10

Небо на востоке чуть заметно посветлело. Или это только чудилось? Я много раз в жизни наблюдала рассвет, но никогда – с таким удовлетворением. Гомер спал слева от меня, открыв рот и слегка похрапывая. Глаза у меня опухли, а если бы кто-нибудь в них заглянул, то увидел бы, что они мутные и пустые. Я вяло огляделась по сторонам. Лёгкий ветерок шевелил листья деревьев, заставляя их вздрагивать и перешёптываться. В буше передо мной где-то треснула и упала ветка. Звук показался неожиданно громким, хотя я и не расслышала, как ветка ударилась о землю. Какая-то крупная птица, похоже белая сова, шумно промчалась над скалой.

А потом я отчётливо услышала человеческие шаги, ошибиться тут было невозможно. Только коровы ходят так же тяжело и целеустремлённо, как люди, но коров в густом буше быть не могло. Мне стало плохо от страха и надежды. Я потрясла Гомера за плечо. Когда он зашевелился, просыпаясь, я наклонилась и зажала ему рот ладонью. Гомер что-то проворчал, а потом, как я поняла по его внезапно напрягшемуся телу, проснулся окончательно.

Мы сидели ожидая, застыв от страха. Двинуться с места, не нашумев, нам бы не удалось. Шаги всё приближались. Я встала и согнулась, готовая бежать. А потом рассмотрела фигуру, метавшуюся между деревьями. Это была Фай. Я протянула к ней руки, но она даже не взглянула на меня.

– Они за мной гонятся! – выдохнула Фай.

Последовала жуткая пауза, а потом Гомер быстро спросил:

– Сколько?

– Не знаю. Может, всего один. Мне жаль…

Мы повернулись к бушу и насторожились и тут же услышали шаги, более лёгкие, чем шаги Фай, менее уверенные, менее целеустремлённые.

– Мне так жаль, – повторила Фай. – Я старалась изо всех сил… – Её голос был низким и неживым, он ничего не выражал.

Фай совершенно выдохлась. Я взяла её за руку. Гомер поднял обломок толстой ветки. Так хотелось, чтобы сейчас у него оказался обрез. Я огляделась вокруг в поисках какого-нибудь оружия. Особого выбора не было. Я нашла камень, размером примерно с бейсбольный мяч, и передала его Фай, но не думаю, что она вообще что-то понимала. Она просто держала его, даже не подняв руку. Для себя я тоже нашла камень. Никто из нас не представлял толком, что делать, мы действовали инстинктивно, и именно инстинкт заставил нас вооружиться. Мы могли рассыпаться в разные стороны и бежать, но за спиной была каменная стена, а впереди – густой буш, так что куда было деваться? К тому же одного взгляда на Фай оказалось достаточно, чтобы понять: мы должны остаться на месте и сражаться. Фай прислонилась к тому самому дереву, которое служило нам лестницей обратно в Ад. Голова Фай была бессильно опущена, но камень она всё же держала. Внезапно она содрогнулась всем телом, и её вырвало. Этот звук помог её преследователю сориентироваться: я услышала, как шаги немного ускорились. Кто бы это ни был, теперь он шёл прямо на нас, более уверенно. Гомер исчез, но, приглядевшись, я могла угадать, за каким деревом он притаился. Я тут же спряталась за другое. И увидела наконец смутно обрисовавшуюся фигуру солдата, пробиравшегося между деревьями метрах в десяти от меня. Он был один-одинёшенек – я не видела и не слышала никого больше. Он заметил Фай и направился прямо к ней. Винтовка висела у него на плече. По виду Фай было очевидно, что сопротивляться она не в состоянии. И мне показалось, что у солдата на уме было и ещё кое-что, кроме захвата девушки в плен. Двигался он быстро, как лисица в овчарне. Солдат был некрупным – на самом деле просто мальчишка примерно нашего возраста, сложенный как Крис. Он был без головного убора, в светлом мундире, скорее летнем, чем осеннем или зимнем. И похоже, у него ничего с собой не было, кроме винтовки. Когда он нетерпеливо направился к Фай, я вышла из-за дерева и последовала за ним. Было страшно, и я совершенно не представляла, что именно собираюсь делать, – вернее, не могла поверить в собственные намерения. Камень я крепко сжимала в руке, но заметила, что Фай своё импровизированное оружие уронила на землю.

