Сломанная головоломка

МАША В.

Матвей Иванович запер входную дверь на ключ и, махнув в сторону спальни, тихо сказал: — Проходи! Она — там.

Мы тихо вошли в большую темную комнату, Матвей Иванович включил свет.

— Вот, — сказал он, показывая на странное сооружение в углу, у занавешенного окна.

Это было что-то вроде узкой длинной металлической лежанки, обитой сверху лиловым дермантином, только, почему-то, с несколькими отверстиями странной формы в верхней плоскости и огромным количеством проводов и каких-то приборов снизу, между ножками.

— Это и есть моя Маша, — помолчав, сказал Матвей Иванович.

— Маша?

— Сокращенно, — улыбнувшись, объяснил Матвей Иванович. — Если хочешь — «Маша В.» У-у-у, дорогая ты моя! — подойдя к лежанке, он нежно погладил ее рукой, щелкнул тумблером, среди проводов загорелись красные лампочки, что-то загудело.

— И что, хватает напряжения от сети? — спросил я. Матвей Иванович кивнул, сосредоточенно вращая большую ручку у изголовья.

— Готово! — сказал он. — Что ты спросил? Конечно, от сети! Откуда же еще?

Осторожно присев на Машу, он похлопал по обивке рукой, улыбнулся, посмотрел на меня:

— Я теперь, пожалуй, еще и коллекционером стану, — сказал он, взглянув на книжную полку. — Наверное, это просто такая форма проявления бессознательного, не находящего выхода чувства моей собственной сверхгениальности… — Встав, он провел рукой по корешкам книг. — Уже восемнадцать самых разных описаний. И это только первое, что на ум пришло. От Герберта Уэллса и до «Понедельника начинается в субботу», помнишь, там такой велосипед придурочный есть?..

Я засмеялся, подошел к Маше, потрогал лиловую обивку.

В ногах лежанки угадывался трансформатор. Сквозь две неправильной овальной формы дыры на уровне коленей — если бы лечь на лежанку на живот было видно что-то немного похожее на шаговый двигатель; дальше, через следующую дырку, — что-то совсем уж непонятное. В изголовье лежала подушечка в лиловой наволочке с вышитым на ней голубым шелком, стебельчатым швом, латинским изречением «Tempore mutantur, nos et mutamur in illis».

— Сам вышивал? — спросил я.

— «Времена меняются и мы меняемся вместе с ними», — с выражением прочел Матвей Иванович и засмеялся. — Я, между прочим, не только подушечку сам вышивал, но и все остальное — тоже сам делал, — скромно уточнил он.

Я присел рядом с ним. Сидеть было очень мягко и удобно. Мы посидели минуту молча.

— Все равно не верится, — сказал, наконец, я. — Понимаешь, наверное…

— Мне и самому иногда не верится, — кивнул Матвей Иванович. — Значит так, сначала я сам лягу. Покажу, что ничего опасного здесь нет. Потом — ты. И потом уже — поговорим. У меня в холодильнике пиво есть.

— Так уж и ничего опасного… Полетит какая-нибудь хреновина на полпути… Сам, наверное, боишься.

Матвей Иванович странно взглянул на меня, вздохнул и сказал: — Об этом — тоже обязательно поговорим. Можно сказать, что только об этом и поговорим… И давай поскорее! — добавил он. — Поехали!

Я пересел на стоящую рядом широкую двуспальную кровать. Матвей Иванович пощелкал какими-то тумблерами, покрутил пару ручек, разделся догола, лег на живот, подмигнул мне и вдруг на три секунды стал каким-то размытым, полупрозрачным. А потом — появился опять. Только с трехдневной щетиной и грязными по колено ногами.

— Вот и все! — сказал он. — Теперь ты. И пойдем скорее пить пиво!..

— А мне… тоже раздеваться? Это обязательно?..

Матвей Иванович улыбнулся.

— Стоит! — кивнул он и рассмеялся. — Мне кажется, стоит сразу раздеться.

Я пожал плечами, разделся и, поерзав, лег на Машу. Матвей Иванович присел рядом, пощелкал тумблерами, покрутил ручки, подмигнул мне и исчез.

— Ха-ха-ха! Не обманул Матвей! Ну здорово, добрый молодец! — раздался низкий голос, и лежащая подо мной женщина обняла меня, нежно провела ладонью по спине и чмокнула в губы.

Она тоже была голой.

— Катериной меня зовут, — объяснила она и засмеялась. — Матвей мне все объяснил. Проказник! Представляю, каково тебе сейчас!.. Ну да не бойся! Брось! Здесь бояться тебе нечего.

