Открыв глаза, Кили увидела Элерика, который, стоя у края постели, грустно и задумчиво смотрел на нее.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Тепло. Наконец-то мне тепло!
Но озноб не желал так легко сдавать свои позиции, и по телу Кили снова пробежала дрожь.
Бормоча ругательства, Элерик мгновенно забрался под кучу одеял и крепко обнял возлюбленную.
Это было райское наслаждение, подарок небес! Как будто ей в постель положили большой камень, согретый в печи, и она каждой клеточкой врастала в него, жадно поглощая тепло. Кили даже застонала от удовольствия.
— У тебя что-нибудь болит? — с тревогой спросил Элерик.
— Нет. Просто мне очень хорошо. Твое тепло так приятно обволакивает, что даже шевелиться не хочется. Так бы вечно и лежала с тобой рядом.
Он поцеловал Кили в лоб и нежно погладил по щеке.
— Если бы у меня была свобода выбора, я бы ни на шаг тебя не отпускал.
— Можно мне теперь поспать? Мэдди сказала, что рана на голове неопасна. И у меня глаза закрываются.
— Да, Кили, спи. А я буду рядом, чтобы оберегать твой сон.
От этих слов сердце Кили наполнилось радостью, а жар тела Элерика окончательно победил озноб.
Хотя она прекрасно понимала, что Элерику не следовало находиться здесь, у нее не было ни сил — ни желания — расставаться с ним.
Потершись щекой о его широкую грудь. Кили умиротворенно вздохнула. Еще одна ночь принадлежала ей, и она не собирается горько сокрушаться о том, чего нельзя изменить. Она будет с радостью наслаждаться каждым моментом. подаренным ей судьбой, а завтра — пусть будет, что будет.
Посреди ночи Элерик проснулся от того, что Кили беспокойно ворочалась у него под боком. Он мгновенно пришел в себя, когда понял, что ее лихорадит.
Приподнявшись, он некоторое время наблюдал за ее конвульсивными движениями в полумраке комнаты. Положив руку на лоб любимой, он ужаснулся.
Отдернув руку, Элерик не сдержался и выругался — так силен был жар, исходивший от ее тела.
— Холодно, — едва слышно прошептала Кили. — Мне очень холодно. Пожалуйста, дайте огня. Больше огня!
Несмотря на сильный жар, она продолжала мерзнуть.
Тише, любовь моя, я тебя согрею.
Стоило ему произнести это, как откуда-то из глубин подсознания всплыла мысль о том, что человеку, страдающему от жара, лишнее тепло только навредит. Как помочь в такой ситуации, он толком не знал. Может быть, стоило скинуть с нее меховые одеяла, раздеть и посадить в холодную ванну? Или можно обойтись холодными компрессами на лоб?
Элерик чувствовал себя совершенно беспомощным. Он не умел ухаживать за больными, которых лихорадит от сильного жара. Он был искусным воином, умел убивать и наносить удары, но залечивать раны не умел. Совсем.
Очень осторожно он отодвинул от себя Кили и выбрался из-под мехов. Прохладный воздух приятно остудил тело, ибо Кили была горяча, как раскаленная печь, и теперь не он ее. а она могла бы согреть их обоих.
Элерик наклонился и прикоснулся губами к ее пылающему лбу.
— Я скоро вернусь. Обещаю.
У него защемило сердце от ее слабого стона, но он развернулся и быстро вышел из комнаты. В коридоре было темно и тихо. Замок мирно спал. Элерик направился в другую половину замка, где располагалась спальня Йена.
Он осторожно постучался, зная, что брат спит очень чутко, но войти не посмел из-за опасения поставить в неловкое положение лэрда и его жену: мало ли чем могли заниматься муж и жена среди ночи.
Только услышав ворчливое приглашение войти, Элерик приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.
— Это я, — прошептал он.
Йен свесил ноги с кровати, но прежде, чем встать, осторожно подоткнул меховое одеяло вокруг Мейрин.