Мужчина был уже совсем рядом с ней, в нескольких шагах. А я – прямо у него за спиной, но не могла заставить себя сделать что-нибудь. Я словно ждала, что меня кто-то включит, что-то вынудит сделать больше, чем беспомощно преследовать врага.

А потом солдат сам заставил меня действовать. Должно быть, услышав мои шаги, он начал поворачиваться, одновременно поднимая руку к винтовке. Его глаза расширились от ужаса, и я почувствовала, что с моими глазами происходит то же самое. Как во сне, я вскинула руку и стала опускать её на голову солдата. И тут в моём сознании мелькнуло странное воспоминание: ужастик, который мне когда-то рассказывали, о том, как в глазах жертвы отпечатывается образ убийцы. И заглянуть в глаза трупа – всё равно что посмотреть на фотографию того, кто его прикончил. Всё это длилось доли секунды, и, внезапно осознав, что удар получается слишком слабым, я в последний момент прибавила усилий. Солдат вскинул руку, чтобы отразить нападение, но камень всё же достиг цели. Моя рука отчаянно дрожала, но, к счастью, я удержала своё оружие. Солдат качнулся в мою сторону, и я отскочила, но всё же получила кулаком по голове, отчего слегка оцепенела. Я видела смуглое потное лицо врага. Его глаза были полуприкрыты, но непонятно почему. Может, я ударила его сильнее, чем думала? Рукой, в которой всё ещё оставался камень, я ткнула ему в лицо, но он сумел её оттолкнуть. И мы вот-вот должны были схватиться врукопашную. Но тут за спиной солдата прозвучали быстрые шаги. Удивительно, что я совершенно забыла о Гомере. Солдат стремительно развернулся, одновременно дёрнувшись в сторону. Гомер хотел изо всех сил ударить его палкой по голове, но промахнулся и угодил в плечо. Солдат пошатнулся, теряя равновесие. В это мгновение я обеими руками подняла камень и с силой обрушила на его череп. Раздался отвратительный глухой звук, как если бы по стволу дерева ударили обухом топора. Солдат выпучил глаза и, как-то смешно хрюкнув, свалился на землю в молитвенной позе: на коленях, со склонённой головой. А потом растянулся на боку во весь рост, да так и остался лежать.

Я мгновение-другое в ужасе таращилась на него и лишь потом отшвырнула камень, будто он заразный. Потом подбежала к Фай и схватила её за плечи. Не знаю, чего я хотела от неё, но не добилась ничего. Она просто смотрела мне в глаза, будто не могла вспомнить, кто я такая. Потом я сообразила, что солдат может в любое мгновение очнуться. Я с силой встряхнула головой, пытаясь вернуть себе способность рассуждать здраво, и вновь обратилась к поверженному врагу. Гомер стоял, прижавшись лицом к дереву, о чём-то своём шепчась с дьяволом. Я наклонилась над солдатом, не зная, на что лучше надеяться: на то, что он мёртв, или на то, что жив. Он был жив, дышал медленно, стонал. Между вздохами следовали долгие паузы. И звук дыхания был пугающим. Мне пришла в голову ужасная мысль, что лучше бы ему было умереть. Я сняла с него винтовку и отбросила подальше в сторону.

Почти в ту же секунду за деревьями вновь послышались шаги, быстрые, уверенные. Я упала на землю и опять схватила винтовку, пытаясь взвести курок, но оружие оказалось незнакомой мне модели, автоматической, и справиться с ним мне не удалось. В отчаянии я просто держала винтовку, как будто её ствол, направленный на кого-то, мог волшебным образом меня защитить. Но это оказалась Робин, и она приближалась ко мне со спокойным, как всегда, видом – пока не увидела оружие.

– Элли! Не стреляй в меня!

Я опустила винтовку.

– Где ты взяла эту штуку?

– Вон там, – ответила я, показывая на солдата, начиная слегка дрожать, но всё же очень осторожно положив винтовку на землю.

Робин, похоже, полностью владела собой, а вот я была уже на грани.

Улыбка мгновенно сползла с лица Робин, она подбежала к солдату и опустилась на колени рядом с ним.

– Что случилось? Вы в него стреляли?

– Ударили. Камнем. И палкой.

– Боже, да ему, кажется, совсем плохо!

– Он должен умереть, Робин, – сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Если не умрёт, то приведёт сюда своих, и они начнут искать нас. И первым делом заберутся наверх по этому дереву. Они выследят нас до самого Ада.

