Солнцеворот

V Засада

Зяблик, зевая, сидел на борту и смотрел на море. Его завораживало, как оно меняет цвет с черного на синий, пока восходит солнце. Море может себе позволить быть и черным, и синим, и зеленым, и алым, и даже искрящимся всеми цветами. А человека раз покрасят в один цвет — и сиди, обсыхай. Можно перекраситься, конечно, только поначалу старую краску отодрать приходится — а это больно. А потом новой краской по свежим ранам — того больнее. Отчего такая несправедливость?

Поначалу Зяблик радовался своему преображению. Никто его пальцем не трогал, после того как ещё двое глупцов поплатились жизнями после Чибиса. Зяблик не хотел им смерти. Покровительница забирала его боль и узнавала имена — сама. А дальнейшего он предотвратить не мог. Да и не хотел. В конце-то концов, был ли на этом корабле, кроме него, хоть один невиновный? Воры, убийцы, насильники. Они уже заслужили смерть, иначе не оказались бы здесь.

Работать Зяблик перестал. Просто не мог — слишком уж слаб он бывал после ночных визитов Покровительницы. Целый день ходил бледной тенью, чуть не падал, и лишь к вечеру оживал. Стараниями Орла ему давали усиленное питание, накидывая добавки за каждого мертвеца. И до сегодняшнего утра Зяблик упивался победой. А сегодня утром его ни свет ни заря разбудила тоска.

Нырок встал, как обычно, утром и поплелся на верхнюю палубу встречать рассвет. Зяблик пробудился от шороха и лежал, таращась в темноту. Грудь сжимала стальными клешнями непонятная грусть. Откуда она взялась, почему? Может, потому что этой ночью Покровительница не пришла?..

«Где же ты? — беззвучно шептал Зяблик. — Не бойся, я тебя не выдам».

В этот миг Зяблик забыл, что Покровительница могла, не оставив следов, убить взрослого мужчину. Ему она казалась прекрасной напуганной девушкой, которой почему-то приходится скрываться на корабле. Только ему, Зяблику, она открылась, и его долг чести — сохранить тайну. Путались мысли в голове, а из глаз текли слезы.

Зяблик заставил себя подняться и выйти на палубу. Сел у борта и так и сидел, вдыхая морской воздух, наблюдая рождение утра. Вот на княжеском корабле началось движение. Кто-то ловко взобрался в «воронье гнездо» и начал махать флажками. И Зяблик, и другие заключенные давно поняли, что это — такая хитрая азбука, с помощью которой корабли между собой общаются. Кто-то пытался разгадать значения флажков, но тщетно — слишком уж быстро махал ими семафорщик, а капитану потом что-то докладывал за закрытыми дверьми каюты.

Обычно каждое утро семафорил их корабль, а человек на корабле князя смотрел и, коротко махнув — мол, понял, свободен — спускался на палубу. В этот же раз всё было наоборот, и Зяблик озадачился. Повернул голову, выгнул шею, пытаясь рассмотреть того, кто стоял в их «вороньем гнезде». Но матрос уже не стоял, он спускался, и его лицо, мелькнувшее в переплетении канатов, показалось Зяблику озабоченным. Что-то будет…

— Не понял! — Обзор Зяблику перекрыл подкравшийся Орёл. — Это почему мы завтрак пропускаем?

— Не хочется, — буркнул Зяблик, отвернувшись. Княжеский семафорщик тоже быстро спускался с мачты. Показалось, или корабль стал ближе?

— Ну нет, малой, — возразил Орёл. — Так не пойдет. Ты, значит, с голодухи сдохнешь, а нас потом ночью всех поубивают? Сиди тут, сейчас тебе завтрак принесут, со всеми церемониями, как княжеской доченьке.

Доска палубы скрипнула под сапогом Орла.

— Сказал, не хочу! — взвизгнул Зяблик, обернувшись.

Есть он и правда не хотел. Его мутило. Хотелось спать, но и спать толком не хотелось. Хотелось, чтобы настала ночь и пришла Покровительница, забрала непонятное, гнетущее чувство и дала взамен покой.

Орёл смотрел на него, уже не скрывая ненависти. В прищуренных глазах пылала жажда убийства.

— Завтракать очень важно и полезно, неужели мама тебе не говорила? — прошипел он сквозь зубы.

— А я не буду! И сдохну, если захочу. И пускай вас всех ночью поубивают. Ясно? Не заставишь ты меня жрать, а заставишь — сам первым сдохнешь, ясно?

Орёл быстро огляделся. Зяблик знал это движение, он ведь вырос на улицах. Когда человек так оглядывается — значит, сейчас ударит или убьёт. Орёл шагнул к Зяблику, опустился на корточки рядом с ним.

— Знаешь, недоносок, я бы с тобой тут не цацкался, если бы не Ворон, — прошипел он. — Знаешь, что я думаю? Думаю, голову тебе повернуть, чтоб пятки свои увидел, и за борт.

— Покровительница…

— Ага, ага. Только тебе уже все равно будет.

— Но ты же умрешь! — Зяблик вытаращил глаза. Ему казалось немыслимым, чтобы кто-то, зная, как предотвратить смерть, взял и сделал наоборот. Зачем? Что может быть важнее жизни?!

— Так все ж помрем, рано или поздно, — оскалился Орёл. — Вопрос лишь в том, за что. Я вот не хочу помирать где-то там, воюя не пойми с кем, не ясно за кого. А помереть, выдавив такой мерзкий прыщ, как ты, — это, считаю, почётно.

Его руки дернулись к Зяблику, но тут на плечо Орла опустилась ладонь. Орёл замер.

