Со мной летела бомба

ГЛАВА 26

В этот же день я отправил Настю в Москву, к тетке. Пока она в городе и ее местонахождение не является тайной, она в опасности. Раз она в опасности и рискует в любой момент попасть в беду, беззащитен и я. Как это было в случае с ключом. Я просто поднялся и пошел делать то, что мне было велено.

Вернувшись с вокзала, я подключился к бумажной работе — Ванька и Верховцев разбирали списки машин.

— Я нашел, — Иван подвинул ко мне документ. — «Лэнд Ровер», две тысячи тринадцатого года выпуска. Продан в нашем городе. Если, конечно, верить записям на документах. Корейцы имеют глупость педантично отмечать весь процесс продвижения авто на рынке.

Верховцев удалился «пробивать» владельца по базе данных. Наша спешка оправдывалась тем, что необходимо было срочно дать понять господину Юнгу, что его восточные хитрости по сравнению с русской изворотливой логикой, — это игра в салочки. Следующий укус, помимо выполнения моего плана, означал еще и мою личную безопасность. Теперь вождю придется придумывать что-то новое, чтобы изъять у меня списки. На это уйдет время. А там как знать?.. Кто успел, тот и съел.

— Мама, роди меня обратно! — первые слова вошедшего в кабинет Верховцева.

Стали понятны его чувства, когда ситуация прояснилась. Новенький, серебристого цвета джип «Лэнд Ровер», прибывший из Австрии через несколько границ, принадлежал господину Морошко Виктору Викторовичу. Данный гражданин славен тем, что является сыном начальника Главного управления внутренних дел области генерал-майора Виктора Морошко и, по совместительству, директором коммерческого банка «Согласие».

— Ваня, сколько стоит «Лэнд Ровер»? — спросил Верховцев.

— Смотря какой.

— Этот!

— Без трех миллионов рублей тут даже рядом стоять не следует!

— Понял, — заключил опер и повернулся ко мне: — Шеф, что-то ты зажился на этом свете. После очередного пожара корейцы обезумеют!

Этого и добиваюсь. Вот только очень трудно заставить восточного человека потерять голову от ярости. Именно они, с их философией, прекрасно знают, что в гневе человек беззащитен. Они впитывают этот постулат с молоком матери, пронося его сквозь века. Будь то кореец, китаец или японец, он никогда не позволит своим эмоциям взять верх над холодным расчетом. Но когда они добираются до желаемого, особенно когда это касается мести…

Мне тем временем пришла в голову одна мысль. Если Коренева снимает деньги со счетов, находящихся в банках Черногорска, то почему не может быть счетов на ее имя в других городах? И как Табанцев узнал о них? Ведь он произнес фразу при Кармане о том, что Коренева ворует их деньги? Получается, что и Виталию Алексеевичу, и Юнгу стало известно о нечистоплотности Тена. Но когда? С момента открытия этих счетов или недавно? Если сразу, то появляется мотив убийства. Версия банальна — месть клана. Но чаще всего заказные убийства происходят именно из-за обид при дележе финансов, то есть по банальной в преступной сфере причине. Естественной причине.

— Ваня, ты можешь узнать о счетах на имя Кореневой в других городах?

— Разумеется. Но на это уйдет много времени.

— Вот этим ты и займешься, — заключил я.

Сейчас ему предстояла титаническая работа.

— Сколько на это уйдет?..

— Я даже приблизительно сказать не могу, — ответил он. — Ни разу этим не занимался. Может, день, может, месяц.

— Лучше — день, — то ли попросил, то ли выдал желаемое за действительное вернувшийся Верховцев.

Да, лучше — один день.

Между тем события в городе развивались по возрастающей. Лучшие сыскари города были брошены на поиски лиц, напавших на авторынок. Потерпевшие по данному уголовному делу корейцы упорно называли их неизвестными и, по сведениям оперативно-разыскной части, точили ножи. Агентура расползлась по городу, как стадо тараканов. Ко мне приходили мои «люди» и сообщали, что у них вынюхивают информацию «люди» других оперов, из далеких отделов и служб. Расстрел авторынка — слишком громкое и сенсационное событие для такого города, как Черногорск.

