Солнцеворот

XVI Убитые

Лес, кольцом окружающий безымянную деревеньку, готовящуюся умереть во второй раз, пылал. Люди, поначалу высыпавшие из домов, попрятались обратно. Должно быть, надеялись, что стены защитят их от дыма.

Паскар, сложив руки на груди, стоял на въезде в деревню. За его спиной единственную дорогу перекрывал фургон.

— Командир! — крикнул оттуда один из заключенных. — Жарковато.

Паскар молчал. Он, хмурясь, смотрел на два тела, лежащие между домами. Отсюда нельзя было толком различить лиц, но размеры совпадали. Паскар час назад выдвинул условие, на котором людей оставят в живых. Сардат и Аммит должны сдаться. А в доказательство своих намерений — принести жертву.

Две жертвы.

— Командир! — Опять этот глухой голос. — Сам-то подумай? Запечемся тут!

Паскар нахмурился. Жар от горящего леса шел чудовищный, солнце припекало, и фургон наверняка раскалился неимоверно. Тягловые лошади начали хрипеть, но, послушные погонщику, не двигались с места.

— Вперед, — сказал Паскар, — за мной.

Тронул своего коня, направляя к распростертым на земле телам. Следом с грохотом покатился фургон. Остальные вампиры из сопровождения двинулись следом.

Сердце то и дело срывалось в галоп. Паскар заставлял его остановиться, успокоиться, но оно вновь и вновь нарушало запреты. Такое возможно? Вампир, теряющий власть над собственным сердцем?

«Аммит, — шептало оно. — Аммит, Аммит, Аммит…»

Сердце шептало это имя долгие годы. Иногда шепот делался тише, иногда казалось, что кроме него все звуки исчезли. С самого детства Паскар повторял это имя, то про себя, то шепотом. А иногда даже кричал, когда знал, что никто не услышит, или слышащий умрёт.

Он часто представлял лицо Аммита на месте лица врага, и после убийства становилось легче. А сегодня Река преподнесла настоящий подарок. Сегодня Аммит умрёт по-настоящему. И закончится этот кошмарный сон, который Паскар привык называть жизнью.

Он помнил камень. Он помнил кровь на камне.

Нагнувшись, Паскар поднял камень с земли и сжал его так, что острые края впились в ладонь, разрезали кожу.

Эти двое стояли в тени, возле сарая. Им до такой степени хотелось стать незаметными, что они почти достигли желаемого. Паскар остановился и остановил сердце. Хватит, хватит колотиться! То, что они сдались, ещё не значит, что перестали быть опасными. На что способен слепец, Паскар видел, и слепотой не обманется. На что способен Аммит, Паскар знал всю жизнь. Нельзя недооценивать того, кого назначаешь своим врагом.

— Поднимите высоко руки, — сказал Паскар, и звук собственного голоса ему понравился. Голос командира, владыки.

Двое подчинились. Паскар не удержался, впился взглядом в лицо Аммита. Оно почти не изменилось, разве что впервые на нем появилось такое выражение: растерянно-угрюмое. Что, не до насмешечек теперь, да?

— Погаси огонь, — глухо сказал Аммит. — Перекинется на деревню…

Паскар не смог удержаться. Сердце стукнуло, рука размахнулась, и окровавленный камень полетел в лицо Аммиту. Удар. Голова вампира дернулась, на скуле образовался разрез.

— В цепи обоих, — отрывисто приказал Паскар. — Подвесьте в сарае. Мне с ними нужно поговорить. Людей согнать к фургону. Лошадей, скот — всё, что представляет ценность.

Подчиненные бросились выполнять. Действовали быстро и очень осторожно, не позволяя себе встать в опасную позицию. Впрочем, Аммит и этот слепец позволили цепям стянуть их руки и ноги безропотно. В сарай их утащили волоком.

Паскар закрыл глаза, сосчитал до десяти, потом — ещё раз. Он тянул время, надеясь, что не похож на ребенка, который несется домой, радостно смеясь, потому что…

Дядя Аммит принёс новую игрушку!

Хватит!

