Фригийский бог, воспитавший Диониса, из которого греческая мифология сделала как бы потешника Олимпа.
Гетера в точном переводе значит «благосклонная». Таких благосклонных было тогда много и в Афинах, и по всей Элладе.
Кроме Афины Промахос и Афины Партенос, которые стояли на Акрополе, Фидий отлил еще из бронзы по заказу лемнитов и Афину Лемниас.
Может быть, современные государственные деятели, не спускающиеся в своей деятельности ниже всемирных конференций по организации мирного сотрудничества человечества, будут снисходительны к наивному Периклесу и Протагору, если они вспомнят, что еще в XVIII веке, даже в 1845 г. в Европе были судебные процессы, на которых выступали в качестве обвиняемых животные. И — присуждались к казни…
Лорд Д. Байрон и аристократы, основатели «Эдинбургского Ревью», были чрезвычайно стеснены гонораром за свои первые статьи. Потом, конечно, потихоньку привыкли. Руссо был известен своим отвращением к гонорарам. Толстой говорил об этом с чрезвычайной брезгливостью. Древние евреи считали величайшим позором брать деньги за научение.
По описанию читатель, вероятно, сразу узнает Афродиту Милосскую. Кто и когда создал ее, неизвестно. Может быть, маленький анахронизм тут и есть, — есть предположения, что она создана несколько, может быть, на полстолетия позднее, — но автор сознательно пошел на этот анахронизм, только чтобы говорить о Ней, этом изумляющем чуде.
Народное собрание в это время. Потом этим термином стало называться собрание христиан, церковь.
Днепра.
Войлочная шляпа.
Всякий молодой человек из полноправных граждан с 18 лет вносился в гражданские списки и вступал на два года в корпорацию эфебов. Только бедняки освобождались от этого. Кроме космета, начальника эфебии, там были учителя гимнастики, педотрибы, обучавшие борьбе и бегу — чтобы затруднить бег, нарочно насыпали песку. — прыжкам, метанию дротика и диска, гопломах учил фехтованию, афет — обхождению с метательными машинами, то есть артиллерией того времени, токсот — стрельбе из лука. Перед началом занятий эфебы приносили торжественную клятву в храме Аглавры всегда твердо соблюдать долг воинский. В эту эпоху им стали преподавать также рисование, геометрию, географию, риторику. Астрономия и философия преподавались с особой осторожностью: как бы грехом не задеть великих богов. Но вообще говоря, молодые воины всем этим премудростям предпочитали — как всюду и везде — общество веселых флейтисток и игру в кости в тайных притонах. Изучали с полной добросовестностью также и вина, как свои, так и иноземные.
В том смятении валют, в котором разлагается теперь жизнь культурных народов, очень трудно перевести старую драхму на наши деньги, но очень приблизительно можно сказать, что она равнялась настоящему, золотому франку. Но жизнь тогда стоила вообще много дешевле. Во времена Солона овца стоила, например, 1 драхму, бык 50 драхм. На драхму в сутки можно было скромно жить даже в столице. Но постепенно жизнь стала дорожать уже тогда и пелопоннесская война, например, весьма значительно подняла все цены: и тогда воинские упражнения были занятием весьма дорогим.
Современные вырождающиеся артисты, музыканты, художники, скульпторы, создавая всякие нелепости, уверяют нас, что «искусство стоять не может», что оно должно идти, «как и все», вперед. Я долго разделял это ловко подсунутое суеверие, оправдывающее потуги бессильных рекламистов, пока не вспомнил Акрополь, разбитый взрывом, разваленный. В области архитектуры и скульптуры V века остался непревзойденным и до сих пор служит источником светлейшей радости. Можно «стоять» и давать красоту, но можно «идти вперед» и создавать — нелепости.
Так думал и русский народ 2500 лет спустя. Это он создал поговорку: «Любезный лекарь, казанский аптекарь, людей лечишь, а сам соплями изошел».
Прежде войсками командовал один из девяти архонтов, полемарх, но демократии это показалось опасным — от победоносного полемарха до тирана один шаг, — и она ставила во главе воинского дела десять стратегов, которые, понятно, больше воевали между собой, чем с неприятелем. Демократические солдаты обращались с ними за пани-брата и, нисколько не стесняясь, критиковали все их действия: «Я на его месте вот бы как сделал!..» И раз Фокион — знаменитый стратег, отравленный за это демократами — воскликнул: «Великие боги, как много я вижу в рядах войска стратегов и как мало солдат!..» Воинственность и суровость стратегов смягчалась еще и тем обстоятельством, что все начальники были выборными и ответственными перед народом и по возвращению с войны всякий солдат имел право выступить против них обвинителем, удовольствие, в котором отказывали себе только немногие…
Головка Гермеса на высокой и тонкой подставке, священное изображение.
Собрание на агоре называлось экклезиа. Два этих слова перешли в позднейшие века, совершенно изменив свое первоначальное значение.
Это было как раз в тех местах, где долгие века спустя гремели громы Наварина и Англия, Франция и Россия воскресили мертвую уже Грецию к «новой жизни», в конце которой выскочил… Венизелос.
Так в наши дни вахмистр, мужик, Буденный разнес барона Врангеля с генералами: видимо, «наука» в делах истребления рода человеческого особой роли не играет. И наполеониды были ведь не академики, а оборванцы.