И на фоне всей этой сутолоки происходит очередной пассаж. Группой негодяев в подъезде собственного дома был в упор расстрелян лидер одного из организованных преступных сообществ города Николай Крестовский, имеющий в определенных кругах кличку Крест.

Сообщение пришло в дежурную часть отдела сразу после того, как я отправил Бурлака на поиски счетов Кореневой. Впрочем, формулировка «расстрелян» уже через пятнадцать минут была изменена. Крестовский жив и здоров, у него лишь стресс и приступ бешенства тяжелой формы. Погибли два его телохранителя и водитель. Один из нападавших спускался вниз по лестнице, навстречу Кресту и его свите, второй поднимался следом. У дверей квартиры они открыли беспорядочную стрельбу, после чего скрылись. Креста спас узкий коридор лестничной клетки.

Не прошло и трех часов после отъезда с авторынка специально поставленной на время проведения следственных мероприятий охраны, как авторынок вновь превратился в полигон. Пять взрывов, один за другим, подбросили в воздух пять «Мерседесов». Следом раздался грохот, и в окно управляющего рынком влетела граната, пущенная из гранатомета. Не успели спасатели довезти посеченного осколками руководителя авторынка до больницы, как в городской квартире господина Юнга раздался взрыв. Двести граммов пластита превратили четырехкомнатную квартиру в однокомнатную.

Город опустел. Люди, поняв, что расстрелять могут где угодно и когда угодно, старались не выходить из домов по мелочам.

Сейчас я размышляю: а из-за чего, собственно, весь этот бардак? Предтечей всего выступила Ирка-продавщица, которой по-бабски не понравилась более симпатичная «девка с серыми глазами». Не заговори она тогда о ней, возможно, начал бы я заниматься этим делом совершенно с другого конца. И Лешка был бы здоров, и с Настей я бы не познакомился. Альтернативы…

Женщины… Все начинается с них, и все заканчивается только ими.

К вечеру в отделах города были переполнены все камеры. Независимо от членства в преступных братствах задерживались все, кто имел подозрительный вид. На других поступала информация, третьи попадали по глупости, во время проверки притонов, ресторанов, кафе. У оперативников не было уже ни тени сомнения в том, что Коля Крест объявил войну этнической группировке из Кореи. Большинство сыщиков, как и я в самом начале этой истории, делали удивленные глаза и спрашивали друг друга:

— А что, у нас есть такая?..

— Есть! — ответили корейцы, и в двадцать ноль-ноль раздался взрыв. Огромный столб огня вознесся к небу над одной из заправочных станций Крестовского. Пожарные тушили этот олимпийский огонь четыре часа. Но еще за два часа до того, как брандмейстеры начали устало сматывать рукава, «кресты» объявили об открытии сезона отстрела «желтых». Три выстрела из снайперской винтовки Драгунова — и на пригородной дороге замер джип «Навигатор». В его салоне сидели двое корейцев с пробитыми головами и смотрели на мир сквозь маленькие дырочки в лобовом стекле. «Нас? Не может быть!» — говорили их изумленные глаза. Почти одновременно с тем, как уже неуправляемый джип уткнулся радиатором в сугроб, на другом конце города, в огромной шестикомнатной квартире, честно отработали свой номер два «АК-47» китайского производства. Трое корейцев закончили свой путь на огромной квадратной кровати. Шесть российских проституток не пострадали.

Поняв, что кореш ведет священную и справедливую войну против инородных, в СИЗО закипел Мамай. Дима Мамаев, словно вождь в ссылке, писал свои тезисы в виде маляв и рассылал их своим пролетариям ножа и топора. Не выступить в поддержку братской партии он просто не мог. Шла воистину народная война, а оставаться в стороне от нее никто не имел права.

Великий сходняк двух армий состоялся на левом берегу реки, недалеко от того места, где несколько лет назад были разгромлены полчища Малика. Решение было принято в первом же чтении — никаких ментов, никаких сентенциозных бесед с чужестранцами. Корейцы это или чеченцы — разницы никакой.