Робин не ответила, но оставила солдата и подошла к Фай.

– А ты как, в порядке? – спросила она.

Фай сначала уставилась на неё так же, как смотрела на меня. Потом кивнула. Стало легче, – значит, Фай хотя бы что-то понимает.

– А кто-нибудь видел Ли?

– Нет, – ответила Фай.

Я объяснила, что нам с Гомером удалось вернуться к месту перестрелки, но мы не могли тратить время на то, чтобы обшаривать буш.

– А я искала вас, – сказала Робин. – Потом меня вдруг осенило, и я пошла сюда. Но если бы вас тут не оказалось… не знаю, что бы я делала. Других идей у меня не было.

Она немного помолчала, словно что-то обдумывая. Потом взялась за дело.

– Так, ребята, – сказала она. – Все нервные всплески отложим. Вроде моего, когда я кричала людям на дороге. Сейчас не до того. Я серьёзно. Мы должны держаться вместе, если хотим это пережить.

– А что было в лагере партизан? – спросила я.

Пока Робин обо всём рассказывала, мы постепенно подходили всё ближе и ближе друг к другу, собравшись в кучку вокруг лежавшего без сознания молодого солдата, всё так же медленно и тяжело дышавшего.

– Это была полная катастрофа, – сказала Робин. – Мы с Фай не успели добраться туда вовремя, заблудились и потеряли почти час. А потом всё увидели, из-за деревьев. Мы были так близко… Могли разглядеть палатки. Я до сих пор понять не могу, как всё это случилось. Вдруг вокруг нас началась стрельба. Такая громкая, что мы как будто оказались в доме, где сотня рабочих включила отбойные молотки. Какой-то солдат очутился прямо перед нами и начал стрелять. Нам стоило сделать шаг, и мы могли бы до него дотронуться. Просто чудо, что он нас не услышал, да, Фай?

Фай лишь невыразительно кивнула. Робин пыталась вовлечь её в разговор, но Фай была совершенно обессилена.

– Ну, – продолжила Робин, глядя на собственные ботинки, – что тут скажешь? Это было ужасно, отвратительно. Там некоторые стреляли пулями, которые взрывались, когда попадали в цель… они светились, были такими яркими… А потом ещё пускали зажигалки или что-то в этом духе… А люди… они бежали во все стороны. Не понимали, куда бежать. Это была настоящая бойня. Я поспешила смыться оттуда, так что не слишком много видела. По крайней мере, в таком шуме никто меня не услышал и не заметил. Там же не только стреляли, ещё и люди кричали. Не знаю, сколько убитых я сегодня видела.

Робин с силой моргнула несколько раз. Её лицо, казалось, сморщилось и уменьшилось на мгновение. Губы сжались, она поднесла ко рту кулак, стараясь совладать с собой, но вновь смогла заговорить. Хотя сказала не много:

– Как бы то ни было, я пыталась найти Фай, только её нигде не было.

Робин посмотрела на Фай, взглядом предлагая той продолжить. Думаю, ей хотелось ненадолго отвлечь внимание от себя.

– А я просто побежала, – прошептала Фай. – Прости, Робин. Я потеряла голову и побежала. А потом заметила, что за мной кто-то гонится. Я надеялась сначала, что это ты, но шаги были совсем другие. Я окликнула, но никто не ответил. А солдаты приближались, так что я помчалась дальше. Старалась увести их в сторону от этого места, а потом как-нибудь скрыться, но не получилось. Потом я забилась в ежевику. Спряталась. Я там ждала очень долго, пока не решила, что они все уже, должно быть, ушли. Я не слышала, как они уходили, но подумала, что никто не стал бы сидеть в темноте, в засаде, столько часов подряд. И решила выбраться из зарослей. Но тут за мной сразу кто-то побежал. Я закричала и опять бросилась наутёк. Просто бегала и бегала в кустах. Так устала… Потом наткнулась на скалы. И подумала, что лучше идти сюда. Понадеялась, что здесь кто-нибудь будет. Но мне так жаль… Я на всех навлекла опасность. Мне не следовало так поступать.

Мы тут же утешающе загудели:

– Да брось ты!

– Всё нормально!

– Я и сам точно так же сделал бы!

Но я что-то не заметила, чтобы это утешило Фай.

