Смерть берет тайм-аут

Глава 7

На следующее утро мы с Элом встретились на стоянке у детского сада Исаака. Нам предстояла почти двухчасовая поездка на север в Оджай, а я опоздала. Когда Эл подъехал, я пыталась натянуть ботинки сыну.

— Помочь? — спросил Эл, выпрыгивая из машины.

— Нет, — я стиснула зубы, заталкивая непослушную ногу в кед.

— Не та нога, Джулиет, — заметил Эл.

Я покачала головой и бросила на него сердитый взгляд:

— Знаю.

Я впихнула ногу в ботинок и застегнула на «липучку».

— Больно! — завопил сын.

— Конечно, больно, — согласился Эл. — Если не на ту ногу.

Я схватила обожаемую Исааком корзинку для завтрака с Барби, доставшуюся по наследству от сестры, и протянула руки:

— Иди ко мне, малыш!

— Джулиет, ты оба ботинка надела не на ту ногу, — опять начал Эл.

Я подняла ноги Исаака и поболтала ими:

— Только один. У него два левых ботинка.

Эл засмеялся и неодобрительно покачал головой:

— Ты позволила ребенку выйти из дома в двух левых ботинках?

Я скорчила рожу:

— Конечно нет. Я велела ему надеть кеды. И он надел. Разные. Оба левых.

— И ты не заметила?

Я знала, о чем он думает. Жанель никогда бы не допустила такую оплошность. Когда его дочери были маленькими, Жанель следила за тем, чтоб они были всегда правильно одеты, обуты и вооружены.

Я пожала плечами:

— Руби закатила истерику по поводу своей прически. Я плохо их перевязала. Опять. Потому что, очевидно, я самая плохая мать в детском саду. Или, может, в истории всех детских садов вместе взятых. В любом случае, к тому моменту, когда она перестала вопить, мне очень хотелось поскорее выйти из дома. На ботинки я обратила внимание только сейчас.

— Я не хочу надевать два левых ботинка, — заныл Исаак.

Я чмокнула его в пухлую щечку — единственную часть тела, которая до сих пор оставалась младенчески нежной.

— Не плачь, милый, мы сходим посмотрим, может, у воспитателей есть лишняя пара ботинок, которую можно поносить денек.

После того как я сдала Исаака воспитателям, положила завтрак в его шкафчик, помогла ему надеть зеленые китайские босоножки в цветочек и вернулась, Эл уже заводил машину.

— Давай двигаться, — сказал он, — иначе не успеем после разговора с врачами заехать в Санта-Барбару за мексиканскими лепешками.

Обожаю Эла за его энциклопедическую память на все мексиканские закусочные, китайские ресторанчики, бистро и кафе в Южной Калифорнии. Этот человек может отдать жизнь за фаст-фуд, но только за самые необычные виды. Если нет других вариантов, он может обойтись двойным гамбургером с горчицей, но по-настоящему счастливым будет только во вьетнамском подвальном ресторанчике на востоке Лос-Анджелеса, потягивая, скажем, суп фо из пластмассовой чашки. Когда мы вместе работали в Федеральном бюро общественных защитников, то всегда планировали выездные расследования в обеденное время. Мы фотографировали помещение банка, который, по мнению обвинения, ограбил наш клиент, беседовали с одним-двумя служащими и возвращались в офис с подбородками, блестящими от жирных кубинских сэндвичей. Я могла бы догадаться, что Эл планирует посетить лучшую мексиканскую закусочную Южной Калифорнии. Но будет неприятно, если придется из-за этого на час отклониться от нашего маршрута.

По пути мы разговаривали о реакции Лили на вопрос о смерти матери.

— Определенно, странно, — произнес Эл. — Возможно, это было убийство?

Затем выругался в сторону проезжающей мимо машины:

— Видела эту дуру?

— Кого? Восьмидесятилетнюю старуху в «мерседесе» с дизельным мотором? Видела.

— Старая кляча кого-нибудь изувечит, если будет так плестись в левом ряду!

