Со мной летела бомба

ГЛАВА 20

— Когда ты вернешься домой? — спрашивает она, с тоской глядя на мои неторопливые сборы.

Что я могу ей ответить на этот вечный женский вопрос?

— Я люблю тебя.

Через полчаса, в половине девятого, около отдела меня будут ждать Верховцев и Ваня. А в кабинете — Обрезанов, с традиционным для полиции утренним совещанием. Традиции нарушать нельзя, иначе тебе о них обязательно напомнят. Мое положение настолько двусмысленное, что лишнее напоминание может стоить печальных последствий. Этой роскоши я себе не могу позволить.

Улица встретила меня колючим ветром. Он пробирался под все складки одежды, и становилось неуютно. Вязаная шапочка — плохая преграда для норда. Но это была моя идея — прокатиться на автобусе.

До остановки я не дошел. Не хватило всего каких-то пятидесяти метров. Впрочем, пятьдесят или двадцать — это было уже не важно. Мне вообще не суждено было сейчас попасть на автобусную остановку.

Мой отъезд в отдел не входил в планы тех, что сидели в массивном джипе «Навигатор». Он плавно, но уверенно остановился прямо передо мной, перегораживая своим корпусом, похожим на дачный домик, весь свет.

Задняя дверь распахнулась, словно калитка в избушку Бабы Яги, и оттуда потянуло еще большим холодом. В проеме показалось лицо с характерным для азиатских стран разрезом глаз.

— Садитесь, пожалуйста, Сергей Васильевич, — произнесли, едва шевельнувшись, губы. Ни намека на положительные или иные эмоции. Со мной разговаривала статуя Будды.

Вряд ли это просьба. Человека, дорогу которого преграждают машиной, уговаривать никто не собирается. С другой стороны, им хорошо известно, кто я и что у меня находится в данный момент под мышкой. Однако от понимания этого их планы не меняются. Значит, они дают мне понять: если я не сяду в машину сейчас, то сяду потом, чуть позже. Но обязательно сяду. Ситуация плоха тем, что ни Ванька, ни Верховцев при всей своей сообразительности не смогут догадаться, в каком месте потерян мой след и где я буду находиться в последующем. О последнем я и сам не мог знать.

Я наклонил голову и проник в салон. Оказывается, там была не ледяная стужа, как мне показалось вначале, а домашнее тепло. В машине было трое, и, видимо, предстоящий разговор должен был произойти не с ними. Меня везли за город по восточной дороге. Напрягая память, я стал вспоминать интересные объекты этого направления. Если мы движемся к брошенному заводу металлоизделий, то разговор будет очень короткий. И если мое тело снова увидит свет белый, то это произойдет только через несколько веков, при археологических раскопках.

Мы въехали в зеленые ворота, из-за которых виднелся третий этаж корейской фазенды. Кончики крыши чуть вздернуты вверх. Прямо маленький Пхеньян…

Охрана корейская, прислуга корейская. Собаки и те, наверное, привезены из Кореи. Я поднимаюсь по витой лестнице на второй этаж. Сзади, словно привязанные, следуют двое мордоворотов. Глаз вообще не видно. У больших двустворчатых дверей меня останавливают, ставят лицом к стене и квалифицированно шмонают. Из всего содержимого изымается лишь пистолет. Одернув куртку, я посмотрел на оставшегося охранника.

Меня мягко подтолкнули в район лопаток, и я оказался в огромной зале, обставленной вазами с чудной росписью и настенными полотнами. Я не большой спец в искусстве, но рискну предположить, что все эти излишества стоят огромных денег. У огромного квадратного окна стоял огромный-огромный стол. За ним расположилось огромное-огромное кресло, в котором сидел маленький-маленький человечек. От такого контраста он смотрелся и смешно, и страшно. Судя по движению его руки, кресло с другой стороны предназначалось мне.