— Вчера «чехи», сегодня корейцы. Кто завтра будет? — вещал Крест. — Этот день должны запомнить те, кто еще лелеет чисто в душе надежду на то, что станет хозяином в этом городе. Бля буду, не все выживут в этой кровавой битве. Но я как бы ничего не боюсь и хочу вам, пацаны, чисто сказать: ваше счастье и будущее ваших еще не рожденных детей как бы реально в ваших руках.

После этой речи полицейская операция «Вихрь-Антитеррор» продолжалась в городе без малого четыре дня. Полицейские во главе со своими начальниками ели, пили и спали в своих кабинетах. Каждые два часа выезжали к месту происшествия. Таких мест было очень много, и почти на каждом обнаруживались стреляные гильзы и лица восточной национальности. Лица хранили молчание, и приезжавший судмедэксперт объяснял, что ничего удивительного в этом нет. После десяти пулевых ранений, половина из которых — в голову, люди не разговаривают.

Черногорский «централ» трещал от вновь поступающих, и весь ход событий, словно провернувшись по спирали, стал напоминать ситуацию с той самой локальной «чеченской» стычкой. Через четыре дня все закончилось. Авторынок опустел. Три десятка обугленных кузовов элитных авто да воющие собаки — вот все, что осталось от процветающего бизнеса господина Тена. Овощные и иные продуктовые рынки пустовали. Зайдя на их территорию, можно было увидеть лишь продавцов славянской национальности, торгующих славянскими продуктами. Опытные торговцы с юга, зная, что бой в городе — явление временное и неизбежное, сидели в номерах гостиниц, и все их разговоры были о портящихся фруктах и невозможности убежать от войны. Дома — стреляют, здесь — стреляют… Но они как никто другой знали, что еще пара дней — и можно будет смело выходить на рынок. Эта русская душа, она будет терпеть, прежде чем развернуться, до последнего. Но если она развернулась… Тогда пусть лучше фрукты маленько попортятся. Русские, они отходчивые. Им просто иногда нужно дать выговориться, они без этого не могут.

По истечении времени ведения боевых действий я отметил для себя два важных момента. Господин Юнг не покидал город — раз, и Виталий Алексеевич Табанцев ушел в очередной отпуск — два. Кажется, я знаю, где могут в данный момент находиться оба этих человека. На тридцать четвертом километре Черногорского шоссе. Именно там находится вотчина корейского лидера.

Третье событие, о котором мне сразу доложили по телефону, — это появление в здании городской ГИБДД представителей федеральной службы. За их спинами стоял Виктор Викторович Морошко. После короткого разговора начальник Табанцева тут же предоставил все истребованные документы и указал местонахождение кабинета и сейфа Виталия Алексеевича. Когда я об этом узнал, сразу понял, что Табанцев из очередного отпуска уже не выйдет. Вряд ли Юнг возьмет его с собой в Пхеньян, но, думаю, денег у него хватит и до скромного Сорренто. Только как он границу-то пересекать планирует? Как пастор Шлаг?

Иван появился на следующий после объявления «газавата» день. Его покрасневшие глаза яростно сверкали. Не раздеваясь, он прошел к моему столу и бросил передо мной мультифору с вложенным в нее листом.

— Город Москва! Отделение «Инвестбанка». Пятьдесят тысяч долларов зачислено на имя Кореневой Ольги Михайловны за три дня до убийства.

Я повернулся к Верховцеву:

— Срочно проверь фамилии пассажиров, убывших в Москву пассажирскими поездами с нашего вокзала! Коренева сняла триста тысяч три дня назад, так что работы немного.

Верховцев исчез из кабинета.

— Интересно, знает она об этих деньгах или нет? — я никак не мог поймать в пачке сигарету. — Хорошо, если знает. Значит, она там рано или поздно появится.

— Тен мог ничего ей и не говорить, — возразил Бурлак. — Зачем ему отчитываться? Он ведь не подарки ей делал, а свои деньги укрывал от братвы.

