Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ десятый. Стихотворенія

Пѣсни, летучія пѣсни мои,

Легкія, вольныя птицы,

Тонкія брызги бѣгущей струи,

Молніи дальней зарницы!

Не обуздать вашъ мятежный задоръ,

Не подавить васъ насильемъ.

Буря даруетъ широкій просторъ

Вашимъ растрепаннымъ крыльямъ.

Мчитесь дружнѣе! Судьба васъ хранитъ,

Съ вѣтромъ неситесь попутнымъ!..

Жуткимъ весельемъ вашъ голосъ звенитъ,

Гнѣвомъ строптивымъ и смутнымъ.

И отвѣчаютъ поля и лѣса,

Горы, и долы, и воды.

И отвѣчаютъ на зовъ небеса

Громомъ стихійной свободы.

Не ласкающій шопотъ любовной мольбы,

Не восторженныхъ грезъ сладкозвучный напѣвъ,

Голосъ музы моей — это голосъ борьбы,

Это ненависть, злоба и гнѣвъ.

Это кованый мечъ, закаленнымъ клинкомъ

Разсѣкающій сталь непріятельскихъ бронь,

Это молотъ, скалу поразившій, какъ громъ,

Изъ холоднаго камня извлекшій огонь…

Не волшебной свирѣли живой переливъ,

Не эоловой арфы тоскующій звонъ,

Мѣднозвучной трубы громогласный призывъ

Такъ и жжетъ мнѣ уста, такъ и просится вонъ.

Лиры нѣтъ у меня. Для чего лира мнѣ?

Молодая душа — это лира моя.

Словно мощныя струны, звенятъ въ глубинѣ

Напряженныя чувства ея.

Но не слабыхъ перстовъ боязливый ударъ,

Пробуждаетъ ее лишь громовый перунъ

И взволнованной страсти порывистый жаръ

Извлекаетъ внезапные звуки изъ струнъ.

И нужна ей небесъ безпредѣльная высь

И широкихъ полей безконечный просторъ,

Чтобъ побѣдные крики навстрѣчу неслись,

Чтобъ во слѣдъ ей гремѣлъ оглушительный хоръ.

Но въ предѣлахъ тюрьмы, гдѣ скупое окно

Пропускаетъ и днемъ лишь больной полумракъ,

Голосъ музы моей измѣнился давно

И теперь онъ звучитъ ужъ не такъ.

Полный сдержанныхъ мукъ, полный яростныхъ слезъ,

То озлобленный вопль, то мучительный стонъ,

Словно отзвукъ душевныхъ подавленныхъ грозъ,

Раздается болѣзненно онъ.

Это горькій, строптивый, страдальческій зовъ

Поколѣній поверженныхъ, втоптанныхъ въ прахъ,

Это замершій вздохъ многихъ павшихъ бойцовъ,

Оживающій вновь на безкровныхъ устахъ.

Это ропотъ таинственныхъ каменныхъ стѣнъ,

Это откликъ далекихъ полярныхъ степей;

Эти звуки создалъ отупляющій плѣнъ

Изъ предсмертныхъ проклятій и лязга цѣпей.

Только родственной скорбью страдающій духъ

Безъ труда ихъ тоску роковую пойметъ,

Только чуткій, живой, впечатлительный слухъ

Хоть слѣды красоты въ нихъ найдетъ.

Пусть въ нескончаемомъ кругѣ

Этихъ безбрежныхъ полей

Наши блестящіе плуги

Взрѣзали мало колей.

Трудъ поспѣваетъ на диво;

Съ нами весна заодно,

Дождь распахалъ наши нивы,

Вѣтеръ посѣялъ зерно…

Осѣнены небесами,

Свѣжей напившись росой,

Всходы являются сами,

Новой блистаютъ красой.

Зелени яркія волны

Всѣ застилаютъ поля,

Юною свѣжестью полны,

Буйную жатву суля.

Тонкіе стебли проворно

Тянутся къ свѣту изъ мглы,

А подъ землею упорно

Корни сплетаютъ узлы.

Вьются, какъ гибкія змѣи,

Сѣтью безчисленныхъ узъ

Съ каждой минутой тѣснѣе

Тайный сплетаютъ союзъ.

И прогоняя насильно

Стужи злопамятный гнѣвъ,

Лѣто готово обильно

Благословить нашъ посѣвъ.

Во мракѣ я пою, средь непробудной ночи…

Кто слышитъ голосъ мой, кто есть вблизи живой?