Не желая выглядеть школьником на экзамене, я выложил на столешницу пачку сигарет и положил на нее руку. Если кто-то здесь думает, что я обмочусь при виде совершенно очевидной серьезности разговора, то он ошибается. Меня можно побить, сбить машиной, можно убить и закопать на кладбище домашних животных. Но напугать меня нельзя.

— Здравствуйте, Сергей Васильевич.

Акцента нет. Корейцы — одна из тех национальностей, которые если начинают говорить на русском, то практически сразу без акцента.

— Здравствуйте. К сожалению, не знаю, как вас зовут. Где у вас пепельница?

Старичок что-то проговорил в устройство на столе, и через десять секунд парень в застегнутом до горла френче принес пепельницу. Поклонившись, он поставил ее на стол.

— Мне очень жаль, что пришлось доставить вас в мой дом таким образом, но, судя по последним дням, вам было бы просто некогда принять мое приглашение. Вы очень занятой человек, Сергей Васильевич. Кажется, вы даже по ночам не отдыхаете? Банки, перестрелки…

— Поближе к делу.

— Господин Загорский, меня зовут Мин. Я советник господина Юнга. После смерти господина Тена господин Юнг стал нашим хозяином и руководителем ряда фирм города. Он уполномочил меня для разговора с вами. Господин Юнг очень расстроен из-за сына…

— Я бы тоже был очень расстроен, если бы узнал, что мой сын шатается с кем попало по городу и принимает наркотики.

Я курил и мягко стряхивал пепел в морскую раковину, заменяющую пепельницу.

— Господин Юнг очень расстроен из-за смерти своего сына. Кажется, это именно вы причинили ему смерть?

Вкрадчивый, словно поступь лисы, голос. Азиатский такт и терпение…

— Сын господина Юнга нарушил закон. Он участвовал в аварии, повлекшей ранение сотрудников полиции, он держал в руках оружие, и если бы не его смерть, вполне правомерная, то он стал бы убийцей. На месте господина Юнга я бы ходил в трауре не более одного дня.

Понятно, что разговор о недоноске Юнга — это так, прелюдия к главной теме. Зарок того, что я предупрежден.

Ага, вот и главное! У меня, оказывается, находится то, что мне не принадлежит. Не люблю этих восточных штучек! Нет чтобы по-нашему, по-новорусски: «Отдай списки, мусор, иначе снизу смотреть будешь, как трава растет!»

— У меня находится очень много из того, что мне не принадлежит, — заметил я, раздавливая окурок. — Что именно вас интересует?

— Некие списки.

Я поднес раковину к уху и прислушался. Знакомый шум моря…

Глядя в потолок, спросил:

— Списки угнанных в Европе автомобилей? Тех, на которых перебиты номера агрегатов и которые разъехались по всей России? Есть такие списки.

Только восточное долготерпение заставило Мина не посереть лицом. Но я видел сквозь телесную оболочку, как внутри его взорвался лавой вулкан. Слушай, господин Мин, а ты, случайно… Я поставил раковину на стол и вынул списки.

— Заберите, — сверток из листов пролетел по воздуху, плюхнулся на полированную столешницу и подъехал к господину советнику. — На остановке могли бы попросить. Ради этого не стоило такой путь делать. Теперь мне сделают как минимум выговор за отсутствие на совещании.

Мин схватил листы и бегло просмотрел:

— Это ведь копии, не так ли?

— В банке хранились именно копии. А эта ваза древняя?

— Но вы ведь сделали копии для себя? — сжался, словно змея перед броском, Мин.

— Разумеется, — спокойно улыбнулся я. — Неужели вы думаете, что я позволил бы себе сесть в машину, не имея запаса прочности?

Мин думал. Думал и я.

