Смерть ночи

17

День наступил слишком быстро, когда мы были ещё очень далеко от моего дома и от нашего верного «лендровера». Поэтому нам пришлось принять решение, исходя из ситуации, и свернуть с дороги к ближайшему жилищу, к дому Маккензи.

Я всего второй раз очутилась здесь после того, как ракета уничтожила дом прямо у нас на глазах. Мы все видели из жилища стригалей, как взорвался дом, и это было уже так давно… И когда в холодном, сером, жалком свете раннего утра я снова взглянула на это, мне стало легче, я уже не мучилась из-за того, что взорвала половину Тёрнер-стрит. Конечно, мне было жаль владельцев тех домов, но я знала, что сейчас мы, пожалуй, нанесли врагу больше урона, чем за все наши предыдущие операции, вместе взятые. И это было хотя бы частичным возмездием за всё, что те люди сделали с семьёй Маккензи, разбомбив их дом и подстрелив их дочь и мою подругу – Корри.

Все остальные отправились прямиком к домику стригалей, но я ещё несколько минут бродила по развалинам дома. На них уже кое-где начали пробиваться сорняки. Рассердившись, я выдернула траву с корнем. Может, я была не права. Это ведь тоже своего рода жизнь. Другой жизни здесь не было. В развалинах не осталось ни единой целой вещи. Вся посуда была разбита, все противни и сковороды погнуты, а брёвна треснули и обгорели. Я тщетно искала что-нибудь уцелевшее. Ну, хотя бы мой плюшевый медвежонок Элвин, крохотный обрывок любви, пережил резню в лагере «Героев Харви».

Впрочем, когда я повернула обратно и направилась прочь от остатков дома, я всё же нашла кое-что. Из-под кирпича выглядывало нечто блестящее, серебристое. Я вытащила этот предмет. Это был нож для вскрытия конвертов, длинный, тонкий и острый, с короткой перекладиной у рукоятки. Я сунула его в карман – может, пригодится. Я думала о нём как об оружии. Мне и в голову не приходило, что я ещё воспользуюсь им для вскрытия писем. Но я надеялась, что когда-нибудь всё-таки смогу вернуть его владельцам.

– Элли! – послышался чей-то голос.

Я испуганно вздрогнула и подняла голову. От домика стригалей мне махала рукой Робин.

– Самолёт! – кричала она.

Только теперь я поняла, что означало низкое гудение, на котором не концентрировалось моё сознание. Может, я слишком устала. Но от усталости в моём организме совсем не осталось и адреналина, и я не побежала, а потащилась к велосипеду, спотыкаясь о кирпичи, чувствуя, как ноющая боль в колене снова становится острой, невыносимой.

Но я не обращала на неё внимания, поднимая велосипед, пытаясь угадать, не наведу ли я самолёты на домик, если поеду к нему, и в то же время понимая, что другого укрытия нет, так что принялась жать на педали, как сумасшедшая, спеша к остальным. Едва я очутилась в тени домика, меня подхватили под руки и втащили в древнее строение. Я упала на пол, пытаясь отдышаться. Рёв самолёта прозвучал прямо над нами и начал удаляться. Я лежала, уткнувшись лицом в пыль, не уверенная, было ли меня видно с самолёта, вернётся ли он. Я думала об этом летательном аппарате как о некоем злобном существе, обладающем собственными глазами и разумом. Я не могла представить себе людей, сидевших у штурвала, направлявших машину.

Рёв самолёта утих, и я позволила Робин помочь мне встать.

Это было начало жуткого дня. Мы гордились тем, что совершили, но и ужасно боялись. Только теперь мы начали осознавать, насколько масштабным и разрушительным оказался устроенный нами взрыв. Самолёты и вертолёты прочёсывали небо. Бесконечный гул, похожий на гул бензопил, просачивался мне прямо в мозг, пока я не перестала понимать, гудит ли у меня в голове или в небе. Через пару часов мы были уже настолько взвинчены, что ушли из домика и, спрятав велосипеды, под прикрытием деревьев направились к холмам. Лишь оказавшись в густых зарослях буша, мы почувствовали себя чуть спокойнее. У нас не было еды, кроме пачки сухих бисквитов, которые принёс Гомер, но мы предпочли бы умереть от голода, лишь бы не попасть под обстрел на открытом пространстве.