Напрасно я во тьму вперилъ пытливо очи,

Безсильный гаснетъ взоръ предъ черной пеленой.

Я поднялъ высоко протянутыя руки…

Кто видитъ обликъ мой? Откликнись въ этотъ часъ!

Кто видитъ въ темнотѣ мои слѣпыя муки,

Будь недругъ то, иль другъ, откликнись мнѣ хоть разъ!..

Пусть вздохъ ко мнѣ дойдетъ, далекій, безпріютный,

Какъ эхо, дастъ отвѣтъ въ зловѣщей тишинѣ.

Пусть призракъ мнѣ мелькнетъ таинственный и смутный

Иль молнія сверкнетъ въ угрюмой вышинѣ…

Во мракѣ я пою, тревожно, одиноко…

Кто слышитъ пѣснь мою? Я славлю яркій свѣтъ,

Я славлю лучъ зари, владычицы востока,

Настойчиво зову сіяющій разсвѣтъ.

Я солнцу гимнъ пою торжественный и стройный,

И льется пѣснь моя безъ устали надъ мглой.

Я славлю блескъ утра, я славлю полдень знойный,

И голосъ мой звучитъ молитвенной хвалой.

Я пѣсней той живу. Съ надеждой чудотворной

Мой голосъ льется вдаль, мой голосъ рвется въ высь.

Молитвой я дышу сквозь мракъ темницы черной…

Кто слышитъ пѣснь мою во мракѣ, отзовись!

Какъ долго ждать утра? Какъ долго мнѣ молиться?..

Мой голосъ изнемогъ. Во мракѣ я пою.

Мнѣ тяжело дышать; Безбрежная темница,

Какъ тѣсная броня, сдавила грудь мою.

Усталый взоръ поникъ въ уныньи боязливомъ,

Ужъ голосъ мой дрожитъ болѣзненно, какъ стонъ.

Звени же, пѣснь моя, отчаяннымъ призывомъ,

Буди холодной тьмы оцѣпенѣлый сонъ!..

Взойди, заря, взойди привѣтно и широко!

Святая дочь утра, развей нѣмую ночь!.

Пусть радостнаго дня божественное око

Блеснетъ тебѣ во слѣдъ и тьму прогонитъ прочь!

Развей мою тоску и ужасъ малодушный,

Мой голосъ укрѣпи въ слабѣющей груди…

Развей нѣмую ночь, могилы сумракъ душный!

Владычица небесъ, взойди, заря, взойди!

Кто скажетъ правду мнѣ? Чьи бдительныя очи

Пытливо разглядятъ разсвѣта первый знакъ?

Какъ будто сталъ рѣдѣть тяжелый пологъ ночи,

Свѣтлѣетъ небосклонъ, слабѣетъ душный мракъ…

Еще не сорвана завѣса мглы унылой,

Но свѣтъ прорѣзалъ щель въ невѣдомой дали,

И первый лучъ скользнулъ улыбкой быстрокрылой

По скорбному лицу заплаканной земли.

То первый лучъ скользнулъ въ хаосѣ мрачныхъ тѣней…

Кто скажетъ правду мнѣ? Ахъ, я не вижу самъ!

Мой взоръ ослѣпъ отъ слезъ, ослабъ отъ долгихъ бдѣній,

Прикованный во тьмѣ къ угрюмымъ небесамъ.

То первый лучъ утра таинственно волшебный?..

Быть можетъ, то миражъ, блеснувшій сквозь туманъ,

Рожденье вѣчной тьмы предательски враждебной,

Коварной пустоты насмѣшливый обманъ?

Довольно! Вѣрю я! Въ душѣ моей окрѣпла

Святая истина. Сомнѣній больше нѣтъ.

Ужъ видѣть я могу. Какъ фениксъ изъ-подъ пепла,

Подъ игомъ долгой тьмы рождается разсвѣтъ.

Друзья, сюда, ко мнѣ! Скорѣе на колѣни!

Молиться станемъ мы и славить въ первый разъ!

Кончается кошмаръ мучительныхъ томленій,

Въ туманѣ родилась надежда и для насъ.

Привѣтъ тебѣ, заря, встающая надъ бездной,

Плѣнительный залогъ ликующихъ побѣдъ!

Такъ долго ждали мы съ тоскою безполезной,

Такъ долго стерегли твой первый слабый слѣдъ!..

Иди скорѣй, спѣши! Слѣпого мрака дѣтямъ

Дай видѣть наконецъ блестящій свой вѣнецъ!

