Солнцеворот

II Воронье гнездо

Алые лучи заходящего Солнца били в спину Орлу и в лица выполняющим присед заключенным. Бывший воин, а теперь — презренный вор, пожизненный заключенный, обретший призрачную надежду на новую жизнь, смотрел в искаженные от натуги лица и улыбался. Пожалуй, из этих ребят выйдет хорошее мясо. Мясо, способное сражаться.

— Достаточно, — велел Орёл. — Взять оружие.

Оружием на корабле служили деревянные палки. Орёл заставлял считать их мечами, рубить и колоть.

— Разделиться на две вражеские армии!

Уставшие, обливающиеся по́том заключенные выполнили приказ. Судно было достаточно широким даже в кормовой части, чтобы у левого и у правого бортов выстроилось по полсотни человек.

— Ваша задача, — говорил Орёл, — добраться до противоположного борта. И не пропустить армию противника. Победители получают двойной паёк, всё как обычно. Но если будет хоть один труп…

Орёл выдержал паузу, чтобы каждый в полной мере оценил невысказанную угрозу. Потом махнул рукой и, развернувшись, пошел к мачте. Самой высокой. Он не знал, как она называется. Матросы вечно общались на каком-то будто бы чужом языке. Рифы, гроты, бизани, шкоты… В бытность свою гвардейцем, Орёл, как и все его сослуживцы, презирал матросню. От казематов их отделял только корабль. Пьяницы, не способные ни к какому другому делу, кроме как ходить под парусом, прикладываться к бутылке и орать песни. Теперь же они поглядывали на Орла свысока.

Однажды Орёл поцапался с матросом. В тот же день Ворона позвали в капитанскую каюту. Тем же вечером Ворон позвал Орла «прогуляться» на верхнюю палубу после обеда. Надолго Орёл запомнил эту прогулку. Тогда же узнал разницу между воином и убийцей. Воин — воюет, а исход войны под большим вопросом. А убийца — убивает, вот и весь сказ. И если он в последний миг остановил руку, это ещё ничего не значит. Убийца остаётся убийцей.

Корзина в верхней части мачты была одной из немногих корабельных премудростей, название которых запомнил Орёл. Да и кто бы не запомнил? «Воронье гнездо» она называлась. И днем туда обычно поднимался какой-нибудь расторопный матрос, чтобы наивно посмотреть, нет ли земли на горизонте. Плыть ещё предстояло месяца два, не меньше. А если вдруг штиль — так и все три. Но и доплыть — ещё пол дела. Дальше придется лавировать реками, и вот тут старший вампир, говорят, грустно качал головой. Судоходства на Западе не было, и он не мог сказать, по каким рекам смогут пройти корабли, а по каким — нет. Если сядут на мель, то придется идти пешком. Очень и очень долго.

Сейчас, на закате, в «вороньем гнезде» сидел Ворон, нисколько не смущаясь тем, что залез в чужое гнездо. Каждый вечер он теперь забирался туда, смотрел на закат единственным глазом и думал о чём-то. Вот Орлу и захотелось узнать, о чём это он размышляет.

Путаясь в веревочной лестнице, он принялся подниматься. На середине пути опустил взгляд, вздрогнул и едва не разжал руки. Высота показалась чудовищной. Орёл заставил себя поднять голову и сосредоточиться на днище корзины. Ничего, если этот падальщик может, то ему, Орлу, и вовсе труда не составит. Стиснув зубы, он продолжил взбираться, тряся ногами, когда те запутывались в веревках.

— Зачем прилетел? — хрипло поинтересовался Ворон, когда голова Орла показалась над краем корзины.

Орёл ответил не сразу. Знал, что быстрый ответ выдает раболепие, а Орёл не хотел стелиться перед Вороном. Он поднялся чуть выше, оперся локтем о край корзины и поглядел на Ворона:

— Почирикать хотел. Без лишних ушей.

— Без ушей? — усмехнулся Ворон, и Орёл заметил, что тот поигрывает ножом. — Это можно.

Орёл заставил себя усмехнуться в ответ.

— Бекас и Кречет сегодня вповалку лежат, — сказал он. — Погнал их на работу — давай в обморок падать. А этот твой Зяблик нос выше парусов задрал и ходит, как хозяин.

— Знаю, — только и сказал Ворон.

