Солнцеворот

VIII Тьма

Во тьме плавали голоса.

Иногда они что-то хотели от него, и тогда становилось тяжело. Приходилось вслушиваться, потом будто ломом поднимать пласты воспоминаний, ворошить кочергой угасающие уголья мыслей и давать ответ. Но в основном голоса довольствовались друг другом, и Сардат переставал их замечать. Тьма так легко сливалась с тишиной, а вместе они наполняли сердце покоем. В темноте и в тишине не было страданий, не было боли.

Иногда Сардат думал: «Кто я?»

Раньше он был зрением. Он видел мир вокруг себя и понимал себя в нем. Сейчас он видел тьму и не понимал себя. Не хотел понимать. Быть может, он сам был тьмой, после того, сколько черного пламени пронеслось через него во время той битвы в ущелье? Но что-то мешало ему полностью раствориться во тьме, стать ею.

Голоса?..

Поначалу была боль на месте глаз. Эта боль ярким белым пятном напоминала Сардату о былом. Но шли дни, невидимые и неразличимые, и пятно погасло.

Потом были воспоминания. Сардат перебирал их, будто вор, рывшийся в украденной сумке. Хватал одно, другое, примерял и тут же отбрасывал. Улыбка И, слезы Сиеры, её поцелуи в темноте той единственной ночи, что была им дозволена. За это воспоминание Сардат цеплялся до последнего. О нем и сказал в тот день Учителю: «Она здесь. А больше ничего не существует».

Но померкло и оно, и Сардат без сожалений позволил ему кануть во тьму. Всё теряло смысл, и Сардат ждал того мига, когда остатки смысла потеряет само его существование в мире, превратившемся в горстку голосов и смутных ощущений.

Чьи-то руки держали его, вели. Назойливые голоса говорили, куда повернуть, когда остановиться, где присесть. Ему толкали в руки еду, и он пережевывал мясо, не чувствуя вкуса. Проглоченная пища падала во тьму и исчезала навеки. Какой в ней смысл?

— Это бессмысленный риск. — Знакомый голос разорвал внезапно тьму, заставив Сардата морщиться, будто от яркого луча, ослепившего спросонок.

Говорил Аммит.

— Мы только что положили без малого сотню бойцов, чтобы вытащить тебя. И что теперь? Хочешь уничтожить остатки?

— Полегче, Учитель! — Это Милашка. Она сидела справа от Сардата, и, кажется, ниже. На полу? Да, верно, на полу, тогда как сам он сидел на скамейке. Видно, в какой-то хижине. Голос Аммита раздавался слева:

— Грядет война, о которой вы так долго мечтали. Нам нужно поторопиться к Кармаигсу. К чему эта нелепая вылазка?

Смешок. Правее Аммита. Это тот самый Ратканон. Сардату не довелось его увидеть, он сразу стал голосом во тьме. Должно быть, они с Аммитом сидят за столом, друг против друга.

— Ты называешь нелепой мою вылазку, а я называю нелепой твою войну, — прогудел мощный бас. — Что ж, ты сумеешь биться наравне со всеми, ты даже превзойдешь их. А я? Я, сильнейший из людей, по-твоему, отрублю голову Эрлоту? Я не маленький мальчик, не нужно утешать меня сказками. Я видел, на что способны воины-вампиры, а не тот сброд, который мы рубили допрежь. В той войне меня прикончат раньше, чем я успею поднять топор. Но здесь я ещё кое-что могу. Я не один год нападал на караваны и освобождал пленных. Пусть я не убью Эрлота, но хоть ослаблю. Хоть немного. Позволь мне наслаждаться своим малым вкладом в твою победу.

Скребнули ножки стула по полу — Аммит резко встал.

— Я остаюсь здесь лишь по одной причине: ты дорог принцессе, которая для меня все равно что дочь. По этой же причине Река велела мне разыскать тебя. Но теперь я вижу, что ты — лишь камень на моей шее. Я искал бойца, а нашел шлюху.

Грохот, звуки борьбы. Удары, рычание, вскрик.

— Я научу тебя следить за языком, кровосос, — прогудел Ратканон.

— Ого! — Голос Аммита прозвучал сдавленно, едва узнаваемо. Как будто его схватили за горло и прижали к стене. — Я вижу остатки гордости. Какие милые, дай поглажу, пока не сдохли окончательно.

Последнее слово он проглотил — должно быть, Ратканон усилил хватку.

— Мне нужны люди, чтобы отбить пленников у конвоиров. Но людей у меня больше нет. Поэтому я обращаюсь к вам.