— Она выполняет ограничение скорости, Эл. Может, смерть матери Лили и не имеет отношения к делу, но ты сам говорил, что в расследовании преступлений совпадений не бывает. У нас есть преступление и еще одна подозрительная смерть тридцатилетней давности. Вполне естественно предположить, что они связаны.

Эл погрозил кулаком другой машине.

— Почему несчастный случай, о котором не захотела говорить Лили, — подозрительная смерть?

— Подозрительно, что никто не хочет об этом говорить. И будь добр, прекрати ругаться! Тебе не приходилось слышать об убийствах на шоссе? Ты хочешь, чтобы меня пристрелили?

Он округлил глаза:

— Давай сперва поломаем голову над тем, за что нам платят. Будем собирать доказательства для смягчения приговора. А если останется время, разберемся с мексиканской историей.

Я неохотно сдалась и устроилась на сидении так, чтобы меня не было видно разъяренным водителям, огрызающимся на эмоциональные телодвижения Эла.

Оджайский Центр реабилитации и самореализации расположен в горах за городом, в честь которого получил свое название. Оджай — бывшая фермерская община, которая превратилась в поселение художников. Мы с Элом петляли по маленьким улочкам, мимо вывесок студий и галерей и палаток со свежим деревенским сыром. К великой досаде Эла я опустила окно, нарушив герметичность его внедорожника с кондиционером. Дорога спускалась и поднималась по холмам, поросшим бурой травой и кустарником. Я вдохнула воздух, пахнущий сухой травой и навозом, и, что удивительно при такой удаленности от побережья, в нем отчетливо ощущался привкус соли и моря.

Неприметный деревянный знак, который мы чуть не пропустили, указывал на электронные ворота, преграждавшие путь к реабилитационному центру. Эл притормозил у ворот и, чересчур далеко высунувшись из окна, потянулся к кнопке микрофона.

— Хорошо, что у тебя есть живот для равновесия, — сказала я. — А то вывалился бы.

Он хмыкнул и опустился на сиденье:

— Очень смешно. Директор ждет нас в главном здании.

Ворота медленно отворились. Мы въехали внутрь и с полмили двигались по ослепительно белому гравию, в тени растущих по обе стороны тополей. За деревьями, между кактусами и суккулентами вились дорожки. Повсюду на скамейках из красного дерева сидели люди, подставляя лица солнцу. Какая-то женщина лениво покачивалась на деревянных качелях, закрепленных на ветке высокого дуба. Дорога оканчивалась круглой площадкой перед загородным домом с толстыми отштукатуренными стенами терракотового цвета; с крыши спускалась ярко красная бугенвиллия. По бокам тяжелых дубовых дверей, распахнутых навстречу свежему воздуху, стояли большие яркие горшки с геранью и настурцией. В солнечном пятне у дверного проема лежал рыжий кот.

— Неплохое местечко, — сказал Эл, припарковавшись у здания.

— Да уж, на психушку не тянет, — заметила я.

Я вспомнила все реабилитационные центры, в которых долгие годы посещала клиентов, мрачную обстановку, которая еще больше бросалась в глаза при жалких попытках что-то украсить: решетки на окнах, спрятанные под яркими синтетическими занавесками, узкие детские кроватки с покрывалами, когда-то красивыми, но выцветшими и блеклыми после многочисленных стирок. Двор, если таковой имелся, не был зеленой лужайкой с качелями и скамейками, а представлял собой асфальтовую площадку с пятнами зеленых насаждений, за которыми пациенты ухаживали самостоятельно, что входило в длинный список их обязанностей. Хотя садоводство и уборка предполагались в качестве терапии, меня никогда не покидало подозрение, что это не что иное, как нехватка бюджетных средств. Я соскочила на землю и огляделась, щурясь от блеска белого гравия, отражающего солнечный свет.

— Почему мне кажется, что здесь избавиться от наркотической зависимости гораздо легче, чем в любом из государственных отстойников, куда попадают наши клиенты? — призадумался Эл.

