Солнцеворот

XI Прикажи им

Атсама сказала, что церемония заключения Союза пройдет во дворце, и Арека не могла скрыть от самой себя благоговейного трепета. Да, она уже несколько лет жила в крепости, в комнате самой принцессы. Но дворец — это нечто иное. Крепость возвышалась посреди пустоши символом угрозы и силы. Дворец утопал в зелени садов. Арека лишь раз видела его издалека, упросила Атсаму пройти мимо. Внутрь тогда не пошли — дворец охранялся, а Атсама не торопилась лишний раз мозолить посторонним глаза своей «дружбой». Но даже этого взгляда издали хватило, чтобы запечатлеть в памяти необычное здание, увенчанное, будто короной, цилиндрическим строением, блестящим в солнечных лучах.

«Там проводили советы, — пояснил Атсама. — Там когда-то приняли решение сделать Кастилоса герцогом. И кое-кому это не понравилось…»

Разок они обсуждали, как бы всё сложилось, предоставь Эмарис возможность Эрлоту стать герцогом в обход Вэссэлота. Атсама пожимала плечами:

«Никто не знает Эрлота. Даже он сам себя не знает. Может быть, он бы притих ненадолго, но потом обязательно устроил бы что-то этакое. А может, нет… Не знаю. Эмарис его понимал. Иногда мне кажется, что он всегда готовился именно к такому исходу. Во всяком случае я бы на его месте не засыпала спокойно, пока рядом дремлет такая змея».

Покачиваясь в карете, Арека поймала себя на мысли, что такие вот рассуждения легко захватывают её и уносят куда-то в дальние дали. А думать сейчас надо о другом. О том, что наоборот, отталкивает, заставляет морщиться и стонать сквозь стиснутые зубы.

«Прикажи им», — говорила Атсама. Но Арека упрямо мотала головой. Она сама была ребенком и знала, что детям нельзя приказать. Это взрослый, взвесив все варианты, выберет послушание, а ребенок, если не плюнет в лицо открыто, то сделает вид, что подчинился, а сам, в глубине души, останется свободным.

Нужно было чем-то заинтересовать их, склонить на свою сторону. И Арека, проворочавшись ночь без сна, приняла трудное решение: приоткрыть дверь в душу. Если Левмир для них (или хоть для этой Великой и Могучей Унтиди) — такой великий герой, то она расскажет им о Левмире. О мальчишке, бок о бок с которым росла в деревне. О том, как в детстве бегали, играли в догонялки вместе, о том, как однажды защитила его от злобной псины, притрусившей в деревню невесть откуда. О том, как однажды Левмир защитил её от другого мальчишки, который кинулся с кулаками… Не было ничего особенного в этих случаях. Так же росли все вокруг, падали и поднимались, иногда поддерживая друг друга, иногда ссорясь, и неуклонно взрослея. Но память — портниха, умеющая сшить из лоскутков воспоминаний покрывало истории.

— Приехали! — Кучер постучал по крыше кареты. Будь рядом Эрлот или Атсама, он бы спрыгнул на землю, открыл дверь и поклонился. Но перед одной фавориткой — чего представляться? Конечно, можно было пожаловаться кому-нибудь, и кучеру объяснили бы, какого обхождения она заслуживает, но…

Арека открыла дверь сама. Из окон дома Кастилоса видно карету, видно, как она выходит. Пусть посмотрят: не такая уж Арека и великая госпожа. Хотя, если подумать, их-то в каретах не катают…

Воспользовавшись дверным молотком, Арека постучала трижды, и, едва отзвучало эхо от третьего удара, брякнул засов. Петли скрипнули, приоткрылась дверь, явив Ареке печальное лицо Чевбета.

— Госпожа… — Он поклонился и явно хотел что-то сказать, но Арека бесцеремонно толкнула дверь и вошла внутрь. Сейчас, пока она исполнена решимости, не надо её отвлекать. Потом они поговорят, потом она извинится за грубость. Сейчас же важно донести в целости себя.

— Госпожа, постойте, — забежал вперед Чевбет.

— Не теперь, — отмахнулась Арека. Она обошла дворецкого и начала подниматься по лестнице. — Я знаю, что им рассказать.

— Я просто хочу сказать, что сегодня не лучший день…

— Никогда не лучший день. Сегодня — не хуже других.

— Возможно, хуже…

Арека не стала вникать. Она уже толкнула дверь в классную комнату и, глубоко вдохнув, переступила порог.

Дворецкий вошел следом. Казалось, он был смущен, возможно, впервые в жизни. Во всяком случае Арека ещё ни разу не слышала столько человеческих эмоций в его голосе.

— Прошу прощения, мне очень неудобно, я сам узнал буквально час назад…

— Где они? — Арека оторвалась от созерцания пустующего класса и посмотрела на Чевбета в упор. Тот потупился:

— Во дворце…

— Где?!

— Не принимайте на свой счет, прошу! Дети вправду собирались на урок, но его величество Эрлот приказал отправить их во дворец, и…

— Да на кой черт им во дворец?! — воскликнула Арека. Пеплом осыпались годы пребывания в статусе фаворитки короля, перед дворецким, уперев руки в бока, стояла самая что ни на есть деревенская девушка.

— Насколько я понял, его величество ждёт, что они произведут уборку и украсят дворец к церемонии заключения Союза…

— И поэтому они не пошли на урок?!

Чевбет развел руками, улыбнулся. Постепенно самообладание возвращалось к нему.

— Дети, госпожа. Им интересно всё новое.

