Со мной летела бомба

ГЛАВА 4

Пробуждение давалось с трудом. Расклеив губы, я понял, что умираю от жажды. Вместе с желанием выпить три литра ледяной воды в памяти восстановилась вся хронология последних событий вплоть до того момента, как я вошел в ординаторскую. Интересно, на какой такой кушетке я лежу в больнице, если вокруг тьма хоть глаз коли, рядом ни куртки, ни ботинок, а под головой подушка?

Осторожно опустив ноги на пол, я почувствовал не холодный пол, а мягкий ворс ковра. Я, как Садко, провел рукой перед собой. Рука столкнула с какой-то плоской поверхности нечто стеклянное, и это нечто грохнулось на пол. Судя по плеску воды, я сбил со столика вазу с цветами. Если это не мои похороны, то я нахожусь в чьей-то квартире. Обоняние могло бы помочь, но какое может быть обоняние после такого количества спиртного? Так, запашки. В основном от себя.

После приземления вазы на стене в соседней комнате щелкнул выключатель, и в коридоре появилась полоска света. Все-таки Борька уволок меня к себе! Что я ему там говорил о бывшей жене и себе, бездомном? Не помню, хоть убейте! Но, наверное, что-то говорил, раз он притащил меня сюда. Только как он узнал, что я в больнице? Сейчас выясним…

В комнате зажегся свет.

У стены, улыбаясь, стояла Настя и запахивала на груди халатик с какими-то японскими драконами. Я закрыл глаза. Потом открыл. Настя не исчезла.

— Боюсь даже спрашивать, где я.

— Вы у меня дома, капитан Загорский.

— Теперь я боюсь спрашивать, как я сюда попал.

Девушка принялась подбирать цветы с пола.

— Мне удалось погрузить вас на такси и довезти до дома. До квартиры я вас довела вместе с таксистом. Хороший дяденька, он даже вызвался вас подержать, пока я открывала дверь, и молчаливо выслушал ваш рассказ о каком-то белом пуделе, который убежал от вас в детстве.

Побелев от ужаса, я кинулся к стулу, на котором аккуратно висела моя куртка.

— Не волнуйтесь. Ваш пистолет и удостоверение я положила в сумочку еще перед отъездом из больницы, — Настя подошла к стулу и развернула его ко мне сиденьем. «ПМ» в кобуре. Удостоверение. У меня вырвался вздох облегчения…

Через десять минут, умывшись и почистив пальцем зубы пахучим «Бленд-а-медом», который больно обжигал ошпаренные спиртом десны, я пил на кухне кофе и слушал историю своих злоключений. Как оказалось, Настя в этот день работала до двенадцати часов ночи, после чего заступала другая смена. Не желая оставлять после себя при сдаче дежурства тело полумертвого оперативного работника, она прихватила меня с собой. Узнав о состоянии Алексея — «стабильно тяжелое» — я все-таки задал вопрос, который не мог не задать:

— Настя, а почему вы оставались в больнице до половины первого ночи, если сменились в двенадцать?

Она подняла на меня удивленные глаза, в бирюзе которых я едва не утонул.

— Странно… Вы были в таком состоянии, что сейчас плохо верится в то, что помните время, когда пришли.

«Вы меня плохо знаете», — едва не вырвалось у меня.

Спасибо девушке по имени Настя. Она дала мне в дорогу несколько таблеток цитрамона и взяла обещание прийти вечером в гости. К чаю будет торт. Я шел в темноте улицы, уже не сторонясь прохожих. Их опять не было. Пройдя несколько кварталов, я с удовольствием почувствовал, как окончательно прояснилась голова и вернулась способность мыслить.

Я специально не стал уточнять у эксперта, что со входной дверью двадцать седьмой квартиры. Раз он дал категоричный ответ «замок открыт родным ключом», это означало, что он этот замок из двери вынул и увез в экспертно-криминалистическое управление для проведения экспертизы. А на данный момент дверь просто заколочена и опечатана. То есть… открыта. Можно, конечно, дождаться начала рабочего дня, взять у следователя Следственного комитета на руки постановление о проведении дополнительного обыска, но… Я был почему-то уверен в том, что днем я не найду того, что могу найти сейчас.