— Не знаю, — ответила я. — Смотри: что происходит, когда ты становишься трезвеником-язвеником? Тебя отправляют домой! Я бы продолжала колоться, только чтобы побыть здесь подольше.

Здание наполняла приятная прохлада. Стены украшали репродукции Гогена и Диего Риверы. Я понадеялась, что это хотя бы не подлинники. Тщательно изучила нижний угол портрета дамы с обнаженным бюстом, одетой в зеленую юбку. Подписи не увидела и вздохнула с облегчением. Это было бы уже слишком.

— Чем могу быть полезна? — произнес мягкий голос. Я обернулась и увидела рядом с Элом молодую женщину. У нее были длинные светлые волосы, прихваченные за торчащими ушами. Она стояла спиной к солнцу, и уши горели в его лучах, словно маленькие розовые фонарики, почти такие же розовые, как и ее кашемировый свитер. Она мило улыбнулась.

— У нас назначена встреча с доктором Блэкмором, — сказал Эл.

— Да-да. Мистер Хоки и миссис Эпплбаум? — мы кивнули. — Я помощница доктора Блэкмора. Меня зовут Молли Вестон.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Он ждет вас на террасе.

Мы последовали за ней через холл, напоминавший гостиную, с мягкими стульями, встроенными полками, книгами в мягких обложках, и большим камином. Перед камином на ковре растянулся подросток, подложив под голову кипу книг; то тут, то там группами сидели люди, что-то обсуждали или читали. Все они были слегка взъерошены, будто только что проснулись или не успели посмотреть на себя в зеркало, когда одевались. Они выглядели либо очень худыми и изможденными, либо толстыми, будто питались только пончиками и картошкой фри. Несколько человек посмотрели на нас, когда мы проходили мимо, и я приветливо улыбнулась. Только один улыбнулся в ответ — мужчина лет тридцати с длинными спутанными волосами и клочковатой бородой. Он показался мне знакомым, и я подумала, что мы могли вместе учиться в колледже. Буквально через секунду я вспомнила, где видела его лицо — на обложке диска, который непрерывно в течение месяца или двух крутил Питер несколько лет назад. Должно быть, на моем лице отразилась догадка, потому что он моргнул, уныло пожал плечами и вновь погрузился в книгу.

Риз Блэкмор сидел за кованым столом на выложенной плитами террасе, которая походила на бассейн. Прекраснее волос, чем у него, я в жизни не видела — белые, как мел, длинные, ниспадающие на воротник. Они сияли на солнце, а кожа переливалась ровным, медово-бронзовым загаром, который можно получить только при свете кварцевых ламп солярия.

— Хотите что-нибудь выпить? — предложил доктор, когда мы сели к нему за стол. — Чай? Или чай-латте с соевым молоком?

— Я буду кофе без молока, — сказал Эл.

— А вы, миссис Эпплбаум? — поинтересовалась Молли.

— А я попробую чай-латте. Только у вас есть обыкновенное молоко? Коровье?

— Обезжиренное?

Это что, намек на то, что с беременностью я поправилась?

— Да, спасибо, доктор Блэкмор, — начала я.

— Пожалуйста, называйте меня Риз, — его голос был таким же ровным и гладким, как и кожа.

— Вы получили утром по факсу разрешение Юпитера Джонса?

Мы попросили Юпитера подписать бумагу, позволявшую врачам ознакомить нас, как адвокатов, с историей его болезни. Иначе, согласно правилам врачебной этики, разговор не состоялся бы.

— Да, получил. Как Юпитер? Невыносимо думать, что он в тюрьме. Он не из тех, кто умеет себя защитить.

Я кивнула:

— Ему сейчас нелегко. Но адвокат прилагает все усилия, чтобы вытащить его.

Я объяснила доктору нашу роль и попросила немного рассказать о своем заведении и о том, как Юпитер стал его пациентом.