— Это ты, Элерик? — сонно спросила Мейрин. — Что случилось? Что-то не так с Кили?
— Спи, дорогая, — ласково сказал Йен. — Тебе нужно отдыхать. Я сам разберусь.
— Ничего не случилось, заверил ее Элерик. — Мне необходимо срочно поговорить с Йеном.
Йен быстро оделся и вышел с Эриком в коридор.
— В чем чело? опроси и он.
— Я не хотел говорить при Мейрин, она ведь не уснет, если сказать ей правду. У Кили сильный жар, а я не знаю, что делать,
— Пойдем посмотрим, — сказал Йен.
Когда мужчины пошли в спальню Кили, то увидели, что асе меховые одеяла сброшены на пол, а больная, жалобно постанывая, мечется по кровати.
Йен нахмурился и подошел к постели. Он наклонился, положил руку на лоб Кили, провел ладонью по щекам.
— Да, она вся горит, мрачно констатировал он.
От страха у Элерика перехватило горло.
— И, как такое могло случиться? Ведь она почти не пострадала, отделалась шишкой на голове. Даже швы не пришлось накладывать.
— Чего ты ожидал? Девушка пролежала в снегу несколько часов кряду на трескучем морозе. Такое испытание может свалить с ног даже закаленного в боях воина!
— Но ведь это не смертельно?
— Не стану тебя зря обнадеживать, Элерик, — со вздохом сказал Йен. — Я понятия не имею, насколько это опасно. Тальке время покажет. А сейчас попытаемся сбить жар и охладить ее, невзирая на озноб. Я распоряжусь, чтобы принесли миску с холодной водой и льняные тряпочки, будем смачивать ей лоб. Наш отец всегда утверждал, что это, как ни странно, лучшее лекарство от любого жара. Однажды он приказал наполнить снегом лохань и положить туда воина, который четыре дня кряду метался в горячечном бреду. Воину пришлось несладко, но это спасло ему жизнь. Он до сих пор здравствует,
— Я сделаю все, что угодно, лишь бы спасти ее!
Иен кивнул.
— Я знаю это. Оставайся здесь. А я схожу вниз и распоряжусь, чтобы нам приготовили все, что нужно. Предстоит долгая ночь, Элерик. И жар может продлиться не одни сутки.
— Она ухаживала за мной, когда я был при смерти, — тихо сказал Элерик. — Она спасла мне жизнь, и я все сделаю для нее. У бедняжки никого нет. Теперь мы — ее семья. И мы обязаны позаботиться о Кили, как о полноправном члене нашего клана.
Йен колебался лишь секунду, затем кивнул.
— Я в большом долгу перед этой девушкой, которая спасла двух дорогих мне людей — тебя и моего сына. И буду еще больше обязан ей, если она поможет Мейрин благополучно разрешиться от бремени. Я тоже на все готов, чтобы помочь ей.
У Элерика гора с плеч свалилась. Он был безмерно счастлив, что брат поддержал его. Кили стала ему очень дорога, и, хотя им не суждено быть вместе, он сделает все. чтобы она ни в чем не нуждалась.
Когда Йен вышел из комнаты, Элерик подошел к Кили, которая перестала метаться и затихла, безжизненно распластавшись на постели.
Он прилег рядом и нежно провел рукой по телу любимой, задержавшись у шеи. Кожа Кили была сухой и горячен, но, почувствовав ласку; больная невольно потянулась к нему; потрескавшиеся пылающие губы обожгла ему ладонь.
Инстинктивно Кили вплотную придвинулась к Элерику и жадно приникла к его телу, просунув ногу между его ног, как будто хотела высосать из него все тепло.
— Холодно, — бормотала она. — Мне так холодно.
Элерик положил руку ей под голову и поцеловал в висок.
— Я знаю, любовь моя. Знаю, что тебе холодно. Обещаю, что позабочусь о тебе. Даже если ты станешь проклинать меня, я не отступлюсь.