Сидя в кустах, мы наконец смогли рассказать друг другу о событиях, происходивших с каждым из нас. Было очень интересно сравнивать, и это отвлекло нас от бесконечного рычания воздушных врагов. Первой рассказала о своей вылазке я, потом – Робин. Ей достался дом по соседству с моим, мы его считали второстепенным офисным зданием. Но Робин не сумела проникнуть внутрь.

– Дверь оказалась заперта, – объяснила она. – И потому, как только караульный в четыре часа пошёл смениться, я разбила окно. Я старалась сделать это как можно осторожнее, но оно было довольно высоко над моей головой, и всё стекло вдруг вывалилось и грохнулось на что-то внутри. Такой был шум! Просто поверить невозможно. Я чуть не запаниковала, но подумала, что времени у меня совсем немного, и потому попыталась залезть в него. Там была дренажная труба, и она разделялась на две, вот я по ней и полезла. Я уже потянулась к окну, чтобы ухватиться за подоконник, и тут труба сломалась! Шума было ещё больше, чем от стекла. Мне очень жаль, но тут уж я совсем струсила. Я убедила себя, что времени на то, чтобы залезть в дом, уже не осталось. Теперь-то мне кажется, что, наверное, я всё же могла это сделать, но шум меня перепугал. Потом я заметила, что из сломанной трубы вытекло много воды. Как будто всё было против меня! Я кое-как приставила трубу к стене и решила добраться до соседнего дома, проверить, не помогу ли я чем-то Элли, но кончилось тем, что я оказалась между двумя караульными, они обходили дом с разных сторон, и мне понадобилось жутко много времени, чтобы снова выбраться на улицу. Так что, боюсь, я вообще ничего не сделала. Всё досталось вам, ребята.

Ли тоже наткнулся на запертую дверь. Может быть, захватчики запирали только те дома, где работали с документами. Но у Ли было одно преимущество: Фай знала дом доктора Берджеса почти так же хорошо, как свой собственный, и потому смогла составить для Ли подробный план. Когда Ли обнаружил, что задняя дверь заперта, он прямиком отправился к окошку для спуска угля, открыл его, соскользнул в подвал, а уж оттуда попал в дом.

– Доктор Берджес постоянно говорил о том, что эту дверцу тоже надо бы запереть, – сообщила Фай с ужасно довольным видом. – Но он просто не заботился как следует о безопасности. Папа то и дело повторял, что это потому, что его никогда не грабили.

Ли нашёл газовую плиту и три газовых обогревателя, так что взрыв там можно было устроить что надо. Я спросила, трудно ли ему было выбираться обратно, но Ли, глядя на деревья, только пожал плечами и сказал:

– Нет.

Я не знала, как это понять. И почему Ли не смотрел на меня? У меня возникло опасение, что, возможно, на руках Ли теперь ещё больше крови, чем раньше, на этих его длинных музыкальных пальцах.

Гомер легко попал в назначенный особняк, а вот газа в нём не нашёл вообще. Тогда он решил посмотреть, что будет, остановившись в нескольких кварталах оттуда.

– Тебе это нравится, – заявила Фай. – И когда мост взрывали, ты наслаждался.

– Он обожает взрывы, – сказала я.

– Но на этот раз вышло покруче, чем с тем мостом, – отметил Гомер. – Это было что надо! Сначала один взрыв, потом второй, намного сильнее. Наверное, там где-то хранились взрывчатые вещества. Вы тут ощутили взрывную волну? Меня как будто ураган настиг. Вау! А шум! Я просто поверить не мог. А потом пошли повторные взрывы. Да, мы сотворили нечто грандиозное! Мы герои!

Я подумала, что разрушение и убийство людей воспринимается теперь как некое достижение, и это очень странно, и ещё подумала, что разрушать гораздо легче, чем строить.

– А ты что делала, Фай? – спросил Ли.

– Ох, я просто проползла через сад, как кролик, – ответила Фай. – Я целую вечность добиралась до того дома. А когда была уже в метре от задней стены, то поняла вдруг, что караульная спит. Так что я могла спокойно бродить вокруг, она бы и не заметила. Я даже немного беспокоилась, потому что было уже без десяти четыре и караульная могла проспать смену. Но у неё оказались часы с будильником; пока я придумывала, как разбудить её, зазвенел звонок. И через пару минут раздался свисток. Охранница кое-как поднялась на ноги и ушла. Мне кажется, она была пьяна, потому что у неё была бутылка – она сунула её в карман, когда уходила. Ну и как только она зашла за угол, я бегом бросилась в дом. Нашла газовую плиту в кухне и обогреватель в гостиной, но побоялась искать что-то ещё. И я не проверила таймер, просто ткнула его на нужное место, понадеявшись, что всё будет в порядке, и сразу сбежала.

