Солнцеворот

IV Знак доверия

Сагда тыкала сухим пером в лежащий на столе чистый лист бумаги. Кончик пера оставлял крохотные вмятинки, и девочке нравилось думать, что с обратной стороны лист как будто бы мурашками покрылся. Как кожа, когда холодно или страшно. Перепуганный лист. Замерзший лист. Дрожит и плачет. Сагда улыбнулась этой глупой детской фантазии и отложила перо. Хватит, она уже достаточно взрослая, пора перестать заниматься ерундой. Вот Унтиди — та ещё ребенок. Она без задней мысли, высунув язык от усердия, что-то вычерчивает на своем листе карандашом. Как всегда, получатся непонятные каракули, которые из сострадания к художнице можно будет назвать узорами. Но вечером Унтиди соберет вокруг себя целую толпу — не только детей, но и взрослых — и, глядя на каракули, расскажет новую сказку.

Сагда заставила себя улыбнуться. Она часто заставляла себя улыбаться, не задумываясь, что на такой поступок способны не все даже взрослые, не говоря о детях. Сагда помнила день, когда они познакомились. Это был первый, страшный год правления его величества Эрлота. Она, Сагда, коротала время в бараке, строя башенку из камней, а Унтиди — совсем ещё кроха — плакала над ворохом измятых листов. «Сказки», которые подарили им, детям из старательского поселка, какой-то Левмир и какая-то И. Сагда до сих пор не могла взять в толк, как может быть такое имя, из одного лишь звука. Это ведь жутко неудобно! Не поймешь, когда тебя зовут, а когда про что другое говорят.

В тот день Сагда сумела успокоить малютку Унтиди, подарить ей крохотную надежду. Рассказала о школе, где научат читать, и получится воскресить сказки, которые казались погибшими. В тот день Сагда взяла Унтиди под крыло, она защищала её от остальных, пару раз подралась из-за нее. Сагда собой гордилась.

Но в последние годы всё изменилось. Тогда Унтиди было шесть лет, а Сагде — десять, и обе они были детьми, только Сагда — сильнее и старше. А теперь Унтиди было десять, а Сагде — почти четырнадцать, и с каждым днем становилось яснее: дружить, как прежде, не получается. Унтиди казалась смешной и глупенькой, её слова и поступки нередко смешили, а то и злили Сагду. Она всё чаще искала одиночества или компании сверстников. Ей начинали нравиться мальчишки. Теперь, когда жизнь в бараках сделалась терпимой, думать о таких вещах стало возможно и нормально. Каждый вечер Сагда замечала, как её ровесницы или девочки постарше выходят на прогулки с тощими нескладными мальчишками, слышала их веселый смех и разговоры.

Однако и это было не всё. Самое страшное Сагда прятала на самом дне своей души и даже не хотела называть это скверное чувство, за которое ей было стыдно. Унтиди стала главной. Непонятно, как это произошло, когда, но, видимо, началось в тот вечер, когда она дрожащим голоском рассказала сказку про двух драконов, и все население барака — изголодавшиеся, умирающие люди — собралось вокруг. Унтиди говорила — её слушали. Она показывала пальчиком, и люди шли туда. Она шутила — они смеялись. А самое скверное — она знала, что говорить и что делать. Не лепетала всякую чушь, как другие дети. Нет, Унтиди то и дело поражала Сагду «взрослостью» суждений и мудростью. Легко разнимала драки, судила в спорах, делила неделимое. И даже самые свирепые и злые мужики порой таяли под её грозным взглядом из-под насупленных бровей.

В бараке был староста, назначенный смотрящим вампиром, и Сагда то и дело видела, как он без зазрения совести ходит к Унтиди, и они о чем-то шепчутся, держат совет.

Было время — и Сагда радовалась, что подруга приобрела такое влияние, ведь и ей стало легче жить под её крылом. Но теперь в глубине души у нее поселилось это ужасное чувство. Несправедливо! Это ведь она тогда подошла к плачущей малютке, она её спасла от одиночества и отчаяния. Так почему же теперь она, Сагда, взрослая, почти девушка, осталась в тени, а эта мелкая девчонка купается в лучах славы? Люди что, с ума посходили, что прислушиваются к ней?