— Не надо, — тихим хриплым голосом произнес Ворон. — Рук не марай. Без нас решат.

Зяблик перевел дыхание. Он уже приготовился умереть, таким страшным и решительным был взгляд Орла.

Орёл вскочил на ноги, повернулся к Ворону. Неужели подерутся? Вот эти двое, сильных и страшных? Зяблик на всякий случай отодвинулся.

— Ты мне, что ли, указывать будешь? — прорычал Орёл.

Если бы он зарычал так на Зяблика и так же на него посмотрел, тот бы задрожал и сделал все, что угодно. Ворон же смотрел на Орла спокойно и насмешливо.

— Хотя бы и я, — сказал, не повышая голоса. — Я тут пока смотрящий, а ты подо мной ходишь. Вот и не забывай…

— Смотрящий? — перебил Орёл. — Хорош смотрящий, чуть припекло — полетел князю плакаться. Нас теперь тут всех…

— Я не с князем говорил, а с вампиром, — перебил в свою очередь Ворон. — Пусть они меж собой решают. У вампиров — свои дела, у нас — свои. А у нас с тобой, Орлёнок, дела особенные. Почирикаем ещё, не уходи далеко.

И Ворон, хлопнув Орла по плечу, удалился.

Зяблик поспешил отвернуться, чтобы не встретить взгляд Орла. Если тому что не понравится — кинется ведь!

Княжеский корабль приблизился, теперь никаких сомнений. Да и корабль смертников слегка изменил курс. Флот шёл так же, как и всегда, и лишь два корабля сближались.

Я не с князем говорил, а с вампиром.

Зяблик вспотел от нехорошего предчувствия. Что-то теперь будет?!

Он впился взглядом в корабль князя и вздрогнул, заметив, что на борту кто-то сидит, свесив ноги над морем. Парнишка, лет шестнадцати. Кто это? Уж не один ли из вампиров? Скорее всего, иначе зачем ребенка брать на борт? Хотя, может, сын кого из князей? Но ведь корабль-то — Торатиса, зачем он тут?

Когда мальчишка поднял голову от альбома, в котором что-то рисовал, Зяблик понял, что сомнений быть не может. Кожа мальчишки светлее, чем у любого другого, в кого ни ткни. Глаза другие, да и самый цвет глаз…

— Здравствуй, — сказал Человек с Солнцем в Глазах, когда корабли сблизились настолько, что можно было бы, при желании, пожать друг другу руки. — Это тебя называют Зябликом?

Левмир начал новую сказку в первый день путешествия. Вид идущей по морю армады вдохновил его, и листы альбома, подаренного Айри, покрылись сценами войны. Посматривая на разгуливающих по палубе солдат, Левмир срисовывал их оружие, облачение, стараясь, чтобы новая сказка вышла как можно более настоящей. Как можно менее «сказкой». В этот раз всё реально. Это не какие-то выдуманные драконы.

Казалось, одна эта реалистичность сделает новую сказку лучше предыдущих, но вот странность — выходило наоборот. Левмир тщательно выписывал битвы, изображал страшного Эрлота на вершине высокой башни, себя, сражающегося с ним и побеждающего. Но когда пересматривал картинки, с трудом удерживался от зевоты. Почему-то реальность превратила захватывающую дух историю в скучный пересказ неинтересных событий. Почему-то те наивные фантазии, которые изобретали они с И, отогревая пальцы дыханием, сохранились в памяти куда более живыми, искренними и настоящими.

Однако Левмир не сдавался. Скоро он закончит сказку и отдаст её людям, как делал раньше. Пусть они смотрят на будущие свои свершения, пусть понимают, что их ждет… Но Левмир уже сейчас знал, как все будет. Им понравится сказка, они пролистают её с улыбками, они вдохновятся на бой. Но ни в одном глазу не блеснет слеза. Никто не забудет о том, что пора на обед. И не будет той, что, пролистав сказку, сощурит зеленые глаза и скажет: «А давай…». Давай всё переделаем, давай начнем с начала, давай потратим месяц, но сделаем сказку, от которой будут замирать наши сердца. Пусть будет страшно. Пусть армия потерпит поражение. Пусть торжествует Эрлот. А потом — потом прилетят драконы!

Ради нее Левмир готов был начинать с начала хоть целую вечность. Снова и снова падать, оступаться, вставать, идти, бежать, ползти. Но теперь всего этого было не нужно. Теперь он — один из предводителей величайшей силы, какую когда-либо видел свет, а не жалкий деревенский мальчишка. Река исполнила сокровенное желание. Теперь Левмир был достоин принцессы Ирабиль. Но он сидел на корабле, не мог ничего сделать и рисовал сказку. Самую скучную сказку из всех, что когда-либо у него выходила.

Однако даже эта сказка помогала отвлечься от волнения, терзающего сердце с тех пор, как Ворон рассказал о «Покровительнице». Если это не глупая байка, которую выдумал заведшийся на корабле убийца, то… Левмир представлял, как маленькая серая летучая мышка днями и ночами, сквозь бури и штиль несется с погибающего Запада на Восток, к нему. Как, оказавшись на флоте, вдруг видит отца и, испугавшись, решает спрятаться, разобраться, подумать… Единственное, что не укладывалось в эту фантазию — убийства. Зачем Ирабиль убивать людей, пусть даже те — подонки, хуже которых она не встречала? Убийство в бою — это одно. Хладнокровное убийство под покровом ночи — совсем другое. Для этого нужно позволить себе быть убийцей.