– И я тоже, – призналась я.

В общем, вышло так, что проверил таймер только один Ли.

– Да они всё равно должны были сработать, – сказал Гомер. – Мы же их заранее устанавливали, поэтому всё так и пошло, по расчёту. Дома стоят близко друг к другу, и даже один взрыв мог запустить остальные. А может, там хранились патроны или что-то такое.

В середине дня на землю Маккензи явился полевой патруль. Это были два внедорожника, «тойота» и «джакеро». «Джакеро» я узнала. Он принадлежал мистеру Кассару, моему школьному учителю литературы. Он очень гордился этой машиной. Прячась в густых зарослях, мы чувствовали себя в безопасности, но очень боялись, что патруль найдёт какие-то следы нашего пребывания и, поняв, что мы там были, вызовет подкрепление. Мы пристально наблюдали за тем, как солдаты обыскивали всё вокруг. Забавно было, что они и сами ужасно нервничали. Не выпускали из рук винтовки, держались группами, постоянно беспокойно оглядывались. А мне хотелось закричать: «Это всё мы натворили! И мы всего лишь подростки. Так что незачем вам так бояться!»

Но конечно, они этого знать не могли и, похоже, были уверены, что мы – профессиональные, хорошо обученные бойцы. Ну, насколько я понимала, мы такими и были. То есть стали такими.

Ясно одно: если нас когда-нибудь поймают и поймут, что именно мы устроили, нам точно придёт конец. Нас немедленно убьют. И это не фигура речи. Это значит, что мы перестанем дышать, видеть, думать – перестанем быть живыми. Мы будем мертвы.

Солдаты добрались до домика стригалей. Они подходили к нему, как в кино, короткими перебежками, прикрывая друг друга, а дверь открыли ударом ноги. И это вызвало у меня мысль о том, как нам повезло, что мы сумели многое сделать. Мы в сравнении с военными выглядели просто любителями, самоучками. Не знаю, может, как раз это и стало нашим преимуществом. Наверное, у нас больше воображения, больше гибкости мысли. А они лишь наёмники, выполняющие чьи-то приказы. Мы же были сами себе хозяева, могли делать, что нам вздумается. Пожалуй, это нам помогало.

И тут я вспомнила свои детские фантазии. Это были фантазии о мире без взрослых. В этих фантазиях я никогда не думала о том, куда, собственно, взрослые подевались, просто дети были вольны блуждать где захочется, делать что захочется. Я как будто вместе с друзьями могла взять с выставки «мерседес», а когда в нём кончался бензин, мы пересаживались в другую машину. Меняли машины, как носки. Ночевали в разных особняках, просто перебирались в другой дом, вместо того чтобы стелить свежую постель на кровать. Это было немного похоже на чаепитие у Безумного Шляпника, где все пересаживаются с места на место за столом, вместо того чтобы мыть посуду. Просто долгое весёлое чаепитие.

Да, такие у меня бывали фантазии.

А теперь я была бы безумно счастлива опять ощутить себя в узде, очутиться в мире взрослых, чтобы мной управляли. Мне хотелось вернуться в школу, готовиться к университету, заниматься всякой ерундой, смотреть телевизор, поить из бутылки новорождённых ягнят, болтать по телефону с Корри… – никаких тревог, никакой ответственности. А больше всего мне не хотелось бояться.

В фантазиях за нами никто не гонялся по всему округу. Мы не тратили время на то, чтобы оглядываться через плечо. Нам не приходилось убивать и разрушать.

Солдаты наконец закончили осмотр домика и направились обратно к своим машинам, и выглядели они теперь чуть спокойнее. Видимо, не нашли здесь никаких признаков жизни. Но может, это был просто трюк. Может, они знали уже, что мы где-то неподалёку, и потому изображали беспечность, чтобы застать нас врасплох. Не знаю, что думали на этот счёт остальные. Мы этого не обсуждали. Просто сидели в зарослях весь день, выглядывая из-за деревьев, всматриваясь через загон. Никто ничего не говорил. Но никто и не спал. Мы все устали, устали до чёртиков, глаза, у нас опухли, а я чувствовала себя столетней старухой.