— Ну, раз ты такой сообразительный, Иван Львович, тогда тебе поручается очень ответственное дело, требующее огромного опыта, сноровки и большого умственного напряжения. Сейчас ты берешь списки угнанных авто, едешь в ближайшее почтовое отделение, упаковываешь, как бандероль, и отправляешь в Управление ФСБ по нашей области. Без обратного адреса. Справишься?

Ваня изобразил кислую мину, подтверждающую, что яд принят, и отправился на почту.

Возвращение подчиненного коллектива и два последующих дня принесли всего три новости. Ориентировками на Кореневу, отправленными Аней Топильской всем адресатам, желаемого результата не достигнуто. Она нигде не задерживалась и никем не узнавалась как знакомая. Коренева Ольга Михайловна не покидала с железнодорожного вокзала, под своей фамилией, города Черногорска. Я сознательно делаю упор на понятие «под своей фамилией», так как в списках проданных билетов ее имя не значилось. Но это вовсе не факт, что она не уехала. При нынешнем развитии печатного дела…

И третье. Недалеко от коммунального моста через реку обнаружено тело неизвестного. Для меня убитый пистолетным выстрелом в затылок гражданин перестал быть неизвестным, как только я прибыл на место происшествия. Я прямо из-под моста направил Верховцева в кафе, и вскоре он привез Бориса Кармана. Тот сглотнул слюну, вжал голову в плечи и глухо сказал:

— Это тот самый, что в диктофон текст говорил…

Я в этом и не сомневался. Официальное опознание состоялось чуть позже. Потерпевшим оказался некто Банников, освободившийся из мест лишения свободы полгода назад. Отбывал наказание за серию разбойных нападений в области. Девять лет от звонка до звонка. Неудивительно, что для меня он личность неприметная. Девять лет назад меня и в городе-то не было. Я вдыхал запах горячих песков Средней Азии.

Кажется, я был прав. Подчищается плацдарм для благополучного старта из города группы лиц. Юнгу смерть этого каторжанина не нужна. Он никогда не допустит к себе человека, которого не знает. Тем более того, у кого из биографии выпали девять лет жизни. Зачем Юнгу давать команду на отстрел свидетеля, который в отношении него не может дать никаких показаний? Зато с Табанцевым этот блондин ходил чуть ли не рука об руку. Соответственно, много знал, во многом участвовал. Зачем Виталию Алексеевичу оставлять на свободе говорящего попугая? Блондин хоть и коренной обитатель тюрьмы, по зоновским меркам, но в этот раз его будут трясти не опера РУВД и не «зеленые рубашки», а более конкретные инстанции. Тут не до героизма.

Едва затихли взрывы и наступило утро пятого декабря, как в мой кабинет зашел Обрезанов. Молча кивнув, сел на стул перед моим столом. Ответив кивком, я продолжал писать. Я чувствовал, что Макс уже близок к тому, чтобы начать все сначала.

— В управу гости из Москвы прибыли. Два генерала и три полковника. С ними один из сотрудников Управления по кадровой политике МВД. Кажется, в ГУВД грядут реформы…

— А чего ты хотел после всего того, что в городе произошло? Что они привезут несколько орденов «За заслуги перед Отечеством»?

Максим поведал, что прокуратура начала тотальную проверку подразделений и служб ГИБДД. Помощники прокуроров и следователи Следственного комитета выворачивают сейфы сотрудников, вызывают на допросы руководителей. Я сидел, слушал и убеждался, что Ванина бандероль адресата нашла. Если прокуратура ковыряется в сейфах людей с погонами и дергает начальников — значит, возбуждено уголовное дело по факту. Есть преступление, значит, должны быть и преступники с потерпевшими. Первый потерпевший уже есть. Сын генерала Морошко. Скоро подтянутся и остальные.

— Авторынок закрыт, — добавил Макс. — Все опечатано. В подвале обнаружен мини-цех по расфасовке героина.