Унтиди подняла голову от рисунка, взглянула на Сагду, улыбнулась и помахала рукой. Сагда ответила на улыбку подруги. Заставила себя, как заставляла всегда. И, наученная опытом, сделала следующий шаг навстречу, чтобы заколотить это ужасное чувство понадежнее. Бросила взгляд на листок и спросила:

— Будет новая сказка?

Унтиди кивнула. Её глаза сияли, будто маленькие звездочки. Сагда улыбнулась вновь, и на этот раз заставлять себя не пришлось. Улыбка принесла ей облегчение.

В классе — в бывшей гостиной герцога Кастилоса — становилось шумно. Ученики переглядывались и перешептывались, удивленные задержкой начала урока. Беспокойство подогревали слова Чевбета. Он, старый и надежный, как каменная стена, бывший дворецкий Кастилоса, за минувшие годы научил их всему, чему только мог. Начали с чтения, письма и счета. Потом настал черед истории, и дети, раскрыв рты, слышали о событиях времен столь древних, что их даже представить себе было нельзя. Слушали имена тех, кого и сегодня можно было увидеть воочию. Эрлот, Атсама, Каммат, Олтис… Казалось невероятным, чтобы это были те же самые вампиры, что за их плечами такая сумасшедшая древность. Что они — не только сволочи, уничтожившие их жизнь, но — герои, спасшие их предков от полного вымирания.

«Завтра, — сказал вчера Чевбет, прежде чем отпустить детей, — урок проведу не я. У вас будет новая учительница, и я надеюсь, что у вас хватит достоинства принять её благосклонно. Полагаю, вы достаточно взрослые, чтобы я мог оставить вас наедине с нею. Она сможет рассказать вам такое, чего я не сумею».

Ну и где же эта учительница? Кто она? Почему опаздывает? Чевбет никогда не задерживался, он начинал урок тотчас, как последний ученик заходил в класс. Дети не привыкли ждать, и сейчас они начинали возмущаться. Некоторые смеялись. Мальчишки затеяли шуточную драку. Унтиди же не обращала внимания ни на что. Она упоённо покрывала каракулями лист.

Но вот скрипнула дверь, и в классе сделалось тихо. Чевбет их к этому приучил. Одного его взгляда дети боялись больше, чем грозного окрика смотрящего вампира. Те, кто сидел ближе ко входу, заметили фигуру дворецкого. Он стоял, вытянувшись, будто перед внезапно вернувшимся Кастилосом, и держал открытой дверь.

Скрипнула половица, послышались шаги. Сагда не заметила, как начала грызть краешек пера. Кто же, кто же там будет?! Остальные ученики затаили дыхание…

Учительница вошла в класс. В её взгляде, брошенном на сидящих детей, было столько же потаенного страха и настороженности, сколько в их взглядах. Но она старалась вести себя достойно. Прошла к столу, положила на него книгу и ворох бумаг, которые принесла с собой, и повернулась к классу.

— Здравствуйте, — прозвучал её тихий голос. — Сегодня я проведу ваш урок. Меня зовут…

— Ты?!

Сагда вздрогнула, услышав этот голос. Повернула голову, увидела, что Унтиди отложила карандаш, обеими руками вцепилась в стол и сверлит учительницу взглядом, полным ненависти.

Учительница на мгновение прикрыла глаза. Потом сжала кулаки и, отважно заглянув в глаза Унтиди, ответила:

— Да. Я. Если кто-то из вас не знает, меня зовут Арека. Давайте начинать.

Чевбет дожидался её в библиотеке. Стоило Ареке переступить порог, старый дворецкий наполнил чашку чаем и приоткрыл вазочку с сахаром. Арека постояла в дверях, прижимая к груди кипу бумаг. В голове царила благословенная пустота. Скоро она поредеет, уступит место мыслям, и вот тогда начнется кошмар. Уже сейчас подрагивали руки и ноги.

— Они дети, — сказал Чевбет. — Не судите их строго.

Арека тряхнула головой, подошла к книжному шкафу, сделанному из темного лакированного дерева. Вернула на место книгу, которую взяла для урока. Книгу, которая так и не пригодилась.

— Я не сужу, — тихо сказала Арека. — Это они меня судят. За что?

— Множество причин. — Чевбет подвинул чашку. — Но давайте сначала разберемся, что произошло.

Арека не хотела пить чай, но всё же уселась в кресло и взяла чашку. Хотя бы с Чевбетом ей нужно было сохранить хорошие отношения.