Здесь, наверху, ветер завывал, глуша слова, и приходилось почти кричать. Орёл почувствовал, что немеют пальцы от холода — мнимого, настоящего ли? Спуститься бы потом… А ещё малейшая качка ощущалась тут втрое сильнее.

— Знаешь, — повторил Орёл. — А кто у нас смотрящий — знаешь? Шепотки идут, мало ли чего. Кто-то отчаянный может и подставиться, чтоб смотрящего сменили.

Ворон обратил лицо к Орлу и оскалил в улыбке желтоватые, но крепкие зубы.

— Так ты вот почему прилетел. Сам тут посидеть хочешь. А оно тебе надо, Орёл? Это только со стороны кажется, что хорошо. А на деле? Сам смотри. Штормит, продувает, а самое главное — падать, случись чего, очень высоко.

— Но ты ведь лезешь сюда каждый день, — принял игру Орёл.

Ворон вновь посмотрел на Солнце, почти уже скрывшееся за горизонтом. По морю до самого флота стелилась алая дорожка. Казалось, будто корабли идут по Алой Реке. Орёл на миг забыл о цели своего визита. Смотрел на эту красоту и, кажется, немного понимал Ворона.

— Одни люди рождены бороться с ветрами, — промолвил Ворон. — Другие — нет.

— Ты, значит, рожден, да?

Ворон покачал головой.

— Нет, Орёл. Я рожден таиться в тенях, жалить насмерть и скрываться.

— Так зачем же…

— Захотел понять, что чувствуют те, кто сидит высоко. И каково это, когда снизу к ним кто-то ползет жаловаться на жизнь. Теперь я готов, Орёл. Оставь меня.

Орёл запутался в словах. Он потряс головой и, сдвинув брови, взглянул на собеседника.

— Ты мне ничего не ответил.

— Я не отвечаю словом. Я отвечаю делом. Жди дела и перестань досаждать мне. Солнце уходит, время теней близко.

Орёл, бросив последний взгляд на «Алую Реку», поспешил спуститься. Вниз не смотрел, и, когда ноги коснулись палубы, вздрогнул от неожиданности. Но уже через десяток шагов походка его стала уверенной, на лицо вернулась нагловатая полуулыбка.

Одна армия стояла у правого борта. С кровоподтеками, синяками, многие скрючились в три погибели. Но они радовались, и эта радость проглядывалась даже сквозь злость и усталость. У левого борта царило уныние.

Орёл поздравил победителей. Потом заставил всех собраться вместе и пожать руки друг другу.

— Это просто тренировка, — сказал он. — Чтобы вы почувствовали себя воинами. Но вы — воины, бьющиеся за одно дело. Помните об этом. Завтра я перемешаю армии. А теперь — обед. Веселее! — Он хлопнул в ладоши, и заключенные бросились к спуску на нижнюю палубу.

Орёл вздохнул. Посмотрел на идущий справа корабль Торатиса. Алая вечерняя заря таяла на его бортах. Корабль с белыми парусами погружался во тьму.

Подняв голову, Орёл уже не разглядел «вороньего гнезда». Время теней наступило. Что ж, Ворон, лети. Лети в ловушку, из которой если и выпутаешься, то не иначе как обломав крылья.

Ворон был не из тех, кто любит говорить о себе. В мире, в котором он жил, успеха добивались те, чьим языком было молчание. Поэтому Ворона не могли поймать больше двадцати лет. Поэтому не осталось в живых никого из тех, кто знал бы Ворона. Где он родился и вырос? Что выгнало его в царство теней? Как он потерял глаз? Когда и почему взял первый заказ? И, самое главное, каково его настоящее имя?

Такой песенкой заклинали смерть. Тоскливыми голосами тянули её девушки, когда их возлюбленные уходили на войну с соседним княжеством. Этой же песенкой любил отвечать Ворон на вопросы о себе, только пел её иначе, быстро и весело, будто шуточную. Поговаривали, что именно поэтому прикрепилось к нему имя Ворон. Ах, если бы он мог летать…

Но летать Ворон не умел. Он сноровисто спустился с мачты по веревочной лестнице, незамеченным прошел мимо рулевого к носу корабля и встал там, вглядываясь в темноту. Ветер притих, и ход кораблей замедлился. Ворон смотрел на княжеский корабль, превратившийся в черное пятно. Пора!

