Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ десятый. Стихотворенія

Надъ мертвою Леной, закованной въ ледъ,

Мятель бѣсновалась всю ночь напролетъ.

Ревѣла, бушуя, и выла, какъ звѣрь,

Реветъ, и бушуетъ, и воетъ теперь.

А вѣтеръ вздымаетъ сугробами снѣгъ,

Какъ будто могилу заноситъ навѣкъ.

Съ отчаяннымъ плачемъ безумной тоски

Заноситъ могилу великой рѣки.

Но что намъ мятели озлобленный гнѣвъ

И рѣзкаго вѣтра пронзительный ревъ?..

Увы, намъ нельзя ни на мигъ отдохнуть,

Не знаетъ преграды нашъ тягостный путь.

Пусть вьюга дорогу совсѣмъ замела,

Летитъ наша тройка впередъ, какъ стрѣла.

Привычные кони легки на бѣгу,

Хоть вязнутъ копыта въ сыпучемъ снѣгу.

Такъ что же намъ ярость мятели сѣдой,

Насъ буря иная уноситъ съ собой,

Грознѣе мятелей сибирской зимы,

Мрачнѣе полярной трехмѣсячной тьмы.

Увлекъ насъ стремительно первый напоръ,

И съ нимъ мы безсильны выдерживать споръ,

Какъ съ бѣшенымъ моремъ разбитый челнокъ,

Какъ съ яростнымъ вихремъ поблекшій листокъ.

Влеки же насъ, буря, въ зловѣщую даль!

Мы грудь закалили, какъ бранную сталь.

Безъ всякой защиты подставимъ ее

Подъ полное злобы дыханье твое.

Хоть спорить съ тобой мы безсильны въ борьбѣ,

Свой вызовъ мы гордо бросаемъ тебѣ,

Какъ плѣнникъ предъ вражескимъ острымъ мечомъ,

Какъ жертва предъ злобнымъ своимъ палачемъ.

Въ этой тундрѣ, страдальчески дышащей чуть

Подъ броней трехъаршиннаго льда,

Гдѣ земли помертвѣлой холодная грудь

Даже въ іюлѣ, какъ камень, тверда;

Гдѣ въ неравной борьбѣ человѣческій трудъ

Изнемогъ, побѣжденъ напередъ,

Гдѣ насущную пищу голодный якутъ

У природы лишь съ бою беретъ, —

Мы, опальныя дѣти родимой страны,

Мы, возращаемыя небомъ инымъ,

Наши лучшіе дни, въ самомъ цвѣтѣ весны,

Какъ тяжелыя цѣпи, влачимъ.

Безпощадной нужды унизительный гнетъ

Наши плечи согнулъ до земли.

Наши мысли утратили прежній полетъ

И въ житейскую тину ушли.

И кровавая горечь отравленныхъ мукъ,

Трепетавшая въ сердцѣ больномъ,

Притупилась предъ болью неопытныхъ рукъ,

Искалѣченныхъ тяжкимъ трудомъ…

Но въ груди, словно память исчезнувшихъ лѣтъ,

Нѣжный отзвукъ, услышанный вновь,

Отдаленныхъ огней чуть мерцающій свѣтъ,

Уцѣлѣла къ отчизнѣ любовь.

И порой, въ промежуткахъ житейскихъ заботъ,

Въ шумѣ дня или ночью въ тиши,

Безпокойная страсть закипаетъ и жжетъ

Роковую пустыню души…

Незабвенная сердцу, любимая мать,

Отзовись на болѣзненный крикъ,

Дорогая отчизна!.. Придется ль опять

Мнѣ увидѣть священный твой ликъ?

Эти тысячи верстъ, что межъ нами легли,

Помѣститься не могутъ въ умѣ,

Только страшная цифра мелькаетъ вдали,

Словно призракъ, грозящій во тьмѣ.

Боже, годы разлуки стоятъ позади,

А какъ бросишь въ грядущее взглядъ, —

Словно въ зеркалѣ тѣнь, далеко впереди

Отразился ихъ пасмурный рядъ…

Если бъ могъ я къ груди материнской твоей

Со слезами еще разъ прильнуть,

Жадный взоръ свой насытить привольемъ полей,

Жадной грудью твой воздухъ вдохнуть.

И частицу твоей красоты, какъ мечту,

Унести на чужбину навѣкъ:

Шорохъ листьевъ въ лѣсу, запахъ нивы въ цвѣту,

Блескъ утра, плескъ ручья, ропотъ рѣкъ.

Прилетая бѣлой птицей

Изъ земныхъ пустынь,

Вьюга мчится надъ гробницей

Ледяныхъ твердынь.

Та гробница молча внемлетъ

Гостьѣ дальнихъ странъ,

И въ гробницѣ молча дремлетъ

Грозный океанъ.