Паскар открыл глаза. Детство закончилось, и прошлое — в прошлом. Сегодня он отправит туда последние уголья и пойдёт дальше, в будущее.

Подойдя к телам, Паскар усмехнулся. И проверять было нечего. Всё ясно. Ратканон, этот непримиримый враг вампиров, погиб, допустив вампиров в друзья. Брюхо распорото, кишки вытащены наружу. Для людей, которые это видели, Аммит и слепец, должно быть, стали вероломными тварями. Но Паскар-то понимал, что они просто сделали сложный выбор. Что, убив одного, спасли десятки.

Рот великана приоткрыт, выпученные глаза таращатся в небо. Мертв. Мертв Ратканон! Пожалуй, стоит приволочь его тушу в Кармаигс, бросить на площади, созвать людей… Впрочем, его величество не одобрит. Придется сжечь на месте.

Женщина — та самая, что пробила копьем бок фургона — лежала рядом, её голова — чуть поодаль. Эта ещё может ожить, хотя, если она из недавних, то вряд ли. Но всё равно, огонь довершит дело.

Паскар вытянул руку над телами, почувствовал, как огонь поднимается из самых глубин его существа, усиленный кровью Эрлота. Кончики пальцев начало покалывать…

— Закончили с этими!

Паскар перевел взгляд на шестерых вампиров, выстроившихся перед сараем.

— И что встали? Люди. Скот. Шевелитесь!

Проводив их взглядом, Паскар опустил руку. Позже. Может, он ещё заставит Аммита посмотреть на тела. Возьмет изломанные руки слепца и погрузит их в разрезанное чрево Ратканона. И уже тогда…

Тьма опять окружала его.

Благословенная тьма, спокойная тьма. Тьма, забирающая все мысли, все чувства, все тревоги. Какой смысл о чем-то беспокоиться, куда-то стремиться, если всё равно мир окутан тьмой, и хоть ты в лепешку разбейся, а ничего не изменишь.

Это природа мира, её не изменить.

Изредка алыми сполохами прорывалось воспоминание о том, что он сделал с Милашкой. Да, она сама его о том просила, заливаясь слезами. Но он-то знал, что не благодеяние совершает. Потому что другая, багровая тьма рвалась из груди его наружу. Больших трудов стоило её подавить.

Ради чего?.. Чтобы не подвергнуть опасности Аммита и жалкую горстку людей, на которых ему плевать?

Звук привлек его внимание. Лязг стали. С таким звуком клинок покидает ножны, Сардат слышал его неоднократно за последний месяц. Этот звук был сигналом — не к битве, так к готовности. И Сардат против воли приготовился.

— Помнишь меня? — дрожит, срывается голос Паскара. Теперь в нем нет тех манерных интонаций, за которые хотелось убить. Тогда Паскар играл, сейчас — тоже пытается играть, но уже иначе. Сейчас он играет в себя настоящего, которого не существует.

— Извини, малыш, — отвечает ровным голосом Аммит. — Я давно живу на свете и видел столько лиц, что упомнить их все не смог бы, даже если бы захотел. Должно быть, я тебе где-то насолил, и ты мне сейчас будешь жестоко мстить?

Шаги. Взмах. Удар. Звук, с которым сталь пробивает плоть. Аммит хватает воздух ртом.

Сардат пошевелился. Руки заведены за спину, скованны цепью, которая жжется, чуть только приложишь к ней усилие. Цепь на крови вампира. Такой же когда-то они связали Сиеру…

Стоило вспомнить, и — вот она. Стоит, сумрачно смотрит из-под нахмуренных бровей. Недовольна им. Но почему? Что он опять сделал не так?

— Деревня Здайкир. — Голос Паскара окреп, теперь слова лились куда свободнее, горло не сжималось, не пыталось в страхе остановить их. — Мою мать звали Эника. Ты жил с ней, как мужчина с женщиной, на глазах соседей, почти год. А потом тебя «позвал путь», и ты ушел навсегда.

Звон цепей, хлюпанье — клинок покидает тело Аммита. Тот выдыхает.