И она опять поцеловала меня.

Через три дня я вдруг, совершенно неожиданно для себя, увидел перед собой Матвея Ивановича. Он все так же сидел на корточках и осторожно улыбался, почесывая щетину.

— Ну как? — тихонько спросил он.

Я сел и осмотрел спальню. Похоже, что за эти три дня ничего здесь не изменилось. Моя одежда все так же лежала на кровати, Матвей Иванович не успел даже вымыть ноги.

Я провел рукой по подбородку и ничуть не удивился — побриться я собирался еще позавчера, но так и не успел — не было времени.

— А почему у тебя ноги грязные? — спросил я.

— Да так, сам виноват. Вляпался, — он улыбался! — Пойдем пить пиво! — Матвей Иванович выключил Машу. — Только я ноги, пожалуй, все-таки вымою.

Кухня у Матвея Ивановича была тесная, маленькая. Мы, так почему-то и не одевшись, сели рядом на узкий диванчик, нарезали докторской колбаски и открыли по бутылочке пива.

— За научный прогресс! — сказал Матвей Иванович. Мы выпили.

— Ну, давай! Вижу: куча вопросов! Только сначала честно: ты не обиделся?

Я не знал, обиделся я или нет. Я вообще ничего теперь не зная. И мы опять выпили.

После третьей я смог наконец сформулировать первый вопрос.

— Ты отправляешься в некий момент далекого прошлого, назовем его «момент X». И вдруг встречаешь там меня. Удивляешься, думаешь: «Как он-то сюда попал? Либо: я, вернувшись обратно, сам запущу его в этот «момент X»; либо второе: он сам сделал машину времени и, подлец, держит это в тайне! Вот так встреча! Тут-то мы твою тайну и рассекретили!» Понимаешь вопрос?.. Как бы попонятнее сформулировать…

— И не пытайся! — махнул рукой Матвей Иванович. — Можно, например, так: «Иду я как-то по улице, и вдруг вижу самого себя, идущего навстречу…» Или еще круче: «Отправляешься в прошлое и встречаешь в какой-нибудь забегаловке еще троих себя. Кто из них настоящий?» Или…

Я жестом остановил его. Мы выпили еще по кружечке пива.

— Хороша Катька-то? — спросил он, помолчав.

— Я все боялся, что какой-нибудь князь Потемкин-Таврический завалится. Или граф Орлов…

— Ага. Я тоже вначале боялся…

Мы закурили. Матвей Иванович включил радио, передавали прогноз погоды на завтра. Матвей Иванович выключил радио.

— А… — начал я.

— Много! — ответил Матвей Иванович. — И в Африке был, в джунглях, и… — он опять махнул рукой. — Не считаю уже. К некоторым часто наведываюсь. Одна, представляешь… Впрочем, нехорошо об этом… Не хочу. Ничего?

— Ничего. Я так спросил.

Я вдруг сообразил!

— Послушай! Это же страшная штука! Это же… — Матвей Иванович улыбнулся. — Ты трехлетнего Гитлера придушить не пытался?

Матвей Иванович вздрогнул, посмотрел на меня, удивленно вскинул брови.

— Ванюша! — помолчав, сказал он. — Ванюша!.. — и склонил голову мне на плечо. — Я, все-таки, не зря тебя так люблю! Ты же… Я, не поверишь, вот именно об этом сразу и подумал, когда понял, что она работает. И именно, почему-то, про трехлетнего! Какие мы с тобой одинаковые… Давай за нас с тобой!

— Ну и? — выпив, напомнил я.

— Что? — удивился Матвей Иванович.

— Гитлер… — осторожно сказал я.

Матвей Иванович вдруг заплакал. Выпили мы немного. Всего по три бутылочки.

— Я боюсь, — выдавил он, наконец, и заплакал сильнее прежнего.

— Но ведь он же… Из-за него миллионы погибли! И Сталина! И Пол-Пота! И…

— Да я не о том! — закричал Матвей Иванович. — А вдруг они мои дедушки? Куда я вернусь, а?.. Я и так каждый раз, когда возвращаюсь, удивляюсь, что стены в комнате не другого цвета!..

— А все-таки — снова отправляешься?..

— Хочется, — помолчав, признался Матвей Иванович и совсем смутился.

— Слушай, — подумав, сказал я. — Ты мне своей фантастикой голову не морочь. Можно ведь сделать простой эксперимент — влияет то, что ты, отправившись в прошлое, сделаешь, на настоящее, или не влияет? Пошли!