Мы жаждемъ хоть на мигъ упиться блескомъ этимъ,

И жизнь отдать взамѣнъ, и кровь своихъ сердецъ!

Не скорбнымъ, безсильнымъ, остывшимъ бойцамъ,

Усталымъ отъ долгихъ потерь,

Хочу я отважнымъ и юнымъ сердцамъ

Пропѣть свою пѣсню теперь!

Пусть мертвые мертвымъ приносятъ любовь

И плачутъ у старыхъ могилъ!

Мы живы: кипитъ наша алая кровь

Огнемъ неистраченныхъ силъ.

Священную память погибшихъ въ бою

Безъ слезъ мы сумѣемъ хранить;

Мы жаждемъ всю силу, всю душу свою

На тотъ же алтарь возложить!

Несись, моя пѣсня, какъ радости кликъ,

На дальній безвѣстный предѣлъ!

Да здравствуетъ юность, кипучій родникъ

Великихъ стремленій и дѣлъ!

Несись, моя пѣсня! Взлети до небесъ,

Какъ соколъ свободный отъ путъ!

Да здравствуетъ геній всемірныхъ чудесъ,

Могучій и творческій трудъ!

Несись, моя пѣсня, опять и опять!

Греми надъ землей, какъ труба!

Да здравствуетъ жизни всесильная мать,

Владычица міра, борьба!

Отъ края до края родимой страны

Другъ-другу несемъ мы привѣтъ…

Мы ласточки свѣжей, зеленой весны,

Идущей за нами во слѣдъ.

Пусть скована стужей нѣмая земля

И каждый шумливый потокъ,

И умерли листья, и снѣгъ на поля

Серебрянымъ саваномъ легъ.

Уже прокатился громовый ударъ

Съ невѣдомыхъ горнихъ высотъ,

И дрогнула сила безжизненныхъ чаръ,

Тяжелый колеблется гнетъ.

Да скроется сумракъ, да здравствуетъ свѣтъ!

Мы вѣстники новыхъ временъ!

Весна молодая идетъ намъ во слѣдъ

Подъ сѣнью несчетныхъ знаменъ.

Насъ тысячи тысячъ, звенящихъ такъ дружно,

Бѣгущихъ безъ устали волнъ.

Вездѣ намъ приволье, стези намъ не нужно,

Весь міръ нашимъ отзвукомъ полнъ.

Отдѣльныя капли сверкающей влаги

Упали въ пучину на дно,

Но всѣ онѣ дышатъ задоромъ отваги,

И всѣ онѣ племя одно.

И въ каплѣ малѣйшей, какъ въ зеркалѣ чистомъ,

Играетъ младая заря,

И солнце полудня въ вѣнцѣ золотистомъ

Свой лучъ отражаетъ горя.

Мы части стихіи живой и мятежной,

Мы рѣзвые атомы струй,

Но тщетно утесамъ ограды прибрежной

Мы братскій несемъ поцѣлуй.

Земля неподвижной одѣта корою,

Закована камнемъ вся сплошь,

И только изъ бездны промчится порою

Конвульсій подавленныхъ дрожь.

Но пламя наружу прорваться не въ силахъ,

Низвергнуть недвижный оплотъ,

И тщетно клокочетъ въ невѣдомыхъ жилахъ

Подъ бременемъ горныхъ породъ.

Лишь намъ неизвѣстны тѣ крѣпкіе своды,

Не носимъ мы каменныхъ латъ.

Мы дѣти движенья и вѣчной свободы,

И нѣтъ передъ нами преградъ…

Ты слышишь, какъ вѣтеръ вздыхаетъ надъ моремъ,

И частыя плачутъ струи?

Мы вздохамъ тѣмъ внемлемъ, и слезы пріемлемъ,

И прячемъ ихъ въ нѣдра свои.

Ты слышишь, какъ волны играющимъ смѣхомъ

Звенятъ на песчаномъ мысу,

И горные духи причудливымъ эхомъ

Имъ вторятъ далеко въ лѣсу?

Ты слышишь, какъ воетъ и рвется на приступъ

Несмѣтная буйная рать?

То волны дробятся о каменный выступъ

И лѣзутъ на скалы опять.

Персидскій тиранъ, негодуя на море,

Однажды послалъ палачей

Наказывать волны на синемъ Босфорѣ

Ударами грозныхъ бичей.