И на сводъ ея кристальный

Тяжело легла,

Словно пологъ погребальный,

Вѣчной ночи мгла.

Только изрѣдка возникнетъ

Въ нѣдрахъ мертвыхъ водъ

Трепетъ жизни и проникнетъ

Сквозь недвижный сводъ.

Сквозь широкіе разрывы

Ледяной стѣны

Вдругъ поднимутся приливы

На хребтѣ волны.

Сила влаги вольной, смѣлой,

Рвется изъ оковъ,

Затопляя саванъ бѣлый

Дѣвственныхъ снѣговъ.

Одѣваясь сѣрой тучей,

Мглистыхъ слезъ плащомъ,

Подъ дыханьемъ стужи жгучей

Пѣнится ключемъ.

И сквозь новые проходы

Льется вновь и вновь,

Какъ изъ сердца крикъ свободы,

Какъ изъ раны кровь.

Въ самый полдень мгла рѣдѣетъ,

И, во мглѣ горя,

На востокѣ слабо рдѣетъ

Краткая заря.

И, отбросивъ свѣтъ минутный

На лицо зимы,

Исчезаетъ въ безднѣ смутной

Молчаливой тьмы.

Каждый вечеръ надъ холмами

Ледяныхъ полей

Бѣлый паръ ползетъ клубами,

Какъ огромный змѣй.

То подъ мѣрный стонъ мятели,

Спрятавъ грудь въ туманъ,

Сквозь невидимыя щели

Дышитъ океанъ.

Иногда во мглѣ морозной

Пролетаетъ гулъ,

Словно стужи натискъ грозный

Толстый ледъ встряхнулъ.

То мгновенной полный дрожи,

Повернулъ свой станъ

На кремнистомъ жесткомъ ложѣ

Сонный океанъ.

Вотъ, прорѣзавъ пологъ мглистый

На краю небесъ,

Первый проблескъ золотистый

Вспыхнулъ и исчезъ.

И на бѣлыя равнины

Алымъ флеромъ лёгъ

И въ осколкахъ каждой льдины

Радугу зажегъ.

Но подъ пышной, безпорочной

Снѣжной пеленой.

Такъ же спалъ въ гробницѣ прочной

Океанъ сѣдой.

Вотъ повѣялъ вѣтеръ южный:

Прошумѣлъ и вдругъ

Смылъ слезой дождей жемчужной

Саванъ бѣлыхъ вьюгъ.

И «хабуръ»[1], одѣтый въ блестки,

Яркій, какъ хрусталь,

Обнажилъ свой панцырь жесткій,

Убѣгая вдаль.

Но закованный хабуромъ

Въ безднѣ голубой,

Такъ же спалъ въ молчаньи хмуромъ

Океанъ сѣдой.

Но весенній кличъ природы

Вызвалъ на просторъ

Всѣхъ ручьевъ живыя воды

Изъ угрюмыхъ горъ.

То звеня, то шумно споря, —

Волны свѣтлыхъ рѣкъ

Повели къ предѣламъ моря

Свой веселый бѣгъ.

— «Пробудись! — онѣ журчали:

— Нашъ сѣдой отецъ!

Долгій гнетъ нѣмой печали

Свергнутъ наконецъ!

Юный взоръ весны веселой,

Солнца поцѣлуй,

Растопили плѣнъ тяжелый

Нашихъ рѣзвыхъ струй!

Долго, долго въ льдистомъ гробѣ

Изнывали мы,

Подчиняясь мертвой злобѣ

Роковой зимы.

Цѣпь тюрьмы на насъ лежала,

Плотный сжалъ насъ ледъ,

А подъ нимъ волна бѣжала,

Торопясь впередъ.

Въ безднѣ черной, заповѣдной,

Въ омутѣ сѣдомъ

Искру жизни робкой, блѣдной

Скрыли мы съ трудомъ.

Но теперь надъ нами блещетъ

Солнца яркій лучъ,

И на волѣ шумно плещетъ

Каждый свѣжій ключъ».

Предъ ликующей дружиной

Сребропѣнныхъ водъ

Надъ безмолвною пучиной

Дрогнулъ синій ледъ.

Словно вздохъ глухой, протяжный,

На широкій свѣтъ

Изъ гробницы вѣчно влажной

Долетѣлъ отвѣтъ:

— «Дѣти, дѣти! Васъ прельщаетъ

Краткій вешній пиръ,

Но зачѣмъ вашъ зовъ смущаетъ

Мой суровый миръ?

Пусть рѣзвится ваша младость

Въ блескѣ майскихъ чаръ,

Мнѣ весна несетъ не радость:

Я угрюмъ и старъ.

Солнце съѣстъ мой саванъ снѣжный,

Вытканный зимой;

Буйныхъ вѣтровъ сонмъ мятежный

Гробъ разрушитъ мой.