Старый дворецкий её пугал. Взгляд его казался порой жестоким, но выражение лица неизменно оставалось доброжелательно-равнодушным. «Он и убивал бы меня с таким же лицом», — думала иногда Арека. Однако в Чевбете ощущалась некая сила, враждебная той, другой силе, что собиралась уничтожить мир. И Арека хотела подружиться с нею.

Глотнув обжигающий губы напиток, она принялась рассказывать, заново переживая всё, что произошло в классе.

Чья это была идея, теперь уже невозможно было сказать. Той страшной ночью, когда в её спальне появилась Атсама с пеплом Мальчика на руках, они говорили до утра. Герцогиня выложила всё, что знала. И, хотя знала она немного, услышанное повергло Ареку в ужас. Много ночей потом снился ей Кармаигс, тонущий в крови, заваленный истерзанными трупами, и над ним раскатывался смех Эрлота, безумный и счастливый.

«Нужно что-то делать!» — это точно сказала Арека. И они начали думать, строить безумные планы, пока, наконец, Атсама не заявила: «Умрут почти все, смирись. Но кое-что можно успеть урвать, это и есть политика. За маленький кусок — маленький спрос, а вырасти из этого куска может очень многое». Арека не сразу смирилась с этим. Залитый кровью Кармаигс с каждым днем становился реальнее. Но и пепел Мальчика тоже был реальным, реальнее некуда.

Иногда кошмар нельзя предотвратить. Но можно спасти от кошмара хоть кого-то.

Атсама отказалась участвовать. «Как ты себе это представляешь? — спросила она. — Я должна войти в барак Эрлота и сказать детям, чтобы пошли за мной? А если они не пойдут, то что? Тащить их силой по одному? Гоняться за ними? А как потом убедить их сидеть на месте?»

Она была кругом права. Она ждала, что Арека склонит голову и признает поражение, так ей было бы легче. Но Арека подняла голову и сказала: «Хорошо. Тогда я».

Она помнила, как впервые вошла в барак и попыталась заговорить с кем-то из томящихся там мальчишек. Принесла еды из кухни. Мальчишка посмотрел на нее дикими глазами и ушел в дальний конец барака. Поднос с нетронутыми пирожками тем же вечером оказался снаружи, на земле, и пара бродячих псов расправилась с угощением.

«Бесполезно, — подвела итог Атсама. — Смирись. Зря я тебе рассказала».

Арека не смирилась. Они спорили, ругались, обсуждали, и в результате родилась эта идея. Арека пришла к Чевбету одна, и они долго говорили. Дворецкий казался ей грозным, непрошибаемым, и Арека потеряла всякую надежду. Когда в конце её сбивчивых объяснений Чевбет сказал: «Хорошо», — она долго смотрела на него, раскрыв рот. Тогда Чевбет вымучил для нее улыбку и добавил: «Я разрешу вам провести урок. Но не знаю, что из этого получится. Вы ведь не хотите мне рассказывать, в чем опасность».

Получилось из этого то, о чем Арека предпочла бы забыть навсегда. Она несколько ночей не спала, думая, что за урок может преподать детям, чем их заинтересовать. А на мысль её натолкнула всё та же Атсама. «Старик, верно, учил их по книгам Освика, — предположила она. — По тем, что он написал для людей. Вряд ли Освик обезумел настолько, чтобы обучить истинному языку своего дворецкого. Двое таких сумасшедших в одном городе — это слишком». Она выразительно посмотрела на Ареку, и та расцвела в улыбке. Действительно! Она ведь едва ли не единственная из людей, кто знает письменность вампиров!

Ей казалось, что дети, затаив дыхание, будут впитывать неизвестную премудрость. Но фантазии потерпели крах, лишь только Арека вывела на доске первый символ. Сложный, состоящий из четырех переплетающихся линий, сходящихся и расходящихся. «Это означает „доверие“, — сказала Арека, внося последние штрихи. — С этого символа начинается любая книга, любой документ, написанный вампиром. Вычерчивая этот символ, вампир обязуется сообщать только правду. А читатель, увидев этот символ, дает согласие верить написанному. Это не просто правило, это — один из законов, и…»

Она не договорила — в спину ей что-то стукнуло. Не сильно, ей не хотели навредить, но Арека почувствовала удар. А когда обернулась, увидела катящийся по полу комок бумаги. В классе стояла тишина. Сердце Ареки быстро заколотилось, кровь прилила к щекам. Она не знала, что делать, и поэтому наклонилась, подобрала комок. Развернула его, увидела асимметричные карандашные узоры, и улыбнулась. «Очень красиво», — сказала она. Одна из учениц, кажется, самая младшая, презрительно хмыкнула и отвернулась к окну, сложив руки на груди. У нее одной не было на столе бумаги. На нее одну смотрели все. И, как только отвернулись, в их взглядах Арека увидела неприязнь.

