Смерть ночи

6

Мы с Ли сидели перед дверью хижины Отшельника. В этом крошечном убежище человек, сбежавший из тёмного и страшного мира, нашёл некое подобие покоя. Возможно. Точно это не известно. Нам тоже пришлось бросить уродливый мир, но не отрезать себя от него, как сделал наш предшественник. Часть потерянного мира мы принесли с собой, и нам приходилось совершать вылазки в пространство, оставшееся снаружи.

И тем не менее в этой старой хижине я ощущала некоторый покой. Нам не найти было места, более удалённого от человечества. Иногда я забиралась сюда по руслу ручья, как больная собака заползает в гущу кустов, чтобы лежать там, пока не умрёт или не поправится. Иногда приходила, чтобы убедиться, что некогда здесь жили и другие человеческие существа. Когда я забиралась сюда, у меня возникала смутная идея, что в этом приюте можно найти ответы, которых нет в других местах. В конце концов, Отшельник очень долго жил в одиночестве. Его не отвлекал шум внешнего мира, у него была масса времени, для того чтобы размышлять, и мысли могли возникать необычные. Или это наивно?

Я начала приводить в порядок хижину, медленно, не спеша, время от времени ко мне присоединялся Ли. Разумеется, здесь никогда не навести такого блеска, как бывало в загородных домах, но левая часть жилища выглядела уже вполне аккуратно, и всё это отчётливо выделялось среди кустов, едва не поглотивших строение. В мирное время я никогда не была фанаткой домашних дел, но теперь гордилась тем, как мы тут прибрались.

Но в этот день, вскоре после нашего нападения на автомобильную колонну, я не хотела продолжать уборку. Сидела, прислонившись к тёплой груди Ли, позволяя его длинным рукам обнимать меня, а тонким музыкальным пальцам делать, что им вздумается. Я надеялась, что если он будет обнимать меня достаточно крепко и касаться достаточно пылко, это послужит доказательством, что мы всё ещё живы, а может быть, даже прогонит прочь нависшую надо мной тень. Денёк стоял серый и холодный, холод ощущался и снаружи, и изнутри.

Мы никогда по-настоящему не говорили о нападении на грузовики, то есть никто из нас, не только я и Ли. Это было необычно. Как правило, мы жарко обсуждали всё происходящее. Может, на этот раз событие оказалось слишком значительным. И дело не во взрыве грузовиков – это было грандиозно, да, но больше похоже на подрыв моста – театрально, пугающе, волнующе. Куда хуже было всё, что касалось каждого из нас. Гомер, не сказавший нам о ружье, Гомер, стреляющий в солдат, я, убившая раненого солдата… Всё это было настолько личным, что говорить о таком я не могла. Это всё равно что рассказывать о своих женских кровотечениях.

И всё-таки в тот день мы с Ли накоиец-то заговорили о насущном, о том, что действительно имело значение.

– Как ты себя чувствуешь после той стрельбы? – спросил Ли.

– Не знаю. Я вообще ничего теперь не знаю.

– Но ведь что-то ты чувствуешь?

Рука Ли скользнула под мою футболку, поглаживая мой живот.

– О да! – улыбнулась я. – Есть парочка-другая чувств. Но ничего хорошего в них нет.

Последовала пауза, и лишь через несколько минут Ли спросил:

– Что это за чувства?

– Страх. Гнев. Подавленность. Сойдёт для начала?

– И ничего положительного?

– Ни грамма.

– Совсем?

– Знаю, чего ты от меня ждёшь. Что-то вроде того, что я тебя люблю и так далее.

– Нет, я не хотел, чтоб ты говорила об этом. – Голос Ли прозвучал огорчённо. – Я вообще на эту тему не думал. Просто беспокоюсь за тебя.

– Извини. Извини. Похоже, я не в состоянии теперь мыслить, как нормальный человек. Всё так перепуталось. Ты можешь поверить, что другие страны ничего не хотят сделать для нас?

– Ну, мне кажется, есть несколько стран в мире, в которые тоже когда-то вторглись, а мы ничего для них не сделали.