Наконец дневной свет начал угасать. Из нор, нервно оглядываясь по сторонам, вылезли кролики, они отпрыгивали чуть в сторону и начинали щипать траву. И снова меня поразило, как много их вокруг. От этого возникала тревога за землю, ведь за ней никто теперь не ухаживал как следует. Я надеялась, что колонисты имеют хоть какое-то представление о том, что необходимо делать. Пусть бы хоть они тут хозяйничали, чем вовсе никто.

Когда кролики разбежались в разные стороны, мы наконец заговорили. Всё же мы пережили этот день, а значит, и ночь пережить удастся. Мы говорили тихо, без эмоций, – похоже, на какое-то время все чувства были исчерпаны. Говорили о том, что нам теперь следует делать, как обеспечить себе безопасность. Мы все были очень спокойными. И согласились, что, прежде чем вернуться в Ад, следует набрать как можно больше разных припасов. Чем больше, тем лучше, потому что в ближайшее время у нас такого шанса не будет. Надо попробовать заново найти вещи, утраченные, когда был разгромлен лагерь «Героев Харви», и попытаться отыскать как можно больше продуктов и одежды. Ведь пока не утихнет паника после нашего нападения, мы не сможем выбраться из Ада.

Было местечко, куда мы ещё не заглядывали, примерно в пяти километрах к югу от фермы Гомера. Эта ферма называлась Тара, и принадлежала она семье Раунтри. Мама с папой не особо их любили – они считали, что мистер и миссис Раунтри куда больше интересовались вечеринками, чем фермерским делом. Они расстались с год назад и находились в процессе развода. Земли у них было много, раза в три больше, чем у нас, но я не думала, что до их фермы колонисты уже добрались. Это слишком далеко от города, к тому же ферма располагалась в холмистой местности, которую трудно было бы защищать.

В общем, около десяти часов мы кое-как вывели велосипеды, кое-как разогнули ноги и поехали к моему дому. Там мы забрали «лендровер». На Тейлор-Стич у нас всё так же стоял тщательно укрытый «форд», который мы время от времени использовали, не включая двигатель. Но я предпочитала «лендровер», потому что водила его уже достаточно долго. Он был для меня чем-то вроде старого друга. Как обычно, он фыркал, оживая. Его мотор всегда звучал утомлённо, но всё равно заводился. Мы не спеша двинулись к Таре, ехали медленно, потому что я не знала дороги. Там был дом управляющего, который мы предполагали осмотреть в последнюю очередь, если останется время, и главный дом, примерно в километре от дороги. Конечно, ближе было проехать через загоны, но, поскольку было слишком темно и сыро, я не рискнула так делать. Вместо того мы прокрались по подъездной дороге между двумя рядами огромных старых сосен, остановившись достаточно далеко. Потом Ли и Робин отправились к дому, чтобы убедиться, что там нет захватчиков.

Когда они подали нам знак подъехать ближе, помахав фонариками, мы двинулись дальше, и я остановила машину прямо перед парадной дверью. Вообще-то, это немного забавно, шарить по домам других людей. Мне нравилось узнавать, как они жили, что у них было, как обставлена каждая из комнат. Мы с Фай побродили и здесь. Дом был чудесный. У Раунтри имелась прекрасная мебель, тёмная, старинная. Должно быть, она стоила сумасшедших денег. Можно не сомневаться, что однажды сюда доберутся военные со своим грузовиком.

Впрочем, они здесь уже, конечно, побывали. Они побывали везде, кроме Ада. Ящики комодов в спальнях были открыты, вещи разбросаны по полу. В гостиной стеклянные шкафы опустели, один даже разбит, а весь пол засыпан стеклом. Кто-то пошарил и в баре, забрав из него всё содержимое. И музыкальную систему украли, хотя динамики остались на месте, – было прекрасно видно, где стояла основная часть. В моём доме солдаты не стали забирать наш старый проигрыватель. Он стоил от силы двадцать долларов. А у Раунтри, похоже, было нечто особенное.