Рулевой, услышав плеск, встрепенулся, закрутил головой. Никого на палубе. Тишина. Он опять смежил веки, доверившись чутью, которое никогда его не подводило. Они далеко в море, и единственная здесь опасность — шторм. Можно, конечно, столкнуться с соседним кораблем, но… На то ведь и чутьё.

Ворон плыл стремительно и беззвучно. Весь отдался движению, ни о чем не думал. Ворон знал, что иногда мысли могут быть тяжелее камня, острее кинжала. Мысль может убить. Поэтому, когда решился на дело, требующее действия, нужно прекратить думать. Потом будет время.

Ворон бы удивился, узнав, что где-то на Западе есть вампир, который с ним бы согласился. «Сначала дело — потом страх», — любил говорить этот вампир. Страхом он называл мысли и сомнения. Но Ворон не знал страха, он просто хотел вцепиться в борт корабля. И когда его пальцы коснулись скользкого сырого дерева, Ворон перевел дух и улыбнулся.

Оставить безоружным того, кто рождён убивать, нельзя. Само его тело — оружие, но иногда его бывает мало. Из складок одежды Ворон достал «когти». Четыре загнутых, остро отточенных лезвия, соединенные воедино. Четыре — на одну руку, четыре — на другую. Вонзая их в борт, он подтягивался и забирался всё выше. Опять долой любые мысли, они лишь тянут вниз. Быстро. Сильно. Тихо. Окажись кто на палубе, он, должно быть, услышит звуки. Как будто когти постукивают по дереву. Как будто ворон прилетел в такую даль поживиться падалью.

Ворон перевалился через борт и затаился в тени. Теперь несколько секунд на то, чтобы отдохнуть и почувствовать корабль, проникнуться им. Это — чужой мир, здесь своя, особая жизнь. Переть через неё напролом — удел глупцов вроде Орла. Ворон искал тени, среди которых можно незаметно скользить.

Палуба пустовала. У штурвала наверняка кто-то стоит, но корабль длинный, а Ворон взобрался ближе к корме. Несколько дней, внимательно наблюдая за княжеским плавучим домом, он выяснил, что каюта его — где-то здесь. На этом корабле всю широченную корму занимали надстройки. Здесь не повоюешь толпа на толпу. Здесь матросы ходят на цыпочках. Здесь… Ворон потянул носом воздух и ухмыльнулся: здесь недурно пахнет. Ни тебе лошадей, ни немытых смертников. Сплошь приличные люди, не считая матросни.

Ворон посмотрел вверх. Мачта — черный крест на фоне луны. Не разобрать, сидит ли кто в «вороньем гнезде». А если сидит — с чего бы ему таращиться вниз, на палубу? Ворон решился. Он перебежал к надстройке и остановился в её тени, невидимый. Если кто смотрел сверху, то, должно быть, видел мелькнувшую в лунном свете черную птицу.

Ворон взялся за ручку двери. Дождавшись, пока судно качнет, он слегка приоткрыл ее, как будто само собой так вышло. Увидел через щель узкий коридор. Слева, справа — двери в каюты. Общим числом — четыре. Ворон прикрыл глаза, думая. Сколько на этом корабле важных персон? Сам князь — раз, вампиры — два и три. Кто ещё? Капитан, старпом? Здесь они, или в носовой части? Должно, в носовой, чтобы приличных людей не смущать. А, да, ещё княжеская стража. Эти уж точно здесь, чтоб по первому пику прибежать. Стало быть, что? Из четырех дверей за тремя — смерть. Недурной расклад. Приходилось Ворону бывать и в таких ситуациях, когда смерть была везде. Но он и сам был смертью, поэтому получалось договориться.

Ворон пошел вдоль стены. Надстройка упиралась в борт, и ему пришлось распластаться, ступая по узенькой дощечке. Чуть качнет — и полетит вниз. Тут и «когти» не воткнуть — сразу забеспокоятся, что там за птица. Остановившись, Ворон заглянул в первое из круглых окошек.

Светло. Пяток стражников режутся в карты, смеясь и попивая вино. Ворон ухмыльнулся и, пригнувшись, ухитрился проскользнуть под окном. Глянул в следующее. Такая же большая каюта, но сидит здесь всего один человек. Не князь. Седой мужчина за столом. Горит свеча. Он разглядывает листок с каким-то рисунком. Губы шевелятся, будто говорит что-то. Задумался. Бывает. Не тревожься, вампир, сегодня Ворон не по твою душу.