Но тщетно тяжелыя падали плети,

Лишь брызги летѣли въ отвѣтъ,

И волны спѣшили сплетать свои сѣти,

Чтобъ сгладить слабѣющій слѣдъ.

И прыгали волны гурьбою проворной,

Какъ змѣи свивались въ кольцо,

И бѣлую пѣну, какъ вызовъ задорный,

Бросали тирану въ лицо…

Мы волны, мы волны, мы творчествомъ полны,

Мы страстью кипимъ молодой.

Мы свѣжестью дышимъ и вѣчно колышемъ

Дремоту пучины сѣдой…

Какъ глухо, какъ грозно, подъ пологомъ мглы,

Закрывшей далекій восходъ,

Ревутъ, и грохочутъ, и стонутъ валы

На лонѣ разгнѣванныхъ водъ!..

Тамъ сыплются брызги сквозь влажный туманъ,

Подъ вѣтра назойливый вой.

Загадочный, буйный, сѣдой океанъ

Сердито трясетъ головой.

Здѣсь, въ гавани, тихо, какъ въ рамкѣ пруда,

Какъ въ скучномъ, уныломъ гробу.

Косматая буря снаружи сюда

Свою не доноситъ борьбу.

Здѣсь воды застыли въ оградѣ нѣмой,

Какъ чаша литого свинца,

И старыя барки съ прогнившей кормой

У ржаваго дремлютъ кольца…

Корабль нашъ оконченъ. Онъ — чудо-краса,

На зависть безумныхъ враговъ.

Какъ бѣлыя чайки, его паруса

У сонныхъ взвились береговъ.

Въ него мы вложили свой трудъ и досугъ

И знаній холодный расчетъ,

Мы до крови руки истерли объ стругъ,

Отъ вѣчныхъ изсохли заботъ.

Зато мы достигли работы конца,

Не даромъ у насъ торжество.

Корабль нашъ прекрасный достоинъ вѣнца,

Никто не обгонитъ его…

Бока мы красиво срубили ему

Изъ бѣлыхъ нарядныхъ березъ,

Изъ бука связали крутую корму,

И выгнули лебедемъ носъ.

И сталью одѣли широкую грудь,

И пушки поставили въ рядъ,

И, прежде чѣмъ флагъ въ вышинѣ развернуть,

Мы въ каждую вбили зарядъ.

И геній Свободы стоитъ на носу.

Онъ факелъ вознесъ, какъ маякъ.

Тотъ факелъ на море кладетъ полосу

Лучей, разгоняющихъ мракъ.

И вѣщее имя на правомъ борту

Кудрявую выплело вязь.

То имя скрываетъ святую мечту,

Даруетъ намъ братскую связь.

То имя смиряетъ усталость и боль

И дышитъ отрадой живой.

То имя — Надежда: нашъ смѣлый пароль,

Торжественный кличъ боевой…

Здѣсь, въ гавани, мелко. Съ неровнаго дна

Торчитъ вереница камней,

И бурая тина повсюду полна

Останками тлѣющихъ пней.

Какъ выйти отсюда на пѣнистый путь

Безбрежной равнины морской?

Какъ плѣнъ свой разрушить и смѣло стряхнуть

Тупой, ненавистный покой?

Закованъ цѣпями нашъ страстный порывъ;

Напрасно реветъ ураганъ…

Проснись же, могучій, стихійный приливъ!

На помощь иди, океанъ!..

Встань, приливъ! Твой часъ урочный

Ужъ давно пробилъ.

Просвѣтлѣлъ туманъ восточный…

Дольше ждать нѣтъ силъ.

Этотъ гнетъ безсильной боли

Горше, чѣмъ позоръ.

Помоги же изъ неволи

Выйти на просторъ!

Закипи живой отвагой,

Радостью взыграй!

И пролейся шумной влагой

Чрезъ плотины край.

Затопи безслѣдно мели,

Камни съ мѣста срой,

Вольный путь къ завѣтной цѣли

Кораблю открой!..

Поскорѣй бы намъ увидѣть

Первую волну.

Мы устали ненавидѣть

Тьму и тишину.

Жажда жизни и движенья

Насъ зоветъ впередъ…

Встань приливъ, создай теченье!

Мы, не медля ни мгновенья,

Двинемся въ походъ!..

Гдѣ, юноши, весна? Холодный вѣтеръ злится

И жалитъ, словно змѣй, и бьетъ въ лицо, какъ кнутъ.