И завоетъ и застонетъ

Бѣшено вокругъ,

И разбитый ледъ погонитъ.

На далекій югъ.

Мрачно встану я навстрѣчу,

Грознымъ гнѣвомъ полнъ,

И на вызовъ бурь отвѣчу

Громкимъ ревомъ волнъ.

Взрою грудь морей безбрежныхъ

Яростной борьбой

И на ребра скалъ прибрежныхъ

Поведу прибой!

Пусть же зовъ вашъ не тревожитъ

Сна моей волны!

Мнѣ веселья дать не можетъ

Краткій пиръ весны.

Пусть рѣзвится безъ заботы

Вашъ лазурный рой,

Не будя моей дремоты

Шумною игрой…»

Шумъ могучій,

Шумъ пѣвучій.

Наполняетъ небеса.

Въ хорѣ дивномъ,

Непрерывномъ,

Всѣ смѣшались голоса.

Тонкій, пестрый,

Звонкій, острый,

Неумолчный, вѣчный гамъ

Такъ и льется,

Такъ и вьется

По песчанымъ берегамъ.

То станицы

Вольной птицы

Привели свой караванъ

Въ нашъ безплодный

Край холодный

Изъ далекихъ южныхъ странъ.

Легкокрылой,

Дружной силой

Прилетѣла эта рать

У мятежной

Вьюги снѣжной

Царство въ тундрѣ отбивать.

Строй за строемъ

Дружнымъ роемъ

Мчится весело впередъ,

И надъ чащей,

Мирно спящей,

И надъ свѣжей грудью водъ.

Полдень яркій,

Слишкомъ жаркій,

Краткій отдыхъ имъ даритъ,

Но съ закатомъ,

Какъ съ вожатымъ,

Ихъ походъ опять открытъ.

Что за ночи!

Тщетно очи

Ищутъ тьмы въ привычный часъ.

Отблескъ алый,

Запоздалый

До разсвѣта не угасъ.

Что за ночи!

Спать нѣтъ мочи!

Стоголосый звучный хоръ,

Такъ и манитъ,

Такъ и тянетъ,

Такъ и гонитъ на просторъ.

Только вышелъ,

Чуть слышалъ

Тотъ ликующій привѣтъ,

Самъ, какъ птица,

Хочешь взвиться;

Сердце рвется птицамъ вслѣдъ;

Рвется прыгнуть,

Чтобъ настигнуть

Вереницу рѣзвыхъ стай,

И безпечно,

Быстротечно,

Съ ними мчаться въ вольный край.

Крыльевъ проситъ,

Хочетъ бросить

Многолѣтній скучный плѣнъ.

Съ воплемъ боли

Ищетъ воли,

Ищетъ новыхъ перемѣнъ.

Въ скорбномъ сердцѣ моемъ сладкій трепетъ возникъ,

Тамъ свершается чудо чудесъ,

Тамъ тепло и свѣтло, тамъ трепещетъ родникъ,

Тамъ ликующій геній воскресъ.

Тамъ улыбка зари загорѣлась изъ тучъ

И опять расцвѣтаетъ весна.

Это взоровъ твоихъ жизнерадостный лучъ

Пробудилъ мою душу отъ сна.

Какъ безуменъ я былъ! Святотатственно слѣпъ

Утомившись въ неравномъ бою,

Я хотѣлъ схоронить прежде времени въ склепъ,

Благодатную юность свою.

Я копалъ этотъ склепъ, изнывая отъ ранъ,

Выбиваясь упрямо изъ силъ,

И себѣ самому на могильный курганъ

Полновѣсные камни носилъ…

Но теперь я здоровъ, снова свѣтелъ мой взглядъ,

И какъ прежде волнуется кровь.

Я обрѣлъ, я нашелъ заколдованный кладъ,

Тайну юности вѣчной — любовь!

Въ этой дикой глуши мы остались одни,

Но пустыня дала намъ пріютъ.

И въ забвеньи съ тобой незамѣтные дни,

Словно праздникъ волшебный, текутъ.

Юной страсти порывъ окрыляетъ меня

И восторгъ согрѣваетъ мнѣ грудь,

И священное пламя живого огня

Освѣщаетъ, какъ прежде, мой путь…

Пусть же ярче горитъ этотъ пламенный жаръ,

Разгоняя бѣгущую мглу!

Новой жизни потокъ, полный сладостныхъ чаръ,

Такъ и рвется навстрѣчу теплу.

Пусть твой ласковый взоръ вѣчно шлетъ мнѣ привѣтъ!