Левмир вспоминал, как убивал вновь и вновь в казематах князя под пристальным взглядом Эмариса, и понимал, что он себе дал такое разрешение. Он изменился тогда, когда позволил себе приносить жертвы во имя цели. В тот день он стал настоящим вампиром. Возможно ли, чтобы так же изменилась И? Девочка-видение, с которой они танцевали на купающейся в лунном свете полянке, смеялись и плакали, шли, поддерживая друг дружку, навстречу гибели. Если и она стала настоящим вампиром, то найдут ли они опять друг в друге то, что раньше связывало их воедино? Вот какие мысли удержали Левмира от того, чтобы в первую же ночь прилететь на корабль смертников и позвать по имени свою судьбу.

Ночью он молил Реку. На рассвете — заклинал Солнце. Просил, чтобы Ирабиль осталась прежней, где бы она ни была. Просил, чтобы Кастилос сохранил её, чего бы ему это ни стоило.

Солнце молчало. И только Река, кажется, негромко смеялась в ответ. Река не слышит мольбы, не выполняет просьбы. Река одаряет достойных.

Чтобы усмирить в душе эту бурю, Левмир рисовал сказку. Вкладывал всего себя в картинки, такие настоящие, что из них рвались вопли погибающих вампиров, заглушаемые звоном стали.

Левмир слышал голоса. Чувствовал волнение и смятение человека, чувствовал его взгляд. Но он не позволил себе отвлечься до тех пор, пока не провел последнюю линию на рисунке. Только тогда, убедившись в совершенстве созданной картины, он поднял взгляд и увидел напротив, на вплотную подобравшемся корабле, приоткрывшего рот парня.

Он был старше Левмира. Ему должно было быть лет двадцать пять, или даже больше. Но он так скукожился, такое детское выражение лица у него было, что Левмир почувствовал себя кем-то вроде старшего брата. Человек смотрел на него с ненавистью, страхом, уважением и нелепым детским вызовом.

— Здравствуй, — сказал Левмир. — Это тебя называют Зябликом?

Корабли продолжали сближаться, того и гляди стукнутся бортами, зажмет ноги. Слева началась суета, с борта на борт перекинули трап. Левмир встал и одним шагом переместился на корабль смертников «Утренняя птаха». Бегающие по палубе матросы покосились с неодобрением, но промолчали. Скакать так запросто с корабля на корабль, видимо, было здесь дурным тоном. Но все знали, что Левмир не человек, и никто не решился сделать замечания. А может, промолчали из-за цвета глаз.

Зяблик, как только Левмир оказался рядом с ним на палубе, шарахнулся. Черные его глаза дико блестели, неестественно бледная кожа совсем посерела. Показалось даже, что седина тронула черные волосы. Левмир понял, что с ним происходит. Эмарис рассказывал об этом Айри, когда говорил о фаворитах. Люди, которых кусает вампир, привыкают к хозяину, и если тот их оставляет на некоторое время, у них начинается болезнь. У этой болезни много проявлений. Одно из них — постоянный страх, доходящий до паники. Страх, усиливающийся при появлении рядом другого вампира. То яд в крови трепещет, боясь оказаться вытесненным и замещённым. Этого парня кусали, тут не может быть сомнений. Левмир чувствовал в нем отголосок, тень силы Реки.

— Я поздоровался с тобой, отчего ты не отвечаешь? — спросил Левмир.

Он не старался приблизиться, напротив, сложил перед собой руки с альбомом, всем видом показывая добрые намерения. Даже улыбнулся, хотя в голове и в сердце бушевал хаос. К надежде и страху примешалась ревность. Почему она выбрала этого жалкого трясущегося от страха подонка в фавориты?

Когда Зяблик раскрыл рот, заговорил не он, а яд в крови:

— Не хочу говорить с тем, от кого прячется Покровительница.

Лишь отзвучали слова, на лице Зяблика появилось удивление. Но оно тут же сменилось жестокостью, когда он увидел выражение лица Левмира. Левмир чувствовал себя так, будто его с силой ударили по голове кувалдой. Он покачнулся, с губ сорвался негромкий вздох. Сомнения в этот миг рассеялись.

— Почему же она прячется от меня? — пробормотал Левмир, борясь с искушением остановить сердце.

Голос Зяблика окреп, да и сам он распрямился, встал. Кожа обрела нормальный смуглый оттенок. И в этот раз он говорил сам, не слушая свою кровь:

— Она меня выбрала, ясно? Меня! Она защищает меня, и я буду защищать ее, чего бы мне это ни стоило. Ты не сможешь отнять её у меня, ясно тебе, вампир!

Последние слова он выкрикнул. Он, наверное, ждал, что Левмир смешается и поникнет от его натиска, но произошло обратное. Левмир смотрел на Зяблика и ощущал внутри страшную пустоту. Он смотрел на себя, двенадцатилетнего мальчишку, который так гордился тем, что в его серую, обычную жизнь вошла самая настоящая сказка. Была ли хоть крошечная его заслуга в том, что Ирабиль решилась связать с ним свою судьбу? Нет, он был тем, кем родился, кем воспитали его родители.

— Нельзя отнять то, что тебе не принадлежит, — тихо сказал Левмир. — То, что приходит само, однажды само уйдет, и тогда останешься только ты. А вокруг тебя — тот мир, который ты создал. Какой мир создал ты, Зяблик?

«Какой мир создал я?» — спросил себя Левмир.

Несколько минут назад он знал, что он — предводитель величайшей армии, которая одолеет Эрлота. Но сейчас, будто посмотревшись в зеркало, усомнился. Разве он не тот же мальчишка, каким был? Мальчишка, вкусивший крохи от того, чем кормились лучшие и сильнейшие мира сего. Забери у него эти крохи — что останется? Без силы Реки, без любви принцессы?