Нас в первую очередь интересовали продукты, и мы с восторгом обнаружили в кладовой полдесятка больших копчёных колбас. Нам постоянно хотелось как-то разнообразить нашу диету. Мы нашли ещё две большие коробки «пепси», целую гору шоколада и немного чипсов, но сильно просроченных. Похоже, Раунтри жили весьма беспечно. Консервов мы нашли мало, кроме супов, и ещё три банки лосося, которого я вообще не ем. Зато отыскалось много всякой ерунды, вроде лапши быстрого приготовления и пакетов с копчёными моллюсками – мы наполнили две небольшие сумки.

Остальные комнаты мы осмотрели быстро, прихватили кое-какую одежду, постельное бельё и одеяла. И ещё мы с Фай набили карманы дорогими туалетными принадлежностями. На мгновение передо мной как будто ожили давние фантазии. Ли вернулся из кабинета со стопкой толстых фантастических романов. Пора было уходить. Я запрыгнула на водительское сиденье, Фай устроилась рядом, Гомер и Ли сели сзади, а Робин вообще растянулась в багажнике, устроив себе ложе из одеял и одежды, которые мы стащили из Тары. Было ясно, что все готовы заснуть ещё до того, как я доведу машину до конца подъездной дороги.

– Рейс до Ада! – объявила я. – Пожалуйста, пристегните ремни и погасите сигареты. Наш полёт будет проходить на высоте в один метр над уровнем дороги, на скорости сорок километров в час. Погода в Аду ожидается сырая и холодная.

– Кроме палатки Ли, где будет весьма горячо! – провозгласил Гомер.

– Он надеется, – добавила Фай.

Я не обратила внимания на эту детскую выходку и тронула машину с места. Мы поехали прочь.

Когда мы были уже у конца подъездной дороги, Гомер вдруг воскликнул:

– Там что-то занимательное!

– Занимательное в смысле «необычное» или занимательное в смысле «ха-ха»?

– В смысле «необычное».

Я слегка притормозила и посмотрела через загон в ту сторону, куда показывал Гомер. Было бы трудновато одновременно вести машину и пытаться что-то рассмотреть, поэтому я спросила Гомера:

– Хочешь остановиться?

– Нет, не важно.

– Нет, остановимся! – внезапно вскрикнула Робин странным тоном, как будто у неё вдруг сжалось горло.

Я остановила «лендровер». Робин выскочила через заднюю дверь и побежала бегом.

– Что там такое? – спросила Фай.

– Не знаю, – ответил Гомер. – Вон, у запруды.

Возле небольшой земляной запруды блестела вода, и это всё, что мне было видно. Впрочем, мне ещё казалось, что я вижу странную тёмную тень слева от запруды и немного внизу. А потом я услышала непонятный звук, зловещий, неестественный звук, от которого по моей коже побежали мурашки, и меня мгновенно охватил страх. Голову словно обожгло огнём. Мне показалось, что в волосах ползают крошечные насекомые.

– О боже праведный! – выдохнула Фай. – Что это?

– Это Робин, – сказал Ли.

Это не было ни криком, ни плачем, скорее воем. Нечто вроде того, что можно услышать в документальных фильмах об обычаях разных стран. Я выскочила наружу и, обежав «лендровер» сзади, понеслась к запруде. Когда мне оставалось до неё метров пятьдесят, я начала понимать, что Робин не просто воет, а выкрикивает некие слова.

– Это уж слишком, – повторяла она. – Это уж слишком!

Она как будто пела это. И ничего страшнее, кажется, я не слышала за всю свою жизнь.

Добравшись до Робин, я хотела схватить её, обнять, успокоить. Ребята уже догоняли меня, но я оказалась там первой. Однако, когда я уже протянула руки к Робин, мои глаза увидели то, что видела она. Я тут же забыла об объятиях, забыла о том, как успокаивать Робин, и думала только, обнимет ли кто-нибудь меня, или мне придётся самой справляться с собой.