— Эника… Это я, разумеется, помню. Если мужчина забывает имена и лица женщин, с которыми спал, значит, жизнь прожита как-то не так…

Удар кулаком по лицу. Сардат так погружен во тьму, что несколько секунд пытается сообразить, кого ударили — его или Аммита? Вроде бы Аммита. Но тут же после удара рядом с Сиерой появилась девчонка. И у нее тоже укоризненный взгляд.

— Знаешь, что с ней случилось, когда ты ушел? — Паскар сорвался на визг.

— Понятия не имею. Скорее всего, она состарилась и умерла. Но даже если произошло что-то ещё, то вины моей в этом нет. Я не оставил ей ни детей, ни болезней, оставил лишь деньги и налаженное хозяйство.

— Её побили камнями до смерти. А меня заставили смотреть. За то, что жила с вампиром. Мою мать убили, ты понял? На третий день после твоего ухода. Вытащили её за волосы во двор, дом сожгли, а её — забили камнями! Всей деревней швыряли камни, пока…

— Я не понимаю тебя, малыш, — перебил Аммит. — Я сделал твоей матери столько добра, и ты мстишь мне. А те, кто её убил, спокойно прожили свои жизни.

Девчонка упирает руки в бока. Поза до такой степени серьезная, что хочется смеяться.

«Вместо того чтобы тут висеть, нужно идти ко мне!» — заявила она.

— Куда и зачем? — прошептал Сардат.

Почувствовал какое-то движение. Похоже, Паскар повернулся к нему. Но слова Сардата никак нельзя было соотнести со словами Аммита, и Паскар вновь обратился к своему заклятому врагу.

— Ты ведь знал, как в деревне на вас смотрят. Знал, чем всё закончится, и всё равно ушел.

— Я не мог оставаться долее. Мне… стало скучно.

Паскар зарычал. Меч вновь пронзил Аммита, на этот раз хрустнули кости — похоже, клинок вошел в грудную клетку.

«Он убьет его, — сказала девчонка. — А один ты не дойдешь».

Сардат дернулся — ему передалось её беспокойство. Нехотя ожили мысли, заметались в голове. Что… Что происходит? Почему они висят и терпят побои? Почему убиты Ратканон и Ринайна?

Тьма, которую благословлял Сардат, сделалась ненавистной. Она скрывала память. Сардат замотал головой, рыча сквозь стиснутые зубы.

— Что-то не нравится, Орлиный глаз? — произнес Паскар. — Не волнуйся, про тебя я тоже помню.

Удар в лицо. Трещат кости, рвутся кожа и мышцы, боль достигает даже несмотря на остановившееся вовремя сердце. В голове звенит. Образ девчонки меркнет, и на её месте образуется Сиера. Так же молча, как всегда, она хмурит брови. Показывает на какое-то место во тьме… Оттуда идет ощущение угрозы, там движется воздух.

Сардат посмотрел туда и направил огненную силу — совсем чуть-чуть, чтобы не сорваться вновь, как в ущелье.

Паскар вскрикнул, что-то упало и покатилось.

— Что я поджег? — тихо спросил Сардат.

— Дубинку, — хрипло отозвался Аммит. — Дубинку с набитыми в нее гвоздями. Тебе ею только что прилетело в голову. Как ощущения? Выглядишь уныло.

— Зачем ты убил Ратканона? — В памяти не было ответов, и Сардат решил получить их из первых рук. — Зачем я убил Ринайну?

Аммит на миг замешкался, и когда заговорил, в голосе его, едва различимое, слышалось удивление.

— Мой старый друг Паскар попросил их тела в обмен на жизнь остальных людей и нашу с тобой. Мы решили, что цена приемлема. Ринайна не хотела жить, она слишком много потеряла, а Ратканон… Ты видел, каким он стал. Не тем человеком, за которого мы сражались в ущелье.

Он лгал. Непонятно где, непонятно зачем, но — лгал. И говорил слишком много и часто.

— Что ж, время открыть вам правду, — вновь заговорил Паскар дрожащим от сдерживаемого волнения голосом. — Я солгал. Нет, о людях можете не беспокоиться, они доберутся до места бойни. А вот вы двое подохнете. И я не откажу себе в удовольствии растянуть это как можно доль…

Смех Аммита прервал его. Слишком громкий, нарочитый смех.

