Сломанная головоломка

ОГРАБЛЕНИЕ В ПОДВОРОТНЕ

В детском садике на вопрос: — Ну, маленький, сколько нам годиков?.. отвечают, как известно, не задумываясь:

— Шесть лет и восемь месяцев!!!

С возрастом эта удивительная способность — помнить, сколько тебе сейчас лет — почему-то исчезает. Чтобы вспомнить, приходится смущенно производить в уме выкладки с четырехзначными числами. Помнят, разве что, некоторое время после очередного по счету дня рождения. Лучше — юбилея. Да и то совсем недолго.

…Бывший старший оперуполномоченный Московского угрозыска подполковник Семен Семенович Шукайло, опытный криминалист, уволенный совсем недавно из органов внутренних дел — за дзен-буддизм — и возглавлявший теперь собственное сыскное бюро «Феликс», как раз 13 марта праздновал свой день рождения.

В тот же день (это была, кажется, среда), ровно в два часа дня, в пивной бар без названия, что на втором этаже, над овощным магазином в доме 194 по проспекту Мира (кстати — такое уж совпадение — тот самый, где годом позже Семен Семенович взял знаменитого Макеева) нагрянули с довольно необычным визитом народные депутаты. Самые настоящие, со значками.

Ничего никому не объясняя, они втащили в зал несколько тяжелых коробок и, деловито разобрав у своего главного молотки и отвертки, полезли, не разуваясь, на столы.

Бармен Сережа, огромный, толстый, метра под два ростом, мужик, брезгливо делал вид, что даже не смотрит, что они там по углам развешивают.

А развешивали они большие жестяные, выкрашенные серой масляной краской громкоговорители.

— Дискжокеи говняные… — проворчал Сережа, но вмешиваться не стал да и действительно, с какой стати?..

Дискжокеи оказались членами парламентской комиссии по связям с общественностью. Сделав дело, они выпили пива и торжественно включили колонки. Вместо музыки зазвучали хриплые голоса спорящих народных депутатов: передавали запись одного из старых съездов.

Все присутствовавшие в пивбаре, не сговариваясь, схватились за головы и выругались, негромко, но, что довольно странно, почти в одних выражениях… Погода, как водится, тут же испортилась, повалил мокрый снег, завыл холодный ветер.

С головы до ног облепленный снегом, Семен Семенович, пряча под полой купленный у метро самому себе в подарок букет чайных роз, поднялся по скользкой темной лестнице бара, остановился в дверях, пропуская уходящих депутатов, и, войдя в зал, осторожно осмотрелся.

Осторожно — скорее по привычке. Остаться незамеченным он сегодня, пожалуй, не смог бы, как бы ни старался. Роскошный длинный черный плащ, черный, лихо заломленный на бок берет с блестящим металлическим цвета чайной розы значком сыскного бюро, белоснежный шарф с золотистым восточным узором по самому краешку (непременная часть придуманной самим Семеном Семеновичем униформы сотрудников «Феликса») — все это заметно контрастировало с общей обстановкой. Например, с той же лужей блевотины у самого входа, в которую Семен Семенович случайно наступил до блеска начищенным высоким черным ботинком армейского образца.

Ослепительно белыми, белее шарфа и снега на берете, были пышные, красивые, ухоженные усы Семена Семеновича, ярким пятном выделявшиеся на его смуглом, иссеченном шрамами и морщинами лице. Лицом — особенно своей знаменитой добродушной улыбкой — Семен Семенович был необыкновенно, а сегодня, почему-то, особенно, похож на известного физика Альберта Эйнштейна; еще Семен Семенович, как и Эйнштейн, немного, для себя, играл на скрипке. И трубку тоже, разумеется, курил — так уж сложилось.

Семен Семенович пересек по диагонали шумный задымленный зал и осторожно подошел к столику в правом углу, у большого грязного окна…

— Ваши документы! — тихо, но отчетливо произнес он, обращаясь к двум стоявшим к нему спиной мужчинам: долговязому молодому человеку в ватнике и в серой спортивной шапочке с надписью «СЛАЛОМ» и низенькому плешивому крепышу в полушубке из черного искусственного меха.

— Никак молодость ментовскую не забудет, — недовольно проворчал, оборачиваясь, тот, что пониже. Звали его Михаилом Сергеевичем (тем, кто не верил, он показывал паспорт). — Ты, Семен Семеныч, таперича никто. Ты даже документы у меня проверить права не имеешь! — хмуро подмигнул он и сделал неприличный звук губами.

— Но пива, Семен Семенович, мы вам все равно дадим, — приветливо улыбнулся тот, что повыше, в ватнике; звали его Шуриком. — Здравствуйте.

— Здравствуй, Шура! Мое почтение, Михаил Сергеевич, — засмеялся Семен Семенович. — Как наша общая знакомая госпожа Тэтчер? Все не пишет?

— Достали вы уже меня своими тупыми шутками!.. — вздохнул Михаил Сергеевич.

Особой его приметой были обвислые казацкие усы, которые он каждый раз, отхлебнув пива, тщательно вытирал носовым платком. Шурик был без усов, но с двухдневной щетиной и вообще был очень похож на тезку из кинофильма «Приключения Шурика», только более мрачного и, как видно, сильно пьющего. Он тоже глубоко вздохнул в ответ на шутку Семена Семеновича, почему-то покосился на висевший неподалеку громкоговоритель и скорчил отвратительную рожу.

— Прости уж, Михаил Сергеевич, — извинился обескураженный Семен Семенович. — Все-таки милиционер я, или нет? Хоть и бывший. И шутки у меня соответствующие…

Он выпил под нестройные аплодисменты депутатов на съезде кружку пива и, оттопырив мизинец, подцепил с бумажной тарелочки кусочек соленой скумбрии: — Вот, шел мимо, вдруг думаю: «дай зайду! пивка выпью!..» Не ожидали небось? Что вы такие мрачные?

— Видишь, Семеныч, и тут уже — сволочи — мозги вправляют. Тоже педагоги… — показал Михаил Сергеевич на дребезжащий громкоговоритель.

— А все, обрати внимание — нет, ты посмотри, посмотри! — на это кладут! И правильно! И Сережа — колонки завтра же кому-нибудь продаст. Спорим?