— Я помню времена, когда они сбегали на твои уроки вместо того, чтобы ходить в театр! — едва ли не прорычала Арека. — А теперь предпочли уборку сидению за партами?

Чевбет пожал плечами:

— То было другое время и другое дело. И я не сразу завоевал их доверие. Вам же придется ещё долго стараться…

Арека мотнула головой.

— У меня. Нет. Времени, — произнесла она сквозь зубы. — И у них тоже. И вообще ни у кого. Если бы хоть кто-то из нас был поумнее…

Она не договорила — просто не сумела придумать, чем закончить — и бросилась вон из класса, побежала вниз по лестнице. Чем ниже она спускалась, тем выше поднимала голову гордость и тянула за собой злость. «Вы у меня ещё увидите! — грозила мысленно Арека. — Я вам устрою!»

— К герцогине! — рявкнула она на кучера и захлопнула дверцу, отрезав себя от кланяющегося на прощание дворецкого.

Зацокали копыта, закачалась карета, и в полумраке Арека продолжала скрипеть зубами. Старалась гнать подальше мысль, что просто завидует детям, которые увидят дворец изнутри задолго до неё, фаворитки короля.

Трудно вести себя, как взрослая, когда по-детски хочется прыгать от восторга. Сагда ненавидела вампиров. Сагда надеялась, что однажды все эти твари издохнут, а те, что останутся, будут жить в клетках, и каждый, кому захочется, будет смотреть на них и смеяться, показывая пальцем: «Вот, вот эти выродки когда-то держали в страхе всех людей!»

Сагда не сразу научилась этой ненависти. Она преклонялась перед вампирами с далекого детства, так было принято, так полагалось. Потом, оказавшись в бараке, потеряв отца и мать, она горевала, но в глубине души верила, что вампиры знают, что делают. Что так зачем-то нужно. Это ведь они — большие и умные, они — хозяева. А она — маленькая глупая девчонка, которая только и может, что собирать пирамидки из камешков.

Но уже тогда, слушая тихие, вполголоса, разговоры, она обнаруживала и у себя в душе ростки недовольства и злости. Зрело разочарование. Мир, в который она верила, предал ее. Ничто больше не работало, как прежде, и нужно было найти нечто новое, неискоренимое, незыблемое, во что можно верить.

И судьба подкинула ей Унтиди. Перепуганную девчонку, вцепившуюся в ворох измятых бумаг с рисунками. Откуда взялось в малышке столько смелости? Поначалу эта смелость пугала Сагду. Как можно решиться ненавидеть вампиров?! Но прошло не так много времени, и живая, звенящая ненависть нашла путь к её душе, пролилась слепящим светом на крепнущие росточки недовольства, и теперь там стоял лес.

Ненавидеть врага проще и приятнее, чем искать оправдания тому, в кого веришь.

Но враг опасен, и он всегда может нанести удар. Внезапный, незаметный, непредсказуемый, и оттого невыносимо подлый удар. Вечером, накануне, староста барака вернулся с собрания и заявил: «Его величество отдал приказ дворец отдраить. Там, на ямах, кто не занят, — дуйте с утра пораньше к воротам, отвезут. Бабы — все…»

Он что-то ещё говорил, но его уже не слышали — поднялся крик. Услышав слово «дворец», все дети, даже Сагда, позабыли о минувших голодных годах, о погибших друзьях и родных, о тяжелом труде и непонятном будущем. Они вновь стали детьми, которым рассказали сказку. И, хотя споры затянулись за полночь, они выбили себе разрешение.

«Только смотрите мне, — снова и снова повторял староста, тряся пальцем. — Баловаться не вздумайте. Там одну тарелку кокнешь — всё, сразу бошку оторвут, а остальных заставят кровь смывать».

Когда Сагда засыпала, на её лице мечтательная улыбка то и дело сменялась злобной гримасой. Она понимала, что её «купили», не желая покупать. Но говорила себе: «Это просто дворец. Я просто хочу посмотреть. Его ведь построили люди…». И ей казалось, что все те, кто ходил в школу, сейчас думают так же. Чувствуют себя немножко предателями, немножко преданными, и самую чуточку — детьми, которые с нетерпением ждут сказки.

Только Унтиди не боролась с собой. Всегда прямая и непреклонная, она и сейчас только хмурилась. Унтиди ждала драконов, которые испепелят вампиров. И чаще всего выражение её лица говорило: «Ну что же они так долго?»

Койки Сагды и Унтиди соприкасались изголовьями. Когда погасили свет, Сагда протянула руку и коснулась плеча подруги. Сердце успело торопливо стукнуть пять раз, прежде чем Сагда ощутила ответное прикосновение. Слов не потребовалось, обе поняли, что они вместе. Хотя и не могут испытывать одинаковых чувств всегда.

Наверное, Унтиди предпочла бы утром отправиться в школу — никто ведь не заставлял её работать — но в этот день занятия должна была вести Арека. Выбирать между пустым дворцом и вампирской прислужницей долго не пришлось.

И вот наступило утро. Баронет, зевающий у ворот крепости, прекратил зевать и вытаращил глаза на идущую к нему толпу. Повернулся и что-то сказал мужику, поправлявшему сбрую у лошади. Тот побежал передавать приказ. Повозок нужно было больше. Сборы затянулись, но когда шесть повозок отправились в путь, унося галдящую ребятню в сопровождении пары десятков хмурых взрослых, солнце ещё только заползало на небо.