Час тянулся, как год. Арека чувствовала себя опустошенной. То и дело приходилось одергивать себя, чтобы не закричать, не вступить в борьбу. Нет, ведь это — не враги. Этих детей она хочет спасти от смерти, остальное — неважно. Вновь и вновь она поворачивалась к доске и смотрела на символ доверия. Становилось немного легче, но всё же, когда закончился час, Арека вздохнула с облегчением. Дети вылетели из класса, не прощаясь.

— Полагаю, больше вы не придёте, — сказал Чевбет, глядя в противоположную стену, также уставленную шкафами с книгами.

— Ещё как приду, — произнесла Арека сквозь стиснутые зубы.

Дворецкий взглянул на нее с любопытством.

— Можно узнать, что же вас заставляет?

— Нет.

Арека сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и снизошла до объяснений:

— Если кто-то вас укусит, ему не составит труда увидеть, что вам известно. Убьют вас, меня, всех детей. Вы не умеете скрывать правду в крови.

— А вы, значит, умеете?

Арека кивнула. На мгновение она перенеслась туда, где таились её секреты. Там стояла скамейка под звездным небом, там звучала свирель.

— За что они меня ненавидят? — спросила Арека.

Чевбет откашлялся, поставил чашку на стол и надолго задумался. Арека не прерывала его молчания, но встрепенулся дворецкий лишь когда под окнами заслышался цокот копыт и поскрипывание оси кареты.

— Это, надо полагать, за вами.

— Но вы не ответили.

Чевбет поморщился:

— Вы — фаворитка Эрлота. Вы живете с вампирами, дружите с вампирами. А кроме того… Кроме того, вы одно время зачем-то интересовались мальчиком по имени Левмир.

Арека нашла в себе силы остаться спокойной.

— И что же?

— Ключ ко всему — Унтиди, — сказал Чевбет, видно, решившись выложить правду. — Эта девочка пришла из далекого северного поселка, где она встречалась с Левмиром. Он стал её героем, она день и ночь ждет, когда он придёт и перебьёт всех вампиров, она заразила этой идеей остальных. И, что самое интересное, она — их предводитель, ей доверяют, её любят. А вы — вампирская прислужница — зачем-то хотели увидеть Левмира. Посягнули на то, к чему не должна прикасаться скверна. Если ваши намерения действительно так чисты, как вы говорите, то я могу дать вам лишь один совет. Хотите, чтобы дети вам доверяли — ищите доверия Унтиди.

В дверь снизу заколотили — громко, требовательно. Арека поднялась, расправила складки на платье.

— Было бы у меня на всё это время, — вздохнула она.

— Придется найти. — Дворецкий снова стал суровым и, бросив последний взгляд на Ареку, уставился в пустоту. Арека вышла, церемонно поклонившись. Да, замашки «вампирской прислужницы» у нее были, никуда от них не деться. Но сам-то Чевбет кому прислуживал всю свою жизнь?

— Иди и постучи, — приказала герцогиня Атсама.

Кучер свалился с козел, а герцогиня нервным движением поправила шляпку. Одно дело — случайно увидеть на улице фаворитку Эрлота и подобрать, а другое — стоять под окнами и дожидаться. Ну, получит она за это ожидание!

Кучер заколотил в дверь. Атсама выглянула в окошко кареты, огляделась. Улица пуста. Дом Освика стоял на отшибе, до ближайшего жилища — в нём сейчас расположились баронеты — пешком идти минут десять. Никого… Но кому надо — тот видит. Или, вернее, кому не надо.

Атсама заставила себя успокоиться. Чего ей, в конце концов, бояться? Да, их дружба с Арекой — это опасно и неправильно, но ни для кого уже не секрет. Пальцы герцогини с силой смяли темно-красную ткань платья и тут же расслабились. Будь что будет.

Карета качнулась — кучер вернулся на место — и Атсама увидела в окно идущую к ней Ареку. Приоткрыла дверь перед нею и успела придать лицу бесстрастное выражение.