— Послушай, зачем ты мне все это рассказываешь? Макс, пока ты не скажешь, какая сука тебя науськала на меня и с какой целью, ты не услышишь от меня ни одного теплого слова и не встретишь ни одной улыбки! Неужели ты этого не понимаешь?! Я без тебя обойдусь всегда, а ты без меня, видимо, не можешь прожить и дня! Мучишь себя голодом общения со мной, как тибетский лама…

С появлением Вани Обрезанов поднялся и ушел. И слава богу! Его жалкий вид, кроме разочарования, не вызывал у меня никаких чувств. Судя по разносу, который он устроил операм в соседнем кабинете, пар Максим выпускал за пределами моих владений.

Телефонный звонок прервал стажера на полуслове. Сорвав трубку, я рявкнул:

— Да?!

— Ты сидишь? — раздался совершенно спокойный голос Верховцева. Час назад опер убыл в экспертно-криминалистическую лабораторию. Меня интересовала глина на подошвах Банникова. На берегу сугробы, а у него на подошвах ботинок — глина. За этим я и послал Верховцева. Но он меня нокаутировал другим: — Если стоишь, то лучше сядь. Пуля, извлеченная из тела отца Ивана, и пули, выковырянные из тела Тена, выпущены из одного оружия.

— Ну, из пистолета «ТТ», — согласился я. — Я знаю.

— Не просто из пистолета «ТТ». Из одного и того же пистолета «ТТ»!

Я почувствовал, что опять начинаю задыхаться. От курения астма, как же… От нервов астма! Только от нервных потрясений и стрессов!..

— А как же Шарагин? — я уже все давно понял. Просто своими вопросами пытался заставить Верховцева рассказывать все сразу и быстро.

— Лысый хер, пушистый хвост! Пусть Торопов тем заключением задницу подотрет! Вся информация и все данные в компьютере. Начальник ЭКО уже ищет того артиста, который экспертизу мастырил! Вот суки, а?! Ты прикинь, Серега, мы там корячимся, через задницу наизнанку выворачиваемся, а эти морды козлячьи здесь что вытворяют?!

На том конце раздался какой-то возмущенный рокот, после чего — слова Верховцева, обращенные явно не ко мне: «Ну, ладно, ладно, я не всех вас имею в виду!»

— Обижаются, — пояснил он уже в трубку. — Эксперты. Все, я беру все заключения по трем убийствам и еду на базу.

Я попросил его подождать и отправил за ним Вьюна. Я уже никому не верил и всего боялся. Хватит потерь…

Как в минуты задержаний, когда отключаешься от всего, я почувствовал, как заколотилось сердце и в кровь хлынул адреналин.

Вот они…

Вот они, те самые, долгожданные, «вновь открывшиеся обстоятельства»!

— Есть! — взревел я в каком-то диком аффекте и изо всех сил врезал кулаком по столу.

Ванька, разливающий в стаканы у окна дымящийся чай, вздрогнул, и кипяток расплескался на подоконник. Он стоял и молча смотрел, как на пол падают песочные часы и пустой канцелярский набор…

Есть! Я знал, что появится ниточка, за которую можно будет дернуть и размотать весь клубок. Но я не думал, что удача улыбнется в самом главном!

Передо мной лежали три заключения. Четвертое, подложное, хранил в своем тощем, как ученическая тетрадь, уголовном деле Вязьмин. Именно из-за этого заключения никто не мог хотя бы мысленно воссоединить в единое производство уголовные дела по фактам убийства Тена и отца Вани Бурлака! Пуля в голове Банникова уже не имела для стрелявшего никакого значения. Лихорадочные сборы и зачистка шероховатостей стерли грань между осторожностью и безумием. Пусть идентифицируют пули и установят, что между смертью корейца и смертью блондина есть связь. Теперь уже все равно! Теперь главное — скрыться. А что же — глина?

— Все указывает на то, что парня кончили в одном месте, а тело сбросили в другом. Между предположительным моментом смерти и временем обнаружения трупа прошло три часа. Если учесть, что нашли тело в два часа дня, то пристрелили Банникова в одиннадцать.

Смело. Везти труп в машине по городу средь бела дня? Знать при этом, что тебя в любой момент могут остановить для проверки? На это пойдет убийца только в одном случае. Если на его машине установлен проблесковый маячок, а на борту написаны пять букв — «ГИБДД».

— Кто экспертизу проводил? — спросил я.