Сама немало испытавшая сегодня, я содрогнулась при мысли о том, какую ужасную ночь пережила Фай. Ведь она в тёмном буше пыталась оторваться от преследования, а потом побежала сюда, к белому дереву, даже не представляя, будет ли здесь кто-нибудь. Она просто чувствовала, что дальше скрываться не в силах, а когда доберётся до нашей «лестницы», ей придётся лицом к лицу встретиться со смертью… Ночь оказалась страшной для всех нас, но для Фай, наверное, в особенности.

И это если с Ли всё более или менее в порядке.

– Послушайте, всё ещё темно, – снова заговорила Робин. – И что нам делать? Ли пропал, этот парень без сознания и прямо у самой лестницы на дороге в наш Ад.

Гомер наконец тоже проявил некоторые признаки жизни. Всем сейчас приходилось туго. Мы пытались нормально думать, нормально говорить, но слова выдавливались медленно, как зубная паста из тюбика.

– Мы можем ещё немного подождать, – сказал Гомер, – чтобы прийти в себя. Они ведь не станут в такой час бродить по бушу и искать выживших, да и своего искать не пойдут. Для них это слишком опасно. Скорее всего, они думают, что уничтожили всех. А этот, который гнался за Фай, наверняка новобранец.

– Но что случится… – Мне пришлось откашляться и начать заново. – Что случится, если через час-другой этот солдат всё ещё будет жив?

Гомер даже не посмотрел на меня. Он хрипло произнёс:

– А то же, что ты сделала с тем парнем на Баттеркап-лейн… которого я ранил.

– Это совсем другое дело, – возразила я. – Тот в любом случае умер бы. Это была эвтаназия.

– А ты посмотри на этого, – сказал Гомер. – Он тоже не выживет. Или превратится в овощ.

– Ты этого не знаешь. – Я попыталась объяснить лучше: – Там всё было сгоряча. Не думаю, что смогла бы повторить это в других условиях.

Самым странным и тяжёлым мне казалось, что мы вообще вели такой разговор. Нам бы болтать о дискотеках и имейлах, об экзаменах или любимых музыкальных группах… Как вообще такое могло случиться с нами? Как вышло, что мы прятались в тёмном буше, замерзшие, голодные и перепуганные, рассуждая о том, кого мы должны убить?

Мы не были к этому готовы, у нас не имелось никаких знаний… Мы даже не понимали, правильно ли мы поступаем. Обычные подростки, такие обычные, что даже скучно. И вот за одну ночь наш мир перевернулся с ног на голову. С нашего дома сорвали крышу. Потом начали срывать занавески, ломать мебель, жечь дом, а нас выбросили в ночь, и пришлось бежать, прятаться и жить, как дикие звери. Не осталось никакой опоры, никакие стены больше не защищали нашу жизнь. Мы существовали в долгом кошмарном сне, где приходилось создавать собственные правила, формулировать новые ценности, слепо брести наугад, надеясь не наделать слишком много ошибок. Мы цеплялись за то, что знали, что считали правильным, но всё это у нас постепенно отбирали.

Может, мы бы вскоре остались ни с чем или с новым сводом законов, правил отношения к миру и поведения, и в итоге просто перестали бы узнавать самих себя…

Да, мы могли кончить тем, что превратились бы в некие существа – изуродованные, искажённые, лишь слегка своим обликом напоминающие людей, которыми были прежде.

Конечно, были моменты – и даже иногда дни, когда мы действовали как «нормальные», смутно напоминая себя из прежних дней. Но всё равно это было уже не то. Даже эти моменты были испорчены всем происшедшим с нами, жутким новым миром, в который нас втолкнули. И казалось, этому нет конца, и нет никаких знаков того, во что мы должны превратиться, ничегошеньки. Просто выживание изо дня в день.

Гомер наклонился над молодым солдатом, лежавшим на земле, и начал шарить по его карманам. Он одну за другой извлекал вещи, а мы молча за ним наблюдали. В темноте сложно рассмотреть подробности, но в небольшой кучке предметов оказались бумажник, нож и пара ключей. Потом из нагрудного кармана Гомер достал маленький фонарик, не больше авторучки, и включил его. В луче фонаря я наконец осознала, насколько плохи дела у солдата. Из его ушей и носа сочилась кровь, вся голова была в крови, так что волосы намокли и слиплись. И ещё я увидела, насколько он молод, может быть даже моложе нас. Кожа на его лице выглядела так, словно её никогда ещё не касалась бритва. Мне пришлось энергично и резко напомнить себе, что это – потенциальный насильник и убийца. И в то же время я знала, что убить его не смогу.