– Мне казалось, что мы от них отличаемся, что нас все любят.

– Думаю, мы им просто нравились. А между «любить» и «нравиться» – огромная разница.

– Ммм… объясни-ка. Что в таком случае происходит в тебе? Я тебе нравлюсь или ты меня любишь? – Я спросила беспечным тоном, но в ожидании ответа напряглась.

– Вопрос серьёзный…

Ли обвёл пальцем мой пупок, потом его ладонь поползла выше. Моя кожа сразу загоралась там, где он ко мне прикасался, хотя всё остальное было по-прежнему холодным. Наконец Ли заговорил очень медленно:

– Ты мне нравишься со всеми недостатками, Элли, и я думаю, что это любовь.

Сначала я немножко рассердилась, подумав обо всех недостатках Ли: о его раздражающем молчании, перепадах настроения, о его одержимости местью… Но я ведь понимала, что и у меня недостатков хватает: я чересчур склонна командовать, порой бестактна, слишком сурова к другим. И тут до меня дошло, какой большой комплимент сделал мне Ли, какие серьёзные слова произнёс.

Да, он прав, существует большая разница между тем, что ты чувствуешь до того, как узнаешь человека ближе, и тем, что происходит потом. Со мной случались приступы влюблённости, которые я принимала за любовь, такое бывает: увидишь кого-то невероятно красивого и привлекательного – и кажется, готов следовать за этим человеком до конца жизни, просто любоваться им. Но такая влюблённость ничего не значит. Это то же самое, что заявления школьников о «безумной любви» к какой-то кинозвезде или рок-певцу. Это не любовь. А Ли говорил о чувствах огромных, как окружавшие нас горы. И на мгновение в моём сознании приоткрылся новый мир – мир, где я была взрослой, много работала, вела за собой людей как руководитель… И с немалым потрясением поняла, что думаю о материнстве! Забыть немедленно! Это не то, что нужно.

Я выпрямилась и отвела руку Ли от своей груди.

– Что-то не так? – спросил он.

– Я не хочу, чтобы всё зашло слишком далеко.

– Нет, хочешь.

– Ли! Не смей мне объяснять, чего я хочу!

Он засмеялся в ответ:

– Ну, если ты не понимаешь, что это такое, я могу объяснить.

– Ну надо же!

– То есть ты знаешь, что это такое?

– Да уж конечно!

– Ладно, тогда начинай, – кивнул Ли.

– О чём ты?

– Если точно знаешь, что именно чувствуешь, вперёд – расскажи мне! Дождаться не могу, так хочется узнать.

– Ох, Ли. Ты меня просто бесишь! Ладно, что я чувствую? Ну… Ага… Э-э-э… Ладно, поймал. Я себя чувствую растерянной.

– Вот видишь! Я прав! Ты не осознаешь собственные чувства.

– Осознаю! Я чувствую себя растерянной, как только что тебе и сказала.

– Но растерянность – это не чувство.

– Нет, чувство!

– Элли, опять ты за старые фокусы! – Ли снова прижал меня к себе. – Слишком много мыслей, маловато чувств.

Он крепко поцеловал меня, и целовал долго, пока я не ответила ему с такой же энергией. Потом поцелуи стали мягче, но всё равно это было приятно. Однако меня по-прежнему беспокоило другое. Поэтому, когда мы прервались, чтобы отдышаться, и Ли ткнулся носом в моё плечо, я вновь завела разговор:

– Ли, ты меня целуешь, чтобы заставить молчать, но я же всерьёз, я действительно тревожусь о нас, о тебе и обо мне. Я не знаю, что будет дальше, к чему мы придём. И не надо говорить глупости вроде «никто не может предвидеть будущее». Скажи мне что-нибудь такое, чего я сама не знаю.

– А что ещё я могу сказать? Будущее… Я не знаю, что такое будущее. Это ведь чистый лист бумаги, и мы чертим на нём какие-то линии, но иногда что-то мешает нашей руке, и линии получаются не такими, как мы хотели.