Мёртвый город заставил всех примолкнуть. Зрелище было тяжелое, страшное. В молчании добрались до площади, полюбовались огромной бочкой, к которой вела лестница.

— Зачем это? — удивилась Сагда.

Унтиди пожала плечами, но по глазам было видно, что она уже представляет, как эту дрянь спалят огнем драконы.

Бочка осталась позади, вереница повозок повернула, слушаясь приказа баронета, скачущего впереди, на лошади. Немного извилистых улочек. Дома сделались богаче, красивее и живее. Рядом с ними громоздились такие же деревянные пристройки-бараки, как у его величества. Люди выходили оттуда и смотрели на проезжающих. Дети махали руками, но их провожали пустыми взглядами. Может, думали, что везут их на смерть?

Наконец, дома закончились, и дорога углубилась в лес. Наверное, лес. Очень уж он был ровный и ухоженный, деревья будто по веревке высаживали. Сколько Сагда ни смотрела, так и не смогла понять, что же ей в этом «лесу» не нравится. Наверное, то, что его устроили по указанию вампиров. И дорога была слишком уж неестественной. Каменная, с аккуратными бортиками, не дающими фальшивому лесу подступиться. Однако доро́гой, видно, давно никто не занимался, и в одном месте Сагда заметила трещину в камне, через которую пробивалась весёлая зелень травы, торжествуя над серым камнем. Эта мелочь подняла Сагде настроение. Улыбнувшись, она повернулась к Унтиди и встретила её взгляд, с ответной улыбкой. Кажется, она тоже увидела травинку. Все-таки они на многое ещё смотрели одинаково.

Дорога вильнула, впереди забрезжил просвет. Не одна Сагда — все привстали, вытянули шеи, торопясь разглядеть обещанное диво. Настоящий дворец, как в какой-нибудь сказке! Лишь Унтиди, да ещё несколько ребят из старательского поселка сидели, насупившись. У них не было сказок про дворцы, а когда появились, в них дворцы разносили в щепки драконы.

Дворец возникал постепенно. Сначала Сагда увидела резные колонны, блестящие на утреннем свету. Потом — стены. Поначалу в голове даже не отложилось, из чего они. Внимание привлекли огромные окна первого этажа. Взгляд устремился вверх, к окнам поменьше, задержался на венчающем здание цилиндре из голубого мрамора. Цилиндр сиял, слепя глаза, и Сагда, заморгав, поспешила отвернуться. Теперь её внимание привлекли лестницы. Она слышала о том, что ко дворцу ведут четыре лестницы, по числу сторон света, и теперь видела две из них. Со сторонами света у Сагды было трудно, поэтому она для начала прикинула, в какой стороне крепость, потом вспомнила, куда тыкал пальцем Ринтер, голося о страшной угрозе с востока, и, мысленно повернувшись так и этак, пришла к выводу, что они подъезжают с северной стороны, а слева, стало быть, восточная лестница.

Повозки свернули, не доезжая лестниц. Сагда проводила взглядом дивное строение. Всё ещё не верилось, что им дозволят туда войти, пусть даже и ради уборки.

Баронет остановился посреди небольшой площади, по краям которой стояли приличного вида, но все же простые, человеческие домишки и постройки. Стрельнув взглядом, Сагда отметила, что здесь, видно, были конюшни и жилища слуг, и ещё всяческие хозяйственные помещения.

— Флигеля пооткрываю, — заявил баронет, бренча ключами. — Сами ищите тряпки, вёдра — всё, что надо. Вода там, — махнул он рукой в сторону дворца. — У восточной лестницы пруд есть. Давайте поживее тут, до темноты вернуться надо.

Кто-то из взрослых присвистнул, видимо, представив, сколько работы в таком огромном дворце.

Началась сутолока. Даже в флигели слуг короля рвались попасть все подряд. Не только из-за ожившей сказки, к которой подступали исподволь, а потому, что сами уже позабыли, каково это, по-человечески жить. Некоторые взрослые женщины не смогли сдержать слёз, увидев аккуратно заправленные постели, столы, покрытые холщовыми скатертями, ровные стопки чистых тарелок. Здесь жили люди, старались, изо всех сил старались угодить господам. Так почему же, за что у них отняли эту жизнь?!

Сагде с Унтиди вёдер не досталось, им вручили лишь по тряпке, разорвав простынь. Сагда не возражала. Уж чего-чего, а прибираться во дворце ей не очень-то и хотелось. Хотелось в нём ходить и бегать. А может, даже стоять, или сидеть, разглядывая невероятные, непередаваемые красоты, которые даже вообразить-то нельзя.

Десяток женщин, несмотря на их ворчание, оставили тут. Надо было привести в порядок и кухню, для грядущего торжества. Как знать, вдруг кому-то из высокородных гостей захочется человеческой пищи.

Вслед за баронетом толпа подошла к северной лестнице. Сагда и Унтиди, шагавшие в числе первых, поднялись по мраморным ступенькам, держась за руки, как держались всегда, в волнительные моменты. Сагда чувствовала, что её рука дрожит и потеет, тогда как ладошка Унтиди остается холодной и неподвижной. Надежной. Опять она, старшая, полагалась на младшую. Но сейчас было не до угрызений по этому поводу. Двери распахнулись.

Внутри оказалось темно. Свет, пробившийся через раскрытые двери, недалеко убежал вперёд, обозначив коридор с висящими на стенах картинами, и алую линию, выложенную на полу из неизвестного камня. Дети опасливо топтались на пороге тьмы.

