кроме того, что я заранее начала скучать, мне еще представлялись здоровые, румяные южные девицы, разрывающие на части столичного жениха… Вот Паша после выступления выпивает, ему наливают еще и еще, и вот он уже в кровати с какой-нибудь мерзкой расчетливой самкой, и…

— Паша, а ты не будешь мне изменять? — спросила я с надрывом.

— Верочка, ну, конечно, не буду, — отвечает он. — А ты?

— Ты что?! — возмущаюсь я. — А ты ведь точно не будешь?

— Зачем? — вспыхивает он. — Ну правда…

— Извини…

— Ладно, я минут через десять выхожу тогда.

— Жду тебя.

23.48 Цепляясь за Андрея, я смотрю, как Паша идет через таможню.

Мы стояли, обнявшись, минут двадцать, и я все никак не могла отпустить его руку. Лучше все-таки Павлик был бы кем-нибудь домашним, оседлым, хотя, наверное, тогда он уже не был бы сам собой, а кем-нибудь другим.

Андрей с Сашей везут меня обратно из аэропорта и тактично не оборачиваются, давая время оправиться от горя.

У подъезда я приглашаю их подняться, они соглашаются, и мы до двух ночи пьем чай с пирожными, мы с Сашей добиваем кашасу и смотрим японский боевик, в котором никак не можем разобраться, потому что там ничего не происходит, кроме убийств, на которые все герои намекают, но которые не показывают.