— Во-первых, мы не называем их пациентами. Они — люди, проживающие здесь, или клиенты. Хотя, конечно, задача медицинского центра — излечить зависимость, но мы считаем, что это больше, чем лечебница. Сюда искалеченный человек может прийти, отдохнуть и постараться исцелиться в окружении людей, занятых тем же самым. Наша система построена на групповой терапии, на групповой мотивации. Каждый обитатель одновременно пациент, который лечит свое заболевание и, в самом прямом смысле, врач, помогающий остальным бороться с недугом.

Я аккуратно и незаметно наступила Элу на ногу, не позволяя ему испустить вздох, полный раздражения, которое, без сомнения, вызвали в нем слова доктора. Эл с сочувствием относился только к тем «искалеченным людям», чьи раны кровоточили и их можно было перевязать.

— У вас замечательный центр, — похвалила я.

— Им помогает природа. Поначалу многие даже не замечают того, что вокруг. Потом, через некоторое время, они уже способны обращать внимание не только на отчаянную потребность изменить сознание. Тогда они начинают смотреть на природу, позволяют себе насладиться красотой, можно сказать, переживают естественное наркотическое опьянение.

— Превосходно, — сказал Эл, и я услышала легкое презрение в его голосе, надеюсь, только потому, что очень хорошо его знаю.

Я не была с ним согласна. Да, речь доктора такая же липкая, как нефть из танкера «Эксон-Валдес», но его слова вполне разумны. Когда я работала федеральным защитником, почти все мои клиенты были наркоманами. Их жизнь сосредотачивалась на очередном кайфе — где они смогут его получить и как достать деньги. Они не совершали преступлений под воздействием наркотиков, они совершали преступления, чтобы оказаться под воздействием наркотиков. Я часто думала, что произойдет, если дать каждому наркоману его зелье. Им не нужно будет воровать, чтобы потакать своей зависимости, они будут знать, где взять следующую дозу — неожиданно у них окажется уйма времени, чтобы подумать о чем-то еще, например, куда катится их жизнь. Могу поспорить, хотя бы кто-то захочет ее изменить, и в какой-то момент появится повод, чтобы окончательно порвать с наркотиками.

В любом случае, я прекрасно представляла, что, оказавшись в Оджай, пациенты не в состоянии были даже заметить великолепие центра. Я понимала, что когда они прекращают тратить время и энергию на погоню за кайфом, их сознание может уловить невидимую прежде красоту, и даже наслаждаться ею.

— Сколько стоит пребывание здесь? — спросил Эл.

— В общем, недешево, — ответил доктор, и в его улыбке скользнула легкая тень самодовольства. — В среднем семь тысяч долларов в неделю.

Эл присвистнул.

— Да, я знаю, — продолжал Блэкмор. — Сумма кажется огромной, но могу заверить, что мы не получаем от этого большой доход. Чтобы программа работала, нужно целое состояние, а парк, — он обвел рукой, — вернее, его содержание, обходится и того дороже. Но мы очень стараемся, чтобы наша клиника была доступна не только богатым. В тех случаях, когда мы понимаем, что человеку может помочь пребывание здесь, но он не может себе этого позволить, мы идем на определенные уступки. А так как я считаю, что все врачи несут гражданскую ответственность, то у нас всегда находится определенное число людей, за которых платит штат. Обычно их направляют по заключению суда. Но в целом наши клиенты — преуспевающие люди, многие из них довольно известны. У нас доброжелательная атмосфера, полная анонимность, и им не приходится жертвовать привычным комфортом.

Я скользнула взглядом по террасе и стала рассматривать бассейн. Его форма была неровной, а вода темной, почти как в пруду или маленьком озере. С одной стороны над камнями и растениями струился водопад, с другой — низкой каменной кладкой был огорожен небольшой участок, от которого поднимался пар. Один или два человека расслаблялись в горячей воде, другие лежали в деревянных шезлонгах под полосатыми зонтами. Загорелый мужчина в белой футболке и шортах раздавал стаканы с водой и полотенца. Нет. Никому в центре не пришлось пожертвовать домашним уютом.