От ее легкого дыхания, щекотавшего него кожу, у Элерика мурашки побежали по спине. Кили поцеловала его в шею горячими жадными губами. Чувствуя, как вздрагивает ее тело он ощутил нарастающее возбуждение.
А ее непроизвольное движение ногой, зажатой между его ног, которая так соблазнительно касалась его чресл, мгновенно пробудило к жизни его орудие, так что Элерику оставалось только тихо и грязно ругаться себе под нос.
— Обожаю пробовать тебя на вкус, — пролепетала она, уткнувшись ему в шею.
В подтверждение своих слов Кили высунула язык и лизнула пульсирующую жилку, которая забилась еще быстрее, когда влажные горячие губы прильнули к ней.
Прежде чем Элерик попытался вырваться из ее объятий, она приподнялась и впилась в его губы сладострастным, обжигающим поцелуем, так что у него перехватило дыхание. Ощутив ее вкус и запах, он забыл обо всем и замер.
Эти поцелуи, соблазнительные, требовательные, горячие, без труда лишили его самообладания. Не иначе, как сам Господь решил испытать его. Он чувствовал, что адский огонь уже поджаривал ему пятки, пока он отчаянно боролся с соблазном протиснуться между ног Кили и подарить их телам наслаждение, которого оба влюбленных так страстно желали.
И дело было не только в том, что Йен мог вернуться в любую минуту, Элерик просто не мог позволить себе воспользоваться полубессознательным состоянием Кили.
Именно в тот момент, когда Кили пыталась оседлать Элерика, не давая ему опомниться от поцелуев, в комнату вошел Йен, держа в руках два ведерка с водой и несколько полосок ткани.
— Тебе придется раздеть ее догола и накрыть тонкой простыней: тепло только навредит ей.
Элерик нахмурился.
— Я отвернусь, — буркнул Йен. — Не забывай, я глубоко предан своей жене. И у меня нет никакого желания лицезреть чужие прелести.
Йен пересек комнату и занялся смачиванием полосок ткани в холодной воде, которую он предварительно налил в миску, в то время, как Элерик приступил к раздеванию, что оказалось нелегким делом, ибо Кили не желала расставаться с ночной сорочкой и отчаянно сопротивлялась.
— Не надо! — вскрикнула она.
Рыдания клокотали у нее в горле, отчего голос, и без того осипший, стал хриплым,
— Пожалуйста, оставь меня, это неприлично. Постой! Так нельзя!
Она резко взмахнула руками и угодила Элерику по скуле. Боль обожгла его лишь на мгновение, ибо больная была слаба, как котенок.
— Тихо, красавица! Я тебя не обижу, клянусь! Расслабься. Это я, Элерик, твой воин.
Он продолжал стягивать с нее ночную сорочку, но, когда дошел до плеч, Кили вдруг заплакала. Слезы нескончаемым потоком катились по щекам. Ее тело обреченно обмякло, лишившись последних сил, чтобы дать отпор неведомому демону.
— Это мой дом, — бормотала она сквозь рыдания. — Вы не можете выгнать меня из родного дома. Я ничего плохого не сделала!
Гнев охватил Элерика. Он понимал, что Кили бредит, вновь переживая обиду, нанесенную ей лэрдом Макдоналдом, свой позор и изгнание из родного клана.
Ему безумно хотелось помчаться туда и уничтожить их всех.
— Господи, что с ней такое? — тихо спросил Йен.
— Она пострадала от людской несправедливости и лишилась всего, что ей было дорого, — сказал Элерик сдавленным голосом. — Но я обязан ей жизнью и в долгу не останусь. Я отомщу.
— Элерик, — медленно заговорил Йен, отжимая тряпочки и глядя на брата. Закончив, он повесил последнюю полоску ткани на край миски. — Своим необдуманным поведением ты даешь ей надежду. Это жестоко. Она влюблена в тебя, и только слепой этого не заметит. Не поощряй ее, иначе придется жестоко расплачиваться за свое безрассудство. Подумай, какую боль ты ей причинишь, когда женишься на другой! Если девушка тебе не безразлична, убереги ее от страданий и унижения.