Признаюсь, угрызений совести по поводу незаконных проникновений в чужие жилища я ни разу не испытывал. Поскольку ни разу не испытывал желания присвоить чужое. С моральной точки зрения не существует разницы, проникаю в квартиру я или сотрудники спецслужб. И я, и они роются в помойных ведрах — вначале, и в шкатулках — в самом конце. Воры делают наоборот, ибо их целью является поиск материальных ценностей с последующим их присвоением, а в нашем случае предметом поисков являются ценности духовные. Чем жил человек, с кем поддерживал отношения, каковы направления его деятельности. Так что плевать, что нет у меня постановления. У меня есть едва живой Лешка.

Последний раз я проникал в квартиру частного предпринимателя, никак не желающего сознаваться в убийстве собственной молодой жены. Когда душегубец отъехал в офис, я от соседей перелез на его лоджию и, сняв у порога ботинки, спокойно перелистал всю документацию в бюро. Тогда это помогло, что будет сейчас — не знаю. Дело осложнялось тем, что мне придется в половине шестого утра вскрывать дверь, забитую гвоздями. Если бдительные соседи вызовут группу немедленного реагирования РОВД, мне придется долго объяснять помощнику прокурора по надзору за полицией, каким ветром меня занесло в это жилище. А жилище принадлежало…

Я развернул бумажку. Если верить эксперту, квартира принадлежала Кореневой Ольге Михайловне, 1983 года рождения. Пассии убиенного Тена.

Замка, как я и предполагал, не было. Виднелись две шляпки гвоздей-соток да четверть листа формата А4, на котором виднелась печать моего РОВД. Не очень тормозящий фактор для таких, как я…

После седьмого или восьмого толчка плечом гвоздики стали жалобно поскрипывать и подались назад. Еще минута, и… Казалось, запах дорогого парфюма из этой квартиры не могла выветрить ни смерть, ни сигаретный дым полицейских. Судя по состоянию пола и интерьера, мои собратья по оружию поработали здесь на славу. Я притворил дверь, затолкав ее плечом на прежнее место, и бесшумно прошел внутрь. Правило опытного оперативника, производящего квалифицированный шмон помещения, гласит: во-первых, визуальный осмотр. Затем следует мысленно разбить помещение на квадраты и начать с того, который наиболее интересен. Вопреки человеческой логике, наиболее интересными для обыска местами являются те, которые практически невозможно использовать в качестве тайника. Зная это, я направился к помойному ведру. Это самый неконтролируемый участок человеческой жизнедеятельности. Для хорошего опера помойка — пещера Али-Бабы.

На полу образовалась кучка мусора. Взяв со стола вилку, я приступил к тому, чем ежедневно занимает себя бомж, — ковырянию в поисках чуда. При воспоминании о слове «бомж» мне стало немного неуютно. Бомж и есть… Нет, нужно срочно решать с Тороповым вопрос о жилье, иначе превращу в жилое помещение свой кабинет. Пару раз сварю там суп во время рабочего дня — сразу решит вопрос с главой администрации о предоставлении общежития. Ладно, оставим дела наши личные.

Пустая банка шпрот, сломанная расческа, высохшая картофельная шелуха…

Стоп. Это что? Это конверт. Причем конверт без адреса отправителя и получателя. Просто написано: «Кореневой О.». Не «Кореневой О. М.», а, получается, просто Ольге. Значит, автор из ближнего круга. Такой конверт можно бросить в ящик, можно передать на работе, а можно использовать при передаче денег. Например, зарплаты. Я приблизил конверт к глазам. Почерк явно мужской, без претензий на излишества в росписи. Эх, черт, хорошо бы знать, как Тен подписывал документы!