— Там, в зале, шторы, — проворчал баронет. — Отдёрнуть надо, светлее будет. А там со свечами посмотрим, как… Ну, я что, сам буду шторы дёргать? Четверо со мной!

Он пошел вперед, ворча, и четверо мужчин, переглянувшись, двинулись следом.

— Сразу бы подожгли, да и дело с концом, — чуть слышно сказала Унтиди. Её голос подрагивал, но не от эмоций, а от усилий остаться голосом, не сверзившись в шепот.

— Это точно. — Сагда и Унтиди вздрогнули, услышав чужого. — И работы меньше.

С перепугу Сагда тут же вспомнила имя оказавшегося рядом мальчишки — Никкир. Лет ему было столько же, сколько и ей, но раньше они никогда не разговаривали. Хотя бы потому, что Никкир редко разговаривал вообще. В школу ходил, и когда Чевбет задавал ему вопрос, он поднимался, лениво, чуть ли не с зевотой отвечал, потом садился и вновь погружался в молчаливое наблюдение мира. Казалось, он постоянно испытывает мир, спрашивает, почему ему, Никкиру, должно быть на этот мир не плевать. Мир изо всех сил старался подтаскивать доказательства, и иногда в глазах Никкира появлялось вялое удивление: мол, надо же, эта помойка ещё шевелится.

Сагда приоткрыла рот. Она уже подбирала слова, чтобы разубедить Никкира, мол, ничего такого Унтиди не имела в виду, просто болтает глупости, прибираться не хочет. Но Никкир внезапно посмотрел ей в глаза, и слова как-то сами собой умерли. Никкиру было плевать. Он пожал плечами, будто подтверждая это открытие Сагды, потом опустил взгляд и посмотрел на руки девчонок. Увидел тряпки и махнул жестяным ведерком.

— Возьмёте к себе?

— Конечно! — выпалила Унтиди, и Никкир кивнул опять. Он утратил интерес к разговору и смотрел теперь, как тьма постепенно уползает из коридора. Далеко впереди, в зале, раскрывали огромные окна, впускали внутрь солнечный свет.

Двинулись к залу. Сагда ревниво косилась на Никкира, которого с такой охотой приняла Унтиди. Что ж, хорошо, конечно. Работать так и так заставят, а без воды много не наработаешь. Вон, пылюга какая повсюду, аж картин не разобрать. А тут — пожалуйста, ведерко, и ещё таскать самим не придется.

Но все равно, присутствие Никкира отчего-то беспокоило. Какой-то он был… Слишком надежный, что ли, несмотря на то, что надеяться-то было особо не на что.

Добрались до зала, посреди которого стояло пыльное кресло, обитое красной кожей. Покосившись на него так и эдак, Сагда решила, что это, верно, и есть то, что называется «троном». Тут же захотелось присесть. И, судя по тому, как вел себя баронет, возможность такая будет. Морщась и то и дело сплевывая, он брезгливо переступал по каменным плитам, безо всякого интереса смотрел по сторонам. Ключи побрякивали на поясе.

— Полы, стены, — говорил он, не заботясь о том, слушает ли его кто-то. — Потолки тож, наверное. Там, вернётесь, гляньте, стремянки должны быть и швабры длинные. Окна обязательно, снутри и снаружи. С картинами осторожно! Сухой тряпкой обмахните, а то с вас станется помыть. Я, если понадоблюсь, буду у пруда, предаваться благородной тоске и созерцанию небесной чистоты.

Лишь только он исполнил угрозу, люди принялись за работу. Неспешно, с раскачкой, ворча и перешучиваясь, почесывая в затылках. Зашуршали щётки, выметая пыль с пола, заскрежетала деревянная лестница — решили снять тяжёлые шторы и, если не выстирать, так хоть поменять на другие. Сагда и Унтиди, не сговариваясь, бочком двинулись к одной из двух лестниц, ведущих наверх.

— Вот, — возник как из-под земли Никкир и поставил полное ведро на ступеньку. — Пруд — красотища, только зарос весь, кабы тоже чистить не погнали. Здоровенный, зараза, потопнуть запросто можно.

Сагда смерила парнишку уничижительным взглядом. Тоже, любитель чистоты выискался. И чего притащился со своей водой, пока не окрикнул никто? Поднялись бы наверх, посмотрели, да потом, через часок-другой, глядишь, и поработали бы немножко. А теперь…

Унтиди первая погрузила тряпку в ведро, достала, тщательно отжала и, когда струйки перестали стекать, негромко сказала:

— Смотрят.

Никкир кивнул — мол, а я о чем? Сагда метнула взгляд в сторону тронного зала и обнаружила, что и вправду одна худосочная сморщенная женщина с вредным лицом не сводит глаз с их тройки. Сагда раньше видела её лишь мельком — она жила в соседнем бараке — и даже имени её не знала.

Пришлось протирать перила, так гладко отполированные, что на них ни пылинки не задерживалось. Зато гладить их было — одно удовольствие.

— Красиво тут, — простодушно болтал Никкир, глядя по сторонам, на золоченые рельефы стен и причудливый мраморный рисунок ступеней. — Хотя, как по мне, неуютно. Дома должно быть тесновато, чтоб дом чувствовался. Вот как кошка — видала? — она ж всегда норовит в закуток какой забиться, в ящик, чтоб стены, значит, чувствовались. Почему и дома с углами строим — чтоб каждый мог забиться куда-нибудь.