Я прежде много раз видела смерть. Работая на ферме, к мёртвым телам до некоторой степени привыкаешь. Конечно, это малоприятное зрелище, иногда просто тошнит от их вида, иногда на них злишься и несколько дней после того печалишься. Но на ферме быстро привыкаешь к виду едва родившихся ягнят, убитых лисицами, к телам овец, глаза которых выклевали вороны, привыкаешь видеть мёртвых коров, раздувшихся от газов так, что кажется – они вот-вот улетят. Нередкое зрелище – полуразложившиеся тела кроликов, кенгуру, запутавшиеся в проволочной изгороди, черепахи, попавшие под трактор, пока ты ехал на нём к ручью. Ты видишь уродливую смерть, тихую смерть, смерть, полную боли и крови, видишь внутренности, выпавшие наружу, облепленные мухами, которые спешат отложить в них личинки… Я помню, как одна из наших собак проглотила отраву и так взбесилась от боли, что помчалась со всех ног наперерез грузовику и погибла под ним. Я помню и другую старую собаку, она ослепла и оглохла. И мы как-то жарким днём нашли её труп в запруде. Мы решили, что она отправилась поискать прохладное место, а вернуться назад не сумела и просто утонула.

Но тело Криса – это было нечто совсем другое. Не похожее на трупы животных. Хотя он и пролежал здесь несколько недель, как это часто бывает с животными, – они лежат, пока их кто-нибудь не заметит. И так же как на них, на него нападали хищники: лисицы, дикие кошки, вороны – кто знает… И точно так же земля вокруг него рассказывала историю его смерти: он лежал в десяти метрах от перевёрнутого пикапа, и дождь не смог стереть следы, оставленные его руками, когда он царапал землю… Было отчётливо видно, как далеко он сумел проползти, а потом пролежал тут день или два в ожидании смерти. Лицо Криса было обращено к небу, его пустые глазницы как будто искали звёзды, которых он больше не мог видеть, рот был приоткрыт в зверином оскале, а спина выгнулась в агонии… Я даже подумала, не пытался ли он написать что-то на земле рядом с собой, но если и пытался, теперь этого уже не прочесть. Но это, конечно, было бы в духе Криса: оставить послание, которое никто не сможет понять.

Страшно было думать о том, что из этого тела и из этой головы исходили некогда прекрасные слова. И что именно этот воняющий труп написал однажды: «Звёзды любят ясное небо. Они сияют».

Робин перестала завывать и теперь стояла на коленях, тихо всхлипывая. Ребята подошли и остановились за моей спиной. Я не знаю, что они там делали, наверное, просто смотрели, слишком потрясённые, чтобы шевельнуться. Я глянула на искорёженный автомобиль. Нетрудно было понять, что произошло. Это был тот самый полноприводный «форд», который, как я считала, надёжно спрятан на Тейлор-Стич. Крис перевернулся на склоне рядом с плотиной. И продолжал скользить вниз. С полдесятка коробок со спиртным рассыпались вокруг. Разбитые бутылки и пустые коробки валялись везде. Некоторые из бутылок даже уцелели. Я невольно думала о том, как глупо было умирать из-за них. И о том, какая цифра выскочила бы на дисплее, если бы полицейские заставили Криса подуть в трубочку перед тем, как он рванул на машине через, загон.

Казалось, что каждый раз, возвращаясь после очередной вылазки, мы теряли одного из своих друзей. Только на этот раз враг не имел никакого отношения к нашей потере. Ну, не напрямую. К тому же Крис был мёртв задолго до того, как мы пошли в атаку на Тёрнер-стрит. Криса убило множество факторов. И одним из них было то, что мы оставили его одного в Аду.

Мы долго стояли там, не говоря ни слова. Удивительно – хотя и не очень, – но именно Робин принялась наконец за дело. Она вернулась к «лендроверу» и принесла одеяло. Потом молча расстелила одеяло рядом с Крисом и начала заворачивать труп. Робин всхлипывала и икала, занимаясь этим. Непрерывная дрожь била её. Робин трудно было делать всё аккуратно, но она всё-таки плотно завернула Криса, хотя и без нежности или нервозности, как это сделала бы я. Но её действия, такие разумные, заставили и нас сдвинуться с места. Мы подошли к Робин и помогли ей закончить работу, тщательно закутывая Криса, подтыкая одеяло под его голову и ноги. Потом Фай принесла фонарик, чтобы освещать дорогу, а мы все взялись за свёрток и понесли Криса к «лендроверу». Мы освободили багажник и неловко загрузили его туда, то и дело стукаясь тут и там, как ни старались этого избежать. Просто все мы слишком устали. Потом мы сели в машину, опустив все окна, потому что запах был просто невыносимым, и поехали дальше. Никто так и не сказал ни слова. Мы даже не обсуждали, что нам потом делать с трупом нашего друга.