А вот, судя по всему, и содержимое конверта…

Я аккуратно вытащил из сигаретной пачки кубик разорванного и сложенного вместе листа бумаги. Ольга Михайловна рвала лист до тех пор, пока сил хватало. И после этого поместила уничтоженную информацию в пустую пачку сигарет. Не выбросила в ведро, а спрятала в ведре. Разница существенная. Вот вам и ответ на вопрос о человеческом факторе при обыске. Раз человек что-то не выбрасывает, а прячет от самого себя в помойном ведре, значит, у него есть все основания предполагать, что и в ведро кто-то может залезть. Это не обосновано логикой, это сработала подкорка мозга.

Кубик бумаги в целлофане от сигаретной пачки поместился в мой карман. Мозаикой займемся позже. Более ничего примечательного я не обнаружил. Мусор вернулся в ведро, ведро — на свое место под мойку.

Теперь — подоконники. Ни один из них не поднялся, под ними ничего не было. Приступаем к унитазному бачку. Пусто. Крышка вернулась на место. Шторные карнизы. Ноль. Ламинат. Намертво.

В видеомагнитофоне, аудиосистеме, телевизоре и компьютере никто и никогда не станет ничего прятать. Опять работает подкорка. Если квартиру случайно посетят воры, то они унесут все это вместе с тем, что ты прячешь.

И, наконец, последнее. Как это я сразу не заметил? На подоконнике стояли пять кашпо с цветами. Ткнув пальцем в каждый, я обнаружил, что четыре из них недавно были политы, а во втором земля напоминает грунт южных районов Мексики. Я чуть не сломал палец. Тем не менее в нем как ни в чем не бывало цвела и радовалась жизни фиалка. Ее синтетические фиолетовые лепестки вселяли в меня уверенность в том, что вся жизнь — обман. Уже не сомневаясь в правильности своих действий, я вытряхнул искусственный цветок прямо на пол. Вместе с комом земли на линолеум упал небольшой бумажный сверток. Что, еще одно письмо?

Это было не письмо. В клочок бумаги был аккуратно завернут маленький блестящий ключик. Детектив, мать твою… Сейчас я начну поиски таинственного сейфа, в котором лежат секреты террористической организации, стремящейся уничтожить жизнь на Земле. В ходе расследований и драк встречу блондинку, шпионку ФБР, трахну ее, и мы вместе станем спасать Мир. Выполнив задачу, мы, окровавленные, обнимемся и пойдем к горизонту…

Этот детектив может закончиться прямо здесь. Мне набьют морду сержанты ГИБДД, приехавшие на вызов соседей, а завтра прокурор будет иметь меня, как нашкодившего кота. При этом никаких блондинок рядом не будет. Вот и весь боевик.

Пора сматываться. Больше я уже ничего не найду. Еще одним предупреждением о том, что я задержался в этой квартире, стал писк маленького электронного будильника, который поверг меня в ужас. Семь часов пятьдесят четыре минуты. Что это за странное время выставлено на электронном будильнике?.. Хлопнув ладонью по кнопке часов, я выбрался на лестничную площадку. Кажется, незамеченным. Гвозди встали на свои места. А бумажка надорвана, — так это дети баловались. Специально ментам навредили. Сейчас каждый подросток в возрасте от шести до восемнадцати считает своим долгом подгадить полиции. Хоть в чем-то.

А вы на самом деле симпатичная женщина, Ольга Михайловна. Ваше фото на прикроватной тумбочке завораживает, как наркотик. Только почему ваше фото, а не вашего единственного и неповторимого? Я вот, к примеру, свою фотокарточку сроду не поставлю рядом с подушкой. Нарциссизмом не страдаю, какого ляда мне на свою рожу смотреть? Я ее каждое утро в ванной вижу. И, если честно, она мне порядком поднадоела. И все это потому, Загорский, что ты самому себе в зеркале объяснить не можешь, как ты дожил до тридцати лет, находишься на хорошем счету на работе и до сих пор не имеешь ни угла, ни кровати, ни тумбочки, на которую ты мог бы поставить свое фото. Чтобы вечерами, валяясь в халате на покрывале, мог лицезреть свою физиономию удачливого парня…