— Ты просишь меня о невозможном. Йен. Я не могу… просто не могу отказаться от нее только потому, что так нужно. Разумом я все понимаю, но мне тяжело с этим смириться. И поверь, мне вовсе не хочется никому причинять боль, даже если бы на месте Рионны Макдоналд была другая. Я уверен, что смогу уберечь от позора обеих женщин.
— Все это плохо кончится, — мягко возразил Йен, — либо для тебя, либо для Рионны, либо для Кили. Кто-нибудь из вас неизбежно пострадает, если ты не прекратишь это немедленно.
— Ты сам отказался бы от Мейрин? Представь, что завтра сюда приедет король и скажет, что она должна выйти замуж за другого человека, чтобы упрочить шотландский трон. Как ты поступишь? Покоришься его воле? Смиришься с тем, что никогда ее больше не увидишь?
— Это нелепое сравнение.
— Я же не отказываюсь исполнить свой долг перед кланом. Неужели я много прошу? Просто я не желаю изображать безразличие, когда моя душа поет и наполняется радостью, стоит мне увидеть ее. И я собираюсь насладиться каждым мгновением, чтобы после расставания у нас остались воспоминания о чудесных моментах любви, которые мы сохраним до конца наших дней.
— Глупец, — резко оборвал его Йен. — Держись от нее, как можно дальше. Оставь ее сейчас, пока не поздно! Это наилучший выход из положения.
Элерик печально улыбнулся.
— Уже поздно.
— Тогда прояви такт и просто уйди. Нам нельзя ссориться с Грегором Макдоналдом. Конечно, он не самый сильный из союзников, но объединение с соседним кланом позволит нам быстрее добиться цели.
— Это Грегору надо быть осторожнее, и лучше ему не злить меня, — гневно прошипел Элерик. — Он за все ответит, когда смерть придет за ним. Ему нет прощения за то, что он сделал с Кили! И, будь моя воля, я сам приблизил бы его смертный час. Кили застонала и снова начала метаться в горячечном
бреду, шепча что-то невразумительное. Йен бросил Элерику тряпочку, и тот положил ее на пылающий лоб больной.
Она затихла ненадолго, но стоило ему приложить холодную ткань к шее Кили, как ее снова начало знобить.
— Х-х-холодно, мне очень холодно, Элерик. Я не хочу мерзнуть.
— Тихо, любовь моя, я здесь, с тобой, — ласково шепнул он.
— Мне остаться? — спросил Йен.
Элерик отрицательно покачал головой.
— Нет, не нужно. Мейрин скоро обнаружит, что тебя нет, и начнет волноваться. Если понадобится вода или лохань со снегом, я позову Ганнона или Кормака.
Йен положил ему руку на плечо и слегка сжал, затем вышел из комнаты. Элерик сосредоточил все свое внимание на Кили, продолжая менять компрессы.
Каждый раз, когда холодная ткань касалась тела больной, она вздрагивала, и ее гладкая нежная кожа покрывалась мурашками. Все это заканчивалось стонами и ознобом.
В конце концов Элерик решил остановиться. Кожа больной стала заметно прохладнее, и, здесь было важно не переусердствовать, ибо переохлаждение могло нанести больше вреда, чем пользы.
Элерик забрался в постель и обнял обнаженную Кили. Тело ее было холодно, как лед; руки лихорадочно скользили по спине Элерика в поисках тепла.
Наконец Кили удалось забраться ему под тартан, и, ощутив тепло, она умиротворенно вздохнула и положила голову на плечо возлюбленного.
Вскоре озноб прекратился, и она, согревшись, расслабилась. Элерик дотянулся до одеяла и укрыл их, но не стал укутываться, чтобы Кили не было слишком жарко.
Он поцеловал Кили в горячий лоб.
— Спи, моя любимая. Я буду охранять твой сон, — прошептал он.
— Мой воин, — пробормотала она.
Элерик улыбнулся. Его дорогой ангел был рядом.