Лишь предъ нимъ я воскресну любя,

Ибо сердце мое, возрождаясь на свѣтъ,

Жадно ищетъ повсюду тебя,

Ибо сердце мое, словно рать безъ вождя,

Безъ твоихъ погибаетъ очей;

И мертва моя грудь, словно степь безъ дождя,

Безъ любви животворныхъ лучей…

Широкаго неба задумчивый сводъ,

Подернутый дымкой туманной,

Повисъ надъ равниной задумчивыхъ водъ,

Бѣгущихъ въ оградѣ песчаной.

У дальняго «камня» надъ узкой косой

Въ изгибѣ рѣчного залива,

Сіяя несмѣлой дѣвичьей красой,

Заря загорѣлась стыдливо.

Взгляни, моя радость! Въ прозрачной дали,

Подъ сѣнью утесовъ прибрежныхъ,

Какія дрожащія тѣни легли

На зеркало водъ безмятежныхъ;

Онѣ протянулись у каждой скалы

Широкой, но смутной каймою,

Какъ будто предѣлы разсѣянной мглы,

Граница межъ свѣтомъ и тьмою…

Смотри, какъ чернѣютъ утесовъ края,

Окутаны вѣющимъ паромъ,

А здѣсь передъ нами рѣчная струя

Блистаетъ румянцемъ и жаромъ.

По сѣрымъ уступамъ гранитныхъ пластовъ

Тамъ льются тяжелыя волны

Коричневыхъ, синихъ, лиловыхъ цвѣтовъ,

Угрозой таинственной полны.

А въ зеркалѣ влаги сквозь блескъ серебра

Огонь пробѣгаетъ янтарный,

И въ каплѣ малѣйшей живая игра

Сверкаетъ красой лучезарной.

А дальше, какъ синій высокій навѣсъ,

Окрашенный пламенемъ блѣднымъ,

Восточный предѣлъ необъятныхъ небесъ

Ужъ пурпуромъ рдѣетъ побѣднымъ.

Ты видишь: не море живого огня

Подъ ризой туманною блещетъ, —

То первая искра полярнаго дня,

Во мракѣ рождаясь, трепещетъ.

Ты видишь: надъ мысомъ отъ самой земли

По гладкой стезѣ небосклона

Лучи золотые, какъ змѣи, всползли

Къ вершинѣ лазурнаго лона.

И легкія тучки, чей бѣлый нарядъ

Тепломъ позолоты чуть тронутъ,

Предъ ними, какъ толпы испуганныхъ стадъ,

Бѣгутъ и рѣдѣютъ и тонутъ.

О чемъ ты мечтаешь, мой ласковый другъ?..

Дремота ли взоръ твой объемлетъ?

Огромной пустыни темнѣющій кругъ

Съ тобою торжественно дремлетъ.

Одни мы стоимъ надъ широкой рѣкой,

Бѣгущей лѣниво и гладко.

Предутренней грезы могучій покой

Лелѣетъ насъ смутно и сладко…

Одни мы стоимъ надъ бѣгущей водой,

Какъ будто въ безлюдной пустынѣ,

Съ таинственнымъ счастьемъ любви молодой

Мы двое остались отнынѣ.

И только зари свѣтоносный расцвѣтъ,

Обвѣянный тайной безмолвной,

Намъ издали шлетъ золотистый привѣтъ,

Сочувственной радости полный.

Несчастная жертва полярной зимы,

Природа пустыни печальной,

Застыла въ оковахъ холодной тюрьмы

Подъ синей бронею хрустальной.

Лежитъ она въ бѣломъ, блестящемъ вѣнцѣ,

Въ причудливомъ снѣжномъ уборѣ,

Съ недвижною скорбью на бѣломъ лицѣ,

Съ недвижнымъ упрекомъ во взорѣ.

Сѣдая мятель стережетъ ея сонъ

Съ ревнивымъ и яростнымъ гнѣвомъ,

И буйнаго вѣтра мучительный стонъ

Ей служитъ надгробнымъ напѣвомъ…

Но въ маѣ лишь солнца златой поцѣлуй

Покровъ ея льдистый растопитъ,

Серебряный ропотъ безчисленныхъ струй

Ее пробудиться торопитъ

Дыханье колеблетъ застывшую грудь,

Глаза загораются свѣтомъ,

И трепетъ улыбки, мелькающей чуть,

Уста согрѣваетъ привѣтомъ.

И ласку тепла ей несетъ вѣтерокъ,

Сгоняя послѣднія грезы,

И полдень сплетаетъ въ румяный вѣнокъ

Душистыя дикія розы…

Ей трудно сравниться съ роскошной сестрой,

Съ красавицей южнаго лѣта.

Нарядъ не блистаетъ багряной игрой,

Не брызжетъ потоками свѣта.