Услышав это «видала», Сагда удивилась. Никкир, кажется, обращался именно к ней. Странно это было. Обычно все предпочитали болтать с Унтиди, а к Сагде если и обращались, то всё равно будто разрешения у малявки спрашивали, косились то и дело. Обычно Сагду это злило, но вот теперь, дождавшись к себе внимания, она растерялась и грубо сказала:

— У нас кошка на печи всегда валялась. А без углов — попробуй, построй.

— Кошка — дура, — тут же согласился Никкир. — Супротив природы прёт. А без углов — и пытаться нечего, мудро всё придумано. Я ж к чему? К тому, что в таком домище ежели жить, это ж каким уродом быть надо. Хуже той кошки. Ни угла тебе, ни закуточка, всё только просторы, просторы. Просторы — они там, на улице. Вышел в поле — радуйся, по лесу прогулялся — хорошо. А дома-то на кой такое?

Столько слов от Никкира Сагда не слышала ещё ни разу. То и дело косилась, удивлялась, шоркая по одному и тому же месту перил.

— Может, у кого-то душа огромная, — тихо сказала Унтиди. — Тогда и в таком дворце тесновато станет.

Сагда перевела дух. Теперь Никкир заговорит с Унтиди, так всегда бывает. Сама она чувствовала себя неуютно, не привыкла с чужими болтать.

— Скажешь! — усмехнулся Никкир. — Откуда у вампиров душа огромная, коли они — упыри? У них на простор разумения не хватает. Вон, чуть чего, всех в тесные бараки загнали. Город пустой стоит, а эти сидят, по норам своим, трясутся. Но как строить — это давай хоромы, чтоб заблудиться можно. Ты погодь, я сам подвину.

Сагда поднялась на пару ступенек и потянулась было за ведром, но Никкир его перехватил, поднял и поставил ближе к ней. Унтиди приходилось тянуться — лестница была широкая.

— Ну так вот, — сказал Никкир, вновь сунув руки в карманы и вспоминая, на чем остановился. — Я ж о чём? Дурни! На кой тебе столько места, если ты ни жрать, ни спать толком не нуждаешься? А всё потому, что своего ума нет. Вот они всё у людей-то и покрали, а чтоб выпендриться — делают то же самое, но больше и с драгоценностью всякой.

Сагда повернула голову, проверить, нет ли рядом лишних ушей. На подобные разговоры, конечно, давно смотрели сквозь пальцы, но Никкир все-таки чересчур разошелся. И предчувствие не обмануло Сагду. Неслышной тенью к лестнице приближалась та самая сухопарая женщина. На лице её ясно читалось желание выяснить, что в мире есть хорошего, и поскорей уничтожить.

— Тс! — быстро прошипела Сагда, чтобы не заметила, не услышала женщина.

С Унтиди они понимали друг дружу не то что с полуслова — с полужеста, и коротенького «тс», на которое никто не обратил бы внимания, хватало ей, чтобы разом лишиться дара речи. Но каково же было удивление Сагды, когда Никкир едва заметно кивнул и тем же ровным голосом продолжил:

— Тетька одна, что в господских домах прибиралась, всё, говорит, никак уразуметь не могла, как лучше. С полов начнёшь — на мебеля пыль ложится. Мебеля протрёшь — на пол всё летит. В людских-то домах чего? смахнул, помыл, да и хорошо. А тут, говорит, драишь, драишь, смотришь — пылинка лежит. И только ты ее, аккуратнетько, тряпочкой, а вокруг — десяток!

— Вы куда это отправились?! — противно проскрежетала женщина с неприятным лицом.

— Лестницу моем, — отозвалась Сагда. — А что?

— Лишнюю работу делаете, вот что. Я, думаешь, первый день на свете живу, не вижу, что вы только вид создаете?

— Ну как же? — удивился Никкир. — У нас ведерко, вон. Ух, вода грязная какая… Пойду, сменю.

Вода была чистейшая, но Никкира это не остановило. Как только он ушёл, Унтиди перевела спокойный взгляд на женщину.

— Что же нам делать? — спросила она.

Женщина хмуро покосилась на нее, на замершую с тряпкой Сагду.

— Болтайте меньше. И сверху начинайте. Пыль-то вниз летит, думать надо!

Не найдя, к чему ещё придраться, пользуясь положением взрослой, женщина удалилась, а Сагда и Унтиди с торжеством переглянулись и побежали вверх по ступенькам. Пролеёт, ещё пролёт…

— Ого себе! — воскликнула, не сдержавшись, Сагда.

Приглушенное коврами эхо разнесло её крик по залу.

Если нижний зал был сравнительно невелик — много места заняли ведущие к нему галереи — то этот, казалось, тянулся бесконечно. Шторы успели раскрыть и здесь, и через пыльное окно пробивалось достаточно света. Нет, Никкир, конечно, был прав. Вряд ли можно счастливо жить в таком месте. Да тут, как стемнеет, со страху умрешь! Но Сагда и не собиралась жить здесь, она просто бегала и срывала покровы с резных стульев, кружилась под огромной люстрой, тоже укрытой полупрозрачной материей, разгадывала узоры на коврах (их-то как чистить???), трогала золочёные канделябры, вделанные в стены и стоящие на длинных ножках.

Унтиди, освободив один из стульев, стоящий спинкой к лестнице, шлепнулась на обтянутое кожей сиденье, подтянула ноги к подбородку.

— Всё, — заявила она. — Не собираюсь я кровососам чистоту наводить.