Убивать меня в такой ситуации уже никто не станет. Теперь я был в этом уверен. Раз есть копии списка, значит, есть и люди, у которых этот список находится. После моей смерти документы мгновенно всплывут. И тогда все, крах. Мин прекрасно понимал, что главная фигура в игре с моей стороны — это я сам. Если меня убрать, даже аккуратно, подчиненные сразу начнут делать необдуманные поступки. А обнародование списков — самый необдуманный поступок. Это знает любой вожак. Мин был таковым, поэтому и решал сейчас самый главный вопрос. Если я сел в машину, передал ему копии, то чего же в конечном итоге я хочу? Он хотел понять сам, без подсказок, чтобы продолжение разговора не предусматривало неожиданностей и не давало мне в руки джокер.

Мне надоело сидеть, я тихо встал и стал прохаживаться вдоль строя раритетов. Сквозь кожу куртки я чувствовал на своей спине обжигающий взгляд корейца. Интересно, если сейчас нечаянно уронить вазу на пол, как он себя поведет? Скорее всего, никак. После моего ухода в ярости отрубит кому-нибудь из слуг палец, да и все… Пауза затянулась и стала меня угнетать. Около отдела меня ждет моя команда, а я стою и жду, пока господин Мин прожжет на моей спине дыру. Я вернулся к столу.

— Господин Мин, ваза династии Мин… Мин в Корее — это как Иванов в центральной полосе России. Неужели фантазии не хватает на то, чтобы называть себя не Ивановым, то хотя бы Сидоровым? «Сидоров» по-корейски как, «Пин»? Господин Пин — это круто.

Бросив в пепельницу недокуренную сигарету, я остановил свой взгляд на хозяине дома.

— Вот что, господин… Юнг. Вас ведь именно так зовут? Прошу простить, что у меня не хватило такта сохранить ваш маленький обман. Слуги на Востоке никогда не станут с таким почтением относиться к советнику. А они относятся к вам именно как к господину. Вы надеялись на мою европейскую необразованность, но я двенадцать лет прожил в Средней Азии. Это, конечно, не Восток, но традиции те же.

Я сел и положил руку на стол.

— Господин Юнг, я сожалею о смерти вашего сына. Я не желал ему смерти. Но он хотел забрать жизнь у моих друзей. А я ценю дружбу превыше всего и умею быть преданным. Я не мог поступить иначе. Я отдам вам списки, не делая дополнительных копий. Мне не нужны эти машины. Я хочу знать лишь имена убийцы Тена и того, кто хотел убить моего друга, Алексея Гольцова. Кажется, такой бартер более выгоден вам, нежели мне. С вашей помощью или без вас я найду этих людей. Но тогда решать вопрос, что делать со списком, мне придется самостоятельно.

По тому, как еще больше постарел Юнг, я понял, что предложение будет принято. Это был человек дела. Даже месть за смерть сына он задвигал на задний план, отдавая приоритет делу. Но я не настолько глуп, чтобы не понять и этой хитрости. Мне никогда не будет прощена смерть сына главы клана. В этой жизни или в следующей он все равно будет отомщен. Приговор мне подписан с того момента, как молодой Юнг уставился в небо мертвым взглядом.

Но сейчас не день мести. Я живу, пока владею информацией о делах Тена-Юнга.

— Я попробую вам помочь, — выдавил наконец Юнг.

Имел бы он сейчас возможность, я был бы распят на ближайшем дереве. И не договора бы он со мной заключал, а собственными руками вырезал бы мне сердце. Но сегодня не день мести.

— И еще я хочу знать, где сейчас находится бывшая любовница покойного господина Тена Ольга Михайловна Коренева.

— Я попробую помочь, — повторил Юнг.

Потрясающие нервы у человека.

Меня везли обратно в город. Под мышкой снова покоился пистолет, я курил. Уже на въезде я почувствовал то, что называется синдромом пережитого стресса. Стали подрагивать пальцы рук, лежащие на коленях, на лбу проступила легкая испарина. Ничего не дается мне легко.

В отделе я терпеливо дождался, пока закончатся все встречи и совещания, после чего вынул из-за шкафа раскладушку и, не запирая дверь, лег спать посреди кабинета. Плевать на Торопова. Я даже хотел, чтобы он зашел.