— Кокорин, — усмехнулся опер.

Старина Кокорин… Сколько кляуз на тебя ни писали, сколько тебя ни пытались поломать и сожрать, ничего не вышло… Ты по-прежнему такой же принципиальный, до рези в глазах честный и не умеешь врать. Наверное, именно поэтому, являясь самым опытным криминалистом, ты до сих пор не стал руководителем.

Спрашивать, кто оказался предателем и выполнил заказ на подложное заключение по пистолету Шарагина, я не стал. Его и без меня на дыбу вздернут.

— Ну что, братки? — я растер, как на морозе, ладонями лицо. — Не пора ли узнать, кто убил Тена, Ваниного отца и порезал Алексея?

Сборы были недолгими. Пистолет и тридцать два патрона к нему составляли все мое вооружение. Верховцев же выглядел как Терминатор. Помимо табельного «ПМ» и полного кармана боеприпасов, он вынул из сейфа свое охотничье помповое ружье. Двенадцатый калибр, без приклада. Интересно, как оперу удалось убедить «лицензионщиков» ГУВД, что ружье это «для уточек»? Впрочем, раз продается в магазине под вывеской «Охотничьи ружья» — значит, охотничье и есть. Не могу вспомнить, чтобы Верховцев интересовался сезонами охоты, но то, что из этого ружья были выбиты замки уже доброго десятка квартир, знаю. Сам видел. Утками Дима не интересовался. Ружье помогало ему открывать квартиры и находить общий язык с находящимися внутри.

И теперь, пока мы с Верховцевым будем искать глину на территории особняка Юнга, Ваня будет сидеть в «Лексусе» за забором и слушать радио «Шансон».

Это последний пункт моего «долбаного» плана.

Мы поехали на тридцать четвертый километр на «Лексусе» Ивана. Темнота опустилась на город незаметно. Остаток дня я провел в кабинете, с включенным светом, поэтому не замечал, как наступил вечер. За окнами мелькали сначала неоновые рекламные щиты, потом их становилось все меньше и меньше. При выезде из города, когда без фонарей и витрин стало совсем темно, я вспомнил о Насте. Ее глаза, полные мольбы, стояли передо мной, и не было муки хуже. Как просто расстаться и как трудно потом встретиться вновь…

«Если я тебя не увижу снова, я умру…»

Мы увидимся, обязательно увидимся. Мы встретимся, чтобы уже никогда не расставаться. Если я не умру.

Молчание в салоне длилось уже довольно долго. Оно было прервано лишь единожды, когда мы проезжали через пост ГИБДД. Ваня пробурчал:

— Черт! Вьюга карты путает. Смотрите, дорогу совсем занесло… Вечно здесь проблемы. Не могут лесополосу высадить… Какой уже год обещают, а дорога все перекрывается и перекрывается…

Больше обсуждать было совершенно нечего, так как никто понятия не имел, как будут развиваться события. Единственное, на чем сразу была поставлена точка, — это на том, что Бурлак при любом стечении обстоятельств будет сидеть в машине и не покажет из нее носа. Если через час после того, как мы выйдем из «Лексуса», мы не сядем в него вновь, они возвращаются в отдел и докладывают об этом Обрезанову. Сначала я хотел сказать «Торопову», но что-то заставило меня осечься и назвать фамилию Макса.

— Все ясно, псы войны? — я рассмеялся, и смех мне показался неприятным.

Они молча качнули головами.

За «Лексус» я не боялся. Он стоял в лощине, в двухстах метрах от особняка Юнга. Камеры его отследить не могли, с дороги машину тоже не было видно. Я беспокоился за другое. Моя память работала, как компьютер. Слева от входа — камера наблюдения, отслеживающая сектор у входа в ворота. Она не вращается. Вторая камера обращена в обратную сторону, к стене справа. Но таких же камер я не увидел сзади особняка, когда мы въезжали. Если бы они существовали, то их было бы видно. Значит, корейская служба охраны не сочла нужным ставить наблюдение там, где простирается поле. Ее интересовала лишь дорога да въезд на территорию. Это, конечно, добрый для нас знак, что камеры вписывались лишь во фронтальный облик здания. Но как залезть на стену, высота которой около двух с половиной метров?