Увѣнчана сѣтью дрожащихъ лучей,

Покровомъ обвѣяна алымъ,

Съ неясной мольбою покорныхъ очей,

Съ призывомъ во вздохѣ усталомъ…

Пусть жизненный трепетъ надъ нею разлитъ

Незримой волной аромата,

Но нѣжная прелесть стыдливыхъ ланитъ

Ужъ рдѣетъ сіяньемъ заката,

Дыханье дрожитъ на открытыхъ устахъ,

Какъ стонъ замирающей вьюги,

И грозные знаки на кроткихъ чертахъ

Гласятъ о смертельномъ недугѣ…

Но въ радужномъ праздникѣ лѣтняго дня

Рожденье зари свѣтлоокой

Всегда наполняетъ сильнѣе меня

Отрадой живой и глубокой.

Люблю я смотрѣть, какъ изъ розовыхъ тучъ

По склону лазурнаго свода

Протянется первый сіяющій лучъ,

Веселый предвѣстникъ восхода,

Какъ яркаго солнца прекрасная дочь

Покровъ разрываетъ прозрачный

И радостно гонитъ упрямую ночь

На западъ холодный и мрачный…

Смотри: вотъ предъ нами явилась она,

Застѣнчивой полная ласки,

Какъ будто видѣнье воздушнаго сна,

Одѣта въ летучія краски.

Такъ въ сказкѣ волшебной изъ сумрачныхъ стѣнъ

Темницы тяжелой и прочной

Выходитъ на волю, разрушивъ свой плѣнъ,

Царевна страны полуночной.

Тяжелая память разрушенныхъ чаръ

Чело молодое туманитъ,

Но жизни воскресшей плѣнительный жаръ

Ланиты неясно румянитъ;

И радость сознанья, какъ, солнечный день,

Въ очахъ ея кроткихъ блистаетъ,

И сумрачной ночи послѣдняя тѣнь

Въ лучахъ ослѣпительныхъ таетъ…

Давай же, упьемся скорѣй и полнѣй

Бѣгущей минуты усладой!

Согрѣемся взоромъ безоблачныхъ дней,

Короткаго лѣта отрадой!

Въ пустынѣ, гдѣ царствуетъ зимняя мгла,

Въ изгнаньи нѣмомъ и суровомъ,

На каждую ласку живого тепла

Отвѣтимъ привѣтственнымъ словомъ.

Спокойная бездна лазури

Раскрыла широкій просторъ

И въ морѣ, не помнящемъ бури,

Купаетъ свой синій шатеръ,

И въ морѣ, гдѣ дремлетъ пучина,

Не зная ни края, ни дна,

Одна безпріютная льдина

Средь влажной пустыни видна.

Отдавшись на волю теченью,

Изъ царства мятелей и вьюгъ,

Покорна слѣпому влеченью,

Плыветъ она тихо на югъ.

Ей солнце смѣется привѣтомъ

И щедрое шлетъ ей тепло

И яркимъ ликующимъ свѣтомъ

Цѣлуетъ нѣмое чело.

У ногъ ея волны, какъ дѣти,

Сплетаютъ игриво струи

И стелютъ прозрачныя сѣти,

И ласки несутъ ей свои.

Но грани достигнувъ хрустальной,

Сіянье привѣтнаго дня

Даетъ ей лишь отблескъ печальный,

Лишенный живого огня.

И волнамъ, бѣгущимъ проворно

Встрѣчать ея медленный путь,

Она подставляетъ покорно

Холодную, твердую грудь.

Ей трудно отдаться ихъ ласкѣ,

Но лаской отвѣтить труднѣй,

Весна сотворила, какъ въ сказкѣ,

Нежданное чудо надъ ней.

Предъ солнца улыбкой побѣдной

Спадаютъ оковы зимы,

Какъ съ узницы, жалкой и блѣдной,

Разбитыя цѣпи тюрьмы.

Изъ льдистаго сердца наружу

Плѣненная рвется струя,

Какъ будто проспавшая стужу

Подъ каменной глыбой змѣя.

И рвется наружу и злится.

Въ неволѣ ей удержу нѣтъ.

Настойчиво хочетъ излиться,

Слезами излиться на свѣтъ.

Холодное сердце безсильно

Прервать ихъ безмолвный исходъ,

И льются тѣ слезы обильно

На лоно синѣющихъ водъ.

И льются тѣ слезы, и блещутъ,

И тонутъ въ нѣмой глубинѣ,

А волны такъ радостно плещутъ,

Купаясь въ полдневномъ огнѣ.

А волны ихъ ловятъ, играя,

И весело брызжутъ въ отвѣтъ,

И вьются, безпечно ныряя,

Заплаканной льдинѣ во слѣдъ.

Прекраснаго лѣта прошло торжество,

Минуло, какъ призракъ, какъ тѣнь,

И молча плетется за гробомъ его

Заплаканной осени день.

