Смерть Билингвы

48

Кажется, очень скоро меня выпустят. Меня немного пугает перспектива снова оказаться в большом мире и связанные с ней последствия. Честно говоря, мне совсем не хочется свободы. Какой мне прок от свободы, я ведь никогда не умел ею пользоваться. Никотинка только что ушла, сообщив не самое радостное известие: у меня больше ничего нет. Мало того, долги размножились у меня за спиной, как крысы, процветающие в разрушенном доме. Квартиру, в которой я жил до всех этих событий, сдали кому-то еще, но пока я лежал в больнице, за аренду, естественно, никто не платил… Я задолжал затри месяца, плюс еще разные налоги, компенсация за выселение и расходы на ремонт здания, сделанный по сумасшедшим расценкам. По какому-то двусмысленному пункту в арендном договоре, этот ремонт якобы должен был делаться за мой счет. Еще нужно будет оплатить кучу квитанций за воду, электричество и страхование, иначе мне грозит судебное разбирательство. Все, что я сумел отложить на свой банковский счет в счастливые моктаровы времена, ушло на оплату моего пребывания в госпитале. А при таком раскладе, скажите на милость, на что мне сдалась эта свобода. Друзей у меня больше нет. Мадам Скапоне винит меня во всем. Как только я оказался в этой чертовой палате, она натравила на меня правозащитные лиги, рассказав им кучу разных гадостей, на которые они так падки. Лиги, живущие на щедрые пожертвования частного телеканала, который делает деньги на правозащите, накинулись на эти рассказы, как свора бродячих собак на кусок говядины, брошенный посреди дороги. Рекламодатели правозащитного телеканала плясали от радости, рекламодатели доброго старого кабельного телеканала кусали себе локти. Такая уж это была игра: одни радуются, другие кусают себе локти. Обе стороны пытались переиграть друг друга, целые дни напролет на экранах мелькало мое лицо и мое имя, телеканалы смаковали историю с автобусами и историю с детьми. Самое забавное, что, по большому счету, всем было глубоко наплевать и на мою физиономию, и на эти истории. Но ведь не принято бросать скандал на полпути, не выжав из него все, что можно. Так что, благодаря великолепному медиа-плану, разработанному правозащитным телеканалом и его рекламодателями, во всем городе нет теперь злодея ужаснее меня. Моктар умер, Сюзи умерла, мадам Скапоне меня ненавидит, Дао Мин не подходит к телефону, сам я по уши в долгах. Хорошенькое будущее меня ожидает.

Уходя, Никотинка оставила мне несколько таблеток обезболивающего, которое прописал врач. От них мне становится хорошо, такое ощущение, что лежишь в облаке мягкой ваты. Я подумал, что все могло бы обернуться совсем по-другому. Например, если бы мне удалось успокоить Моктара, разыскав его в холодной ночи после того, как ушел Моиз Бен Аарон… Если бы я тогда обнял его и сказал: «Друг мой, не убивайся так из-за сестры, мы обязательно что-нибудь придумаем. В глубине души она тебя любит, пусть и по-своему, но ведь любит же. И я тоже тебя люблю. Давай-ка бросим все это, уедем отсюда, вернемся домой». Но, конечно, я ничего такого не сказал и в ту ночь остался один у себя в номере, слушая, как оконные рамы скрипят от ветра. А рано утром кто-то из часовых, отправившись пописать за ангар, наткнулся на труп Сюзи, бесформенную массу серой плоти в синих пятнах. Она свернулась на снегу в позе зародыша, а ее одежда, одежда шлюхи, валялась вокруг, жалкая, как вереница сирот на школьной экскурсии.