Левмир посмотрел на альбом в своих руках. Перелистал мысленно сказку. Вот это останется? Захотелось бросить в воду разрисованные листы, ставшие вдруг ненавистными.

— Покровительница меня не бросит, — заявил Зяблик.

Левмир покачал головой.

— Я тоже так думал.

С этими словами он перепрыгнул обратно на «Князь князей», оставив за спиной Зяблика. Столько времени идти вперед, чтобы вдруг столкнуться со своим отражением и понять, что все это время бежал на месте… В сердце Левмира поселился ненасытный червячок, готовый грызть плоть и расти вечность. Благо вечность эта у него была.

Эмарис Виллеран сидел в капитанской каюте за круглым столом. Рядом с ним сидел Торатис. Князь хмурился и то и дело барабанил пальцами по столу. Вампир же был неподвижен, будто статуя, или мертвец, хотя сердце его билось. Перекачивало кровь — ту же, что тысячи лет назад. Струились по венам мысли и воспоминания, вновь и вновь собираясь в причудливые сочетания, заставляя внутри всё то ликовать, радоваться достижениям, то сжиматься от боли потерь, то терзаться стыдом. Наружу не прорывалось ничего. Эмарис знал, что такое быть правителем. Даже больше: он знал, что такое быть правителем вампиров.

Капитана корабля из каюты выгнали, не для его ушей разговор, который тут пойдет. Торатис ждал этого разговора со все возрастающей тревогой, и ему было отчего тревожиться. Нет, Эмарис не думал, что Торатиса посетили те же мысли, что и его. Просто князь всегда беспокоился, когда речь заходила о вампирах. Сказалась длительная фамильная переписка с Освиком, который, желая призвать на помощь военную силу, лишь посеял панику. Эмарис разрешил себе улыбнуться, вспомнив старого друга, с его наивной верой в возможность равноправного сосуществования вампира и человека. Улыбка быстро исчезла. В какой-то мере именно Освик был повинен в том, что сейчас происходило. Освик создал Кастилоса, которого Эмарис был вынужден сделать герцогом в обход Эрлота. Освик заронил в голову Эрлота мысль о Востоке. Освик написал опасную книгу, которая привела Эрлота в бешенство. Всё это вместе дало Эрлоту основание для возрождения безумной страсти. И вот, мир пришел в движение. Скоро ему предстоит расколоться на две части, а тем, кто выживет, будет суждено веками стараться сшить части воедино.

Левмир хотел присутствовать при разговоре, но Эмарис велел ему остаться снаружи. Слишком легко в солнечных глазах мальчишки читалась глупая надежда, застилавшая ему здравый смысл. В ту ночь, когда на «Князь Князей» — так переименовали «Стремительного», на котором путешествовал Торатис — прилетел Ворон, Левмир прибежал в каюту к Эмарису и долго, путанно рассказывал о некоей Покровительнице. Потом спросил, сколько времени Эмарис летел с Запада на Восток. В мыслях своих Эмарис грустно усмехнулся. Люди и дети могут бесконечно пытаться встать вровень с вампирами, но в такие моменты разница становится очевидной. Вообразить, будто принцесса Ирабиль прилетела сюда и затаилась на корабле смертников? Глупый мальчишка, она же принцесса! И потом, как бы она отыскала флот в море? Она ведь даже не знает, что такое «корабль», никогда их не видела.

Эмарис скорее готов был поверить, что во флот просочились лазутчики Эрлота. И так он и думал, пока не выяснил, что «Покровительница» взяла под защиту одного забитого заключенного и убивает его врагов. Теперь оставался единственный вариант, и Эмарис недоумевал, как такая простая мысль не приходит Левмиру в голову. Подростки могут предугадать логичные, разумные поступки взрослых, но друг для друга и сами для себя они остаются загадками. Хотя и Торатис ещё ни о чем не догадался, иначе его взгляд был бы другим. Не таким цепким, не таким сильным.

В дверь стукнули.

— Капитан «Птахи» прибыл, мой князь! — послышался голос Дигора.

— Пусть войдет! — отозвался Торатис.

Дверь открылась, и в каюту вразвалочку вошел мужчина с загорелым, обветренным лицом. Он невнимательно поклонился, не вынимая рук из карманов, пинком закрыл дверь за собой, и лишь тогда преобразился. Выражение лица перестало быть надменным, сделалось обеспокоенным. Повторный поклон вышел низким. Князь нетерпеливо махнул рукой:

— Сядь, хватит церемоний. Ты знаешь, о чем мы будем говорить, не тяни время.

Капитан кивнул, сел напротив Эмариса и Торатиса. Скользнул по вампиру быстрым взглядом, но пялиться не стал.

— Кинар, — сказал Торатис, — я высоко ценю то, что ты вообще согласился на это безумие. Я знаю, чего тебе стоило пустить на свой корабль толпу головорезов. Но ты помнишь, о чём мы условились.

Кинар потупился, кашлянул. Эмарис смотрел на его руки, сцепленные на столе. Руки вели себя спокойно.

— Виноват, князь, — тихо сказал он. — Я должен был доложить уже о первом убийстве…

— Именно так. — Голос Торатиса сделался суровее.

— Но уже тогда я понял, что люди так не убивают. Я оказался в сложной ситуации. Я не знал, зачем вампиры делают то, что делают, не знал, насколько вы осведомлены. Этим тварям ведь необходима кровь, и надо понимать, что откуда-то они будут её добывать во время путешествия…

Тут он покосился на Эмариса и поправился:

— Этим существам.

Торатис хмыкнул. Видно было, что такое объяснение капитанского молчания ему в голову не приходило. И ещё было видно, что он его принял.