– Мы можем оттащить его куда-нибудь подальше, – с сомнением в голосе предложила Робин. – Чтобы никто не смог связать его с нашим деревом и со скалой.

– А если он очнётся? – спросила я. – Мы же не доктора и не знаем, что может быть.

– У него, как минимум, сотрясение мозга, – с ещё большим сомнением сказала Робин. – Он, скорее всего, не вспомнит, где был и что случилось.

Никто даже говорить не стал о недостатках такого плана.

Мы молча сидели, глядя на солдата. Примерно через час я начала осознавать, что наши проблемы могут решиться сами собой. Жизнь медленно и очевидно вытекала из него. Он умирал, лёжа на земле прямо перед нами, а мы наблюдали за этим, не говоря ни слова. Мы вряд ли могли хоть что-то для него сделать, но даже и не попытались ему помочь. Мне стало грустно. Пока мы сидели рядом, у меня возникло ощущение странной близости с ним. Смерть выглядела такой личной, она была так близко, подкрадывалась медленно, почти ласково. Касаясь солдата, она касалась нас всех. Каждые четверть часа Гомер включал фонарик, но на самом деле нужды в этом не было, хотя под деревьями было всё так же темно. Я видела, как поднимается и опускается грудь под мундиром, ощущала, как тело борется за каждый следующий вздох. И сама начала сдерживать дыхание, когда солдат выдыхал, желая, чтобы он снова набрал воздуха. Но постепенно вздохи становились слабее, а паузы между ними удлинялись.

Ночь была холодной, а потом наступило холодное утро, но я впервые не ощутила этого. Фай, отвернувшись от солдата, прижималась ко мне и таким образом помогала сохранить тепло. Время от времени она вздрагивала, возможно от холода. Робин сидела возле головы солдата, спокойно наблюдая за ним. В её лице было что-то прекрасное. Гомер сидел чуть дальше, он тоже был внешне спокоен, но его лицо время от времени омрачала тёмная тень, и в том, как он наклонялся вперёд, виделось некое нетерпение. Гомер был похож на взведённый курок. И я нервничала, видя его таким.

Где-то вдали за деревьями раздался треск, будто снова сломалась ветка. Конечно, какие-то звуки раздавались всю ночь, но в буше всегда так: то слышен зов опоссума, то взвоет дикая собака, то захлопает крыльями сова. Временами ветер таинственно шелестел в подлеске. Эти звуки были мне знакомы, я не обращала на них внимания, почти не замечала. Но на этот раз звук был иным, и я, слегка выпрямившись, повернулась в его сторону. А потом услышала крик:

– Элли! Гомер! Вы там?

Жаркая волна облегчения прокатилась по мне.

– Ли! Мы здесь!

Мы тут же услышали его неровные шаги, потом он побежал к нам, треща ветками. Я встала и сделала несколько шагов ему навстречу. Он неловко вывалился из-за высоких деревьев, протиснувшись сквозь узкую щель прямо передо мной. Я протянула к нему руки, и он обнял меня, но я только и ощутила, что его худобу. Не было никакого всплеска любви, привязанности, тепла, только тело… Ли отодвинулся от меня и огляделся.

– У вас есть что-нибудь съестное? Я умираю от голода.

– Нет, – ответила Робин. – Ничего.

– Надо убираться отсюда, – сказал Ли.

Его взгляд скользнул по лежавшему на земле солдату, но удивления Ли не выказал. Просто сосредоточился.

– Что он тут делает?

– Он гнался за Фай, – пояснил Гомер.

– Он ещё жив, – заметил Ли.

– Да.

– Ну и чего вы ждёте?

Я не поняла, что он имел в виду.

– Мы ждали тебя, – сказала я. – И не знали, что с ним делать. Но похоже, он вот-вот умрёт.

– Мы должны уходить, – снова сказал Ли.

Он посмотрел на землю вокруг. И вдруг наклонился и поднял солдатский нож, лежавший среди других вещей. Мне сначала показалось, что Ли потерял равновесие и упал на солдата. Я даже чуть не вскрикнула: «Осторожнее!»

Но тут же осознала намеренность этого движения. Ли неловко встал коленом на грудь солдата и в то же самое мгновение, нацелившись в сердце, вонзил нож ему в грудь.