— Прости, задержалась с дворецким, — сказала Арека, заставив герцогиню скрипнуть зубами. Не могла, что ли, заговорить о своем уроке, взахлеб начать делиться впечатлениями? Атсама бы выслушала её с ледяным спокойствием, а потом высказала бы претензию за задержку.

— Полагаю, это было необходимо, — процедила Атсама сквозь зубы.

— Да. Я пила чай.

Яростный взгляд герцогини встретился с насмешливым — Ареки. Кучер пустил лошадей шагом, карета качнулась, правое колесо принялось поскрипывать. Неужели это слышит только она? Неужели надо разорвать кому-нибудь горло, чтобы колесо починили?! Как видно, да, иначе до людей просто не доходит. Сегодня же вечером. Плевать на запрет Эрлота, это — её люди, и сегодня она назначит виновного, а его обескровленный труп покажет остальной челяди в назидание.

В который раз Атсама поймала себя на этом нехитром самообмане. Ведь плевать ей на колесо. Это Арека разозлила её так, что хочется перегрызть ей горло, но Ареку нельзя тронуть, она — фаворитка Эрлота. Вот и приходится убивать других, не таких ценных. Да ещё и это письмо, что будто бы жжет карман…

— Рассказать, за что я тебя люблю? — выпалила вдруг Арека.

Атсама вздрогнула. Слов «я тебя люблю» она не слышала ни от кого и никогда, а если и слышала, то почему-то не придавала значения. Зато сейчас они будто расплавленным металлом окатили нутро.

— У каждого человека всегда было хоть одно неотъемлемое право — право распоряжаться своей жизнью. А у меня теперь нет даже его. Даже захоти я поднять на себя руку — рука начинает дрожать, ведь я — собственность Господина. Передо мной лорды готовы расстелиться, лишь бы заслужить милость Эрлота. А ты — убьёшь меня, как только захочешь, и плевать тебе на последствия.

Атсама успела отвернуться, чтобы не показать Ареке свою растерянность. Права девчонка, тысячу раз права! Не её сомнительный статус останавливает герцогиню, не страх перед гневом Эрлота. Страх лишиться единственного живого существа, которое можно назвать другом. Подругой…

— Не говори ерунды. Я тебя не убью.

— Даже если Эрлот прикажет?

Воскресла в памяти ночь охоты, насмешливый взгляд Эрлота, улыбка Мальчика… Вспышка. И пепел на руках. Остывающий пепел на бледных дрожащих ладонях.

— Не хочу говорить об этом.

Они ехали через площадь. Из окна Атсама увидела гигантское сооружение — деревянную бочку, стоящую на металлической конструкции. К бочке вела лестница. Лестницу отделали особенно тщательно: ступеньки и перила отполировали, даже балясины были резными, а не просто палки. Ещё бы, ведь по этой лестнице взойдет на престол Смерти великий король Эрлот. Когда настанет час.

— Как там твоя глупая затея? — проворчала Атсама.

Она была готова ощутить улыбку Ареки, но вдруг почувствовала горечь. Быстро повернулась и впилась взглядом в лицо подруги. Арека отвела взгляд.

— Возможно, и правда глупая, — пробормотала она. И рассказала о первом уроке.

— Они тебя не слушались? — Герцогиня кипела. — Бросили бумагой? В тебя?! В фаворитку короля?! И почему, позволь спросить, ты это терпела? Надо было перегрызть глотку этой мелкой дряни, и тогда остальные…

Атсама осеклась, когда в глазах Ареки появились смешинки.

— Ну, во-первых, я не вампир, — сказала Арека, пряча улыбку.

— Это мы ещё когда-нибудь исправим.

— А во-вторых, я пришла туда не за тем, чтобы убивать, а наоборот.

— Когда протягиваешь человеку руку, а он её кусает, нужно бить этой же рукой, — заявила герцогиня и вновь отвернулась к окну.

В следующий миг она вскрикнула и отдернула руку. На тыльной стороне ладони отпечатались следы зубов. Атсама, не веря глазам, провела пальцами по покрасневшей коже.

— Ты что сделала?!

— Бей! — засмеялась Арека. — Этой же рукой.