— Если я сегодня провода не перегрызу… — тихо вставил Шурик, косясь на потолок…

Семен Семенович, разжевывая кусочек рыбки, с пониманием оглядел гомонящий зал, над которым, сотрясая табачный дым, висел рассерженный голос народного депутата.

— Да, так вот! Но мой-то! Мой, а? — продолжил, грохнув по столу кружкой, Михаил Сергеевич. — Я тут Шурику как раз жаловался… Тут ладно, все равно без толку, с этими педагогами давно все ясно… А у моего младшенького, спрашивается, что, а?!

Семен Семенович никуда сегодня не спешил. Доев рыбку, он прислонился к стене и улыбнулся Михаилу Сергеевичу.

— …дома его такому не учили! В этом году отдали в детский сад, и что ты думаешь? — Михаил Сергеевич сделал театральную паузу и тоненьким голосом вывел: «- Папа, — говорит, — давай в съезд поиграем!» — и сплюнул на пол. — Это они таким там занимаются! Игры, понимаешь, теперь новые… Новое поколение выбирает ПЕПСИ!..

Семен Семенович засмеялся и спросил: — Твой-то у них… э… кто?.. А еще на мои шутки обижаешься!.. — и совсем развеселился.

Шурик тоже ухмыльнулся.

Михаил Сергеевич в сердцах выругался и сказал, стукнув себя кулаком в грудь: — Да бля буду! Я-то тут при чем? Вот так прямо приходит и говорит: «Давай, батя, в съезд играть!»… — и опять с отвращением сплюнул на пол.

— Ох, выпори, Михаил Сергеевич, выпори засранца, тебе говорю! корчась от смеха, посоветовал Шурик. — Это он скрытно над отцом издевается, намекает на твое имя-отчество!

— А как они в съезд-то играют? — спросил Семен Семенович. — Что-то не верится, Михаил Сергеевич, извини уж. У них что, регламент, повестка дня, у этой мелкоты, да? — он опять засмеялся.

— И что они там… э… обсуждают? Дуришь ты нас, Сергеич.

— Да не дурю! — рассердился Михаил Сергеевич. — Сам ходил смотрел. Ни повестки, ни регламента у них нет. Они просто голосуют.

Шурик и Семен Семенович посмотрели на Михаила Сергеевича. Тот объяснил: — Садятся на детской площадке в кружок и голосуют, кто за что выдумает: кто за то, что Витька дурак? Кто за то, что ветер? Кто за то, что скамейка? — и ржут, как ненормальные.

Шурик и Семен Семенович удивленно смотрели на Михаила Сергеевича.

— Хоть голоса-то считают? — спросил, наконец, Шурик.

— Откуда? — удивился Михаил Сергеевич. — Они и считать-то не умеют… Наверное.

— И все это называется «играть в съезд», да? — засмеялся Семен Семенович. — Ох, хорошо! И вправду, что в мире творится, а, Михаил Сергеевич? «Кто за то, что скамейка?..» — говоришь?.. Философы, тудыть их! Нет, ну что в мире-то творится, а?.. — он засмеялся.

— А я про что!.. — мрачно согласился Михаил Сергеевич. Шурик, посмеиваясь, чистил рыбку.

— Детский сад!.. — задумчиво сказал Семен Семенович. — Нет, детский сад это не хухры-мухры! — и, вспомнив вдруг что-то, опять улыбнулся. — А какое у меня было дело с детским садиком!.. Красивое, ух!.. Прямо в учебник по криминалистике вставляй.

При слове «дело» Шурик внезапно — будто вспомнив что-то очень важное! — замер с недочищенной рыбкой в руках.

— Что, манку воровали? — пошутил Михаил Сергеевич.

— Да нет, куда круче…

— Семен Семенович! — сказал ставший вдруг очень серьезным Шурик. Вы сказали «дело», и я вспомнил… Очень давно хотел вас об одном одолжении попросить.

Обгрызая рыбий хвост, Семен Семенович взглянул на Шурика и вопросительно поднял брови.

Шурик нагнулся, быстро достал из-под стола полиэтиленовый пакет с надписью «Год Лошади», вынул из него обтрепанную общую тетрадь в сером переплете, перелистал ее, нашел какое-то место, внимательно прочел несколько строк и опять посмотрел на Семена Семеновича.

— Вы знаете, я работу одну пишу… — сказал он.

— Как называется? — поинтересовался Михаил Сергеевич.

— «Апология рационализма», — внятно, по буквам, произнес Шурик. Понял, да? — Михаил Сергеевич смутился. Семен Семенович, услышав название работы, подавился кусочком рыбки и закашлялся.

— Так вот. Как бы попонятнее сказать-то? Рассматривая в общем виде каркас произвольного эвристического рассуждения… это, впрочем, не важно… в общем, я вышел на одну проблему: проблему полноты пространства версий…

— Семен Семенович и Михаил Сергеевич переглянулись. — Сейчас все объясню! — заторопился Шурик, — у меня здесь все на простых- простых примерах! Правда! Вы не бойтесь! Поясняю… — Шурик быстро отхлебнул глоток пива. — Кстати, пример из реальной жизни. У нас на заводе несколько лет назад дело было.

Михаил Сергеевич и Семен Семенович кивнули.

— Дело очень простое. Поперли у нас из сейфа партвзносы, — начал Шурик. — Довольно большие деньги. Ясное дело — шум, переполох, приехал следователь. Изучил обстановку и пошел копать — составил список подозреваемых и начал их вызывать по очереди: всех, знавших о сейфе, сроках сдачи денег, тех, кто, так или иначе, имел доступ к ключам, тех, кто мог на своем оборудовании сделать копии по слепкам — ясно было, что спер деньги кто-то свой, завод оборонный, пропускная система. Список был очень хороший — наметил этот мужик, вроде бы, все возможные версии, например, не забыл даже электриков, которые в кабинете секретаря парткома лампочки два раза меняли. Заставил каждого подозреваемого расписать по минутам тот день, когда деньги пропали; особенно изматывал троих подозрительных ребят из четвертого цеха — там станки стоят, на которых копию с ключа за минуту сделать можно… В общем, работал мужик, как зверь, на совесть. И стукачей к своим подозреваемым подсылал, ну все как положено. Измотался весь.

И вдруг — бабах! — второй раз сейф вычистили!

Новые взносы собрали, в сейф положили — и как не бывало! Прежнего секретаря парткома, седенького такого, старого большевичка, сразу, тогда еще, после первой кражи, из партии поперли; теперь новый секретарь партбилет положил! Следователь похудел, осунулся, круги под глазами… Скандал колоссальный!