— В какое время здесь был Юпитер Джонс? — спросила я.

— Юпитер прибыл сюда почти четыре года назад. Девяностодневная программа должна была помочь ему избавиться от кокаиновой зависимости. Он прошел лечение и еще на два месяца стал участником нашей амбулаторной программы в Санта-Монике.

— У вас есть амбулаторное лечение?

— Да. Большинство наших клиентов из Лос-Анджелеса. Мы проводим лечение в группах и индивидуально, чтобы помочь им справиться с переходом к обычной жизни. Это очень опасное время для наркоманов. Значительно легче воздерживаться от наркотиков, когда окружающие их не принимают, в месте, где их сложно найти. Многие оказываются в тяжелом положении, когда возвращаются домой, в прежнюю обстановку, семью, к прежним друзьям, туда, где они приобрели пагубные привычки. Мы помогаем им устроиться так, чтобы возврата к наркотикам не было.

— И Юпитер проходил это лечение?

— Да, несколько месяцев.

— Этого времени достаточно?

— Что вы имеете в виду?

— По вашему мнению, три месяца — это оптимальный срок для амбулаторного лечения?

— Нельзя дать однозначный ответ. Разным людям нужно разное время. Все зависит от человека.

— А в среднем?

Было видно, что ему неуютно.

— Думаю, немного больше. Где-то полгода или год. Но каждый клиент индивидуален.

Эл хмыкнул, и на этот раз я согласилась с тем, что он не произнес вслух. Я была готова поспорить, что Юпитер Джонс завершил курс совсем не потому, что так успешно шел по пути к выздоровлению.

Мы намеревались попросить доктора Блэкмора свидетельствовать в пользу Юпитера на обвинительном заседании суда. Он должен был описать присяжным борьбу Юпитера с наркотической зависимостью. Но если Юпитер слишком рано прекратил лечение, то показания доктора скорее навредят, чем принесут пользу. Даже если это и не стало бы доказательством, доктор Блэкмор — тот свидетель, который не оставит присяжных равнодушными. Ровный загар, ухоженные волосы, приятный выговор. Все это должно отвлечь внимание присяжных. Хуже, если прокурор решит, что для подготовки перекрестного допроса доктора ему нужно отправить в клинику детектива, тогда у нас возникнут серьезные неприятности. Я не сомневалась, что присяжные вряд ли будут симпатизировать человеку, чье пребывание в реабилитационном центре сопровождалось неусыпным вниманием санитаров даже у бассейна.

Я сделала пометку, что надо обсудить с Вассерманом все плюсы и минусы привлечения Блэкмора как свидетеля, и произнесла:

— Юпитер рассказал нам, что познакомился здесь со своей будущей мачехой. Собственно, он и представил ее своему отцу.

Доктор сурово взглянул на меня, как если бы я была его пациенткой, которая заговорила без разрешения.

— Правила конфиденциальности не позволяют мне обсуждать с вами никого, кроме Юпитера, — он посмотрел на часы. — О господи, у меня же встреча с пациентом, к которой я обязательно должен подготовиться, — он поднялся. — Молли! Проводи мистера Хоки и миссис Эпплбаум.

Молли вышла на террасу и неловко остановилась у стола, будто ожидая указаний.

— Хло Джонс умерла, — произнес Эл, и его отрывистый голос заставил доктора еле заметно вздрогнуть. — Какой смысл теперь хранить тайну?

Я удивилась. Обычно Эл не так резок со свидетелями и никогда не нервничает из-за них. Видимо, доктор действительно вывел его из себя.

— Здесь находится много людей, чьи наследники предполагают, что мы будем соблюдать секретность и после их смерти, мистер Хоки, — ответил доктор.

— Конечно, мы это понимаем, — постаралась я успокоить его.

Плохой полицейский — это одно, но настраивать против себя потенциального свидетеля никуда не годится.

— Анонимность — необходимое условие вашей программы.