И утреннихъ зорь свѣтоносный покровъ,

Сіявшій улыбкой небесъ,

Подъ панцыремъ сѣрыхъ густыхъ облаковъ

Давно безвозвратно исчезъ…

Лѣсная дорога какъ будто бѣжитъ,

Стремясь поскорѣй на просторъ,

Но лѣсъ неподвижно и мрачно молчитъ,

Утративъ свой лѣтній уборъ

Изъ мощныхъ, цвѣтущихъ его сыновей

Предъ бурей ужъ палъ не одинъ,

И сорваны вѣтромъ, какъ бранный трофей,

Зеленые листья вершинъ…

Проворнѣе птицъ наши кони летятъ,

Въ пути намъ соперника нѣтъ,

Лишь осени черной назойливый взглядъ

Упрямо намъ тянется вслѣдъ.

Да листьевъ поблекшихъ разсѣянный рой,

Покорный вѣтрамъ хороводъ,

Нашъ бѣшеный бѣгъ обгоняетъ порой,

Стремясь торопливо впередъ.

Крылаты, какъ стаи развѣянныхъ грезъ,

Ихъ толпы мелькаютъ кругомъ.

Кто знаетъ, откуда ихъ вѣтеръ принесъ,

Куда унесетъ ихъ потомъ?

То туча за тучей, проворно, легко,

Слетаются прямо на насъ,

То вдругъ улетятъ далеко, далеко,

Мгновенно скрываясь изъ глазъ.

И тайная сила тревоги живой

Въ ихъ быстрыхъ движеньяхъ видна,

И часто сквозь вѣтра пронзительный вой

Ихъ тихая пѣснь мнѣ слышна:

Пролетайте, кружась безъ слѣда, безъ конца!

Намъ въ пути отдыхать не дано!

Въ нашемъ сердцѣ пустомъ, какъ въ груди мертвеца,

Закатилась надежда давно.

Безъ вины, безъ борьбы, отъ родимыхъ вѣтвей

Мы оторваны бурею прочь,

И съ тѣхъ поръ мы блуждаемъ, подвластные ей,

Сквозь туманъ, непогоду и ночь.

Счастливъ тотъ, кто въ предѣлахъ родимой земли,

Подъ защитой дремучихъ лѣсовъ,

Растворился въ густой черноземной пыли,

Пріобщившись ко праху отцовъ…

Даже тотъ, кто лежитъ на распутьи дорогъ,

Кто гніетъ одиноко въ грязи,

Онъ счастливѣе насъ, онъ не знаетъ тревогъ

Нашей долгой воздушной стези.

О, пробьетъ ли для насъ, совершившихъ свой кругъ,

Ужъ давно призываемый часъ?

Разнесетъ ли насъ вихрь и развѣетъ вокругъ

И слѣда не оставитъ отъ насъ?

Иль дыханье зимы успокоитъ навѣкъ,

Охладитъ наше сердце совсѣмъ,

И пушистый, сіяющій, дѣвственный снѣгъ

Наши трупы прикроетъ затѣмъ?

И, быть можетъ, полгода проспавъ безъ заботъ

Подъ защитой его пелены,

Изъ поблекшихъ листовъ хоть одинъ оживетъ

Съ наступленьемъ веселой весны.

Но въ застывшее сердце ликующихъ силъ

Не вернетъ дуновенье ея,

И въ пустыню изсякшихъ и мертвенныхъ жилъ

Не вольется живая струя.

И нигдѣ поколѣнія павшаго сынъ

Не отыщетъ пріюта себѣ,

И зеленыя дѣти цвѣтущихъ вершинъ

Не отвѣтятъ скитальца мольбѣ.

Пролетайте жъ, кружась, безъ слѣда, безъ конца!

Намъ въ пути отдыхать не дано.

Наша грудь холодна, словно грудь мертвеца,

Наше сердце угасло давно…

Въ пустынѣ, гдѣ царствуетъ холодъ и вьюга,

Гдѣ землю не грѣетъ весна,

Плакучая ива, изгнанница юга,

Стоитъ безъ пріюта одна.

Нарядъ ея пестрый мятели умчали

И кудри сорвали съ чела,

И бѣлая риза холодной печали

На тонкія вѣтви легла.

Стоитъ она грустно и голову клонитъ

Къ безжизненной, мерзлой землѣ

И только порою чуть слышно застонетъ,

Тоскуя о лѣтнемъ теплѣ.

Но слабаго стона никто не услышитъ,

Лишь вѣтеръ колючій и злой

Внезапною дрожью вершину всколышетъ

И дальше умчится стрѣлой.

И мягкаго снѣга пушистые хлопья

Безшумно попадаютъ вслѣдъ,

Какъ будто одежды истлѣвшей отрепья,

Открывшія черный скелетъ.

И тонкія иглы морозныхъ росинокъ

Посыплются чаще, чѣмъ рой.