В общем, долго рассказывать как все это раскручивалось. Сразу скажу, что следователь — от умственного перенапряжения, наверное — стал совершать безумные поступки… После того, как в сейф положили новые тыщи, он лично взял пистолет, спрятался за портьерой, простоял там часа четыре и — не поверите! — в дырочку увидел-таки того, кто опять, в третий раз, попытался спереть деньги! Клянусь, так и было!

— Здорово! — сказал Михаил Сергеевич.

— Но что особенно важно, — продолжил Шурик, — так это то, что именно этот-то человек — единственный, из тех, о ком точно было известно, что он имел доступ к сейфу, — Шурик сделал многозначительную паузу, отсутствовал у следователя в списке подозреваемых.

— А почему? Потому, что следователю, настоящему коммунисту, не карьеристу, а действительно идейному…

— Бывали такие, — кивнул, внимательно слушавший все это время, Семен Семенович…

— … ему, — продолжил Шурик, — просто в голову не могла прийти, Шурик стукнул себя по лбу, — такая чудовищная мысль, что партвзносы экспроприировал тот самый старичок-большевичок, о котором я уже говорил секретарь парткома. Он тогда вроде спутался с какими-то антикоммунистамидемократами, не помню уж, время, сами помните, тогда сложное было, — Шурик отхлебнул пива. — Впрочем, это сейчас совершенно не важно: для чего я, собственно, все рассказываю? Понимаете?

Семен Семенович и Михаил Сергеевич смотрели на Шурика.

— Обратите внимание, какая ситуация: перебирает следователь все-все версии, просчитывает все-все варианты, да? И одну версию, одну-единственную — причем, ту, которая совсем на поверхности! — в упор не видит. Не вносит старичка-большевичка в свой список. Факт? Факт. Как объяснить?..

— Ты же сам говорил, что спутался… — нерешительно высказался Михаил Сергеевич. Шурик выругался:

— При чем тут это. Семен Семенович, понимаете, о чем я?..

Семен Семенович с интересом слушал.

— В чем моя проблема? Проблема в том, чтобы разобраться, как так вышло, что следователь — вроде бы профессионал, — все-таки, не все версии вначале подготовил. Пропустил одну.

Семен Семенович понимающе закивал.

— Вот это я и имел в виду, — сказал Шурик, — под проблемой неполноты пространства версий, понимаете теперь?.. Так вот, Семен Семенович. Я по этому поводу кое-какие, так сказать, методологические рекомендации понапридумывал, а правильно, или нет — не знаю. Поможете советом? улыбнулся Шурик. — Экспертиза специалиста, так сказать…

— Интересно! Очень, очень интересно, Шурик! — сказал Семен Семенович радостно. — Ты сам, наверное, не понимаешь, как точно по адресу обратился! — Шурик улыбался и моргал глазами. — Методология — мой конек, — объяснил Семен Семенович, — уже очень давно. Сколько мне из-за этого вытерпеть пришлось!.. И можно сказать, «Феликс» на этом держится. Давай, что там у тебя за метод? Ну! Порадовал ты Шурик меня! И проблему выделил действительно очень важную.

Шурик даже замялся как-то. Открыл тетрадку, полистал, почитал что-то про себя, отложил, опять взял. Наконец, еще подумав, осторожно начал:

— Ну, общепризнанно, что феноменологический подход к логике, — с каждым словом он, почему-то, все больше волновался, — …нет, не так… и опять замолчал.

— Да ты не волнуйся. И не стесняйся, попроще говори. Сразу давай, в чем суть твоего решения?..

Шурик, краснея, помолчал, пошевелил губами.

Семен Семенович и Михаил Сергеевич внимательно слушали.

— Ну как вам это просто объяснить! — не выдержал Шурик. — Я целую книгу, можно сказать, написал об этом, а тут в двух словах… Сейчас, попробую… — он опять задумался.

— Ну логику, самую элементарную, вы помните?.. — спросил он через полминуты у Семена Семеновича. — Рассмотрим множество всех небессмысленных малых посылок некоего силлогизма…

Семен Семенович с Михаилом Сергеевичем испуганно переглянулись.

— А может — как ты сам говорил — на примере?.. — осторожно посоветовал Семен Семенович. Шурик взглянул на него, поднял брови, потом вдруг закивал головой:

— Да! Именно!.. Спасибо. Сейчас! — сказал он, закрыв глаза и сосредотачиваясь.

— Есть, — сказал он, наконец, открыв глаза. — В общем, э… как этот… как Шерлок Холмс. Да.

Семен Семенович и Михаил Сергеевич удивленно замигали.

Помолчав с полсекунды, они опять переглянулись и прыснули, потом захохотали. Михаил Сергеевич платком для вытирания усов принялся утирать слезы, Семен Семенович, повторяя тихонько, на разные лады: «Шерлок Холмс!.. Ватсон!..», сполз по стенке и, весь дергаясь от смеха, уткнулся в колени лицом.

— Я всегда знал, что вы идиоты, — помолчав, сказал Шурик. Он зачем-то подвигал по столу кружку, бережно спрятал свою тетрадь обратно в пакет и уставился в лужу пива на столе.

На съезде подводили итоги какого-то голосования. У соседнего столика подвыпившая девушка с растрепанными волосами хрипловатым голосом просила хмурого, налысо выбритого юношу поцеловать ее:

— Поцелуй, ну поцелуй, пожалуйста, ну пожалуйста… — жалобно повторяла она и тянулась к нему пухлыми губами. Тот отворачивался, вяло отталкивал ее и жевал рыбу…

Семен Семенович, почти перестав наконец смеяться, поднялся и, постанывая, принялся извиняться перед Шуриком. Михаил Сергеевич, всхлипывая, обнял Шурика и примирительно поцеловал его.

— Ты лучше не обижайся, просто у меня настроение сегодня очень веселое. Объясни нормальным человеческим языком, что имел в виду, — сказал Семен Семенович, вытирая слезы. — Тоже должен нас понять! Ну! — и опять засмеялся. — Я думал у тебя и вправду методология…

— Давай, давай, — сказал Михаил Сергеевич. — Все, больше не смеемся, — и снова прыснул.