Я уложил его на Машу В. и сказал: — Отправляешься куда-нибудь в недавно, в позавчера, скажем. И вот здесь, на стенке, ставишь крестик. И сразу обратно! Если останется, когда вернешься, значит…

Матвей Иванович пощелкал тумблерами, помутнел, встал с Маши. На стене появилось отчетливое слово ХУЙ.

— Ты что, совсем! — разозлился я. — Ты написал?

— Моя стена, что хочу, то и пишу! — он, сердитый, не выключив Машу, ушел на кухню. Я выдернул, на всякий случай, вилку из розетки и пошел за ним.

— То есть, как следует из того, что надпись осталась, — грустно сказал Матвей Иванович, — вполне можно стать собственным прадедушкой. И, может быть, я всегда был собственным правнуком, только раньше не знал…

— Ты то хоть знаешь, кто твоя прабабка была? — попытался пошутить я.

— В том-то и дело, что нет, — хмуро ответил Матвей Иванович. Мы открыли еще по бутылочке. — Твою мать… — добавил Матвей Иванович и дико заржал.

— Скотина! — сказал я и схватил его за горло. — Ты так не шути…

— Представляешь теперь, Ваня, что я наделал? — опять став серьезным, сказал он. Я отпустил его влажную шею. Голова Матвея Ивановича бессильно свесилась на грудь, он молчал. — И как мне страшно…

— Спокойно! — сказал я. — Давай попробуем рассуждать логически…

Матвей Иванович захохотал.

— Я сказал — спокойно! — я открыл еще бутылку пива. — Значит так… Отправляюсь я во вчера. Там себя убиваю. Да. Потом…

Матвей Иванович улыбался.

— Ты же ее сделал! — разозлился я. — Должен, значит, знать, как она работает! Ты о чем думал, когда ее придумывал?!

Матвей Иванович как-то неопределенно пожал плечами.

— И как с законом сохранения энергии? Ведь можно же аккумулятор регулярно подзаряжать от него же свеженького…

— Знаю. Все руки не доходят к Маше такой приделать. Чтобы без розетки…

Я в это время вдруг сообразил: — Послушай! А если ты позавчера эту похабщину на стене написал, то почему мы сегодня раньше ее не заметили?

Матвей Иванович опять засмеялся. — Ты думай, думай! — похлопал он меня по плечу. И открыл еще одну бутылочку.

В туалете я придумал.

— Делаем так! — сказал я. — Раз надписи до того, как ты ее делать поехал, на стене не было, значит можно поступить хитро: отправляемся куда-нибудь в следующий век; оттуда — изничтожаем всех злодеев. И пока этот следующий век не наступит — будем спокойно жить, не боясь, что изничтожили своих дедушек: надписи ведь до того, как ты отправился ее делать, не было? Не было. И мы до этого самого следующего века, откуда злодеев изничтожали, можем ничего не бояться, как будто ничего и не наделали…

— Ну и на кой тогда всех этих детишек-Гитлеров душить, если ничего не изменится?

— Для будущих поколений, — как-то неуверенно пробормотал я и замолчал.

— Я оптимист, — сказал Матвей Иванович. — У них и без моей помощи все будет хорошо.

Он встал и пошел в туалет.

— А ты в будущем был? — крикнул я ему.

— Был! — глухо донеслось из-за двери.

— Ну? Что? — спросил я, когда он вышел. Матвей Иванович закурил.

Помолчав, он покосился на меня и зловеще спросил: — Сказать, как ты умрешь?..

— Нет, — испуганно ответил я.

— Вот так, — Матвей Иванович вздохнул. — Так что… Впрочем, я пошутил…

Я тоже нервно закурил.

— А про себя ты… узнавал?.. — спросил я.

Матвей Иванович отрицательно покачал головой. — Боюсь, — объяснил он и надолго замолчал. — Я на минутку, — сказал он нервно, вскочил и ушел в спальню. Вернувшись через полминуты, он уже улыбался. Я почувствовал запах дорогих духов.

— Нервы, — смущенно объяснил Матвей Иванович. — Извини. Ты… э… не хочешь?..

Я отказался. На душе было как-то гадко. Я выпил еще пива, опять закурил.

— Пиво кончается, — сказал Матвей Иванович. — Взяв сумку, он опять ушел в спальню и вернулся с дюжиной бутылок.

— Вчерашнее. Ничего? — пошутил он.