— Эти твари запросто могут обойтись без крови, если не останавливают сердец, — вмешался в разговор Эмарис. — Чем мы с моим маленьким другом и занимаемся. Мы едим человеческую пищу, пьём воду и вино. Но вот скрываться на корабле с бьющимся сердцем непросто. Нужно остановить сердце, притвориться туманом, или крысой. Но тогда нужна кровь, и тогда вампир выходит на охоту. И это не один из нас.

Самую малость лицо Кинара побледнело. Чуть сильнее сжались сцепленные в замок пальцы.

— Значит, кто-то третий, — кивнул он.

— Именно. И мы собираемся его поймать. Могу ли я рассчитывать на твою помощь, капитан Кинар?

— Что я должен делать? — развел руками тот.

Эмарис изложил план. Лик капитана побледнел на этот раз ощутимо.

— Вы предлагаете мне рискнуть жизнью?

Его взгляд метнулся с Эмариса на Торатиса, но князь молчал, и по его лицу нельзя было прочитать ничего.

— Посмотри мне в глаза, Кинар, — попросил Эмарис. — Кого ты видишь перед собой? Я почти ровесник этому миру. Один из сильнейших и мудрейших. Если ты боишься доверить свою жизнь мне, то знай: более надежной защиты не найдешь.

Кинар вновь метнул взгляд на князя, но, не получив от того никакого знака, нехотя кивнул.

— Постарайся не вызывать подозрений, — сказал Эмарис. — Накажи всех. Всех, кто хоть немного виноват.

Кинар молча встал и, поклонившись обоим правителям, вышел из каюты. Уже на пороге его походка вновь стала развязной, руки скользнули в карманы. Эмарис улыбнулся ему вслед. Ему нравились люди, которые понимали необходимость меняться.

— Зачем ты ему солгал? — спросил князь. — Ты ведь говорил мне, что убить проще, чем защитить, и тут даже у самого неопытного вампира шансов может быть больше, чем у тебя.

— Все так, — кивнул Эмарис. — Но это в том случае, если вампир хочет убивать.

— Эта «Покровительница» убила уже троих. По-твоему, она не хочет убивать?

— По-моему, все трое были преступниками и, возможно, несли в душе что-то ещё, чего не знали судьи. Но не Кинар.

— И, тем не менее, он рискует жизнью.

Пустой разговор наскучил Эмарису, и он выбрался из-за стола.

— Когда доберемся до места, Торатис, жизнь человека будет стоить не дороже спичечной головки, и так же легко будут вспыхивать и сгорать дотла люди. Считай сегодняшнюю охоту легкой разминкой. Или положись на моё слово и спи спокойно.

Эмарис вышел на палубу, оставив Торатиса в одиночестве, среди своих демонов, которых скоро станет больше.

Последним звуком, умирающим в тишине и темноте, были всхлипывания Зяблика. У него болело всё тело, живот сводило от голода, но самое гадкое терзало его сердце: бессильная ненависть пополам со страхом. Минуту назад кто-то ещё посмеивался над ним, но вот и этот насмешник уснул. Только Зяблик продолжал глушить рыдания. Губы его шевелились, беззвучно призывая Покровительницу.

Всё началось рано утром. После разговора с Левмиром Зяблик почувствовал себя сильным. Ему казалось, что он поверг в бегство вампира, что Покровительница дала ему власть даже над ним. Зяблик решил позавтракать. Вразвалочку подошел к группе заключенных, которые сидели на палубе и тщательно выскребали миски, поглядывая с любопытством на «Князь князей».

Но когда Зяблик под пристальным взглядом Орла получил миску с похлебкой, начался кошмар. Кто-то отвесил ему сильного пинка, так, что часть похлебки выплеснулась на палубу. Кипя от гнева, Зяблик повернулся и увидел капитана. Имя Покровительницы замерло у него на губах.

«Ты наработал на жратву?» — прорычал капитан.

Ответить Зяблик не успел — одним ударом капитан вышиб миску у него из рук, другим разбил губы в кровь. Зяблик шлепнулся в лужицу похлебки, среди предупредительно расступившихся заключенных. Капитан, взглядом пригвоздив Зяблика к месту, отвернул голову.

«Где Ворон? Подвесьте его!»

Зяблик с жадностью смотрел, как страшного Ворона хватают матросы, связывают и подвешивают вниз головой на рее. Один матрос сдернул его одежду, обнажив худощавое, испещренное шрамами тело. Другой вложил в руку капитана девятихвостую плетку.

Заключенные потрясенно молчали, только один рассмеялся и что-то сказал соседу — Орёл. Он, оскалясь, смотрел на висящего Ворона. А вот лицо Ворона оставалось спокойным. Ни страха, ни смущения, ни злости.

«Вы, мрази, видимо, решили, что я с вами шутки шучу, — сказал капитан, прохаживаясь по палубе и похлопывая плеткой по ноге. — Вы подумали, что капитан Кинар попусту сотрясает воздух языком. Пришло время напомнить правила».

Девять хвостов плети со свистом разорвали воздух и ударили в спину Ворона. Тот криво улыбнулся в ответ и нашел взглядом Зяблика. Зяблик в ту же секунду отвернулся.

«Эта облезлая курица летит на корабль князя и рассказывает там сказки про какую-то чертову Покровительницу!» — Новый удар заставил Ворона поморщиться, с хвостов повисшей плети закапала кровь.