Ли произнёс это задумчиво, глядя на шатёр ветвей над нами, но на меня его слова произвели большое впечатление.

– Ты до этого только что додумался?

– Более или менее. Раньше я об этом думал, но немного иначе. Но в любом случае так оно и есть.

– Ну… да, наверное. Но здесь, в Аду, мы по большей части рисуем те линии, какие хотим… Теперь нам это удаётся лучше, чем прежде. Вокруг нет взрослых, которые удерживали бы наши руки.

– Нет, но у нас есть собственные мысли, способные делать то же самое. И то, как мы тут держимся, это доказывает. Могу поспорить, очень многие ждали бы от нас, что мы займёмся сексом, или увлечёмся наркотиками, или начнём объедаться шоколадом, но мы ведь держимся. Пока что.

– Вот как? Что бы это значило?

– Ты знаешь.

– А ты что имеешь в виду – секс, колёса или шоколад?

– Ну, я знаю, что именно для меня имеет самое большое значение, и это уж точно не шоколад.

– Ты думаешь, мы должны этим заняться?

– Этим? – поддразнил меня Ли. – Что такое «это»?

– Ты знаешь.

– Да, думаю, должны.

– Я так и знала, – вздохнула я.

Но вообще-то, я не поняла, говорит Ли всерьёз или шутит.

– И тебе тоже этого хочется.

– Иногда хочется, – признала я, слегка краснея.

– И на самом деле мы говорим именно об этом, ведь так?

– Может быть… – Я снова вздохнула и отвела упавшие на лицо волосы. – Слушай, Ли… – заговорила я, внезапно поворачиваясь к нему и хватая его за рубашку. – Иногда мне этого так хочется, что кажется, я вот-вот лопну!

– А как ты думаешь, Гомер и Фай уже этим занялись?

– He-а… Фай мне сказала бы.

– Девочки вообще очень смешные, рассказывают друг другу такое!

– А ребята не рассказывают? Ну, это ты зря. Давай передохнем.

– Как бы то ни было, после того как Фай прочитала всё, что ты о них с Гомером написала, она может и не поделиться с тобой.

– После того что я о них написала, они вообще друг друга не касаются.

– Да, они ведут себя забавно. Эй, погоди-ка, а ты что, собираешься записать и этот разговор?

– Если и запишу, никому не стану показывать.

– Да уж, лучше не показывать. Ладно. – Ли взял мою руку и начал её поглаживать. – Итак, в чём суть, Элли? Что происходит? Почему мы вообще вот так разговариваем?

– Я не знаю. Я просто до безумия тревожусь обо всём… Например, иногда я думаю, что мы с тобой вместе потому, что никого больше рядом нет. Если бы мы по-прежнему учились в школе и не случилось никакого вторжения, вряд ли мы подружились бы. То есть получается, что так и должно было случиться? Или это мог быть один из тех лёгких летних романов, которые часто показывают в американском кино, – всё это кажется не совсем реальным и очень быстро заканчивается.

Ли хотел что-то сказать, но я его остановила:

– Ладно, я знаю, ты собираешься сказать, что я слишком много думаю. Это так. Но возможно, я просто ухожу от серьёзной темы. А серьёзная тема… ну, это вроде того, что ты говорил. Мы уже некоторое время вместе, и нам хорошо вдвоём. Но во мне есть что-то… желание идти дальше, и я не имею в виду физическую сторону, хотя и её тоже… – Я впервые подумала: а что же это может быть? – Думаю, это имеет отношение к тому, что с нами произошло. Вторжение, и то, что мы здесь, и то, что мы, выбираясь отсюда, устраиваем взрывы, убиваем людей… Я будто спрашиваю себя: теперь вся наша жизнь будет такой? Мы будем сидеть здесь, и только? Каждые несколько дней устраивать вылазки, убивая по паре-тройке солдат? Если это всё, что может предложить нам жизнь на следующие лет пятьдесят, плевать мне на это! Я хочу двигаться вперёд, и не важно, что вокруг происходит! А с тех пор, как мы забрались сюда, мы не сделали ни шагу вперёд. Мы ничего не создали, разве что загон для куриц. Мы ничему не научились. Мы не сделали ничего хорошего!