— Козел, — сказал Шурик. И, обращаясь уже только к Семену Семеновичу, попросил: — Вы действительно поймите, о чем я говорю. Пожалуйста! Это же… Это же просто!.. У меня не методология, у меня только постановка проблемы!

Семен Семенович и Михаил Сергеевич на этот раз сдержались, оба сосредоточенно кивнули.

— Вот вы, Семен Семенович, выехав на место преступления и собрав какие-то данные садитесь и начинаете думать. В эти минуты ваша мысль… плывет, так сказать, по течению, или же вы осознанно — подчеркиваю: осознанно! на основании каких-то логических норм! — выделяете вначале все без исключения возможные версии, чтобы их — потом уже — проверять, логически сопоставлять друг с другом, все такое прочее? То, чего явно не сделал следователь в деле о взносах. Теперь понятно?

И добавил рассерженно: — Видите, не такой уж я и придурок.

Семен Семенович и Михаил Сергеевич жестами выразили полное согласие.

— И спросить у вас, Семен Семенович, я только одно это и хотел! продолжил Шурик. — Выписываете вы сначала — в качестве особого этапа в расследовании — все-все версии происшедшего? Но так, чтобы точно уж все без исключения версии перебрать, беспристрастно. Чтобы потом работать с этим полным набором версий. Или нет? — Семен Семенович улыбнулся. — Вот и все, — Шурик стащил с головы шапочку, сунул ее в карман ватника и замолчал, почему-то уставившись в большую лужу пива на сером заплеванном столе. Семен Семенович не выдержал и взглянул в лужу. В ней он увидел перевернутое отражение Шурика, их взгляды встретились. Шурик попросил тихонько: Расскажите, как вы поступаете? Правда нужно…

Михаил Сергеевич тоже, сбоку, удивленно уставился в лужу пива, пытаясь понять, что они там высматривают. Все трое молчали. На съезде тоже что-то притихли, похоже, опять затеяли голосование.

— Как я провожу расследование? Гм… — переспросил, улыбнувшись, Семен Семенович. Задумавшись, он осторожно поднес к губам кружку с пивом цвета чайной розы на самом донышке.

— Что ж. Вот как раз и расскажу историю про детский сад! Ту, о которой только что вспоминал! Очень для тебя показательная в плане методологии выйдет история. Именно то, что тебе нужно. Отработка версий. — Пригладив усы он спросил: — Ты, я вижу, хоть трактатов и не пишешь, тоже не прочь байку послушать, а, Сергеич?

— О чем речь, Семеныч!

— Ну а тогда, Шурик, что надо сделать? — сказал Семен Семенович. Он нахмурился, пристукнул кулаком по столу и, улыбнувшись, объяснил: Быстренько. За пивом!

Испугавшийся было Шурик рассмеялся, сгреб шесть пустых кружек, ввинтился в толпу у прилавка продираясь поближе к Сереже.

— Пошел на подхват, — молвил Михаил Сергеевич, собирая оставшиеся кружки.

Семен Семенович, оперев подбородок о ладонь и посмеиваясь, разглядывал зал. Он посмотрел, как тихонько плачет растрепанная, все еще нецелованная девушка у соседнего столика; как Шурик, расплескивая пиво, передает через головы полные кружки Михаилу Сергеевичу, как носит их тот по четыре к столу, как, улыбаясь до ушей, возвращается Шурик с рыбкой на бумажных тарелочках.

— Суки! — продолжая улыбаться, выругался Шурик. — Толкаются, сволочи, как в… на вокзале!..

Улыбался и Михаил Сергеевич, улыбался, глядя на них обоих, и Семен Семенович.

— Ну? — кивнул Шурик Семену Семеновичу. — Начнем?.. Что это за дело?

Семен Семенович кивнул в ответ, задумался, взял кружечку.

— Начнем, — сказал он, громко отпив два глотка. — Дело довольно необычное…

За окном валил мокрый снег, налипавший на ветки деревьев и плечи людей. Над проспектом Мира зажглись вдруг желтые фонари — как-то незаметно и неожиданно рано стемнело, наверное из-за плохой погоды.

— Рассказывать, Шурик, я буду, все-таки, не про то, как я сам раскручивал это очень непростое дело. Лучше, мне кажется, будет, если ты сам сможешь все сделать. А я буду в случае чего только помогать, говорить — так я рассуждал, или нет. Сам все раскрутишь — отлично поймешь и мой метод. Идет?

— Идет! — удовлетворенно кивнул Шурик.

— Начну я, поэтому, к ак положено: с самого-самого начала, — Семен Семенович достал из кармана длинную черную трубку с серебряным кольцом на мундштуке и не спеша набил ее табаком, поглядывая косо, как, размахивая у самого лица плачущей девушки руками, громко втолковывает ей что-то ее лысый возлюбленный, Михаил Сергеевич угостил Шурика «Беломором». Все закурили.

— Так вот. Темным зимним утром, — начал свой странный рассказ Семен Семенович, — родители, приведя детей в детский сад, обнаружили, что входная дверь заперта… — говорил он негромко, отчетливо, лишь изредка замолкая и попыхивая трубкой… Шурик и Михаил Сергеевич внимательно слушали.

— На снегу, выпавшем в начале ночи, не было еще никаких следов, и, естественно, первой мыслью стоявших у дверей было: «Эти подлецы проспали начало рабочего дня!». Но нянечка тетя Катя, пришедшая вскоре, озадачила всех словами о том, что в садике на ночь оставалась другая нянечка Ниночка — с четырьмя круглосуточниками. Все заволновались и принялись еще громче стучать в дверь «Не иначе, что-то там случилось», — первой почувствовала недоброе тетя Катя.

Пришла вторая воспитательница, у которой были свои ключи от двери, и все поняли, что дверь заперта изнутри. Еще примерно через полчаса, когда совсем рассвело, решили дверь ломать. Детишки, сидевшие на скамейках у ворот садика, очень обрадовались таким приключениям, мрачные родители при участии очень кстати подвернувшегося участкового принялись вышибать дверь, что им в конце концов и удалось: отскочила, разодрав в клочья дверной косяк, стальная петля, в которую изнутри была вставлена державшая дверь тяжелая задвижка, запертая, к тому же, на висячий замок. То есть (это я сразу тебе говорю, Шурик, чтобы ты не ломал голову), снаружи дверь так запереть было совершенно невозможно. Ну и, к тому же, свежий снег без единого следа.