Сырая оттепель безпомощно слезится,

Тѣ слезы грязныя назойливо текутъ…

Холодная лазурь, какъ изъ-подъ маски смутной.

Порой покажется сквозь пологъ сѣрыхъ тучъ

И хочетъ насъ прельстить улыбкою минутной,

И посылаетъ намъ поддѣльной ласки лучъ.

По вечерамъ, во мглѣ, въ послѣдній часъ заката,

Заря кровавая рождается вдали,

Какъ знамя грозное, и движется куда-то

И медленно плыветъ надъ рубежомъ земли.

Что часъ, — мѣняется безмысленная воля

Растерянныхъ небесъ. На четырехъ концахъ

Равнины сѣверной встаютъ туманы съ поля…

Гдѣ, юноши, весна? Она у насъ въ сердцахъ.

Она росла въ борьбѣ. Не блескъ утра привѣтный,

Не ореолъ лучей, у ней въ лицѣ гроза.

Призывъ ея гремитъ отвагой беззавѣтной,

И мечутъ молнію глаза.

Цвѣточнаго вѣнка она носить не хочетъ.

Простоволосая, безъ шапки, вся въ огнѣ,

Она летитъ впередъ, и свищетъ, и хохочетъ,

Какъ дикій всадникъ на конѣ.

Задоръ ея кипитъ и пѣнится, какъ чаша

Шипучаго вина. Въ ней радость бьетъ ключемъ.

Та бурная весна — живая юность наша.

Ей гнетъ ненастій нипочемъ.

Ей мѣсто есть вездѣ. Ей весело рѣзвиться

На шумной улицѣ, въ рядахъ толпы густой.

Задѣть ее нельзя: она рычитъ, какъ львица,

Готовая къ прыжку, лишь кто ей скажетъ: Стой!

На нивахъ и поляхъ она работы проситъ.

Уже въ рукѣ ея блестящая коса;

Она идетъ впередъ и безъ пощады коситъ

Не мягкую траву, дремучіе лѣса.

Широкимъ топоромъ она затворы рубитъ,

Тяжелымъ молотомъ желѣзный ножъ куетъ.

Не удержать ее. Она опасность любитъ,

Идетъ на приступъ и поетъ.

Та пѣсня вольная и полная веселья,

Какъ журавлиный кликъ, ликуетъ и звенитъ.

Она вливается въ глухія подземелья

И улетаетъ въ высь, на голубой зенитъ.

Предъ нею падаетъ тюремная ограда,

И осыпается гранитный верхъ стѣны.

Побѣды юной вѣсть, надежда и отрада,

Та пѣсня вольная есть первый громъ весны.

Станки, не смолкая, стучатъ и скрипятъ,

Напилки скрежещутъ, звеня,

Ремни приводные, какъ змѣи, шипятъ,

Колеса мелькаютъ, какъ призраковъ рядъ,

Кружится, гудитъ шестерня.

Чудовищный молотъ уходитъ подъ сводъ

И внизъ упадаетъ, какъ громъ,

Онъ брусъ раскаленный съ размаху куетъ;

При каждомъ ударѣ трясется заводъ,

И сыплются искры дождемъ.

Но домна, какъ башня, стоитъ впереди,

Ее не колеблетъ ударъ.

Въ ея неподвижной широкой груди

Реветъ разъяренный пожаръ.

Тамъ пламя бушуетъ и бьется въ плѣну,

И рвется наружу, какъ звѣрь,

И выплеснуть хочетъ живую волну

Сквозь плотно закрытую дверь.

Нашъ трудъ напряженный не знаетъ конца,

Намъ больно расправить ладонь.

И потъ непрерывно струится съ лица,

И жжетъ нашу кожу огонь.

Такъ отдыха мало, такъ много нужды!

И дѣти такъ часто сидятъ безъ ѣды…

Но намъ напряженья не жаль…

Изъ сѣрой, сыпучей, невзрачной руды

Мы дѣлаемъ звонкую сталь…

Вѣка за вѣками лежала руда

Въ утробѣ лѣнивой земли,

Но знанія сила и сила труда

Оттуда ее извлекли.

Довольно въ подземной дремать глубинѣ!

Ступай въ раскаленную печь!..

Крестить тебя надо въ кипящемъ огнѣ,

Чтобъ шлакъ отъ металла отжечь!..

Огонь уменьшился… Скорѣе туда

Прибавьте нарубленныхъ дровъ!

Прожорливый Молохъ не спитъ никогда

И требуетъ новыхъ даровъ.