В самом конце надстройки обнаружились бруски, прибитые к стене на манер ступенек. Ворон не заставил себя упрашивать: вскарабкался на покатую крышу и перепорхнул на противоположную сторону. Спустился по таким же брускам и осторожно приблизился к третьему окну. Темно. Плохо. Если и в четвертом темно, то придется выбирать между двумя. А хотелось бы знать наверняка. Но Ворон уже рассудил, что, если гадать, то выберет каюту напротив стражи.

В темноте что-то появилось. Белое пятно, всколыхнувшись внутри каюты, приблизилось к стеклу, и Ворон отпрянул. Застыл, держась одной рукой за брус и считая удары сердца. Досчитав до десяти, начал двигаться. Он уже узнал всё, что нужно. В пятне получилось опознать мальчишечье лицо, а десяти ударов сердца всегда хватало человеку, чтобы решить: показалось, или нужно поднять тревогу.

Мальчишка не кричал. Может, он просто решил посмотреть перед сном в окошко. Ворон его не потревожит.

Обратный путь он проделал по крыше. Добрался до начала надстройки и беззвучно спрыгнул на палубу. Теперь самое сложное. Войти в княжескую каюту и заткнуть княжеский рот. Ворону не так много слов надо сказать, главное, чтобы князь их услышал. А если он орать начнёт — может не разобрать чего-нибудь. Так что это — забота о князе, ничего более. Ворон усмехнулся. Приговоренного к смерти — чем напугать? Приговоренный к смерти свободен и храбр. Даже если при жизни был трусом, чего за собой Ворон не замечал.

Ворон схватился за ручку двери. Пора.

Дверь открылась ему навстречу.

— Не спится? — тихо спросил мальчишка в красном кафтане.

На беду, Ворон уже успел выбросить все мысли, приготовился к действию. Сердце дрогнуло от жалости к парнишке, но руки делали дело. Разрезать глотку, заткнуть рот, подождать, пока душа покинет тело, закатятся глаза. Потом — дверь справа, князь…

Ворон никогда не имел дел с вампирами, поэтому немного удивился, почувствовав, что «когти» чиркнули по воздуху, а сам он летит назад. Только грохнувшись на палубу, покатившись по ней, он ощутил боль от удара в грудь. Хороший удар, добрый. Не каждый мужик так саданет, а тут — мальчишка.

Голоса. Крики. Топот. Плохие звуки, означают одно: пора бежать. Не трудясь выпрямиться, Ворон метнулся к борту на карачках. Но вот — будто чьи-то крылья хлопнули над головой. Миг — и сильная ручонка прижимает его к палубе. Ворон шумно выдохнул — так тяжко парень давил на спину, что в глазах темнело.

— Что тут такое? — послышался голос, несомненно, князя.

— Он заглянул ко мне в окно, — объяснил мальчишка. — Потом пытался войти. У него ножи.

Ворона окружили, теперь не сбежать. Он поморщился. Придется оправдываться и взывать. Долго, скучно. Куда веселее было бы, прокравшись в каюту, заткнуть князю рот и, глядя в перепуганные глаза, веско ронять слова.

— Отпусти, — велел князь. — Вы — поднять его.

Ворон уловил в голосе князя грядущую бурю. Достанется страже за такой промах.

Стальные руки мальчишки исчезли. Взялись стражи, рывком подняли, поставили на ноги, заломили руки.

— Он мокрый, — сказал кто-то, видно, желая хоть немного выслужиться. — Вплавь добрался, не здешний.

Торатис всмотрелся в лицо Ворона. Стражник услужливо держал фонарь.

— Убить меня хотел? — спросил Торатис, как будто даже с сочувствием.

— Не, — оскалился Ворон. — Поговорить. Рассудил, что нескоро в кабаке за кружкой пива встретимся, решил так.

Ударили в поясницу сзади. Скверный удар. После такого, бывает, кровью мочиться приходится.

— Дигор! — нахмурился князь. — Не нужно. Ты с какого корабля?

Ворон мотнул головой в ту сторону, откуда прилетел.

— На корабле у тебя есть капитан. Все вопросы ты решаешь с ним.