— Угу… — Шурик задумчиво закивал.

— Первыми в дом вошли участковый милиционер и еще двое мужчин, остальные остались у дверей. Вскоре эти двое вышли обратно и попросили всех расходиться по домам, ничего не объясняя, но очень волнуясь. Тут же подъехала вызванная участковым следственная бригада…

— Кошмар, — тихо сказал Михаил Сергеевич. — Что-то сделали с детьми?..

— Нет, — Семен Семенович как-то странно взглянул на него. Следующая порция информации, Шурик, — Семен Семенович выпил одним глотком полкружки пива, сморщился, закрыл лицо руками. Отняв наконец руки от лица, он, уже совершенно спокойно, сказал: — Ниночка висела на люстре в самой большой комнате, веревка, перекинутая через крюк люстры, была привязана к батарее так, что ноги Ниночки примерно метра не доставали до пола.

Шурик напряженно думал.

— А дети? — опять спросил Михаил Сергеевич, — как они? Сколько их там было?

— Четверо. Два мальчика и две девочки, всем по пять лет. Они еще сладко спали. Их тут же унесли.

— Здание садика, конечно, обыскали? — спросил Шурик.

— От подвала и до крыши, — вздохнул Семен Семенович. — Нигде никого не было. И никаких необычайных вещей, ничьих следов…

Все выпили немножко пива.

— Если это было убийство, — задумчиво сказал Шурик, — то, очевидно, возможны только две версии: первое — либо убийца, сделав свое дело, выбрался из садика…

— Я уже сказал: нет. Дверь. Снег. Здесь все, в плане версий, сложилось на редкость удачно. На всех окнах — решетки, хорошие, крепкие решетки, люк на чердак закрыт изнутри на висячий замок. Заперта изнутри дверь запасного выхода на втором этаже, видно, что после недавнего ремонта ни ее, ни люк, ни окна не открывали. Форточки — крошечные. И, опять же, решетки на окнах…

— Либо, — продолжил Шурик, — второе: убийца спрятался внутри и вышел потом.

— Нет. Внутри действительно никого не было. Выйти незаметно он не смог бы.

Шурик почесал лоб, и, уткнувшись носом в кулак, задумался.

— А почему, — резонно спросил Михаил Сергеевич, показав на Шурика. этот… Шерлок Холмс… так прицепился к убийству? Она ведь — сама повесилась, верно?..

Шурик, и вправду, смутился и, вопросительно кивнув, взглянул на Семена Семеновича.

Семен Семенович разжег гаснущую трубку: — Здесь и началось все самое неприятное, — сказал он и, вздохнув, объяснил: — Нет, Шурик, нет Михаил Сергеич, это не было самоубийство…

Шурик и Михаил Сергеевич, теперь уже оба, вопросительно смотрели на Семена Семеновича. Тот отпил еще немного пива, нахмурился на мгновение и продолжил, вставив трубку в угол рта:

— Версия о самоубийстве, действительно, сразу же после того, как оказалось, что обычными способами преступник выбраться вроде бы не мог, стала основной… — Семен Семенович выпустил облако дыма. — Но вот что было необычного в этой версии. Как обычно человек вешается?.. — Семен Семенович посмотрел на Шурика. — Давай, перебери, что ли, как ты говорил, все-все варианты…

Шурик чуть подумал и сказал: — вариант, собственно, один. Человек, пока он жив, надевает петлю на шею и затем использует свой вес: либо, я знаю, есть такие случаи — поджимает ноги, но здесь это не проходит, нянечка висела высоко… — Семен Семенович кивнул, — …либо самое распространенное — прыгает с подставки или выталкивает подставку из-под себя.

Семен Семенович несколько раз кивнул головой и сказал: — Все дело в том, что никакой подставки рядом не было.

Все замолчали. Стало слышно, как спорят о чем-то хриплыми голосами у соседнего столика растрепанная девушка и лысый юноша.

— А… — начал Шурик, но Семен Семенович перебил его:

— Да. Эта идея тоже была на поверхности — что подставку каким-то, неясным пока образом, — Семен Семенович быстро взглянул на Михаила Сергеевича, — каким-то образом убрали после того, как девушка повесилась. Ты это хотел сказать, Шурик? — Шурик кивнул. — Так вот, — продолжил Семен Семенович, — оказалось, что подставки не было вообще.

Шурик и Михаил Сергеевич молчали. Семен Семенович пододвинул новую кружку пива, отпил из нее большой глоток и объяснил, как это определили. Нянечка, и в самом деле, ниоткуда не прыгала. Во-первых, на нянечке не было обуви, и нигде во всем садике, кроме недавно вымытого пола — ни на столиках, ни на подставках для цветов, нигде — не было, почему-то, отпечатков ее ног. Два очень четких отпечатка ступней, зато, были на линолеуме под тем местом, где она висела. И, во-вторых, самое главное: когда тело сняли, стало ясно, каким образом оно оказалось в том положении, в котором его нашли. Растяжение волокон веревки и потертости на крюке, через который веревка была переброшена, однозначно говорили, что тело было подтянуто кверху за привязанный к батарее конец веревки.

Шурик молча выпил кружку пива, взял у мрачно замолчавшего Михаила Сергеевича еще одну папиросу, закурил. Его взгляд бессмысленно блуждал по столу, потом остановился на тарелочке с окурками. Все молчали.

— Значит, — сказал, наконец, Шурик, — ее повесили? Но как же тогда убийца смог выбраться?.. Семен Семенович!..

Семен Семенович молча глядел на Шурика, затем перевел взгляд на Михаила Сергеевича.

— Дверь заперта изнутри, — сказал тот. — Повторите, какие там еще были выходы? — Шурик тоже кивнул.

— Дверь, окна, люк на чердак, дверь черного хода. Еще преступник мог проникнуть в здание через канализацию. В принципе, — Семен Семенович смотрел на Шурика, — и такая версия возможна, да?

Шурик недовольно нахмурился, собрался что-то возразить, но передумал. Семен Семенович продолжал: — Но единственный выход, которым в этом здании пользовались — входная дверь. Другие варианты, вроде замаскированного подкопа или происков нечистой силы, мы, я думаю, можем отбросить, так, Шурик?

Шурик рассеянно кивнул.

— Как, вы сказали, была закрыта дверь? — спросил он.