Авторы, писавшие о древней Греции, слишком охотно делают из нее какую-то оперу самого дурного вкуса (Гаммерлинг, например, в своей «Аспазии»). Нелепо воображать, что все греки того времени только и делали, что говорили о высоком искусстве да своей старине: русский мужик никогда не цитирует Слова о Полку Игореве, а немецкий сапожник совсем не интересуется Нибелунгами. Жизнь в грубо размалеванных декорациях удел, слава богам, немногих.
Древние греки были так же мало знакомы со своей религией, как мало знакомы наши современники со своей. Только очень редкие среди нас знают подробно и точно учение своей церкви, ее предания, биографии ее бесчисленных богов или «святых» и пр. Тогда, как и теперь, все в этой области тонуло в сложном и густом чертополохе невежества и равнодушия: мимо катится в пыли обол.
Замечательно, что это тысячелетнее греческое слово до сих пор сохранилось в русском «тартаре».
Пышный Сибарис незадолго перед этим был разрушен до основания соседней Кротоной.
Конференция в Локарно… конференция в Генуе… конференция в Лозанне… конференция в Стрезе… конференция в Москве…
Пиршество.
Бог снов.
Гимн этот найден в Дельфах, вырезанным на камне. Он аранжирован сперва Габриэлем Форэ, потом господин Луи Николь, но в обоих случаях трудно отделить эллинский элемент от европейской аранжировки. Есть еще запись этого гимна г. Т. Рейнак в «Ля мюзик Грек», в издании Пайо, Париж, но мне не удалось слышать его в этой записи.
Историческая параллель: российский императорский солдат не смел и мечтать о таких чудовищных окладах: ведь это почти пятиалтынный в день да еще при тамошней дешевизне! Как с тех пор подешевела кровь и жизнь человеческая…
В те молодые времена, на заре великой европейской цивилизации, такая беседа, конечно, была чрезвычайно убедительна и Главкону полезна, но если бы добрый Сократ жил в наше время, я думаю, что ему пришлось бы очень пересмотреть свою идеологию. Он увидел бы, как не Главконы, но убеленные сединой и государственной мудростью мужи ринулись в чудовищную войну, вполне научно убежденные, что она будет длиться «только три месяца», как после войны они вот уже два десятка лет ничего не могут сделать, чтобы наладить разрушенную ими жизнь и прочее. Жутко сказать, что в устроении дел человеческих Сократы наши так же бессильны, как и наши Главконы, что, конечно, не освобождает наших Главконов из младороссов или евразийцев от необходимости идти в приготовительный класс гимназии. Вероятно, это будет полезно и седому Милюкову, заболтавшемуся вождю жалких остатков русской демократии.
Мина — около 40 рублей золотом.
Начальником пиршества.
Так, века спустя, два словечка «грабь награбленное» счастливо повернули гигантскую страну вверх ногами.
Когда века и века спустя в гигантской России стала к власти самая подлинная демократия в лице большевиков, эта программа была переведена полностью, не останавливаясь решительно ни перед чем. Никакое другое «правство» не может сравниться в жестокости с так называемым народоправством. Любой матрос и товарищ рабочий показали себя так, что сам Иван Грозный мог им позавидовать: он был слишком нерешителен и мягок в расправе со своими врагами. И вполне основательно: не сказал ли Ильич, что революцию в белых перчатках не делают?
То, что такие наивности говорил Платон, извинительно: то был век молодой и наивный, но когда теперь в книге о Платоне читаешь рассуждения герра профессора на эту тему, что «музыка уравновешивает душевные движения и вызывает в душе особого рода гармонические ощущения, медленно и почти нечувствительно проникающие в ум и формирующие его», то, конечно, разводишь только руками: консерватории наши — это негласные публичные дома, Холливуд своим смрадом отравил весь земной шар.
Две с половиной тысяч лет спустя в свободнейшей из республик, Соединенных Штатах, дарвинизм и учение об эволюции рассматривались как богохульство как раз в то время, когда в другой свободнейшей из республик, СССР, государственным преступлением было начертание слова Бог с большой буквы и всякие разговоры о религии.
Позднее Тимей, историк, звал софистом Аристотеля, Каллисфен — Александра Македонского, а еще позднее римские историки называли «распятым софистом» Иисуса.
Та парка, которая перерезает ножницами нить жизни.
Ничего удивительного в этом нет. Века спустя на глазах у людей прошла страшная трагедия суда над Иисусом, которая никого ничему не научила. Тысячелетия спустя, когда пресловутая иллюминация шла уже полным ходом и газетчики никак не могли достаточно нарадоваться на свою тонкую образованность, против мерзкой комедии суда выступил в «Карамазовых» великий Достоевский, потом в «Воскресении» великан Толстой — побрехали так и эдак и все осталось на своем тысячелетнем, загаженном месте. И в тысяче других дел большие преступники ежедневно уходят из суда целы и невредимы, а люди невинные идут на истязание в тюрьмы и ссылку.
В русской эмиграции ему особенно повезло. Бесчисленные Ксенофонты ее извели горы бумаги на свои неудачные Анабазисы, на рассказы о том, как от России они отступили на берега Сены или в Аргентину. Из Анабазисов их, как и из походов их, ничего не вышло.