— Что, в армии не служил, что ли? — невозмутимо пробурчал Верховцев, проламывая подошвами наст. — Та же полоса препятствий.

Служил, служил. Но на полосе препятствий щит не два с половиной метра. И разбегаются к нему по земле, а не по метровому сугробу.

Обход строения занял около двадцати минут. Это было предусмотрено общим временем. Итак, стена.

Более мощный Дима подсел, и я встал ему на плечи. Нет таких стен, через которую русский мент не перелезет. Выпрямившись, я понял, что в таком положении я смогу очень удобно прострелять каждый сантиметр двора Юнга. Где охрана? Где собаки? Сожрали, наверное, всех собак. Все равно — уезжать…

Перемахнув ногу, я протянул Диме левую руку. Оказывается, это не так уж трудно — без шума залезть на стену. Все, сейчас мы спрыгнем вниз, и обратного пути уже не будет. Но мы его и не искали. Если с той стороны стены был мягкий снег, то с внутренней — асфальт. Прислуга следила за домом тщательно. На это я обратил внимание еще тогда, в свой первый вынужденный визит.

Десяток быстрых шагов, и мы у другой стены. Теперь уже — стены дома.

— Как думаешь, нас уже просчитали?

На лбу опера в свете окон опять блестели бисеринки пота. У каждого чувство ответственности и готовности на все проявляется по-разному. У меня вот, например, сразу влажнеют ладони…

— Не знаю, — честно признался я. — Во всяком случае, камер не видно.

— Я и корейцев не вижу, — нехотя возразил мне Дима. — Однако они здесь. Ты по-корейски умеешь говорить? — прозвучал самый глупый из последних вопросов моего коллеги. Перед этим вопросом до сегодняшнего момента первое место занимал его вопрос квартирному вору Домушину: «Зачем ты украл магнитофон?»

— Я нет, а вот тот… кажется, умеет, — я дернул Верховцева за рукав, и он вместе со мной скрылся за углом.

В глубине двора располагался гараж машин эдак на десять, размером с гараж нашего РУВД, и из его калитки вышел, вытирая руки тряпкой, маленький человечек. Он торопился к дому. Сейчас все зависело от нашей сдержанности.

Человечек заскочил на крыльцо и нажал на стене, рядом с дверью, кнопку. За перегородкой прозвучал какой-то вопрос, состоящий из одних гласных.

— Юа-ина-уы! — или что-то похожее — это был ответ товарища с тряпкой.

— Во язычина! — едва слышно восхитился Верховцев.

Защелкал замок…

Теперь — пан или пропал.

Мы лениво вывалились из-за угла и стали подниматься на крыльцо. По странному тягучему звуку сзади я понял, что Верховцев даже пытается изобразить раздирающую рот зевоту. Человечек смотрел на нас без тревоги. Я подмигнул ему. Последний раз щелкнул ригель замка, и дверь распахнулась. Ситуация была такова, что перед нами могли оказаться как двое человек, так и сотня, одетых в кимоно. Но привратник был один. Спокойствие на его лице не успело трансформироваться в подозрение. Движение Верховцева оказалось быстрее мимики корейца. Металлический торец дробовика поверг охранника в уныние. Он отлетел к стене и скользнул по ней, как кусок масла по раскаленной сковороде. Выбежавшая из его ноздри струйка крови стала расползаться пятном на белой рубашке.

Я схватил смотрителя гаража за шею.

— Сколько человек в доме?

Он пытался мотать головой, из чего следовало, что он не понимает русского языка, как в прямом, так и в переносном смысле.

— Ладно, — мне пришлось согласиться с логикой человечка, — зададим вопрос по-другому.

Я с силой воткнул ему замерзший «ПМ» в район ширинки и снял предохранитель.

— Человек, наверное, пятнадцать, — без намека на акцент ответил смотрящий за «конюшней».

— Молодец, — я забросил его себе за спину. — Свидетель ваш!

Сзади послышались короткий выдох Верховцева, треск лба и стук костей о паркет. Работать со свидетелями он умел как никто другой в отделе.