Семен Семенович подробно описал задвижку с висячим замком, дверные петли, сказал из какого материала дверь была сделана. Шурик внимательно слушал.

— Меня сейчас интересует прежде всего ключ, — выслушав все, сказал он.

— Где был ключ?

Михаил Сергеевич насторожился, Семен Семенович удовлетворенно кивнул головой и ответил:

— Его нашли в кармане халата нянечки.

— К чему это ты? — спросил Шурика Михаил Сергеевич.

— Есть еще одна версия, — ответил Шурик. — Если дверь была заперта изнутри, то это не значит еще, что убийца не мог через нее выйти.

Михаил Сергеевич недоуменно поднял брови.

— Ее могли закрыть после того, как убийца вышел, — тихо сказал Шурик и сосредоточенно принялся раскуривать грозящую погаснуть папиросу.

Все замолчали.

— Но кто? Сама нянечка ведь не могла! — наконец спросил Михаил Сергеевич. — Ты на кого намекаешь?

— Да, — сказал Шурик и опять опустил глаза на папиросу. — Это элементарная логика! Некто, назовем это так, остававшийся в доме помимо убитой.

Семен Семенович кивнул: — Эта версия, естественно, тоже была. — Семен Семенович поднял палец: — Но, во-первых, задвижка с замком была расположена в верхней части двери, более, чем в полутора метрах от пола. А детишки совсем маленькие, по пять лет. И карман воспитательницы, в котором найден ключ — тоже метрах в полутора от земли. Но это — только что касается фактической стороны дела. А ведь кроме этого, — Семен Семенович разогнул второй палец и развел руками, — есть еще психологическая сторона!

— Да нет, это же бред! Не проходит! — сердито сказал Михаил Сергеевич.

Шурик молчал. Михаил Сергеевич, подумав немного, спросил: — Ее, все-таки, точно повесили? Может, все-таки, как-то сама?..

Семен Семенович пожал плечами, глядя в окно, снег все валил и валил.

— Или, может быть… этот наш… — он поморщился, — «кто-то, остававшийся в доме»… убрал подставку? — опять принялся за свое Шурик.

— И стер с нее все отпечатки! — брезгливо глядя на Шурика, добавил Михаил Сергеевич. — Да и зачем им было двигать среди ночи мебель, сам посуди!

Семен Семенович вздохнул и еще раз, очень подробно, объяснил, как по веревке, на которой висит груз, можно точно определить, повесили груз на уже висевшую веревку, или подняли этот груз на метр за свободный конец.

Все замолчали, Михаил Сергеевич, а потом и Шурик с Семеном Семеновичем выпили пива.

— Значит, — сказал Шурик, — мы на данном этапе знаем следующее: дверь заперта изнутри, убийца из дома не выходил. В доме никого постороннего тоже не было, — Шурик опять взял кружку. — Следовательно, девушка повесилась сама, — он залпом допил пиво. — Чего тоже быть не могло, так?..

Михаил Сергеевич молча принялся чистить скумбрию, швыряя клочки рыбы в тарелочку с окурками.

В противоположном углу зала раздался вдруг чей-то оглушительный, истошный вопль:

— Собчак!!!.. А-а-а! Собчак!!!..

Все вздрогнули.

Где-то на пол грохнулась кружка, в наступившей на мгновение тишине стало слышно, как отскакивают от кафельного пола ее осколки. Еще через секунду все взорвалось.

Крикнувшему «Собчак!» дедушке соседи по столу пытались объяснить насколько тот был не прав, тот ругался в ответ и прикрывал локтем лицо, кто-то его защищал, остальные хохотали, перегнувшись от смеха пополам. Кто-то, правда, ворчал, что и действительно начал говорить Собчак, надо послушать.

Парень и девушка у соседнего столика хохотали громче всех, басовито повторяя «Собчак! Собчак!..». Кто-то для пущего смеху швырнул скумбрией в громкоговоритель. Смеялись все. Стало как-то уютно, казалось, потеплел даже желтый свет, льющийся из-под серого потолка и освещающий за оконным стеклом медленно проплывающие по диагонали мохнатые снежинки.

Шурик, глядя куда-то в сторону, сказал вдруг: — И все-таки, раз уж мы договорились перебирать все без исключения версии, то должны набраться мужества обсудить и эту…

Он пожевал рыбку, выплюнул ее и спросил: — Значит, вы говорите, что дети дверь за убийцей запереть не могли.

— Для этого, — ответил Семен Семенович, внимательно глядя на напряженно думающего Шурика, — им понадобилось бы дважды подставлять табуретку — запирая замок и возвращая ключ в карман висящей воспитательнице. Ты можешь себе такое представить?

— Уж лучше я замерю диаметр канализационных труб, тоже мне логик!.. возмутился Михаил Сергеевич.

— Действительно, Шурик, ты только представь себе, — продолжал Семен Семенович, — пятилетнего карапуза, зачем-то кладущего ключик в кармашек нянечке… у которой язык уже вывалился на четыре пальца…

Шурик поморщился.

— И тогда уже, — брезгливо сказал Михаил Сергеевич, — я, на твоем месте, лучше представил бы себе, что наружную дверь заперла сама нянечка! А они, как-то случайно, играючись убрали, не оставив отпечатков, подставку, с которой та прыгнула…

— Да не было подставки! — рассердился Семен Семенович. Михаил Сергеевич замолчал… Шурик допил очередную кружечку.

— А что, кстати, сказали… э… ребятишки? — спросил он Семена Семеновича. — Их спрашивали? Или они в съезд играли?..

— Попробовали осторожно спросить. Все сказали, что ничего не знают.

Шурик думал, обхватив голову обеими руками и шевеля беззвучно губами. Михаил Сергеевич глядел на снег за окном и цедил пиво, окунув в него усы. Подошла старушка-уборщица в сером засаленном халате и коричневой морщинистой ручкой сгребла со стола бумажные тарелки.

— Так, — сказал Шурик. — Я чувствую, как вы относитесь к тому, что я думаю. Поэтому первым делом показываю, что я не мог к этой версии не прийти. Логика, никаких эмоций. — Шурик показал два пальца: — Основных версий у нас — всего две. Какое-то действие совершает либо сам человек — это у нас отпадает; либо, и это так — кто-то другой. Кто? — Шурик посмотрел в глаза Семену Семеновичу, потом Михаилу Сергеевичу. Оба отвели взгляд. Шурик поднес к губам кружку, понял, что она пустая, выругался и придвинул к себе последнюю. — Какой вывод следует из того, что убийца уйти не мог? спросил он. — Если это не самоубийство, то вывод один, — все молчали, убийца остался внутри. Логично? Только не нужно эмоций.