Въ утробѣ его погибаютъ лѣса,

На землю ложится печаль.

Предъ нимъ исчезаетъ земная краса…

Но, копотью черной застлавъ небеса,

Руду превращаетъ онъ въ сталь.

И уголь съ рудою смѣшайте на треть,

Осколки раздробленныхъ плитъ!..

Онъ будетъ безъ пламени тускло горѣть,

Но печь до-бѣла накалитъ.

И каждый широко отколотый пластъ,

Блестящій, какъ черный хрусталь,

Завѣтную твердость металлу отдастъ,

Чтобъ сдѣлать звенящую сталь…

Расти же, работы могучій хаосъ,

Шуми, не стихая, заводъ!

Кружись, вереница бѣгущихъ колесъ.

Скрипучихъ станковъ хороводъ!

Пусть скрежетъ напилка и молота стукъ

Въ туманную катятся даль!..

Десятками долгихъ мелькающихъ рукъ

Хватайте готовую сталь!

И сотнями тонкихъ, извилистыхъ змѣй

Впивайтесь въ блестящую грань!

На мелкія части терзайте скорѣй

Упругую, твердую ткань!

Кусайте клещами, пронзайте сверломъ,

Но пусть, покидая станокъ,

Отточеннымъ, острымъ, звенящимъ клинкомъ

Является каждый кусокъ.

На свѣтѣ есть царь, безпощадный тиранъ,

Не сказки старинной забытый кошмаръ,

Жестокій мучитель безчисленныхъ странъ…

Тотъ царь называется: Паръ.

Рука его грозно протянута вдаль,

Рука у него лишь одна,

Но рабскую землю сжимаетъ, какъ сталь,

И тысячи губитъ она.

Какъ бѣшеный Молохъ, чудовищный богъ,

Онъ храмъ свой поставилъ на грудахъ костей,

И пламенемъ вѣчнымъ утробу зажегъ,

И въ пламени губитъ дѣтей.

Съ толпой кровожадныхъ жрецовъ-палачей

Людьми онъ владѣетъ, какъ вождь.

Они претворяютъ кровавый ручей

Въ чеканнаго золота дождь.

Они попираютъ ногами народъ

Во имя златого тельца.

Ихъ тѣшатъ голодныя слезы сиротъ

И вздохи больного отца.

Предсмертные стоны вокругъ алтаря

Имъ нѣжатъ, какъ музыка, слухъ.

Въ чертогахъ свирѣпаго пара-царя

Тамъ гаснетъ и тѣло, и духъ.

Тамъ царствуетъ ужасъ, тамъ гибельный адъ

Въ чертогахъ царя роковыхъ,

Тамъ тысячи мертвыхъ положены въ рядъ,

Они поджидаютъ живыхъ…

Долой же слѣпую, бездушную власть!

Вы, полчища бѣлыхъ рабовъ,

Свяжите чудовища черную пасть

И силу желѣзныхъ зубовъ!

И слугъ его наглыхъ, утратившихъ честь,

И совѣсть продавшихъ давно;

Пускай поразитъ ихъ небесная месть

Съ тельцомъ золотымъ заодно.

Мы уголь ломаемъ кусокъ за кускомъ,

Подъ мелкимъ подземнымъ дождемъ.

Сквозь камень и воду, сквозь глину съ пескомъ

Мы узкія штольни ведемъ

Крѣпче, мой молотъ, сильнѣе ударь,

Мой черный, увѣсистый молотъ!

Нашъ вѣчный погонщикъ, и сторожъ, и царь —

Жестокій, мучительный голодъ.

Пусть камень сорвется, пусть лопнетъ бадья.

Оконченъ послѣдній расчетъ.

Шахтеръ, предъ тобою могила твоя,

Ты самъ ее вырылъ, какъ кротъ.

Ты самъ ее вырылъ въ утробѣ земной,

По двадцать копѣекъ за футъ.

Голодные люди дешевой цѣной

На гибель себя продаютъ.

Мы солнца не видимъ. Какъ пасмурный сонъ,

Проходятъ во тьмѣ наши дни;

Когда изъ колодца мы вылѣземъ вонъ,

Ужъ въ окнахъ мелькаютъ огни.

Да звѣзды мерцаютъ такъ низко вдали

И шлютъ намъ холодный привѣтъ

За то, что одни мы для цѣлой земли

Тепло добываемъ и свѣтъ.