Я приоткрыл тяжелую дверь. Через нее меня в прошлый раз выводили на улицу. Никаких камер в помещении я тогда не заметил, поэтому мы быстренько проскользнули под массивную витую лестницу. Ступени были сплошные, с тяжелыми перилами и балясинами, поэтому нас можно было обнаружить только в том случае, если кому-то понадобится заглянуть в угол, под лестницу. Процент вероятности этого невелик, однако скоро эти двое очухаются и поднимут такой крик, что охрана будет заглядывать не только под лестницы, но и друг другу в задницы.

Если бы не Ольга, мы бы никогда не посмели проникнуть в это осиное гнездо. В доме даже воздух был пропитан криминалом, поэтому повод вызвать пару отделений СОБРа напрашивался сам собой.

Я уверен, что, если перевернуть весь дом, поднять паркет и отодрать обои, появятся и оружие, и наркотики, и документация, которая может упрятать любого здесь присутствующего лет на двадцать пять. Но мне была нужна Коренева, мой пока единственный свидетель. Потерять ее значило потерять все. Значит, и Леша зря порезан, и парни вхолостую мучаются. Но даже не это главное. Если я не найду девушку, я никогда не докажу, что Юнг и Табанцев — подонки. Они не сядут на скамью и не станут черпать баланду из параши. А в этом случае я могу смело сказать, что последние восемь лет я прожил зря и в полиции мне делать больше нечего.

Что-то подсказывало мне, что Ольга в доме. Ну нельзя столько времени шляться по городу, чтобы тебя не заметили! Уже у каждого, наверное, постового и диспетчера на вокзалах есть ее фото! И все — мимо. Возможно, что пленка, посланная мне, и исчезновение девушки — элементы большой игры, правила которой до меня не довели, а сам я разгадать их не в силах. Если мы найдем любовницу Тена в этом доме, то я ее так прижму к себе, что даже весь преступный мир, восстав против меня, не сможет оторвать. Она мне нужна, черт подери… И только поэтому здесь я и Димка.

Пути было три. Как у богатыря на распутье. Дверь в неизвестность — налево, дверь туда же — направо, и дорога наверх по витой лестнице.

Не успели мы выбраться из-под этой лестницы, как из двери слева вышел в коридор огромный кореец. Тот самый, что обыскивал меня перед аудиенцией у Юнга. Наши согбенные фигуры с оружием в руках не могли вызвать у охранника двоякого мнения. Он молниеносно сунул руку за пазуху. Судя по сильно оттопыренному пиджаку, там был не пистолет, а как минимум «узи».

Из ствола дробовика Верховцева вылетел сноп пламени.

Выстрел был настолько громким, что у меня на мгновение заложило уши. Кореец отлетел к стене и скончался, еще не успев скатиться на пол. В его груди зияла дыра размером с маленькую тефлоновую сковородку.

— Господи, чем у тебя патроны набиты?! — я уже бежал наверх.

— Шурупами! — он поспевал за мной. — А чем я, по-твоему, замки выбиваю? Утиной дробью, что ли?

Сейчас начнется большой переполох в маленьком Пхеньяне. Сзади уже хлопали двери, но лестница, свитая в спираль, не давала возможности внутреннему контингенту ни увидеть нас, ни тем более стрелять по нам.

Знакомая двустворчатая дверь. Сейчас я врежу по ней ногой, и, если нам посчастливится, там будет сидеть в огромном кресле маленький Юнг… Мы заставим его отдать приказ привести Кореневу, после чего забаррикадируемся в кабинете. Дальше будет видно.

Мысли пролетели у меня в голове как пуля. Но я в очередной раз вынужден был констатировать, что мне никогда и ничего в жизни не дается просто. Дверь распахнул не я, а двое из охраны главы клана. Это не гаражный смотритель! Ребята отдрессированы как доберманы…

Их выстрелы из автоматов и наши совпали по времени. Все произошло в какие-то десятые доли секунды. Я хорошо помню лишь одно — за это время я успел трижды выстрелить и дважды услышать грохот дробовика за спиной…