Заблещутъ, какъ искры застывшихъ слезинокъ,

Живой, серебристой игрой.

Морозъ крѣпчаетъ. Мерзлый паръ

Изъ устъ выходитъ съ рѣзкимъ свистомъ,

Но свѣтлый сумракъ полонъ чаръ

И звѣзды блещутъ въ небѣ чистомъ.

На дальнемъ сѣверѣ видна

Полоска призрачнаго свѣта.

Она струится, какъ волна,

Туманомъ розовымъ одѣта.

Природа спитъ спокойнымъ сномъ

На бѣлоснѣжномъ, пышномъ ложѣ.

Въ недвижномъ воздухѣ ночномъ

Какъ будто вѣтеръ дремлетъ тоже.

Столбомъ высокимъ и прямымъ

Надъ цѣлой группой зданій близкихъ

Выходитъ ярко-красный дымъ

Изъ черныхъ трубъ, кривыхъ и низкихъ.

Кругомъ — ни звука. Тишь лѣсовъ

Полярный городъ осѣнила,

И только вой упряжныхъ псовъ

Несется издали уныло.

Мое жилище, словно гробъ,

Зарылось въ землю противъ стужи.

Какъ снѣжный валъ, большой сугробъ

Его совсѣмъ закрылъ снаружи.

Внутри и тѣсно, и темно,

Косыя стѣны пахнутъ гнилью,

И потолокъ уже давно

Покрылся плѣсенью и пылью.

Плохая сальная свѣча

Дрожащимъ пламенемъ мерцаетъ,

И слабый блескъ ея луча

По льдинамъ оконъ пробѣгаетъ.

Каминъ заботливо закрытъ,

Я угли сгребъ въ большую груду,

Но тамъ послѣдній жаръ горитъ

И брыжжутъ искры отовсюду.

И, словно жаръ, горящій въ немъ,

Въ моей душѣ тоска глухая

То вспыхнетъ трепетнымъ огнемъ,

То вновь слабѣетъ, потухая…

Въ фонтанѣ искръ моимъ очамъ

Мелькаетъ тѣней вереница,

Сквозь жаръ углей по временамъ

Я вижу дорогія лица,

Картины яркія плывутъ

Со всѣхъ сторонъ. Имъ нѣтъ преграды.

И наполняютъ мой пріютъ

Воскресшихъ призраковъ отряды.

Откуда вы? Какая власть

Опять землѣ васъ воротила?

Или могильной бездны пасть

Васъ не навѣки проглотила?

Зачѣмъ вашъ шопотъ слышу я:

«Возстань! Еще не все забыто!»

Смотрите: цѣпь крѣпка моя,

А мощь руки давно разбита…

Идите прочь! Изсякшій ключъ

Сквозь мертвый камень не пробьется,

Не оживетъ погасшій лучъ

И то, что было, не вернется.

Увялъ вѣнокъ, разбитъ алтарь,

Жрецы въ плѣну, бойцы въ могилѣ.

И нѣтъ возврата прошлой силѣ,

Не будетъ то, что было встарь.

Сегодня тяжелый мы сдѣлали путь

Въ пустынѣ безлюдной и сонной,

И люди и кони хотятъ отдохнуть,

Свершивъ переходъ отдаленный.

Ужъ близится вечеръ, и зной ужъ исчезъ,

И выросли тѣни, и хмурится лѣсъ.

И выросли тѣни и хмурится лѣсъ,

А солнце не хочетъ садиться,

Оно заблудилось въ пустынѣ небесъ,

Не можетъ на западъ спуститься.

Какъ мы, оно бродитъ, устало скользя,

Но солнцу на отдыхъ спуститься нельзя.

Мы начали рано обычный походъ,

Покинувъ ночлегъ одинокій.

А солнце ужъ въ полночь пошло на восходъ

И начало путь свой далекій.

Съ тѣхъ поръ какъ надъ тундрой дохнула весна,

Оно не видало ни ночи, ни сна.

Сегодня и мы натерпѣлись хлопотъ,

Съ утра мы попали въ трясину.

Извилистымъ шагомъ ползли мы впередъ,

Мѣся безотрадную тину.

И кони пугались невѣрной стези,

И вязли по брюхо въ зеленой грязи.

И спутники, съ бранью покинувъ сѣдло,

Въ глубокую прыгали лужу,

И въ тинистой влагѣ брели тяжело,

Хранившей подземную стужу,

И мокрые вьюки отбросивши прочь,

Усталымъ конямъ торопились помочь.

Я тоже купался не разъ и не два

Въ той влагѣ холодной и липкой.

Измученный конь мой тащился едва

По почвѣ невѣрной и зыбкой,

И падалъ на кочкахъ, колѣни склоня,

Въ гніющую воду бросая меня.