«Знаете, что мне сейчас сказал князь? Он сказал, что не хочет слышать обо всём этом дерьме. Чтобы я сам с ним разбирался на своем корабле. Я! Я должен разбираться с вашим дерьмом, отродья! Мало того, что вы пропитали своей вонью мой великолепный корабль, мало того, что я каждый день вижу ваши ублюдочные рожи, так я ещё должен ковыряться в ваших испражнениях?»

Вновь свистнула плеть, и на этот раз даже Зяблику стало нехорошо. Он различил треск рвущейся плоти.

«Но ведь я с самого начала объяснил, как у нас всё будет. Для того над вами и поставлен этот смотрящий. Но поставить мало, надо подвесить, так?»

Хохотнул Орёл, и новый удар заставил Ворона скрипнуть зубами. Интересно, закричит он в конце концов?

«Или, может, смотрящего надо сменить? Может, Ворон не справляется со своими обязанностями, а? Вы скажите, не стесняйтесь!»

«За борт его! — со смехом крикнул Орёл. — Будет знать, как князьям плакаться!»

«Слыхал, Ворон? — Капитан наклонился, заглянул в перевернутое лицо убийцы. — Вот оно как бывает-то!»

«Я все слышу, что нужно, — прохрипел в ответ Ворон. — Просто ума хватает, чтоб молчать до поры».

«Ума-то тебе, смотрю, не занимать, — кивнул капитан. — А вот смелости… Кого ты испугался? Этого?»

Капитан быстрым шагом приблизился к сидящему на палубе Зяблику и с размаху пнул его по лицу.

«Этот сопляк напел сказок про какую-то ссаную Покровительницу, и ты затрясся от страха? Хорошо, Ворон, я тебе помогу. Ты не виноват, понял? Это я отдал приказ, я велю тебе вздрючить это ничтожество так, чтоб оно выло и плакало, мечтало сдохнуть. Но не убивать, ясно?! Увижу ещё один труп на корабле — тебе конец, а твое место займет Орёл. Делай дело, ублюдок. А если Покровительница захочет сегодня ночью отсосать, то я прямо здесь, на палубе, пьяный и злой, как тысяча чертей. Запомнил?»

«Да», — каркнул Ворон.

«Снять его!»

Лязгнула сталь, свистнул рассекаемый воздух, и Ворон тяжело повалился на палубу. Морщась, встал, подобрал свою хламиду, надел, будто не замечая сотен пар глаз, жадно смотрящих на него. И вдруг протянул руку капитану.

«Позволите?»

«Что, понравилась? — усмехнулся капитан и отдал Ворону плеть. — Это моя любимая, чтоб вернул, ясно?»

«Ну какой разговор! Поиграю и верну, я ж не вор, капитан», — и Ворон страшно подмигнул единственным глазом.

Прежде чем плеть обрушилась на него, Зяблик успел заметить хмурое выражение на лице Орла. А потом раздался свист…

Ворон тенью ходил за ним весь день. Не давал есть, не давал присесть, отдохнуть. Зяблик снова чистил трюмы с лошадьми, драил палубы, а за ним неотступно порхала плеть, превращая спину в кусок сырого мяса. Однажды Зяблик лишился сознания, но пришел в себя от ведра морской воды, выплеснутого на спину. С воем подскочил и бросился работать, обливаясь кровью, потом и слезами, под нервный смех заключенных.

Несколько раз ловил сочувственный взгляд Нырка, но тот не мог утешить, не мог даже подойти — его грубо отпихивали прислужники Ворона. Вот глупец! Когда у Зяблика была сила, он от него отвернулся, а теперь, когда его готовы разорвать на части, вспомнил о дружбе!

Но всему приходит конец, завершился и этот день. Когда солнце коснулось горизонта, Ворон сполоснул плетку в ведре и свернул ее, тяжело вздохнув:

«Умотал ты меня, мальчик. Нелегкое дело — капитанскую волю выполнять. Я уж с ним поговорю, может, хватит меня, старого, мучить. Авось завтра и отдохнем».

И как ни хотел Зяблик, он не мог злиться на Ворона, потому что не видел в его лице удовольствия. Ворон лишь делал то, что должен был, чтобы сохранить то, что имеет. А капитан… Зяблик вспоминал взгляд капитана, когда тот выбивал миску из его рук, бил ногой в лицо. Капитан ненавидел его. Капитан хотел причинить ему боль. Ничего, он ещё узнает силу Покровительницы!

Но ведь… Но ведь смерть капитана — это смерть корабля! Лишь только известие дойдет до князя, «Утреннюю птаху» расстреляют из пушек в щепы, а выживших добьют стрелами в воде!

Мысль была страшная, но Зяблик заставил себя её отбросить. Покровительница разберется. Покровительница знает, что делает…

И когда она пришла, когда её голос — наконец-то голос, не шепот! — дрогнул, спрашивая: «Кто это сделал?!» — Зяблик в ответ прошептал одно слово:

— Капитан!

Потом Покровительница забрала боль и подарила сон. Спокойный и глубокий сон, в котором не было ничего, кроме плавного колыхания алых вод.

«Соберись. Почувствуй её».

«Может, я буду учиться потом, когда мы закончим?»

«Вечность расслабляет. Дарит иллюзию того, что может быть „потом“. А что если тебя убьют сегодня ночью?»

«Тогда тем более, зачем мне это учение?»

«А зачем тебе вечность, если ты не собираешься употребить её на учение? Научись с пользой тратить минуты, и однажды поймешь, что не зря проживаешь годы. Я учился всю жизнь и думал, что выучил достаточно. Но, встретив тебя, не преминул усвоить новый урок. Так что соберись и почувствуй черту. Ты должен её видеть, слышать, обонять».

Левмир отрешился от того, что его окружало, и погрузился во тьму. Представил себе алую черточку, пересекающую черноту, вглядывался в нее внутренним взором.