— Вспомнил занятную штуку. Тогда, когда ещё жил с твоей матерью, я как-то отправился в город и купил там у одного умельца игрушку. Два кузнеца лупят молоточками по наковаленке. Тебе так понравилось, ты так заигрался, что не заметил, как наложил в штанишки.

Паскар взревел. Удары сыпались один за другим, но Аммит, будто безумный, продолжал хохотать.

Потому что с улицы слышались странные звуки. Кто-то быстро двигался. Рвалась и вспыхивала плоть. Чей-то приглушенный возглас, оборвавшийся свистом рассекающей воздух стали.

Аммит издал булькающий звук — Паскар перерезал ему глотку.

— Что, прям кучу навалил? — включился в разговор Сардат, стараясь говорить как можно громче. — Да быть не может. Игрушка-то дурацкая.

— Паскар… не был умным ребенком, — прохрипел Аммит.

— Оно и видно. Того гляди снова обделается. Вырос, а простого урока не усвоил: пока ты играешься с двумя кузнецами, твои штанишки наполняются сзади.

Распахнулась дверь от чьего-то пинка. Сардат почувствовал движение Паскара. Он повернулся — быстро, зло — чтобы прогнать того, кто помешал ему играть.

— Я же велел ждать снару… А, это как?..

Тихий, добродушный как будто смех Аммита был ему ответом.

Кайсер сидел у пробитого бока фургона и равнодушно взирал на трупы, лежащие на земле. Он понятия не имел, что и зачем здесь происходило. Знал только, что при любом исходе ничего хорошего не будет. Не польётся кровь с небес, как говаривали в кругу друзей Кайсера.

— Как думаешь, — сказал, подсаживаясь поближе и выглядывая в отверстие, один из таких же заключенных, имени которого Кайсер не знал, — чего там этот слепой брехал насчет армии?

Кайсер окинул взглядом обладателя глухого голоса. Худой, с длинными волосами серого, землистого цвета. Пустой взгляд блеклых, белесых глаз.

— Я пока никакой армии не вижу, — отозвался Кайсер. — А когда за задницу взяли — можно и не то сбрехать.

Собеседник кивнул, но вдруг в глазах его сверкнул интерес.

— Погляди, — шепнул он. — Вот это тонко…

Кайсер вернулся к созерцанию трупов. Один из них, огромный мужчина, начал шевелиться. Руки слегка дрожали, складывая потроха в разрезанную брюшину.

— Больно, — прошептал Кайсер. Его передернуло. Он и представить себе не мог этой боли. Даже не боли — чего-то за пределами её.

Огромный мужчина стянул вместе края разреза и несколько секунд лежал неподвижно. Похоже, догадался Кайсер, резали обычной сталью, не на крови. Когда великан встал, на месте раны виднелся лишь сочащийся сукровицей шрам. Злое, бородатое лицо великана было бледным. Глаза пылали красным из черноты склер.

— Ратканон, — проговорил собеседник. — По идее — заорать бы.

Кайсер его понимал. Он слышал вопли людей, которых вытаскивали из домов. Вампиры отвлеклись, не видели, как встают мертвецы. Видели только заключенные. Вот уж все они сгрудились у дыры в стене фургона и по очереди смотрят…

Великан достал из-за пояса нож, резанул себя по запястью. Сердце не билось, и лишь несколько капель крови неохотно сорвались с дрожащей руки на срез шеи женщины.

Огромные руки бережно взяли голову, приставили на место.

«Вставай, — услышал Кайсер шепот, едва переродившийся из мысли, почти неразличимый в рёве подступающего к деревне огня. — Вставай, Ринайна! Мы ещё не закончили».

— Не хочет, — шепнул собеседник Кайсера.

Около минуты и вправду не происходило ничего. Но вот по телу женщины прошла судорога. Взметнулись руки, ощупали голову, и с губ птицей сорвался стон. Ратканон зажал ей рот ладонью.

