Снежная слепота

6

Стоял субботний день, и Стив Дойл должен был быть дома, расчищая от снега дорожку, чтобы жена и дети смогли без труда подъехать к дому, когда вечером они вернутся из Нортфилда. Он еще должен был вымыть полную раковину грязных тарелок, которые скопились за неделю холостяцкой жизни. А главное – прилечь на диван и, попивая холодное пиво, посмотреть хоккейный матч «Сусликов». Так должно было быть.

Вместо этого он в этот долгожданный день сидел за своим рабочим столом, читая тошнотворную биографию очередного подонка, которого ему предстояло опекать – и все потому, что вчера эта проклятая снежная буря поставила на прикол автобусы и занесла большинство дорог, так что недавно условно освобожденный Курт Уэйнбек не смог в пятницу днем явиться на регулярную встречу. И по какой-то причине, известной только Господу Богу и правоохранительной системе, начальство переменило планы, поручив Дойлу в выходные прочесть Уэйнбеку лекцию об анализах на наркотики, о доходной работе и доме для реабилитации, в котором несколько следующих месяцев этот подонок будет обитать. Словно это что-то меняло.

Он допил чашку и налил себе еще одну, хотя уже был залит кофеином по горло, после чего принялся за лежащее перед ним досье. Чем дальше он в него углублялся, тем больше впадал в уныние. На счету Курта Уэйнбека были самые разнообразные преступления, и, насколько Дойл видел, на его реабилитацию не было никаких надежд – один из тех постоянных сидельцев, которые стараниями системы, не только слепой, но и глупой, регулярно возвращаются на улицы. Дойл всегда считал, что таких типов следует отправлять на удобрение, потому что они представляли собой только мешок с дерьмом.

Хотя ему едва минуло сорок и до полного упадка сил оставалось еще несколько лет, Дойл был совершенно уверен, что он уже переступил этот порог. Жена уже пару лет молила его сменить работу, и он в самом деле подумывал, что ради разнообразия стоило бы прислушаться к ней. И действительно, может, Курт Уэйнбек станет его последним делом, и от этой мысли у него поднялось настроение.

Он стал заниматься этой работой молодым набожным христианином, истово верящим, что каждый преступник – всего лишь заблудшая жертва, не ведающая, что творит, и что рука об руку с Господом они смогут наставить ее на путь истинный. Через пять лет он был циничным агностиком, считающим, что смертная казнь – не такая плохая идея. Через десять лет он стал твердолобым атеистом с пистолетом 357-го калибра в ящике письменного стола, потому что половина этих типов до смерти пугала его. Достаточно было почитать дела подонков, которые сексуально покушались на собственных детей, насиловали незнакомых женщин и могли с легкостью перерезать горло любому, кто случайно попадался по пути, как ты начинал думать, что если Бог в самом деле видит этот мир, то ты не хочешь иметь с Ним никакого дела. Год за годом он наблюдал за этой системой, которая платила ему за то, что он этих подонков отлавливал, потом их выпускал – и все начиналось сначала. Теперь уже он фантазирует, как вытаскивает из ящика стола большой револьвер и пристреливает каждого условно-досрочного, который появляется в дверях, тем самым сберегая штату кучу денег и освобождая мир от горя и бед.

«Уходи с этой службы, – говорил он себе. – Немедля, пока не поздно».

Встав, он включил маленький телевизор, который висел на кронштейне в стене. Он надеялся, что во время ожидания успеет поймать какой-нибудь хоккейный матч университетских команд, но вместо этого увидел внеочередную сводку новостей и кадры с места событий, на которых полицейские крушили снеговиков в парке Теодора Уэрта. Он включил звук и почувствовал, как желудок свело спазмом, – не атака ли это террористов; черт побери, почему бы не напасть на парк, полный детей? Конечно, по сегодняшним стандартам это не было нападением террористов – но, по его понятиям, оставлять трупы перед глазами детей вполне можно считать терроризмом.

Когда через несколько минут появился Уэйнбек, Дойл приглушил телевизор, занял место за столом и бросил быстрый оценивающий взгляд на нового клиента. «Условники», которые являлись к нему, обычно относились к одному из трех типов: толстый и гнусный, мускулистый и гнусный или тощий и гнусный. Этот относился к последней категории; у него были большие глаза навыкате, которые шарили по комнате, и тощая фигура, которая дергалась, как крыса на веревочке.