«Не пытайся представить. Почувствуй! Чувство идет от голода, сосредоточься на нём».

Две летучие мыши — одна побольше и будто седая, другая меньше и черная — висели вниз головами на рее «Утренней птахи». Редкий глаз смог бы различить их. Они различали всё. Поскрипывание мачт, трепет парусов, биения сердец заключенных и команды, пьяное ворчание стоящего у штурвала капитана. Он взял себе вахту на всю ночь.

А ещё летучие мыши чувствовали, что капитан трезв. Он притворялся так, что ни один человек не сумел бы его раскусить. Так же, как притворялся злобным любителем подвешивать на рее и пороть плетью. Капитан Кинар был другим человеком, давним другом Торатиса. Князь говорил, что запросто доверил бы ему свою жизнь. Левмир и Эмарис кивнули в ответ, но Левмир подумал, что Торатис не так уж высоко ценит свою жизнь. Судя по легкой усмешке, Эмариса посетила схожая мысль. А сейчас крохотный мозг летучей мыши не мог думать о таких вещах. Он мог только чувствовать и беспорядочно метаться мыслью. Эмарис же требовал от Левмира сосредоточенности.

Ладно! Голод. Не тот голод, от которого режет в желудке, а рот наполняется слюною, а другой, больше похожий на жажду. Голод, от которого весь мир накрывает алой пеленой, глаза чернеют, а посреди них загораются огни. Голод пока ещё не пришел, но Левмир ощущал его предвестия. Вцепился в них мыслью и… Странное это было чувство. Как будто замкнулся некий круг. Ничего подобного Левмир никогда раньше не ощущал. Возможно, Эмарис видел то же самое как черту, но Левмир вообразил другое. Он стоял в лесу, маленький мальчик, только что потерявший семью. Жался спиной к дереву и смотрел в глаза приближающемуся волку. Волк остановился. За спиной его стояла стая. А Левмир глядел в глаза зверю по имени Голод и знал: стоит только моргнуть, и он бросится, разорвет.

В этот миг пришло облегчение. Левмир не боялся более, что Голод его победит. Что придется пить кровь у кого-то из заключенных. Как только он почувствует, что вот-вот моргнет, сию секунду обратится в человека, запустит сердце. А волк и его стая останутся ни с чем.

Обретя этот новый навык, Левмир ощутил ликование. Оно было слишком огромным для крохотного тельца летучей мышки, и она расправила крылья, делясь с миром своим восторгом.

«Молодец, — похвалил Эмарис. — А теперь приготовься. Начинается».

Левмир отвлекся от черты Голода и перенес внимание на корабль. Что-то изменилось. Одно из сердец, которые он слышал, забилось спокойнее. А по верхней палубе скользило нечто. Не человек, сгусток тумана. Вот капитан, вполголоса напевавший печальную морскую песнь, запнулся и повернул голову. Если и заметил легкое облачко, то не придал ему значения. Устремил взгляд вперёд и выругался.

Облачко подплыло вплотную к капитану.

«Сейчас!»

Летучие мыши разжали когти, рухнули вниз и, захлопав крыльями, помчались к капитану. Из туманного облачка собралась человеческая фигура в серой накидке с капюшоном.

Левмир увидел, как в далеком-далеком лесу Голод оскалил клыки и зарычал. Черта приближалась. В полете Левмир изменил облик и, едва ноги коснулись палубы, запустил сердце. Первый же его удар принес в голову оглушительную мысль: «Что я сделал?!»

Фигура в капюшоне, почувствовав приближение врага, развернулась, и в грудь Левмиру врезался кулак. Удар отбросил его на пару шагов, Левмир не удержался на ногах и упал бы, но спиной врезался в стену надстройки. Увидел, как Эмарис, на миг став собой, взял капитана за плечи, что-то ему сказал, и оба исчезли в тумане. Фигура в капюшоне, развернувшись, убедилась, что жертвы нет, и издала рычание. Голосок был, вне всякого сомнения, девичий.

— Это ты? — Левмир оттолкнулся от надстройки. — Зачем ты это делаешь?

В голос просочился страх. Левмир боялся не за себя, не за капитана и других возможных жертв. Он боялся, что стоящая перед ним девушка отбросит капюшон и в зеленых глазах её сверкнет что-то злое и безжалостное, то, чего раньше там не было и быть не могло.

Фигура вздрогнула, отступила на шаг.

— И, — сказал Левмир, вытянув руку.

Он думал, что, услышав свое детское милое имя, она поймет, что натворила. Но девушка сначала замерла, потом, дернув головой, набросила капюшон ещё ниже и… Бросилась к борту.

— Стой! — заорал Левмир, кидаясь ей наперерез.

Требовалась скорость, недоступная человеку, и он остановил сердце. Обострившимся слухом услышал лязг стали. «Только защищаться!» — скомандовал он себе, и рука выхватила из ножен меч на крови Эмариса.

Клинок ударил в клинок. Двое вампиров застыли у самого борта. Левмир силился разглядеть лицо под капюшоном, но видел лишь черноту. Хоть бы там осталось ещё что-нибудь! И куда, спрашивается, подевался Эмарис? Боится взглянуть в глаза дочери, которую предал? Хорош воин!

Девушка толкнула меч, всем телом помогая движению. Левмир отступил и едва успел уклониться от колющего удара. Теперь он разобрал, что в руках у девушки — изогнутая сабля. Сабля, которая едва не проткнула его насквозь. Ирабиль хочет его убить?! За что?