Васъ грѣетъ ли уголь изъ жаркихъ печей,

Тепло ли вамъ жить, богачи?

Насъ вымочилъ влаги холодный ручей,

Не высушатъ солнца лучи…

Когда-то, за много далекихъ вѣковъ,

Въ извилинахъ знойныхъ болотъ,

Гдѣ ящеръ крылатый сквозь сѣнь тростниковъ

Свершалъ неуклюжій полетъ,

Гдѣ странные звѣри втоптали свой слѣдъ

И гады въ чешуйной бронѣ, —

Тамъ чащи лѣсныя на тысячи лѣтъ

Застыли въ таинственномъ снѣ.

Ихъ ткань отвердѣла, какъ каменный хрящъ,

И стала, какъ черный агатъ.

И время простерло свой вѣющій плащъ

И скрыло ихъ въ землю, какъ кладъ.

Тотъ кладъ сохранился до нашей поры,

Людьми онъ издавна любимъ.

И, пластъ извлекая изъ крѣпкой коры,

Его мы, какъ дятлы, долбимъ;

Какъ пестрые дятлы на старомъ стволѣ

Въ зеленой дубравѣ лѣсной.

Тамъ кленъ свои вѣтви купаетъ въ смолѣ,

Тамъ свѣжею пахнетъ весной.

Тамъ пахнетъ зеленой и свѣжей весной,

А здѣсь ядовитый угаръ.

Смертельные газы висятъ пеленой,

И носится взрыва кошмаръ.

Здѣсь бездна зіяетъ, куда ни ступи,

И смерть притаилась въ углу.

Шахтеръ подъ землею, молчи и терпи,

Ты самъ поступилъ въ кабалу!..

Крѣпче, мой молотъ, ударь посильнѣй,

Пора уходить намъ домой…

Мы солнца не видимъ въ недѣлю шесть дней,

А счастья не видимъ въ седьмой.

За предмѣстьемъ, гдѣ съ зарей

Лабиринтъ гудитъ фабричный,

Есть огромныхъ зданій строй —

Тамъ заводъ жужжитъ, какъ рой,

За оградою кирпичной.

Отъ шести ужъ трудъ кипитъ.

Изъ печей по чернымъ трубамъ

Черный дымъ выходитъ клубомъ,

Брызжутъ искры, паръ шипитъ.

Отъ гудка и до гудка

Изъ-подъ каждаго станка

Раздается гулъ и скрежетъ,

Ходитъ блокъ, напилокъ рѣжетъ,

Колесо, вертясь, жужжитъ,

Какъ живая сталь, визжитъ.

Отъ шести и до шести

Молотъ бьетъ неутомимо,

И телѣжки ходятъ мимо

По желѣзному пути.

Не безсвязенъ этотъ гамъ.

Съ ритмомъ стройнымъ, съ ритмомъ вольнымъ,

Какъ со звономъ колокольнымъ,

Онъ плыветъ навстрѣчу намъ:

— Видишь этотъ строй станковъ?

Онъ изъ крѣпкой скованъ стали,

Но свободенъ отъ оковъ.

Это мы его создали.

Видишь, какъ ихъ много тутъ,

Цѣлый лѣсъ стволовъ желѣзныхъ.

Это нашъ могучій трудъ

Создалъ слугъ себѣ полезныхъ.

Лѣсъ живетъ. Взгляни вокругъ:

Всѣ станки звенятъ движеньемъ.

Это сила нашихъ рукъ

Въ нихъ трепещетъ напряженьемъ.

Слушай этотъ бодрый шумъ:

Здѣсь, совмѣстно съ сильнымъ тѣломъ,

Безпокойно бодрый умъ

Занятъ общимъ сложнымъ дѣломъ.

Инженеръ, и машинистъ,

И простой чернорабочій,

Всѣ равны, и каждый — зодчій.

Общій трудъ ихъ святъ и чистъ,

Плодъ его богатъ и дорогъ,

Но подъ вѣчный скрежетъ пилъ,

И сквозь горна яркій пылъ,

Для того, кто больше зорокъ,

Открывается порой

Новый міръ и новый строй,

Торжество любви и права.

Онъ запнется на ходу,

И застынетъ, какъ въ бреду.

А станки грохочутъ: Слава,

Слава бодрому труду!

Въ послѣдній часъ ночной; въ неуловимомъ снѣ,

Съ толпою смутныхъ грезъ, подобныхъ легкимъ пчеламъ,

Изъ волнъ неясной мглы она явилась мнѣ,

Блистая юности волшебнымъ ореоломъ.