Атсама остановила сердце, испугавшись выдать свое смущение. Но Арека, похоже, разгадала её маневр — засмеялась снова и ткнулась головой в её плечо. Герцогиня захлопнула створку окошка, чтобы никто не увидел этого позора. И, лишь только самая возможность чужого взгляда пропала, обняла Ареку за плечи.

— Сумасшедшая девчонка.

— Нормальная давно погибла. С башни спрыгнула и разбилась — помнишь? А поймала ты уже сумасшедшую. Вот и мучайся теперь.

Вот и мучайся, да уж. Целыми днями терзаться вопросами. Кто я? Кто она? Как себя вести? Что делать? Куда бежать?.. Иногда Атсама хотела просто убежать, оставить за спиной и Ареку, и Эрлота, и обреченный Кармаигс. Если бы Эрлот, в великой мудрости своей, не обескровил мир, она бы так и сделала, но сейчас все бродячие вампиры тянулись в Кармаигс. Выжить можно было только здесь. Или на Востоке, куда, говорят, сбежал Эмарис. Его Атсама теперь понимала. Не понимала лишь, зачем он возвращается. Неужели действительно надеется одолеть Эрлота, впитавшего войну из вод Алой Реки?

Карета остановилась.

— Приехали, госпожа, — раздался приглушенный голос кучера.

Вот он спрыгнул на землю, подошел к дверце кареты и помешкал. Атсама нахмурилась. Что бы это ещё значило? Предупредил заранее, ждёт, будто даёт им возможность привести себя в подобающий вид. Будто у него, у этого бессмысленного человечка, в голове какие-то не те мысли.

Арека отстранилась от Атсамы, провела ладонью по волосам. Герцогиня поправила в очередной раз шляпку. Дверь открылась. Кучер стоял, не глядя внутрь, и дергал ногой, будто пытаясь стряхнуть что-то с сапога. Может, она просто надумала лишнего? Не так уж сильно он задержался. Да и это «Приехали, госпожа» — разве он не всегда так говорит, даже когда везет её одну? Или лучше убить его нынче вечером, на глазах второго кучера, и сказать про колесо? Ах, сколько вопросов, сколько проблем!

Арека первой спрыгнула на землю и огляделась. Узнала эту часть города, недалеко от въезда. Пустые дома с распахнутыми дверьми — их всё меньше становилось в Кармаигсе, вампиры стягивались сюда целыми толпами, прибывали караваны графов, путешествовавших в сопровождении баронов и баронетов. Последних теперь отличали друг от друга так: у барона был свой дом с бараком, тогда как баронеты жили по трое-четверо в одном доме. Каждый день новых баронетов приписывали к какому-нибудь барону и отправляли в тот или иной полк. Эрлот продолжал пополнять армию, которая, на взгляд Ареки, уже была огромна.

Несмотря на то, что население Кармаигса день ото дня росло, у окраины баронеты селиться избегали. Чуяли, что битва начнется здесь. Нет, конечно, они придут на сражение, но дом — дом должен быть там, где безопасно. Даже если «дом» — это лишь временное пристанище, которое приходится делить с другими. Зато потом, когда всё закончится, настанут совсем другие времена. Лорд Ринтер, новый глашатай воли Эрлота, разливался соловьем, живописуя аппетитные картины триумфального прихода вампиров на Восток. Целый мир, переполненный кровью. Мир, готовый принять новых хозяев. Мир, у которого не осталось защитников, его можно будет просто взять и — разделить. Даже самый распоследний баронет станет там бароном, обзаведется хозяйством.

— Рабочие ушли на обед, но скоро вернутся, — сообщила Атсама. — Я ждала, что ты выйдешь раньше, так что надо торопиться. Не хочу, чтобы нас видели тут.

— Мы ведь только посмотрим, — тихо сказала Арека. — Это быстро.

Но понимала, что не сможет просто окинуть равнодушным взглядом место, где сотни людей обречены будут пережить то, что пережить невозможно. Сотни глупцов, сделавших неверный выбор. Поверивших, будто у них есть этот выбор. Верящих, будто выбора нет.

Стальные ворота валялись на земле неподалеку от кареты. Рабочие как раз установили раму, в которую их предстоит вделать. Арека осмотрела массивный засов. С руку толщиной, из стали на крови вампира. Считается, что её невозможно сломать, даже если речь идет о тонкой полоске, вроде меча.