– Мне кажется, мы многому научились.

– Да, наука выживания. Но я не о таком обучении. Я имею в виду нечто само по себе бесполезное и всё равно прекрасное, если ты понимаешь, о чём я. Ну, названия созвездий, например, и то, как они выглядят в небе. Росписи Микеланджело в Сикстинской капелле и то, как он их делал, лёжа на спине, а краска капала ему в глаза… Математика… положим, последовательность Фибоначчи…[6] или японская чайная церемония, или названия французских железнодорожных станций. Вот о чём я говорю. Неужели непонятно?

– Думаю, понятно. Ты хочешь сказать, что если мы потеряем всё это, то в любом случае проиграем, и не важно, что ещё произойдёт, не важно, какие военные победы мы одержим.

– Именно так. Ты понял! Мы должны делать то, что говорит «да», а не только то, что говорит «нет». Сажать овощи – это хорошо. Но мы должны посадить и цветы тоже! Отшельник это понимал. Именно поэтому он тут посадил розы, а когда строил мост, то не просто перебросил через ручей несколько брёвен. Он сделал нечто прекрасное, и оно проживёт сотни лет. Мы должны создавать что-нибудь и думать о будущем. Оставить что-то после себя, для других. Да! Жизненные правила!

Я вскочила и выбежала из тёмной хижины Отшельника, чтобы вернуться с горстью лепестков роз, которыми осыпала лицо Ли. Но этого оказалось недостаточно. Я вдруг так переполнилась энергией, что могла бы посадить тысячу деревьев, расцеловать тысячу мальчишек, построить тысячу домов! Но вместо того я со всех ног помчалась обратно к нашему лагерю, по ручью, по поляне, а потом полезла наверх, чтобы увидеть закат солнца со Ступеней Сатаны.

Когда стемнело и мухи отправились на ночлег, мы с Гомером забили одного из наших ягнят. Я держала его, а Гомер перерезал ему горло, а потом я оттянула назад голову животного, сломав ему позвоночник, кровь хлынула наружу, и жизнь вытекла вместе с ней. Мы вместе освежевали его, и тут очень пригодились сильные руки Гомера. Я вовсе не жаждала делать всё это, но пришлось. Если бы я задумалась, то, наверное, не сумела бы – это могло вернуть меня к ужасным воспоминаниям… Тем не менее ничего не случилось. Я не знаю, возможно, разговор с Ли очистил моё небо от угрожающей тени, но, схватив ягнёнка, я машинально стала действовать так, как не раз делала прежде. Дома мы всегда сами забивали скот. Такое не может стать рутиной. Например, когда ты вынимаешь из груди животного сердце, оно всё ещё хранит в себе следы жизни, и это сильное ощущение, сколько бы раз ты это ни делал. Поэтому невозможно исполнять это механически, будто лущишь горох. С облегчением я обнаружила, что дело идёт точно так же, как всегда… Да, это действительно было для меня немалым облегчением.

Мы отрезали ягнёнку голову и бросили её в яму, которую Фай специально выкопала для разных остатков. В ту ночь я не смогла заставить себя ободрать шкуру с головы или вырезать вкусный язык.

Потом мы подвесили тушку на ветке, чтобы выпотрошить. Всем так хотелось поскорее зажарить мясо, что пришлось заняться этим сразу, хотя куда лучше было бы подождать, пока ягнёнок остынет. Но мы быстро и весьма грубо отрубили первые куски, которые тут же отправились на огонь. Была уже полночь, когда наши голодные рты наполнились горячим розовым мясом. Мы наслаждались едой, посмеиваясь друг над другом, когда наши жирные, чёрные от сажи пальцы разрывали мясо. Смерть одного может быть рождением чего-то другого. Я была полна новой решимости, новой уверенности и новых мыслей.