Сагда только усмехнулась. Знала подругу. Сейчас подуется минуту, а потом возьмется за работу, никуда не денется. Не для кровососов это, а для своих же, для людей. Пусть многие из этих людей вредные, как та женщина, или странные, как Никкир. А вот и он, кстати, тащится с ведром.

— Богато, — оценил он зал. — Тут, видно, обжираловка будет. Может, и нам чего перепадет.

Унтиди презрительно фыркнула и отвернулась. Сагда пожала плечами. Уж про что про что, а про еду она сейчас совершенно не думала.

— А за дверями что? — заинтересовался Никкир.

До дверей Сагда ещё не добралась. В таком огромном зале хотелось бегать и бегать, затеять какую-нибудь игру, влезть с ногами на гигантский стол. Но Никкир, верный своей мысли, искал какой-нибудь закуток. И Сагда, тоже заинтересовавшаяся, подскочила к первой двери одновременно с ним.

Дверь была заперта. Золочёная замочная скважина намекала на то, что проникнуть внутрь не удастся.

— Спальни, наверное, — проворчала со своего стула Унтиди. — Должны же они где-то уединяться.

Подошли ко второй двери — та же история. Только скважина была не золоченой, даже с точками ржавчины.

— Сейчас вернусь, — сказал Никкир.

Подхватив ведерко, он бросился к лестнице.

— Ты ведь только что принес! — крикнула ему вслед Сагда.

Тот же вопрос, наверное, задала ему вредная женщина на лестнице. Сагда услышала возглас Никкира после её неразборчивого бормотания:

— Да там пылищи этой — жуть! Туда бочку целую надо, куда ведерко!

Вдруг что-то плеснуло, стукнуло и раздался душераздирающий женский вопль. Сагда в страхе замерла, Унтиди подскочила в кресле. А вопль сменился отчаянной бранью вперемежку с суматошными извинениями Никкира. Когда и то и другое начало затихать, Сагда услышала тихий звук: Унтиди рассмеялась, прикрыв рот ладошкой. Она отчего-то хитро посмотрела на Сагду и, заведя руки за спину, принялась ходить по залу.

На стенах тут тоже висели картины, изображающие непонятные сцены из неизвестных войн, а также застывших в величественных позах вампиров. Унтиди, подпрыгивая, стягивала с картин покрывавшие их легкие ткани, задерживалась у каждой на пару секунд и шагала дальше. Ничто здесь её не интересовало, она попросту тянула время. Сагда почувствовала легкое касание совести. Она, старшая, должна бы чем-то увлечь ребенка, убедить хорошо поработать, превратить всё в игру, но… Вампиры, люди, люди, вампиры — всё так перепуталось, что Сагда понятия не имела, как сегодня поступать правильно. Может, имело смысл, как обычно, доверяться Унтиди. Она интуитивно отыскивала в жизни дорогу, которую считала верной. И если ей сейчас скучно, то так и правильно. Иногда скука — это лучшее чувство, которое может испытать человек.

Никкир прилетел скоро, принёс половину ведра.

— И что же там такого случилось? — спросила Сагда, с усмешкой кивнув на лестницу.

— Там? Да, споткнулся, воду пролил, а тут эта сорока любопытная подвернулась, — сообщил Никкир. Он поставил ведро у стола и, бренча ключами, подошел к двери. — Я ж о чем говорил? Когда домик маленький — осторожно ходить привыкаешь, чтобы никого не обидеть ненароком. А из такой домины выбраться — это ж бежать нужно со всех ног, сердце просит! А когда под ноги ещё всякие куры кидаются…

— Ты украл ключи у баронета? — вытаращила глаза Унтиди.

— Нет, просто взял, — возразил Никкир. — Они ему зачем? Он у пруда, небо созерцает, ему там открывать совершенно нечего. А я поиграю — и верну. Я ж ребенок.

Сагда подошла к двери, то и дело косясь через плечо на лестницу. Никкир спокойно, один за другим, пробовал вставлять ключи в золоченую замочную скважину.

— Вон тот, наверное, — нетерпеливо ткнула пальцем Унтиди в серебристый ключик.

Никкир не стал возражать. Ключ легко вошел в скважину и почти бесшумно провернулся.

— Если нас поймают… — пробормотала Сагда.

— Убьют, — зевнул Никкир. — Месяц раньше, месяц позже — какая разница? Так хоть вампиры убьют, а не свои же, люди, только с Востока.

Умирать Сада была пока не готова. Если бы ей предложили выбор, она бы, не задумываясь, выбрала месяцем позже. Но выбора не было — Унтиди вслед за Никкиром уже входила в полутемный коридор. Позволить Унтиди умереть без неё Сагда не могла и, со вздохом покинув зал, прикрыла за собой дверь.

Здесь было всего-то три комнаты, отстоящие друг от друга. Сагда поёжилась: всё это напоминало какой-то загон для скота. Прав был Никкир: вампиры обладали свободой, но что с ней делать — понятия не имели. Огромные залы, предназначенные для посторонних глаз, сменялись глухим коридором, в котором жили, спали, одевались и, должно быть, безудержно тосковали повелители мира. Первая из открытых комнат вообще поразила своей пустотой. Простейшая кровать, стол, да роскошное кресло, наподобие тех, что в зале, — и всё. Не было даже ковра на полу.

— Этак и в деревне можно устроиться, — фыркнул Никкир. — Стоило дворец городить…

— Может, убрали всё, когда переезжали, — пробормотала Сагда, из непонятного ей самой желания «защитить» вампиров.