— Отсюда не будет выхода, — послышался голос Атсамы со стороны ямы. — Ворота не сломать, а со всех сторон их будет сдерживать земля. Должно быть, через несколько часов они обезумеют настолько, что начнут жрать друг друга. А когда ворота откроют…

Герцогиня была бледна, но сердце её билось. Арека научилась отличать такие вещи. Остановив сердце, Атсама говорила иначе. Из голоса исчезали человеческие нотки, движения делались резче, расчетливей. И взгляд… Конечно, менялся и взгляд.

— Поверить не могу, что тебя так тревожит судьба людей, — сказала Арека и подошла к герцогине.

Широкая и глубокая яма обзавелась внутренней отделкой из камня. Должно быть, разобрали несколько близлежащих домов. Вниз уводили деревянные ступени. Помещение внизу было небольшим, квадратным, с низким потолком. Однако Арека, видевшая, как утрамбовывали бараки на первых порах царствования Эрлота, знала, что там разместится сотни две-три. А если они будут только стоять, то и все четыре. И это — лишь одна яма из множества.

— Это безумный план, — сказала Атсама. — Но, похоже, единственный, который может привести к победе.

— Хочешь сказать, армия Эрлота настолько слаба…

— Хочу сказать, что армию Востока ведет Эмарис. Тот, кого все помнят, как короля, последние тысячи лет. Если он идет с войной — он знает, что делает. И, думаю, когда дойдет до дела, многие решат переметнуться. У Эрлота есть только сила и обещания, а Эмарис уже себя показал и показал хорошо. Если он пообещает реформы… Фавориты, охота. Тогда у нас останется одна сила, на которую можно положиться. — Атсама похлопала по стальной раме для ворот.

Арека пошла по ступенькам вниз, герцогиня спустилась за ней.

Холодные каменные стены. Тишина и пустота. Арека закрыла глаза, пытаясь представить, каково здесь будет. Как будто со всех сторон тебя стискивают бездыханные тела. Как будто терзает неутолимый, страшный голод. И тьма постепенно становится багровой.

Получилось представить так живо, что Арека в страхе распахнула глаза. Вот он, солнечный лучик, светит в подземелье сверху. Открыта дверь, и вокруг никого. Только Атсама стоит рядом, смотрит молча.

— Что тебя тревожит? — спросила Арека.

Атсама усмехнулась, окинула взглядом темницу.

— Издеваешься? Вот это меня беспокоит.

— Не поверю, будто тебе до такой степени жалко людей.

— Ну конечно. — Герцогиня, похоже, решила обидеться. — Я ведь беспощадная тварь, убийца.

Она ждала возражений и извинений, но Арека редко давала подруге то, чего та ждала.

— Так и есть, — сказала она. — Пока дело не доходит до тех, кого ты любишь. Себя. Меня. И пока, наверное, всё. Мне что-то грозит? Вряд ли, ты бы сказала. Или уже пыталась бы меня спасти. Значит, беда у тебя. Что случилось?

Они смотрели в глаза друг другу, окруженные молчанием. Атсама отвела взгляд первой. Она сделала вид, что это лишь потому, что ей надо было достать письмо из кармана. Протянула Ареке сложенный вдвое лист бумаги.

— Сможешь прочитать? Госпожа учительница.

Арека развернула бумагу. Читать было особо нечего, лишь два символа украшали листок. Один, символ «Доверие», который Арека только что рисовала на доске, украшал первую сторону. Перевернув бумагу, Арека нахмурилась над вторым.

Этот был посложнее, но Арека его встречала. «Вознаграждение». Символ обладал множеством значений и их оттенков. «Приказ явиться к отправителю, как только представится возможность», «добровольная явка», «награда за добрую службу», «присвоение нового титула», «предложение союза». Но и завитушка, означающая «союз», тоже несла два значения. Перемирие врагов, либо…

— Я получила это сегодня утром, — сказала Атсама. — Не думаю, чтобы он захотел ждать долго.

Арека кивнула и протянула письмо обратно. Рука немного дрожала.

— И что? Ты… Согласишься?

Атсама отвернулась, пряча в карман письмо.

— Мы обе знали, что этот час настанет.

Арека вздрогнула. Ей хотелось закричать, заплакать, потребовать, чтобы её утешали. Но она выбрала быть взрослой и, не издав ни звука, коснулась руки герцогини. Теплые пальцы Атсамы стиснули её ладонь.

Луч солнца пока ещё струился вниз, в яму, предназначенную для тьмы и смерти.