Михаил Сергеевич мрачно смотрел в окно; Семен Семенович тронул его за рукав, тот отдернул руку. Повернувшись к Шурику, Семен Семенович сказал грустно:

— Что ж, действительно. Логика. Я знал, что ты, со своим методом, дойдешь и до этой… страшной… версии… — Шурик, широко открыв глаза, смотрел на Семена Семеновича. — Честно говоря, уже давно ожидаю этой версии. Ты вполне последователен…

Семен Семенович оглядел шумный зал, криво ухмыльнулся, заметив, как лысый юноша теперь уже сам пытается обнять сердито упирающуюся в него локтями девушку; взглянув опять на Шурика, Семен Семенович помрачнел, вздохнул.

— Детей, как я уже говорил, — голос Семена Семеновича звучал спокойно, — было четверо: два мальчика и две девочки, все очень славные ребятишки… Настолько славные, что этот, последний, вариант — вроде бы и не лучше варианта с… э… канализацией, — Семен Семенович грустно улыбался, Шурик молчал. — Не хочется в это верить, но: следствие есть следствие. А в такое время, как сейчас… — Семен Семенович задумался о чем-то, но тут же спохватился: — Извини! Да, так вот. Версия есть версия. Надо было отработать и ее. Самое главное, Шурик, вот что… Нянечку подтянули вверх за свободный конец веревки… — Семен Семенович жестом изобразил это. — Так вот: детишки, даже если предположить, что тянули за веревку они все вчетвером… — Михаил Сергеевич икнул, наверное, от отвращения, — …детишки весили, в сумме, все вместе, намного меньше, чем нянечка. И никак не могли ее поднять. Физически. Так что эта твоя версия, Шурик, тоже не проходит…

Шурик, подумав немного, заморгал, а затем очень тихо, очень тоскливо и очень неприлично выругался. Михаил Сергеевич, похоже, просто утомился и, судя по тупому взгляду, начал думать о чем-то совсем постороннем. Опять подошла бабулька-уборщица и попыталась стянуть своей лапкой две пустые кружки. Ее отогнали. За соседним столиком чуть было не началась драка кому-то плеснули в лицо пивом — но все как-то сразу и закончилось: облитый человек случайно упал на пол и встать не смог.

Депутаты не унимались, снег все валил и валил. Михаил Сергеевич принялся икать и ушел в туалет. За ним туда же сходил Семен Семенович. В туалете очень нехорошо пахло. Шурик допил последнее пиво и нашел под столом вполне приличный окурок. Вернувшийся Семен Семенович дал Шурику прикурить и долго-долго смотрел на него грустным взглядом. Шурик, закурив, пьяно всхлипнул и уткнулся лицом в кулак, шевеля при этом губами, хмурясь и пожимая изредка плечами — похоже, он, все-таки, продолжал думать!..

Вернулся, покачиваясь, Михаил Сергеевич, неся еще три кружки — Вот у нас во дворе одного мужика прямо в подворотне раздели!.. — начал было он, но, взглянув на Шурика, передумал и замолчал.

— Но ведь все же правильно, Семен Семенович? — надрывно прочнее Шурик. — Давайте еще раз. Двери закрыты, снег вокруг дома. Значит, никто не выходил. Подтянуть себя сама она не могла! И в доме никого нет, кто мог бы это сделать!

— Вроде все правильно… — согласился Семен Семенович. Шурик скрипнул зубами.

— Да ты спокойнее, — посоветовал Михаил Сергеевич. — Спокойнее! Это слишком бы просто все было. Сейчас обмозгуем — и осенит! Вот увидишь. Нет, ну что ты психуешь!! Ты думай, думай! Да, Семеныч?.. Ну просто смотреть на него больно! — Шурик с ненавистью взглянул на Михаила Сергеевича.

Семен Семенович тоже принялся успокаивать: — Действительно, Александр. Пока что все правильно. Ни одной ошибки — безупречное расследование. Ты уже держишь разгадку! Ну, последний шаг — только спокойнее. Да веселее, черт возьми! Вот смотри: люди целуются! — парень с девушкой у соседнего столика и вправду стояли обнявшись и целовались взасос.

— Нет! Ну смотрите: либо версия с самоубийством, либо версия с убийством, — опять начал срывающимся голосом Шурик. — Но если никто не убивал, убийцы в доме не было, то как же?..

Михаил Сергеевич тоже наконец задумался и вдруг — похоже, совершенно искренне — удивился:

— А правда, Семеныч. Что-то мы, наверное… не так поняли? — сказал он.

— Да нет, все правильно! — удивился Семен Семенович.

— Но ведь… что-то здесь не так… — Михаил Сергеевич, закусив губу и удивленно подняв брови, думал.

— Прости, Семеныч, — сказал он, наконец. — Как же так? Ведь… — он показал на Шурика, — ты же слышал! Действительно… Как-то странно?

— Ну что, что странно?! Шурик! Все у тебя уже в руках! Ну! Элементарная логика! — он с надеждой смотрел на Шурика, потом посмотрел на Михаила Сергеевича. Шурик покачивался, нахмурившись и закрыв глаза.

— Значит, все-таки, все правильно?.. Как же тогда так, Семеныч? Ты же слышал, — Михаил Сергеевич показал на Шурика, — ведь, действительно, что-то не выходит… Ну смотри! Версий, он сказал, у нас, по большому счету, было только две — самоубийство и убийство. Так?

— Так, — кивнул Семен Семенович.

— Обе версии мы отработали. Ни одна, оказывается, не подходит. Или, все-таки, какую-то из них мы зря отбросили, поспешили? Скажи.

— Нет, тут все правильно, — согласился Семен Семенович.

— Ну? — спросил Михаил Сергеевич.

— Что? — спросил Семен Семенович.

— Что? Ни одна версия ведь не проходит!

— Горячо! — закричал Семен Семенович.

— Что «горячо»?!. - рассердился Михаил Сергеевич. — Ни кто-нибудь, ни сама!..