Когда я в половине девятого зашел на утреннее селекторное совещание к Обрезанову, в моем ежедневнике лежал аккуратно склеенный скотчем листок бумаги. Ольга Михайловна, уничтожая письмо, постаралась от души, так что на сбор мозаики я потратил все утро, отказывая себе даже в чае. Зато теперь у меня не было ни тени сомнений в том, что бегство Кореневой — не испуг истеричной женщины и не мимолетная слабость. Не знаю, насколько ее исчезновение связано с убийством Ли Чен Тена, но то, что Ольга Михайловна имела неосторожность предоставлять не только риелторские услуги, было ясно как божий день.

«Сука!

Тебе дается еще один день для расчета по долгам. Если к четвергу в кассу не будут возвращены деньги, а мне на стол не лягут известные нам обоим документы, придется взяться за тебя всерьез. Или ты забыла поездку в Бобылево? Ты вся в косяках и перед мусорами, и перед деловыми людьми, так что, если хочешь отделаться легким испугом — будь лапочкой», — значилось на склеенных кусочках бумаги.

Вот такое вот эмоциональное письмо. Любой психолог скажет, что человек, начинающий письмо обращением «сука», а заканчивающий словом «лапочка», не совсем уравновешен. Выражаясь иначе, налицо основной признак психопатии. И еще я с ходу сделал вывод о том, что автор сего опуса ранее не был судим. Тот, кого били по заднице в СИЗО резиновой палкой, никогда не скажет, что мусора — не деловые люди.

После перечисления по радиосвязи совершенных за истекшие сутки преступлений Обрезанов вывел всех оперативников в свой кабинет. Негласная практика: развод по службам. Первый вопрос, понятно, мне:

— Сергей, как там Алексей?

— В реанимации.

Что я еще мог ответить?

— Ну, там хоть…

— Состояние стабильное, — перебил я, желая побыстрее закончить тяжелый для меня разговор. — Стабильно тяжелое. Хирург сказал, что лезвие прошло в миллиметре от сонной артерии, но крови потерял Лешка слишком много.

Короткий разговор — и все разошлись. Я знал, что Обрезанов все равно попросит остаться, поэтому даже не делал попыток встать. Начиналось новое совещание. Если бы он хоть раз проявил неуважение ко мне, этих утренних встреч не было бы. Но Обрезанов прекрасно понимал и помнил, благодаря кому он обрел оперскую хватку. А благодарным он быть умел.

Он не знал, как спросить, и смущался от понимания, что я это вижу.

— Максим, не грейся. Ты меня хочешь спросить, как Гольцов оказался в той квартире?

Обрезанов медленно качнул головой.

Можно соврать. Никто и никогда не проверит. Но что-то заставило меня рассказать обо всем, включая и о несанкционированном обыске в квартире Кореневой. Бросив через стол отреставрированный документ, я вытянул из пачки Обрезанова сигарету и развалился на стуле. Максим читал недолго.

— Полагаешь, что убийство связано с этой Кореневой?

— Уверен. Хотя ничем не могу доказать. Знаю одно. У этой истории будет продолжение.

— Хочешь, подключу пару ребят для отработки авторынка? Пусть они знают, что выполняют задачу, отличную от твоей. Цель оперативно-разыскных мероприятий — выявление устойчивых криминальных связей по линии оргпреступности. Они, конечно, ничего не поймут, но землю покопают основательно. По крайней мере, ты не будешь переключаться с одного на другое.

— Что за ребята? Подпольная армия Обрезанова?

— Курсанты из школы полиции. У них как раз сейчас стажировка. Пылают активной жизненной позицией. Человека четыре, думаю, выхватить могу.

— Макс, они неделю будут баб обхаживать по кабакам, а в конце стажировки тебе такое фуфло прогонят, что мне потом за месяц не расхлебать! Нет, спасибо.