– Вы опоздали на тринадцать минут, мистер Уэйнбек. Вы должны понимать, что на этом основании я могу взять вас под стражу.

– Прошу прощения, сэр. Больше не повторится.

– Позаботьтесь об этом. На будущее – приходите пораньше, а если не получается, то хотя бы вовремя. Это одно из правил, и, если вы будете их соблюдать, мы поладим.

– Да, сэр, я понимаю.

Дойл сделал вид, что листает досье.

– Я вижу, что вы в третий раз на условно-досрочном. Как вы думаете, мы можем считать его последним?

Уэйнбек с энтузиазмом закивал и пустился в отрепетированные разглагольствования, рассказывая, как он искренне сожалеет, как он наконец усвоил все уроки, как он благодарен за выпавший ему очередной шанс и как он сейчас будет трудиться не покладая рук… бла-бла-бла. Дойл кивал в соответствующих местах, но взгляд его то и дело возвращался к телевизору.

– Что-то случилось? – спросил Уэйнбек, проследив за ним.

– Ничего, что касалось бы вас. – Он послал через стол несколько бумаг. – Это ваша библия. Тут изложены правила, указания и процедуры – где вы будете жить, где работать…

– Когда мне есть, спать и ходить в сортир… Я этот порядок знаю.

– Не сомневаюсь, но все равно просмотрите. Если у вас есть какие-то вопросы, сейчас можете задать их.

– Когда я смогу поговорить с женой?

Дойл уставился на него:

– Вы, должно быть, шутите.

– Она моя жена.

– Она развелась с вами два года назад. У вас есть документы об этом. Если вы подойдете к ней ближе чем на сто ярдов, то не успеете и пикнуть, как вернетесь к нам обратно.

Уэйнбек попытался выдавить дружелюбную улыбку:

– Черт возьми, как я смогу это сделать? Мне никто не скажет, где она. А я хочу всего лишь поговорить с ней. Телефонный звонок – вот и все, что я прошу. Мне сказали, что у вас есть ее номер.

– Этого не будет, Уэйнбек, что вы отлично знаете. Это вы уже проходили. Не хотите ли прямо сейчас выбросить полотенце на ринг и отправиться сразу в Стиллуотер, избавив нас от многих хлопот?

Поведение и выражение лица Уэйнбека мгновенно изменились, привычно выразив смирение и подчинение.

– Нет, сэр. Ни в коем случае. Простите, что завел этот разговор. Просто я о ней беспокоюсь. Хочу убедиться, что с ней все в порядке, вот и все.

Несколько долгих секунд Дойл изучал лицо сидящего перед ним человека. Господи, как он ненавидит этих типов, ненавидит ход их мыслей, когда они думают, что могут обыграть вас улыбкой и мнимой покорностью, словно ты полный идиот. Они лживые и эгоистичные подонки. В этом он не сомневался. И все же под жесткой скорлупой его цинизма мерцал слабый раздражающий огонек идеализма. Он не мог избавиться от него, что и объясняло, почему, несмотря на все эти годы разочарований, он продолжает заниматься этой работой. Умом он все понимал, но сердцу хотелось верить, что даже самый последний ублюдок остается человеком, что, если в нужное время подарить ему хоть каплю доброты и снисходительности, он сможет найти путь обратно. И чего ему это стоит? Единственное предложение, несколько ободряющих слов.

– Я сам разговаривал с вашей женой. У нее все отлично.

На этот раз Уэйнбек расплылся в искренней улыбке, и Дойл почувствовал себя куда лучше, чем за все предыдущие месяцы.

– Благодарю вас, сэр. Мне было очень важно это услышать. Это все?

– Еще десять минут.

– Могу я попить? Коку или что-нибудь такое? Я видел у вас автомат в холле.

Дойл послал ему через стол несколько бланков.

– Я принесу. А вы начинайте ставить подписи там, где галочки. Чем скорее кончите, тем быстрее выйдете отсюда. – Он прихватил с собой досье Уэйнбека и, выходя из-за стола, приостановился посмотреть, в нужных ли местах Уэйнбек расписывается. Бывают настолько глупые, что, есть галочка или нет, они не могут понять, где расписаться.

Он слишком поздно увидел, как блеснула вороненая сталь ствола, направленного в его сторону.