— Ну, князь-батюшка… Тут вопрос личный, к капитану с таким не сунешься. У нас на корабле…

— Молчать, — тихо сказал князь. — Ты, отребье, получил шанс на жизнь и сам предпочёл утопить этот шанс в море. Перегните его через борт. Меч мне.

Ворона швырнули в сторону. Он кашлянул в черную пучину моря. Вот и отлетал своё.

Лезвие меча коснулось шеи.

— Последнее слово? — спросил князь.

— Бей, князюшка, — прохрипел Ворон. — С людьми-то тебе не с руки разговаривать. Иное дело — с вампирами. Они по ночам в бабские платья рядятся и людей убивают так, что капли крови не остаётся.

— Рехнулся, — сказал тот, кого звали Дигор. — Или забалтывает.

Лезвие исчезло. Князь молча занес меч.

— Лети к Солнцу, или плыви на Ту Сторону.

Ворон зажмурил единственный глаз. Вот и вышел срок. Ну, что ж, всё когда-нибудь кончается. Посмотрим, что там, с Той Стороны. Там многие ждут…

— Стойте! — Это выкрикнул мальчишка.

Жизнь продолжалась. Мальчишка подошел ближе. Перегнулся через борт, заглянул в лицо Ворона. И приказал князю:

— Пусть его отпустят.

Ворон сел, прислонившись спиной к борту, и сделал несколько глубоких вдохов. Сердце колотилось неистово. Близость смерти всегда будоражит, а близость своей смерти…

— Что ты хотел сказать? — Мальчишка опустился на корточки перед Вороном. За его спиной застыли стражники с обнаженным оружием. Ворон оскалился. Когда ж эти дети чему-то научатся? «Когти» по-прежнему у него на руках. Одно движение — и конец мальчишке. Второе — и упорхнул Ворон за борт. Только потом эти увальни сообразят, что нужно мечами махать. Вот и Орёл такой же. Вроде умный мужик, а…

Но Ворон не шелохнулся. Бежать всё равно было некуда, земля неизвестно где, а на кораблях вечность не пробегаешь. К тому же мальчишка показал, что на него просто так не рыпнешься, он сам за себя постоять может. Вон, даже оружия до сих пор не взял. Уверенный. Сильный.

Свет фонаря падал на его лицо, и Ворон хмыкнул:

— Да у тебя, парень, Солнце в глазах?

— Иногда. — Ни один мускул не дрогнул на лице. — А иногда — Река.

Глаза заволокло чернотой, посередине вспыхнули алые огни. Ворон изобразил улыбку:

— Когда двум господам служишь, оступиться легко. Был у меня друг. Пошел он как-то в казематы, на конях кататься. Да решил сразу четырёх оседлать. Мне, говорит, всё нипочем. И что думаешь? Порвали на куски.

Солнце вернулось в глаза мальчишки. Он нахмурился. Видно, шутку не понял.

— Как так?

— Да привязали его, к каждому коню. А тем возьми, да и приспичь в разны стороны тянуть.

Ворон не сомневался, что сейчас его снова перегнут через борт, а потом меч князя отделит голову от шеи. Так отчего бы не посмеяться напоследок! Говорят, кто с шуткой умирает, тем на Той Стороне весело живется.

— Он говорит о казни четвертованием, — влез князь, испортив Ворону веселье. — И заговаривает тебе зубы.

— А табачку-то не найдется? — спросил Ворон. — На суше перед смертью затянуться предлагают.

— Обойдешься! — фыркнул Дигор.

— Ты не умрешь, — сказал мальчишка.

— Левмир! — повысил голос князь. — Как ты можешь…

— Это по моей воле они здесь. Позволь мне за них и отвечать.

— Человек, покусившийся на жизнь…

— Он не покушался. Он пришел говорить.

— А ножи?

— Это чтобы карабкаться на корабль. Не оружие.

Тут парень немного сбился, но Ворон не стал его поправлять. «Когти» были оружием, да ещё каким. Конечно, глотку по-тихому перерезать — лучше простой нож взять. Но если драка случится, то «когти» очень даже хороши.

Ворон слушал и запоминал. Лишь глупцы думают, что убийца только и делает, что убивает. Острый глаз (хотя бы один), чуткое ухо и крепкая память — вот его главные друзья, а вовсе не нож. Сильнее ножа бывает слово, но чтобы узнать это слово, надо слушать, смотреть и запоминать.