Сабля засверкала, отражая лунный свет. Девушка орудовала ею так же легко, как ивовым прутиком. Только каждый взмах нёс смерть. Левмир не уступал в скорости, клинок его меча оказывался на пути лезвия сабли вновь и вновь. Звенела сталь, удары тяжело отдавались по рукам, и не было слышно дыхания. Левмир вспомнил свою сказку, и внезапный холодок проник в его сердце. Как будут чувствовать себя воины, когда их боевой азарт натолкнется на ледяную глыбу вампиров, остановивших сердца? Вампиры не будут кричать, не будут дышать тяжело в горячке боя, они даже ничего не скажут. Сколь многие из воинов, столкнувшись с таким, начнут волноваться и совершать ошибки? Коли уж сам Левмир, бездыханный, боится того неведомого, что сокрыто под капюшоном.

Девушка сообразила, что лобовой атакой ничего не добьется, и легко взвилась в воздух. Подпрыгнула, но казалось, будто взлетела. Удар обрушился на Левмира сверху. Он едва успел подставить меч, и, отведя удар, махнул наугад сам. Лишь на мгновение забылся, попытался уязвить соперника, но тут же вспомнил, с кем бьется. Меч дрогнул. Девушка не преминула этим воспользоваться.

Удар, разворот, приближение… Бей она саблей, Левмир бы отразил удар, но девушка, блокируя саблей меч, наотмашь ударила кулаком в нижнюю челюсть. Левмир не устоял и повалился на палубу. Не успел попытаться встать, а сабля, отражающая лунный свет, полетела к нему, норовя врубиться в грудь. Левмир выбросил навстречу меч. Плашмя, одной рукой придерживая лезвие и понимая, насколько глупую вещь делает. Но времени на раздумья не было, а смерть была слишком близко.

Удар. Лезвие меча пропороло ладонь, окровавленная рука соскользнула. Меч шлепнулся на грудь, придавленный саблей, сверху опустилась нога в маленьком сапожке, и сверкнуло ещё что-то.

Это был нож. Серебристое лезвие хищно метнулось к горлу Левмира и замерло, слегка вдавившись в кожу. Это был не кинжал, а метательный нож. Левмир, широко раскрыв глаза, смотрел на него. Глаза видели подобие, но глаза могли обмануться. Обмануть же кровь было нельзя. Лезвие подернулось багровыми сполохами, ощутив близость своего создателя.

— Ты?! — прошептал Левмир.

Ему хотелось плакать от обиды и одновременно смеяться от облегчения.

Нож и вправду казался живым, будто маленькая расторопная змейка. Вот он дернулся и укрылся, такой стремительный и смертоносный. А сжимавшая его рука потянулась к капюшону.

— Вот так, значит, ты собираешься драться с вампирами, братишка? — улыбнулась княжна Айри.

Левмир лежал на палубе, а она сидела на его груди, и её длинные черные волосы, освобожденные из-под капюшона, щекотали ему лицо. Он пытался что-то сказать, но слова замирали, не решаясь вырваться. Мысли сначала путались, потом вовсе разбежались, осталась лишь пустота. Левмир смотрел в смеющиеся черные глаза и понимал, что не знает, с чем обратиться к Айри. Сначала она была ребенком, потом превратила себя в безжалостную убийцу, которая наводила ужас на трущобы, пытаясь заполнить бездонную пустоту в душе. А приняв дар, княжна Айриэн вновь изменилась. Теперь она весь мир считала своей игровой комнатой. Играла она и сейчас.

— Браво, княгиня, — раздался голос Эмариса.

Айри соскользнула с Левмира, развернулась. Левмир увидел Эмариса, преспокойно сидящего на надстройке. Интересно, давно он наблюдает? Наверняка видел всю битву и не подумал вмешаться.

— Здравствуй, Эмарис! — воскликнула Айри. — И зачем ты спрятал этого подонка?

— Этот подонок действовал по моему приказу, чтобы вытащить тебя наружу. Так что если хочешь мстить кому-то за своего фаворита, можешь бросить вызов мне.

Секунд пять на палубе стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом мачт, да шелестом волн. Как будто Айри всерьез взвешивала такую возможность. Потом послышался её тихий смех:

— Да, каюсь, я поддалась чувствам. Что теперь со мной будет? Отправишь домой?

По голосу было ясно, что никуда она не отправится, и Эмарис понимал это как никто. Он спокойно покачал головой.

— Кто я такой, чтобы приказывать княгине, или наказывать ее? Ты вольна поступать так, как считаешь нужным, пусть лишь правила приличия связывают твои действия. Так, было бы прилично поговорить со своим отцом, командующим флотом. Он с удовольствием выслушает новости из родных земель. Он, кстати, ждёт нас. Почему бы не нанести визит сию минуту?

Этот удар Айри пропустила. Левмир не увидел, но почувствовал, как она вздрогнула. Голова поникла, но тут же воспрянула.

— Хорошо, идём, — сказала Айри; вся шутливость исчезла из её голоса. — Только мне нужно кое-что забрать.

— Без глупостей, ладно? — попросил Эмарис.

Коротко кивнув, Айри исчезла, туман просочился сквозь щели между палубными досками.

Левмир встал, загнал в ножны меч, уставился на кровоточащую ладонь. Нескоро заживет, хотя кровит уже меньше.

— Она права.

Левмир посмотрел на Эмариса. Тот задумчиво глядел на его ладонь.

— Права в чём? В том, что убивала…

— Боец из тебя преотвратный. Я думал начать этот разговор позже, но… Думаю, именно сейчас ты готов по-настоящему меня услышать. Думать забудь о том, чтобы сразиться с Эрлотом и одолеть его. Он уничтожит тебя, даже не заметив.