— Именно так А сейчас прошу меня извинить, — и Риз Блэкмор направился к выходу.

— Доктор Блэкмор, — окликнула я, но он даже не обернулся.

— Мы можем получить судебный ордер, — сказал Эл.

Доктор резко остановился и повернулся к нам. Его рот подергивался, ему стоило явных усилий сохранять спокойствие. Я кивнула Элу и надела фуражку хорошего полицейского.

— Эл! Этого совершенно не нужно, — возразила я. — Доктор Блэкмор, мой партнер только хотел сказать, что мы вправе получить предписание для сбора материалов, которые помогут в работе защиты. И естественно, мы хотим этого избежать так же, как и вы. Понимаете, мне совсем не улыбается тратить дни и даже недели в Оджай, тщательно исследуя папки, кассеты и личные бумаги. Можете себе представить, сколько это работы?

Даже хороший полицейский иногда может напугать. Доктор побледнел и приобрел цвет своей прически. Я мило улыбнулась и продолжила:

— Мы имеем моральные обязательства перед Юпитером точно так же, как и врачи перед пациентом. Я думаю, вы понимаете. Если бы вы смогли немного рассказать о его отношениях с Хло, мы бы избежали всех этих бюрократических формальностей.

Он бросил взгляд на часы и опустился на стул:

— Могу уделить вам еще две минуты.

— Прекрасно. Огромное вам спасибо, доктор Блэкмор. Итак, мы закончили на том, как познакомились Юпитер и Хло. Они были здесь вместе?

— Да.

— Чем страдала Хло?

— Насколько я помню, зависимостью от кокаина. Чтобы сказать точно, нужно проверить записи. Кокаин, может, еще и героин.

— Вы можете мне позвонить, когда проверите информацию, — сказала я. — Вы не знаете, как Хло смогла позволить себе это лечение? Кто за нее заплатил?

Доктор посмотрел на Молли.

— Она попала в нашу специальную программу, — сообщила та. — Есть спонсоры, которые дают так называемую стипендию для тех, кому лечение может помочь, но у кого нет на это средств.

Как же так случилось, что ни один из моих бездомных, сидящих на героине клиентов не слышал о такой программе?

— Как ей удалось получить эту стипендию? Она писала какое-то заявление?

— Один из наших спонсоров порекомендовал ее для участия в программе. Если хотите, я проверю ее папку, — предложила Молли и вздрогнула под неодобрительным взглядом доктора Блэкмора. — Но вообще-то эта информация конфиденциальна, — произнесла она.

— Мы знаем, что Юпитер и Хло были очень близкими друзьями. Возможно, больше, чем друзьями, — заявила я.

Доктор решительно покачал головой:

— Если вы имеете в виду сексуальные отношения, то могу вас уверить, что это невозможно. Лечение, которое проходят здесь клиенты, включает в себя погружение в прошлое и поиск травмы, после которой они стали принимать наркотики. Они становятся хрупкими и ранимыми. Слишком опасны любые физические отношения. Я категорически запрещаю такое поведение.

А моя мама категорически запрещала заниматься сексом на заднем сидении припаркованной машины.

— Может быть, они нарушили запрет, — предположила я.

Блэкмор фыркнул:

— Не может быть. Что ж, беседа наша уже затянулась. Я охотно помогу Юпитеру, но не за счет разглашения конфиденциальной информации о других клиентах. Пожалуйста, можете получить ваш ордер, если хотите узнать что-нибудь о Хло Джонс или о ком-то еще, кроме Юпитера.

Он поднялся и направился к выходу.

Я вопросительно посмотрела на Эла — он незаметно подмигнул мне. Я повернулась к Молли. Та нервно заправляла волосы за уши.

— Кажется, я вывела его из себя, — вздохнула я.

Она нахмурилась:

— Боюсь, Риз не может адекватно судить обо всем. Думаю, он переживает, что это все плохо отразится на клинике. Возможно, теперь люди несколько раз подумают, прежде чем приехать сюда.

— Вы так считаете?