Но Обрезанов меня дослушивать не стал. Он просто набрал номер и попросил у старшего офицера школы полиции, ответственного за стажировку, четверых толковых ребят. «Дело ответственное, — сказал Обрезанов, — практика будет связана с выполнением конкретных служебных задач». Я невольно усмехнулся и махнул рукой. Тем не менее я все равно был благодарен начальнику. Другой на его месте лишь грузил бы ценными указаниями. В конце концов, если не связи Тена, то хотя бы уровень состояния бандитизма на этой маленькой земле Утренней свежести они накопать смогут.

— В каком направлении сейчас думаешь двигаться?

— Агентство недвижимости «Гарант-Риелт». Вдруг Коренева на работе и понятия не имеет, что Тен сегодня к ней не заедет?

Представился я, разумеется, парнем-рубахой, приехавшим из Хатанги для покупки жилья. Двадцать минут разговора, и я понял суть производимых здесь операций. Во-первых, мне тут же предложили внести пятьсот рублей в качестве оплаты за подбор эксклюзивного, исключительно под мои, хатангинские, запросы варианта квартиры. Заодно заключить договор на покупку жилья только в «Гарант-Риелт». В договоре предусматривались штрафные санкции вплоть до штрафов в размере ста минимальных размеров оплаты труда. Поскольку у меня за плечами юридический вуз, мне тут же захотелось посмотреть в глаза их юристу. Судя по офисному убранству, фирма-кидняк, занимающаяся околпачиванием безграмотной части населения, процветала. Не знаю, насколько добросовестно они выполняют жилищную программу Черногорска, но разорение им самим не грозит, это точно.

— А вы знаете, — я придал своему голосу северный акцент: уж с кем, с кем, а с людьми, побывавшими на Севере, я пообщался предостаточно, — мне рекомендовали Ольгу Кореневу. Я бы с ней хотел пообщаться. Говорят, толковый риелтор.

— Оля болеет, — с улыбкой голубого воришки пояснил генеральный директор предприятия. — Мы предоставим вам другого классного специалиста.

— Плачу пятьсот баксов вашей конторе, чтобы работать с Кореневой, — бесцеремонно заявил я и вытянул под столом ноги.

На скулах генерального заиграли желваки отчаяния. Он, как филин на ветке, крутнулся на стуле и зашипел сидящей рядом красотке:

— Верочка, срочно найди Оленьку!

Верочка одернула катастрофически короткую юбку, вспорхнула и зашла в смежный кабинет. Через приоткрытую дверь я услышал сначала один приглушенный разговор, потом звонок в другой адрес и — долгое молчание. Через мгновение девушка появилась.

— Сергей Николаевич, а ее нигде нет.

— А ты куда звонила? — раздраженно спросил директор, не желающий расставаться с мыслью о пятистах баксах.

Короткое замешательство, которое заметил один я.

— Ольге домой.

Под рявканье: «Черт его знает, что происходит!» — не соглашаться с которым у меня не было совершенно никаких оснований, я вежливо попросил разрешения позвонить маме.

Зайдя в тот же кабинет, я снял трубку и набрал номер АТС.

— Девушка, — приглушенно бормотал я, — уголовный розыск вас беспокоит. Капитан Загорский. Сейчас было произведено два звонка с этого номера. Вы поставите меня перед собой на колени, если назовете их.

Верочка соврала. Она не звонила Ольге Кореневой домой. Ни один из двух номеров не принадлежал квартире двадцать семь дома одиннадцать по улице Стофато. Листочек с продиктованными мне цифрами утонул в кармане куртки.

Открыв ногой дверь, я под изумленные взгляды лицензированных мошенников вышел из офиса. Они даже друг другу лгут, как воду пьют. Скотство в законе. С такими западло даже прощаться. Единственное, что меня в последующем может заинтересовать по этому делу, — это личность Верочки. Но брать за ноздри эту маленькую стервочку нужно лишь после того, как я узнаю, у кого это она так загадочно справлялась по телефону о Кореневой. А пока пусть сидят и плавят мозги — кто я такой и чего мне нужно было.