Мохнатыя кочки, какъ будто росли,

Тянулись упорно изъ грязи,

Какъ тайныя змѣи, межъ ними ползли

Незримыя, крѣпкія связи.

Опасныя ямы, глубокіе рвы

Таились средь мокрой, болотной травы.

Намъ встрѣтилась чаща колючихъ кустовъ,

Слѣды тамъ внезапно исчезли,

И вѣтви сплетались, какъ плотный покровъ,

И дерзко навстрѣчу намъ лѣзли.

Онѣ насъ ловили, какъ частая сѣть,

Въ лицо намъ хлестали, какъ тонкая плеть.

И лѣсъ намъ попался. Онъ росъ по буграмъ,

Но лучше дорога не стала.

Болото упрямо тянулось и тамъ,

Болото деревья питало.

Сквозь мхи посылало невидимый стокъ,

Гдѣ вмѣстѣ купались и конь, и сѣдокъ.

Мѣстами деревья вставали, какъ строй,

Вершины смыкались, какъ своды.

Мы ѣхали тихо. Въ трущобѣ сырой

Едва находили проходы.

Рогатые сучья на каждомъ шагу

Намъ путь заслоняли, какъ будто врагу.

Древесные трупы навстрѣчу порой

Ложились преградой огромной,

Ихъ бурые корни вздымались горой,

Зіяли пещерою, темной.

И мшистыя нити сплетались въ узлы,

И гниль наполняла сѣдые стволы.

И кони ступали на ветхіе пни,

И пятились долго со страхомъ,

И падали въ дупла, какъ въ глубь западни,

Засыпанной тлѣющимъ прахомъ,

И бились, запутавъ развязанный тюкъ,

И ранили ноги о сломанный сукъ.

Иныя деревья тонули во мху,

Таились, незримыя взору.

Другія, какъ арки, висѣли вверху,

Сгибая живую опору,

И тихо качались надъ нашимъ путемъ,

Готовыя рухнуть внезапно, какъ громъ.

Мы долго терпѣли усталость и зной,

Боролись съ трясиной и чащей.

Насъ долго крылатый преслѣдовалъ рой,

Назойливой тучей летящій.

Комаръ увивался, жужжа и звеня,

И оводъ кружился и жалилъ коня.

Но день нашъ оконченъ. Настала пора

Привалъ для ночлега раскинуть,

И путникъ усталый спѣшитъ до утра

Желѣзное стремя покинуть.

Отпущенъ на волю разнузданный конь,

И вмигъ разгорѣлся веселый огонь.

Походный котелъ ужъ на крюкѣ виситъ

И долгую пѣсню заводитъ.

Ямщикъ передъ нимъ неподвижно сидитъ

И глазъ отъ огня не отводитъ.

И голосомъ тихимъ и грустнымъ, какъ стонъ,

Шумящей водѣ подпѣваетъ и онъ…

Товарищъ, скажи мнѣ, какая мечта

Возникла въ душѣ твоей снова.

Зачѣмъ ты сомкнулъ такъ упрямо уста

И молвить не хочешь ни слова?

Зачѣмъ опустилъ ты такъ низко глаза

И смотришь на землю уныло?.

И мнѣ показалось, какъ будто слеза

Рѣсницы твои увлажила.

Мой другъ, ободрися, намъ плакать нельзя,

Бѣдѣ не поможешь слезами!

Куда ни легла бы предъ нами стезя,

Ее отыскали мы сами.

Мы были не дѣти, не слѣпо мы шли,

Покорны святому завѣту.

И видѣть могли мы въ туманной дали

Пустыню холодную эту.

За нами остался весь міръ позади,

Измѣнчивой жизни движенье.

И только, какъ призракъ, хранимъ мы въ груди

Минувшихъ картинъ отраженье.

За нами остались, какъ тѣни во мглѣ,

Былыя тревоги и страсти.

Въ союзахъ и спорахъ людей на землѣ

Ужъ нѣтъ намъ попрежнему части.

Пускай же въ изгнаньи намъ жизнь суждена,

Еще намъ осталась природа.

Людскихъ приговоровъ не знаетъ она,

Ей служитъ закономъ свобода.

Она намъ поможетъ бороться съ тоской

Въ унылыя, долгія лѣта,

И будетъ пустыни беззвучный покой

На мѣсто людского привѣта.

Среди непрерывной двухмѣсячной тьмы,

Подъ бременемъ стужи суровой,

Какъ отблескъ полудня во мракѣ тюрьмы,

Блеснетъ намъ надежда на небѣ зимы

Зарей полуночной, багровой.

И звѣздное небо намъ будетъ мерцать

Спокойной и грустною лаской,

И будутъ намъ рѣки привѣтомъ журчать,

И жалобы вѣтра намъ будутъ звучать

Невнятной, но чудною сказкой.