Молли пожала плечами:

— Я не знаю. Точно знаю, что случившееся не имеет никакого отношения к центру. Но, видимо, проблема в том, что они проходили лечение одновременно и успешно выполнили программу. Особенно если учесть, что оба опять принимали наркотики, когда все произошло.

Эл оторвался от своих записей, а я вопросительно подняла брови:

— Они опять принимали наркотики?

Молли залилась краской и быстро оглянулась, будто желая удостовериться, что рядом нет никого, кто может сообщить доктору Блэкмору о ее опрометчивом поступке. Затем она наклонилась ко мне и заговорила быстро и тихо:

— О Юпитере точно не могу сказать, но были такие разговоры. А Хло опять пристрастилась к кокаину. Хотя, может, и не прекращала. Во всяком случае, она проходила интенсивную терапию незадолго до того, как ее убили, и когда здесь появилась, то была не в себе.

— Из-за наркотиков? — спросил Эл.

Молли кивнула:

— Кокаин.

— Вы уверены? — спросила я.

— Уверена? Нет, но я всегда точно определяю, когда кто-то под кайфом.

— Да уж, здесь этому можно научиться.

Молли печально улыбнулась:

— Это верно.

— Когда Хло появилась здесь во второй раз?

Она откинулась в кресле, немного успокоившись:

— Не могу сказать точно. Где-то за пару месяцев до того, как умерла.

— А что такое интенсивная терапия?

— Часто у клиентов нет времени на девяностодневную программу, и даже двадцать восемь дней для них слишком долго. Риз не жалеет своего времени. Для некоторых клиентов он проводит интенсивную терапию, если видит, что они готовы взяться за старое, либо уже это сделали.

— Сколько времени Хло пробыла здесь во второй раз?

— Всего несколько дней. Призналась мне, что все, кроме мужа думают, будто она поехала в Биг-Сур заниматься йогой. Было бы просто ужасно, если бы кто-то из последователей Церкви узнал, что она снова начала принимать наркотики. Думаю, вы знаете, что ЦКЕ категорически запрещает наркотики. Если бы все открылось, общественность бы страшно возмутилась. Как с бедным Юпитером. Вся ЦКЕ встала на уши, когда узнали о том, что он употребляет кокаин. Если Его Высокопреподобие не может свое чадо уберечь от наркотиков, как он может помочь кому-то другому?

То ли мне почудилось, то ли она усмехнулась, когда говорила о ЦКЕ.

— Что вы думаете по поводу их заявлений? Они действительно могут лечить наркотическую зависимость?

Молли фыркнула и, прикрыв ладонью рот, сказала:

— Они очень хорошие наши клиенты.

— Но вы не ответили на мой вопрос.

Она опять огляделась и покачала головой:

— Ну, смотрите. Если они могли бы лечить от наркотической зависимости своей астрологической дребеденью, зачем мы им нужны? У нас есть некая договоренность с ЦКЕ — мы берем на лечение тех прихожан, которые в этом нуждаются. Треть наших пациентов — члены ЦКЕ. Риз лечит их, а не Поларис Джонс.

Я кивнула.

— Риз и все вы, — нет ничего плохого в том, чтобы немного польстить даме. — Но Хло не хотела, чтобы в ЦКЕ знали о том, что она второй раз попала в центр. То есть она зарегистрировалась анонимно?

— Здесь все находятся анонимно. Но она просила нас не распространяться об этом.

— И терапия не помогла?

Молли покачала головой:

— На этот раз все прошло успешно.

— Что значит на этот раз? Вы хотите сказать, что в предыдущий раз все было иначе?

Молли прикусила губу:

— Послушайте, я рассказываю вам все это только потому, что она мертва, и потому, что хочу помочь Юпитеру. Я не могу поверить, что он убил ее. Я знаю, что он виновен, судя по анализу ДНК Но я уверена, что на то было достаточно причин.

— Простите? — переспросила я.