Парня зовут Левмир. Он перебивает князя, и тот ему спускает вольность. Левмир явно главный, но не стремится этого показывать при стражниках. Парень добрый, сильный. Гнетёт его что-то. Будто вина. И эту вину он без толку искупить пытается. Вот и Ворон под раздачу попал: не в жилу почему-то Левмиру его смерть. Опять обратил он солнечные глаза свои к Ворону.

— Что за ерунду ты говорил? Про женские платья?

Ворон прокашлялся и начал рассказывать. Про то, как поучили уму-разуму Зяблика, мальца безголового, что нож на борт пронес. Про то, как умер Чибис, про письмена на его теле. Про то, как странная хворь стала наваливаться на всех, кто косо смотрел на Зяблика или его дружка. Проснувшись утром, люди даже встать толком не могли — бледные, слабые, с трясущимися руками. И все, как один, уверяли, что ночью к ним приходила девушка. И, разумеется, о Покровительнице рассказал Ворон.

— Я ещё с Чибисом сказку детскую вспомнил, — говорил он. — Про вампира, что к девке по ночам являлся. Шею ощупал — точно, ранки от клыков. А потом, когда резать его начал на куски, заметил, что крови в теле нет.

— Что делать начал? — сдавленным голосом спросил Дигор. — Ты, скотина полоумная, сам-то понял, что сейчас сказал?

Ворон с недоумением посмотрел на него:

— Так ведь приказ капитана. Как я ослушаюсь? Нам про пушки всё очень хорошо рассказали. И два других трупа тоже я разделывал, мне-то не привыкать. Да только не нравится мне это дело. Уж решили убить — так казните по-человечески. А если мы вам нужны — так отстаньте, житьё у нас там и без того не мёд-пиво. А вот это — по ночам, тайком, да девкой притворяясь — это уж срамота сплошная. Вот о чем, князь, я с тобой поболтать хотел.

Ворон лишь мельком взглянул на князя, а так — на Левмира смотрел. Лицо парнишки странно изменилось. Ворон, признаться, ждал, что тот смутится, или разозлится. Но он скорее взволновался. С жадным интересом слушал рассказ, иногда хмурясь.

— И как это понимать? — Теперь князь обращался к Левмиру, и голос его сделался грозным. Ворон затаил дыхание. Неужто схлестнутся? При страже, при нём? То-то потеха выйдет…

Левмир поднялся на ноги.

— Не знаю, — сказал он, глядя в сторону корабля смертников. — Но очень хочу узнать. Возвращайся.

Ворон склонил голову набок, посмотрел на Левмира.

— Это я-то?

— Плыви обратно на корабль. Я тебя услышал, мы выясним, в чём дело, обещаю.

Князь молчал, Дигор тоже. Ворон не стал спорить. Встав, он всмотрелся в лицо парнишки. Не любил Ворон таких. Вечно им какая-то великая цель весь мир застит. И смотрят будто сквозь тебя, и живут будто не здесь. А если у таких ещё и сила есть — беда. Нечем давить, ничего не боятся. И подкупить тоже нечем — ничего им не нужно. По крайней мере, ничего такого, что есть у Ворона.

— Обещаю, — повторил Левмир и протянул руку. Ворон её пожал, стараясь не выказать удивления.

— Смотри, — бросил он напоследок. — Ты сказал.

Прыгнул за борт, с легким плеском вошел в теплую волну и превратился в движение. Мысли — потом.

— Глянь-ка, живой прилетел! — услышал Ворон, перевалившись через борт своего корабля.

Огляделся. Орёл, Бекас и Кречет сидят, курят самокрутки.

— Убежали отсюда, — прохрипел Ворон.

Не шелохнулись. Наглость.

— Да вот добьем — и спать, — сказал Орёл. — Ты расскажи, как слетал-то? Решится чего? Эх, дожились — свои вопросы через князя решаем…

Ворон махнул «когтями». Самокрутка, выбитая из расслабленной руки Орла, улетела за борт. Орёл вскрикнул и посмотрел на глубокую царапину на пальце.

— Убежали. Отсюда, — тихо повторил Ворон. — Утром будет разговор.

Теперь услышали, встали, исчезли с глаз. Ненадолго, но удалось вернуть утраченное было уважение. Однако семена посеяны, и почва плодородная. Ворон со вздохом посмотрел вверх, на «воронье гнездо». И даром бы не сдалось, а придётся теперь за него руки пачкать.