Солдат судорожно вздохнул, его руки чуть приподнялись над землёй, пальцы растопырились…

Гомер включил фонарик, и в резком узком луче света, похожем на скальпель, я увидела, как лицо солдата побелело, рот медленно открылся, из него потекла кровь. Рот так и остался открытым. А потом что-то исчезло – дух жизни, возможно… Солдат был мёртв. Его лицо стало цвета воды, вообще лишилось цвета.

Фай завизжала, но тут же резко смолкла, будто проглотив последний звук. Она прижала ладонь ко рту и негромко икнула. Её глаза широко раскрылись, и она уставилась на Ли, словно тот был каким-то монстром, Джеком-потрошителем. Я испугалась, пытаясь понять, насколько изменился Ли, не превратился ли он в дьявола… Робин тяжело и глубоко дышала, прижав руки к горлу. Гомер попятился назад, не сводя с Ли глаз, а его руки ушли за спину, будто Гомер искал какую-то опору. Но никакой опоры сзади не было. А я так и стояла с открытым ртом, глядя на лежащее на земле тело. Гомер уронил фонарик, я наклонилась и подняла его.

Ли выпрямился и отошёл от солдата на пару шагов, но тут же вернулся.

– Надо от него избавиться, – сказал он, в его голосе не слышалось ни ярости, ни резкости.

Он говорил почти обычным тоном, вот только я не знала, станет ли он когда-нибудь снова нормальным.

– Мы не можем его похоронить, – сказала я, и голос предательски дрогнул, я была на грани истерики. – У нас нет времени и нет лопат.

– Сбросим его в овраг, – сказал Ли.

Никто из нас не тронулся с места, пока Ли не закричал:

– Ну же, нечего стоять! Помогите мне!

Я взялась за голову солдата, невероятно тяжёлую, а Ли поднял его за ноги. Остальные оказались не в состоянии как-то помочь. Мы потащили тело прочь, стараясь выбирать между кустами проходы пошире. Уже через десяток метров я страшно вспотела. Я поверить не могла в то, насколько тяжёл этот парень, и чуть не уронила его, но тут нас догнала Робин и помогла мне.

– Лучше нам не волочить его по земле, – сказала я, – а то они увидят след.

Я и сама была потрясена собственными словами, такими бесчувственными, но никто на них не отреагировал. Мы всё тащили и тащили солдата, пока не добрались до оврага. Мы, как смогли, раскачали тело и с трудом сбросили вниз.

– Да уж, он нам не помог, – произнесла я и снова поразилась собственным словам. Но я только пыталась как-то поддержать других, отвлечь от совершенного нами безумия.

Мы постояли там, глядя на солдата. Он теперь выглядел как путаница рук и ног, как сломанная мягкая кукла, а голова откинулась назад под совершенно неестественным углом. Не сказав ни слова, Ли отвернулся и ушёл в буш, а потом возвратился с ветками, которые бросил сверху на солдата. Робин принялась помогать ему, а потом к ним присоединилась и я. Мы потратили минут десять, забрасывая тело камнями и ветками. Конечно, это не помешает появиться запаху и не помешает диким собакам и прочим плотоядным зверям, но мы надеялись, что даже если солдата будут искать, то поиски продлятся день-другой, не больше. Такая надежда казалась вполне обоснованной.

Вскоре мы решили, что сделали достаточно. Полумрак под деревьями быстро рассеивался, над бушем начинался день. Мы постояли над оврагом ещё мгновение-другое. Я чувствовала себя странно, мне не хотелось уходить, ничего не сказав. Посмотрев на Робин, я почувствовала, что она молится, хотя её глаза были открыты, а губы не шевелились.

– Скажи это вслух, – попросила я. Она удивлённо глянула на меня. Я повторила: – Скажи что-нибудь вслух.

– Не могу, – тихо ответила Робин. Несколько секунд она морщила лоб, потом добавила: – Боже, позаботься о нём. – Последовала ещё одна пауза, и Робин добавила громко: – Аминь!

– Аминь, – повторила за ней я, а через мгновение то же самое произнёс и Ли.

Когда мы возвращались к остальным, Ли сказал Робин:

– Если бы ты видела то, что я видел прошлой ночью, ты не стала бы молиться ни за кого из них. И ты не задумывалась бы о том, правильно мы поступили или нет. Они – мерзость. Они – грязные преступники.

И тут я поняла, почему Ли так стремительно вонзил нож в грудь солдата. Но всё равно меня это пугало.

Загрузка...