Земля не видѣла подобной красоты,

Блѣднѣли небеса отъ зависти холодной,

И эти нѣжныя и чистыя черты

Дышали силою стихійной и свободной.

Изгибъ ея плеча былъ дѣвственъ и могучъ,

Вздымалась пышно грудь подъ ризой бѣлоснѣжной,

И въ пламенныхъ очахъ двойной сплетался лучъ —

Спокойной мудрости и смѣлости мятежной.

Туманъ садился внизъ въ лучахъ ея лица.

Изъ хлопьевъ облачныхъ искусною рукою

Она двойную нить свивала безъ конца,

И новой парки трудъ былъ вѣчно чуждъ покою.

И я спросилъ ее: — «Откуда этотъ свѣтъ?

Какою радугой обвитъ твой плащъ прозрачный?»

Она сказала мнѣ: — «То краски маркій слѣдъ:

Цвѣтила ткани я въ красильнѣ вѣчно мрачной.» —

И я спросилъ ее: — «Откуда проблисталъ

Въ глазахъ твоихъ огонь такъ ярко и задорно?»

Она сказала мнѣ: — «Я плавила металлъ.

Глаза мои хранятъ багровый отблескъ горна».

И я спросилъ ее: — «Откуда ты, скажи,

Въ какой невѣдомой ты родилась отчизнѣ?» —

«Земля — отчизна мнѣ. Черезъ ея межи

Шагаю смѣло я. Мнѣ имя — Сложность Жизни.

Мнѣ некогда стоять. Я тороплюсь впередъ.

Отецъ мой — бодрый Трудъ и мой учитель — Голодъ.

Напилкомъ я стучу, станки пускаю въ ходъ,

Вращаю колесо, вздымаю тяжкій молотъ.

Изъ черной глубины холодныхъ рудниковъ

Прожорливымъ печамъ я извлекаю пищу.

Я не считаю жертвъ, и не ношу оковъ,

И плакать не хожу къ забытому кладбищу».

И я сказалъ ей вновь: — «О, посмотри сама,

Какъ скучно мы живемъ, и тѣсно, и убого.

Судьба замкнула насъ, какъ крѣпкая тюрьма,

И черный змѣй лежитъ на стражѣ у порога.

Кто намъ откроетъ дверь, владычица, отвѣть,

И срубитъ голову назойливому стражу?»

Она за нитью нить переплетала въ сѣть,

Затѣйливымъ узломъ надвязывая пряжу.

И эта сѣть росла, и ширилась вокругъ,

И двигалась впередъ, всю землю закрывая.

На западъ и востокъ, на сѣверъ и на югъ,

Межъ четырехъ морей простерлась, какъ живая.

Блѣднѣли облака. Рѣдѣющая мгла

Казалась тонкою и цѣпкой паутиной,

И въ глубинѣ ея богиня стерегла

Добычу близкую надъ дремлющей равниной.

Я видѣлъ трауръ молчаливый

Земли, узнавшей Божій гнѣвъ.

Я видѣлъ сумрачныя нивы,

Куда весной не палъ посѣвъ.

Зеленой ржи вѣнокъ нарядный

Тамъ не расцвѣлъ на бороздахъ,

И даже солнца лучъ отрадный

На ихъ межахъ блѣднѣлъ и чахъ.

Солому рубленую ѣли

Больныя дѣти, словно скотъ.

Людскія лица почернѣли

Отъ изнуренья и заботъ.

На общей пыткѣ терпѣливой,

Передъ мучительнымъ концомъ,

Печать цынги кровоточивой

Носили вмѣстѣ сынъ съ отцомъ.

И ширинѣ полей безплодныхъ

Невольно задалъ я вопросъ —

Цѣною этихъ мукъ голодныхъ,

Изъ-подъ росы народныхъ слезъ,

Тѣхъ слезъ холодныхъ, безысходныхъ,

Что намъ взойдетъ на черный день

Для нашихъ нищихъ деревень?

На этихъ мертвыхъ, какъ могила,

Оцѣпенѣлыхъ полосахъ,

Какая дѣвственная сила

Еще лежитъ зарыта въ прахъ?

Изъ этой каторги желѣзной,

Гдѣ на работѣ безполезной

Изныли люди и земля,

Когда пробьется лучъ разсвѣта,

Надежду новую суля?

Но не могли мнѣ дать отвѣта

Оцѣпенѣлыя поля.