— Ну же, ну!.. — помогал Михаилу Сергеевичу Семен Семенович, замахав, даже, от волнения, руками. Михаил Сергеевич молчал.

— Шурик! — обернулся Семен Семенович. — Ну это же твоя любимая ло-ги-ка! — он с размаху три раза стукнул себя по лбу. — Что с тобой? Элементарный вывод… Ох, — Семен Семенович с обидой посмотрел на Шурика. — Вот уж не ожидал. Без интеллектуальной честности в нашем деле никуда.

Шурик молчал, тупо выпучив глаза.

— Господи! — Семен Семенович всплеснул руками. — Ведь все же ясно…

Все молчали.

— Ну смотрите! Мы перебрали все версии. Все! И все они оказались неверны. Действительно неверны. Все до одной! Значит? Значит никак не могло такого быть! Ну? Понимаете?!!

Шурик икнул, снял очки, спрятал их в карман.

Михаил Сергеевич начал медленно-медленно, осторожно-осторожно, глядя в глаза Семену Семеновичу, расплываться в улыбке…

— Жива нянечка?.. — тихим голосом спросил он. Семен Семенович улыбнулся и устало кивнул. Михаил Сергеевич, тоже облегченно улыбаясь, помотал головой:

— И вправду. Ведь если ну никак не могло быть — так и не могло же!.. А я-то: за детишек, Семеныч, прости, ох как боялся, как боялся!.. Ой, ну слава богу!.. — стерев выступивший на лбу пот, он громко рассмеялся. Жива! Ух, хорошо!

Семен Семенович тоже улыбался. Он взял кружку и, чокнувшись с Михаилом Сергеевичем, допил пиво.

Михаил Сергеевич повернулся к Шурику: — Слышь, ты, козел философский? — брезгливо сказал он. — Дети были ни при чем, понял, да? Выродок… — и он смачно сплюнул на пол.

— Понимаешь?.. — осторожно спросил у Шурика Семен Семенович. — Сам же видишь: не самоубийство, не убийство… Ни одна версия не проходила. Ну не могло этого быть…

— Не понимает… — посмотрев на Шурика, сказал Михаил Сергеевич.

Бар закрывался. В зале погасили половину лампочек, шатающиеся посетители по одному потянулись к выходу. Шурик молчал, глядя куда-то вдаль.

— Совдепия проклятая! — простонал он вдруг в наступившем полумраке. И заплакал. — Совдепия проклятая!.. У!.. Совдепия проклятая!.. — колотя кулаками по столу, он раскачивался из стороны в сторону. — Гады!! Коммунисты, ненавижу!.. — а в конце еще тихонько, тоненько завыл почему-то: — И-и-и… Славя-я-яне…

Михаил Сергеевич и Семен Семенович недоуменно переглянулись. Опять подошла старушка уборщица с тряпкой в руках и, остановившись, принялась смотреть на Шурика, Михаила Сергеевича и Семена Семеновича. Маленькая такая, морщинистая, в пуховом платочке.

— Чего тебе, бабуль? — спросил Михаил Сергеевич. Та в ответ улыбнулась беззубым ротиком, но не ушла: все рассматривала нежно их, наклонив голову набок.

Зал почти опустел. Пьяный лысый паренек и его растрепанная счастливая теперь девушка тоже, обнявшись и склонив друг к другу головы, покачиваясь, пошли к выходу. Только несколько человек, застыв, внимательно слушали сообщение об итогах заключительного голосования.

— Эй, мужики!.. — тихонько сказал им из-за стойки бармен Сережа. Громко щелкнув, замолчали громкоговорители.

— Идем, идем, — ответил за всех Семен Семенович. — Шурик!.. Брось! Затихший вновь Шурик, опять глядя в пустое пространство перед собой, качнулся, вышел из-за стола и неуверенно пошел к дверям. Старушка догнала его и сунула в руку пакет с надписью «Год Лошади».

Семен Семенович грустно покачал головой. Он осторожно достал из-под стола перевязанный желтой лентой, шуршащий целлофаном букет и, бережно прижав его двумя руками к груди, двинулся вслед за Михаилом Сергеевичем. Старушка помахала им ручкой и ушла к себе на мойку.

— Чего это ты?.. — ткнув в букет, спросил Михаил Сергеевич. Юбилей?

— Да вроде того… — любовно оглядев букет, ответил Семен Семенович. — Вот, купил себе. Правда красиво?

— Сколько стукнуло-то? — спросил Михаил Сергеевич.

— Пятьдесят восемь лет, четыре месяца и восемнадцать часов… — не задумываясь ответил серьезно Семен Семенович и, подмигнув, объяснил: Ровно семьсот месяцев!.. Представляешь? Семь раз по сто!

— Эх, время идет!.. — вздохнул Михаил Сергеевич, глядя в темное небо.

Ветер стих и снег валил сверху вниз, медленно-медленно, ровными рядами. Все вокруг — земля, деревья, помойка у магазина — стало белым и чистым. Семен Семенович присел на корточки и попробовал, как катается снег. Катался он в тот вечер просто на удивление хорошо, но лепить снеговика в темноте было как-то не очень интересно.

Беззвучно шагая по свежему снегу рядом с Михаилом Сергеевичем, Семен Семенович спросил вдруг: — Слушай, а он на меня, случайно, не обиделся?! Только честно!.. Это же плохо, если обиделся… Помнишь, мы еще про Шерлока Холмса смеялись!..

— Кто? Шурик? А за что?..

— Не знаю, мне вдруг показалось. Он же сам просил, для своей книжки дурацкой… А вначале ведь казалось — толковый мужик, а? Думал даже на работу к себе пригласить…

— Да он напился просто. Молодой еще…

— …А потом, я ведь все, как было, ему рассказал! Могу и номер садика сказать, пусть там спросит! Они эту жуткую историю на всю жизнь, наверное, запомнили. Да и сама нянечка, по-моему, до сих пор еще там работает… Очень красивый, просто редкий по красоте случай! В газете одной собирались писать…

Они свернули за угол комиссионного мебельного магазина и пошли темной аллеей по четко отпечатанным на белом снегу виляющим следам Шурика.

— И кончается так хорошо! — согласился Михаил Сергеевич. — А вот у нас во дворе, я уже говорил, осенью мужика одного прямо в подворотне раздели. Представляешь — догола! А тогда уже холодно было… Так он бегом — как припустит! Чтобы не замерзнуть, понимаешь?