— Мы же его уже выпили… — прислушиваясь к ощущениям в животе, пробормотал я. Честно попытался еще раз понять, но как-то не получалось. Вдруг в комнату вошел еще один, очень пьяный, Матвей Иванович, тоже голый, с наглым выражением лица.

— Я за пивом, — сказал он, взял четыре бутылки и ушел в спальню.

— Ох, видно нажремся мы с тобой сегодня, Ваня, — тихо сказал Матвей Иванович. — Я себе таких выходок раньше, все-таки, не позволял…

Мы замолчали.

— А давай перестанем пить! — предложил я. — Или нет, пить будем, сказал я, опять наливая, — но того, что мы сейчас видели, ты делать не будешь! Специально! Назло!

Матвей Иванович усмехнулся.

— И вообще — что ты еще про себя будущего узнал? Ты теперь обдумай это хорошенько, и…

— Что я опять женюсь, — тихо ответил Матвей Иванович.

— Вот возьмешь, и не женишься! — хлопнул я рукой по столу, и вдруг понял, что он сказал: — Что?! Ты — женишься?!

Матвей Иванович смущенно кивнул.

— А… А почему? В смысле — потому, что ты об этом заранее узнал, или наоборот, потому, что ты узнал, что не женишься, и специально, из противоречия, женился?..

— А тебе какое дело?

— Это же еще один эксперимент! Что-то в твоем будущем произойдет несмотря на то, что ты об этом узнал, или благодаря этому… Например узнаем мы, какой номер выиграет завтра в лотерею, заполняем билетик. Выиграет он?

— Проще свою вчерашнюю сторублевку взять, — пожал плечами Матвей Иванович.

— Ага! — рассердился я. — Как сейчас у нас пиво увели! Где четыре бутылки, а? Вот так же ты и сторублевку мог бы забрать. Ее только один раз потратить можно будет.

— А почему тогда стенка чистой была, пока я на ней писать не поехал?! — рассердился Матвей Иванович. — И то пиво, которое он унес, мы уже один раз выпили!

— Но ведь… Унес же он его, или не унес. Было же двенадцать, а осталось… И его, пива, теперь нет.

— Вот, еще есть, — показал Матвей Иванович. Мы молча выпили по бутылке пива и я, немного подумав, резюмировал:

— Я все понял. Это никакая не машина времени. Это машина для путешествия по параллельным мирам.

Матвей Иванович подумал и сказал: — Не-а… Хрен тебе. Так тоже не получается.

Я согласился — и сам тем временем понял, что, действительно, так тоже ничего не получатся. — Верно, — сказал я. — Не пойдет…

— Почему? — как-то вяло удивился Матвей Иванович.

— Какая разница? — я хлопнул его по плечу. — Все потому же. Противоречия получаются. Поверь на слово…

— Да я и сам знаю… — тихо согласился Матвей Иванович.

— Что ж за дерьмо ты соорудил, а, Матвей Иванович? Как же это тебя угораздило?

— Все равно не жалею — тихо сказал он. — Знаешь, в Вавилоне… Слышал о храмовой проституции?.. И СПИДа тогда не было. А-а-а… — он опять безнадежно махнул рукой. — Что говорить…

Закрыв глаза и покачиваясь, продекламировал невнятно что-то вроде: «Ценою!.. Жизни!.. Ночь мою!..»

В кухню опять вошел пьяный Матвей Иванович и унес последнюю бутылку пива.

— …А она не вынесет двоих? — спросил вдруг я.

— Сейчас попробуем! — обрадовался Матвей Иванович. Опять вошел пьяный Матвей Иванович, поискал пива, выругался, попил воды из-под крана, и ушел, скорчив нам гадкую рожу.

— Скотина! — выругал себя напоследок Матвей Иванович. — Пошли, Ваня! Отличная идея!

— Только чур я сзади! — сказал я.

— Да хоть снизу! — согласился Матвей Иванович. Держась за стены, мы быстро пошли в спальню. В коридоре у вешалки я заметил два длинных рожка для обуви.

— Сабли! — почти одновременно закричали мы с Матвеем Ивановичем.

Схватив рожки, мы вбежали в спальню, уселись на Машку и поскакали — с гиком, размахивая саблями. — Только сабля казаку-у-у в степи жона-а-а-а!.. — затянул Матвей Иванович.

— И-их! — подхватил я что есть мочи.

Раздался оглушительный визг, розовые толстушки, прикрываясь тазиками и вениками, рванулись к дверям.

А мы с Матвеем Ивановичем еще немного попели, а потом восхитительно попарились.

Всем рекомендую — очень успокаивает нервы.