Слава о Ратканоне гремела давно и далеко. Раньше Кайсер лишь посмеивался над этими детскими страшилками о большом и сильном человеке, который убивает вампиров. Сейчас стало не до смеха.

Но если Ратканон собирает свои кишки с земли и встаёт, значит, не такой уж он и человек теперь. А раз так — значит, бьётся не против вампиров, а против… Эрлота? И, коли так, есть ли смысл предупреждать своих тюремщиков об опасности?

В фургоне было тихо. Ни одно сердце не билось. Десять вампиров, закованных в цепи, видели одно и то же, и думали одинаково.

Ратканон тихо переговорил с Ринайной. Та обреченно кивнула, сидя на земле. Ровная линия разреза на шее быстро бледнела. Женщина, как вампир, была старше Ратканона, и раны её заживали быстрее.

Великан помог ей подняться. Вместе они пошли к фургону. Взрослая женщина казалась рядом с Ратканоном девчонкой-подростком.

— Ну, сохрани Река, — выдохнул Кайсер, отпрянув от стены.

Огромные ручищи вцепились в края пролома и, будто бумагу, разорвали сталь. Красные глаза сверкнули в полумрак.

— На чью сторону собираетесь встать? — Голос Ратканона гудел низко, заставляя вибрировать пол фургона.

— А цепи снимешь? — протянул руки тот, с землистыми волосами.

Вместо ответа Ратканон схватил цепи и легко, одним движением разорвал их. Обрывки звякнули об пол.

Следующим к великану приблизился Кайсер.

— Их семнадцать, — сказал он. — Паскар — тот, что в сарае — самый сильный. Эти — так, бойцы обычные. Если крови не насосались, конечно…

— Этой крови? — произнес хриплый женский голос.

Ринайна, только что отошедшая, появилась рядом с Ратканоном и брякнула на пол фургона саквояж с пробирками. Губы Кайсера растянулись в улыбке.

— Ага, — сказал он. — Той самой.

Ты молодец. Ты выжил.

Она стояла во тьме, улыбалась, но почему-то по щекам её текли слёзы. Сардат смотрел на неё молча. Он устал спрашивать, устал недоумевать, устал жить. Но понимал, что эта мелкая вредина не отцепится от него просто так, не отпустит за Реку, пока он не исполнит её желания.

Поскорей бы…

Сардат стоял на границе деревни, перед тропой, окруженной с двух сторон лесным пожаром. Он не дышал, но чувствовал запах дыма. Приятный запах, но не тогда, когда от него задыхаешься.

За спиной кашляли люди. Там же негромко переговаривались освобожденные вампиры. Преступники. Убийцы. Те, что вели охоту на землях Эмариса. Те, что пытались утаить людей от лап Эрлота не ради людей — ради себя. Они грабили, убивали, насиловали, не желая склоняться ни перед одним режимом. Но, возможно, теперь до них, наконец, дошло, что осталось лишь две стороны, и только на одной их жизни будут что-то значить.

Кто-то приблизился.

— Надо идти. — Сардат с трудом узнал тихий голос Ратканона. Вспомнил, как ещё несколько минут назад тот ревел, превращая тело Паскара в горстку неприятных воспоминаний. Теперь великан был тих и угрюм.

— Ты правильный выбор сделал, — сказал Сардат. — Не думай об этом больше.

Ратканон долго молчал, потом пошел вперед быстрым шагом. Сардат двинулся следом, ощущая, как за ним тянутся остальные. Аммит и Ринайна, десяток вампиров и — люди. Притихшие, озадаченные, не знающие ещё, как относиться к перемене, случившейся с тем, в ком привыкли видеть родного отца.

Сиера догнала Ратканона и шла с ним рядом, оглядываясь на Сардата. Тот ускорил шаги и, как только занял место Сиеры, она исчезла.

— Я понимаю тебя, — всё так же тихо произнес Ратканон. — Понимаю, зачем ты вырезал глаза. Только мне хотелось бы вырезать себе сердце.

Сардат молча наклонил голову. Тьма обступала его. Баюкала и обещала покой. Вот только — пройти ещё немножко. Сделать ещё капельку…