Но следующая комната показала, что она ошибается. Здесь на полу лежал ковёр, на окнах золотились шторы, столик был мраморный, с золотой каймой. У стены, под пологом, обнаружилось огромное зеркало в золотой раме, в нём разом отразились все трое — Сагда, Унтиди и Никкир. Они побродили по комнате, повыдвигали ящички многочисленных комодов. Там обнаруживались то всякие склянки, то бумаги, покрытые непонятными письменами. Сагда догадалась, что это — тот самый язык вампиров, которому хотела их научить Арека. На мгновение в ней проснулись любопытство и страх — а вдруг Арека обидится, что они не пришли на урок? — но Сагда заставила себя позабыть и то, и другое. Не нужна ей вампирская грамота. Вампиры все поперемрут, и никому никакого дела не будет до выдуманных ими закорючек.

Третья, последняя комната отличалась от первой лишь тем, что в ней было множество… кукол. Сагда никогда прежде не видела их столько сразу, да таких! В деревне у неё была тряпичная куколка, из старой отцовой рубахи. Некоторые делали из соломы, а самым счастливым родители привозили из города кукол, сделанных настоящими мастерами. Но все они не шли ни в какое сравнение с теми, что загромоздили собой целый угол комнаты. Эти были большими — некоторые ростом до бедра Сагде, другие — по колено. Лица их были фарфоровыми, и Сагда ужаснулась: как же в них играть? А если разобьются?! Но самое главное — волосы. Нет, это были не нитки, которыми украшали своих кукол даже городские мастера. Волосы казались настоящими. Возможно, только казались, но…

Сагда спохватилась, сообразив, что единственная сидит на корточках и с дурацкой улыбкой гладит по голове черноволосую куколку. Никкир осматривался всё с тем же скучающим видом, а Унтиди удостоила кукол лишь беглым взглядом — взялась за ящики под зеркалом.

Сагда встала, стараясь придать лицу отрешенное выражение. Тоже, дитё малое! Она отошла к письменному столу, но взгляд то и дело возвращался к кукле. Сагде казалось, что она станет счастливее, если заберет её с собой. Зачем она тут? Кому?..

— Это, видать, комната принцессы, — сказал Никкир. — Слыхал про неё. Говорят, в тот год, когда всё началось, она пропала. Кто думает, в Храме прячется, а кто — что с каким-то деревенским пацаном сбежала.

— Принцесса с деревенским пацаном? — Сагда не сдержала смешка. — Она ж вампир! Зачем он ей? На перекус?

— Наверно на перекус, — легко согласился Никкир. — А иные, бают, любовь…

— Дуры всякие, — проворчала Сагда.

Она смотрела в окно, на заросший зеленью пруд, у которого на скамейке полусидел-полувозлежал баронет. Он, кажется, вовсе уснул с бьющимся сердцем. Мелькнула озорная мысль забиться в постель принцессы и проспать весь день — всё равно сюда никто не зайдет, побоятся — а потом выйти и сделать вид, что работала. А что? Их трое, и комнат — три. В кои-то веки полежать на мягком…

Дикий вопль прервал мысль Сагды. Она подпрыгнула, обернулась и вытаращила глаза на Унтиди. Та стояла посреди комнаты, держа в трясущихся руках… расчёску. Никкир, приподняв бровь, смотрел на неё от выхода.

— Что? Что случилось? — выдохнула Сагда.

— Это она! Она! — взвизгнула Унтиди, чего за ней раньше не водилось. Казалось, она сейчас с ума сойдёт от восторга.

— Да кто она? Где?

Вместо ответа Унтиди подпрыгнула к ней и сунула расчёску под нос. Сагда сфокусировала взгляд. В расчёске застряла парочка волосков. Один — как будто из золота. Другой — из серебра. Медленно-медленно, смутно и неопределенно шевельнулось воспоминание о чем-то, что рассказывала Унтиди. Но та не хотела ждать и подтолкнула воспоминание:

— Она приходила к нам в посёлок! её звали И, и с ней ещё был Левмир. Это они делали сказки! Это она драконов обещала. Она… Принцесса!

Впервые за все годы дружбы, глядя в светящиеся глаза Унтиди, Сагда не смогла заставить себя даже улыбнуться. Унтиди радовалась, что та, в кого она верила, оказалась вампиром. Да не просто вампиром, а дочерью бывшего вампирского короля. Сагда хотела спросить: «Почему?!».

Унтиди поняла её быстрее неё самой. Но радости в ней было столько, что она не могла не поделиться. И бросилась на Сагду, обняла её, сильно-сильно стиснула своими ручонками.

— Теперь всё будет замечательно, — услышала Сагда её шепот.

Будто в поисках спасения Сагда перевела взгляд на Никкира. Тот пожал плечами и улыбнулся — чему-то своему.

Герцогиня Атсама примеряла уже третье платье, когда снаружи послышались звуки подъезжающей кареты.

— Ну и кто бы это мог быть? — пробормотала Атсама, вертясь перед зеркалом. — Если принять во внимание, что Вечного я не чувствую…

— Госпожа, это фаворитка короля, — прощебетала, желая выслужиться, одна из двух служанок, помогавших герцогине с примеркой.

— Неужели?! — закатила глаза Атсама. — Правда-правда? Самого короля? О, какая честь… Вон отсюда. Обе.

Девушки уставились на госпожу, как скоты перед убоем.

— Брысь, сказала! — повысила голос герцогиня. — Скройтесь там, где существуете, и обсудите что-нибудь такое, что через полсотни лет не будет иметь никакого значения, равно как и вы сами.