— Хло была чудовищем. Натуральной стервой. И умела манипулировать людьми как никто. Впервые она попала сюда благодаря тому, что смогла убедить одного парня заплатить за ее лечение. Вот так и жила — находила мужчин, которые платили за нее. А потом, когда попала сюда, познакомилась с Юпитером, поняла, кто он, и решила заполучить его. Он уже выздоравливал, когда появилась Хло, и все пошло насмарку. Он почти разобрался в своих отношениях с отцом и освободился от дурной наследственности матери. Когда Хло вонзила в него свои коготки, лечению пришел конец. Прежним он больше не стал. Никогда. Бедный Юпитер.

Глаза Молли наполнились слезами, и она стерла их рукой.

— Вы тесно общались с Юпитером?

Она кивнула:

— Я была его консультантом. К каждому пациенту прикрепляется консультант. Вроде опекуна. Тот, кто сам прошел программу и тренинг для персонала. Я была таким человеком для Юпитера.

— Вы прошли программу?

Молли производила впечатление разумного, серьезного и здорового человека. С трудом верилось, что она когда-то употребляла наркотики.

— Да. Впервые я попала сюда примерно семь лет назад.

Она наморщила лоб и оглядела террасу, будто удивляясь, что до сих пор находится здесь, после стольких лет. Затем повернулась ко мне и пожала плечами:

— Из-за героина.

— Героина?

Я была шокирована. Мои знакомые героинщики были истощенными людьми с ввалившимися глазами. У них не было блестящих светлых волос и стройного тела. И они не носили розовые кашемировые свитера.

Молли грустно улыбнулась:

— Да, знаю. Я не похожа на наркоманку. И никто из девочек в колледже не был похож. Но мы все принимали наркотики. Нет, мы не кололись. Это казалось слишком вульгарным. Мы вдыхали наркотик. Думали, что так безопаснее, но мы ошибались. Кончилось тем, что я заболела. Оказывается, можно заразиться гепатитом С через пипетку. Когда я вышла из больницы, родители определили меня сюда. И больше я это место не покидала. Сначала была пациентом, затем консультантом. Потом получила степень магистра, и теперь я помощница доктора Риза.

В ее голосе звучали нотки гордости.

— Насколько я вижу, у вас все хорошо, — произнесла я.

Она улыбнулась.

— Риз разработал замечательную программу. Она помогает, если ей следовать, — нежность и теплоту, с которой она произнесла имя своего начальника, не заметить было невозможно.

— Вы рассказывали нам о Хло, — напомнил Эл таким мягким голосом, которого я и не ожидала, зная его отношение к наркоманам, пусть и излечившимся.

Молли глубоко вздохнула и покачала головой.

— Хло совсем вскружила ему голову. Он проводил с ней все время. Они вместе спали — несмотря на запрет. Я надеялась, что когда-нибудь они расстанутся, и это все закончится, но, конечно, этого не произошло. В последний день ее пребывания здесь он приехал, чтобы увезти ее. Вы знали это? — я кивнула. — Он забрал ее и повез к себе домой. А дальше мы узнали из «Лос-Анджелес Таймс», что Поларис Джонс женится на Хло Пакульски на стадионе «Голливуд-Боул». Там были тысячи последователей Церкви, мэр с двумя церковными священниками руководили церемонией. Мне было так жаль Юпитера. Он ее очень любил. Она не заслужила этого ни капли, но он любил ее.

Не удивлюсь, если Молли испытывала к Юпитеру те же чувства, что он к Хло.

— Юпитер был единственным человеком, с которым Хло спала? — спросила я.

Молли изумилась.

— Конечно. Но разве этого мало? — она взглянула на часы на руке и нахмурилась. — Думаю, будет лучше, если я вас провожу. Мне нужно вернуться к работе.

Я порылась в сумочке и вытащила свою визитку.

— Позвоните мне, если что-нибудь вспомните, хорошо? — я многозначительно посмотрела на нее.

Она быстро кивнула, сунула карточку в карман и быстро пошла по двору, приглашая нас следовать за ней.