Служанки исчезли. Атсама не могла не вспомнить, что полсотни лет назад служанки скрылись бы раньше, чем она раскрыла рот. Теперь же приходилось повторять дважды. Дело, разумеется, не в людях, дело в ней…

— Теряешь хватку, — заявила Атсама отражению, слушая, как быстро, зло стучат по подъездной дорожке каблуки Ареки. — Когда ты в последний раз убивала?

Память отозвалась, показав хромого мальчишку в лесу. Атсама скорчила болезненную гримасу. Она извлекла из потайной складки платья кинжал, с которым не собиралась расстаться даже на церемонии и после нее — мало ли что может прийти в голову Эрлоту? А с оружием она будет чувствовать себя куда более спокойно, потому что умеет с ним обращаться, быть может, не хуже того же Эрлота, — и резко повернулась ко входу.

Дверь распахнулась, Атсама взмахнула рукой. Свистнув в воздухе, кинжал вонзился в косяк, на полпальца разминувшись с головой Ареки. Та лишь запоздало отмахнулась, как будто ей докучал комар.

— Они не пришли! — выпалила фаворитка, глядя в лицо герцогине.

— Кто? — поинтересовалась та, переводя взгляд со своей ладони на торчащий из косяка кинжал.

— Никто! — Арека всплеснула руками.

— Поразительная наглость. Я их всех испепелю сей же ночью.

— Кого? — озадачилась Арека.

— Никого, — пожала плечами Атсама. — Ты что, совершенно не испугалась, когда я бросила кинжал?

— Ой, да отстань ты со своими глупостями! — Арека застонала, прошла к стене и упала в кресло. — Испугалась. Ты — страшная и беспощадная. Довольна?

Атсама покачала головой. Чем тут быть довольной? Конечно, Ареку можно не принимать во внимание, она всё-таки её п… подруга. Даже в мыслях Атсама с трудом произнесла это слово. Как интересно бывает. Иногда говорить легко, а сделать сложно. А иногда всё уже сделано, а сказать — язык не поворачивается.

— Ладно. Кто там к тебе не пришёл? Кстати, я недовольна. Ты не должна так ко мне врываться. По крайней мере, пока Эрлот торжественно мне тебя не подарил.

— Дети, — скрипнув зубами, откликнулась Арека. — Сегодня должен был быть урок, а они не явились.

— Должно быть, поехали во дворец, — безмятежно предположила Атсама. Она вновь вертелась, рассматривая платье, и морщилась. Всё было не то. Подобрать тот необходимый баланс между распущенностью и целомудрием никак не удавалось.

Арека вскочила с кресла, покраснев от возмущения и всё ещё кипящей злости.

— Так ты знала?!

— Знала, что на сегодня назначена уборка. Но не придала этому большого значения. Не думала, что детишкам будет интересно слоняться по грязному пустому дворцу. Это ведь ты у нас знаток детских душ, а я — безжалостная убийца, которая из непонятного любопытства помогает любимой зверушке. Какое же выбрать?! Подай, пожалуйста, вон то, сиреневое, — попросила она Ареку, кивнув в сторону одного из кресел, где валялась груда отвергнутых платьев. — На церемонию соберется орава графов и прочий сброд, мне бы хотелось создать правильный образ, но беда в том, что я пока так и не сообразила, какой образ правильный.

— Да прекрати ты болтать о тряпье! — Арека взмахнула руками, кажется, едва удержавшись, чтобы не схватить герцогиню за ворот бежевого платья. Что ж, удержалась — и на том спасибо. — Как ты не поймёшь? Если они сегодня не придут, то сообразят, что можно и в следующий раз прогулять, теперь безо всякой причины. И я не сумею найти к ним дорогу, и тогда… Тогда — всё.

Последние слова она произнесла тихо, глядя в пол, будто лишь сейчас вспомнила, ради чего всё затевалось. Забыла о попранной гордости.

— Н-да, — согласилась Атсама. — Пожалуй, ты права. Сиреневое — не достаточно торжественно. Пока что это — в самый раз, мне только не нравятся рукава. Прикажу переделать. Может, оставить руки открытыми, или это слишком женственно? Я ведь всё-таки буду владычицей мира, мне нужно являть некоторую непреклонность. Вот если мы всё это переживем, я обязательно введу правила одевания на все случаи жизни, для всех титулов, чтобы ни у кого не болела голова о таких вещах.

Поймав в зеркале страдальческий взгляд Ареки, Атсама закатила глаза.

— Ну чего ты от меня хочешь? Решение проблемы у тебя под носом, а ты таращишься на меня. Это дети из бараков Эрлота, я не могу им приказывать. А ты — его фаворитка.

— Хочешь, чтобы я попросила его… — Арека широко распахнула глаза.

— А почему бы и нет? Всё равно, когда он разберётся, мы обе своё получим. Хуже не сделаешь. А если Эрлот захочет тебя побаловать — ведь ты и его любимая зверушка — то он это сделает.

Арека мялась, пряча взгляд.

— Если ты согласна — скажи, и я сама обращусь к Эрлоту, — смягчила тон Атсама.

— Это неправильно, — заявила Арека. — И они меня возненавидят. Но иначе я не знаю, что делать.

— Поговорю с ним сегодня, — кивнула герцогиня.

Вытянув руки перед собой, она ещё раз окинула их критическим взглядом и решила, что рукава оставит. Просто велит переделать их в более облегающие.