— Я человек! — Этот голос справа, правее Милашки. Сардат напрягся, чтобы вспомнить имя: Саспий. Да, точно, тот парень, которому он дал копье.

Шум, будто что-то упало — Ратканон отпустил Аммита? Должно быть — голос Учителя прозвучал отчетливей:

— Ты просишь меня о помощи? Давай называть вещи своими именами.

— Ну что ж… Раз Река свела нас вместе, пусть будет так. Прошу.

— Что взамен?

— А чего ты хочешь?

— Все просто: я помогу в твоей войне, а ты потом поможешь в моей. Возьмёшь свой здоровенный топор и изо всех сил постараешься отрубить голову Эрлоту.

Тишина. Дыхание. Шумное сопение Ратканона, легкое и чуть слышное — Милашки. Глупое сопение Саспия. Аммит не дышал, его сердце остановилось в тот миг, как на него напал Ратканон.

— Пару недель назад я говорил этой милой девушке, что люди не должны соваться в разборки вампиров, что мы сами решим все свои вопросы, а людям останется лишь лечь под победителя. Но она доказала мне, что люди — это не просто мясо, по недосмотру Реки обретшее разум. Доказала, что люди — это сила, которую не так-то легко одолеть. Я — Я! — поверил ей. После всех тех тысяч лет, что прожил на свете, я поверил соплячке, которой едва минул третий десяток. Я жизнь свою поставил на эту веру — мою и её. Я вырвал тебя, сукиного сына, с Той Стороны. И ради чего? Ради того, чтобы ты сейчас мне рассказывал, что ты, самый сильный из людей, — жалкое ничтожество, способное лишь разорять никому не нужные караваны?

Тишина. Темнота.

Сардат недоумевал, почему вдруг голоса ворвались в его разум. Так было хорошо, когда они шелестели под покровом тьмы. Он пытался утопить их обратно, но не мог. Получалось наслаждаться лишь короткими вспышками тишины. А потом — вновь голоса. Вонзались в душу раскаленными иглами.

Милашка молчала. Сардат был ей благодарен за это. Её голос ранил больнее всех. Наверное, потому, что она была ему ближе остальных. Она — его дочь по крови. Но против воли Сардат волновался. Если она молчит, если не защищает Ратканона, значит, где-то в глубине души она согласна с Аммитом. Конечно, Аммит прав, ведь из всех здесь собравшихся он видит дальше и больше. Но правота — далеко не всё. Бывает так, что с правым нужно не согласиться. И сейчас Милашка должна была спорить, должна была вскочить и броситься на Аммита с копьем. Но Сардат слышал лишь её прерывающееся дыхание.

Пожалуйста, не уходи во тьму. Не теряй надежды. Знаю, в тебе лишь моя кровь, а это — так себе дар, одна отрава. Но что-то же есть в тебе своего? Что-то неизменное, что ты сможешь сохранить? Храни это!

Как больно. Как тяжело! Тьма, забери меня обратно!..

— Отобьем людей — и я пойду за тобой к Кармаигсу, — сказал Ратканон.

— Не так просто, — тут же ответил Аммит. — Мне недостаточно твоей туши, великан. Поклянись, что твое сердце отправится к Кармаигсу.

Вздох. Милашка задержала дыхание.

— Клянусь, — проворчал Ратканон.

Хлопок. Пожали руки? Или Аммит хлопнул великана по плечу?

— Значит, идем вчетвером, — заговорил Ратканон уже другим голосом. Деловым, суровым. Он будто пытался забыть свою слабость. — Ты, я, Ринайна, Саспий. Конвоиров — восемь. Я бы хотел сделать всё быстро…

— Эй, папаша! — Милашка толкнула Сардата в плечо. — Тебя тут под лавку задвигают, а ты молчишь. Биться-то сможешь?

— Он слепец! — возразил Ратканон.

Милашка начала спорить, вступил Аммит, но голоса постепенно утонули. Сардат возликовал. Тьма, отступившая было, вновь приняла его в объятия. Теперь лишь покой…

Ты не можешь уйти!

Сардат встрепенулся. Кто это? Чей ещё голос? Какая боль! Этот голос не снаружи, он будто пришел из самой тьмы, родился из самой тишины.

Тонкий голосок, девчоночий какой-то.

Ты обещал меня защищать!

Кто ты? Кого защищать? Я никому ничего не обещал.

Обещал! И не смей уходить, пока не защитишь меня.

Сардату хотелось выть, так больно сделалось от этого голоса. Он казался знакомым, таким знакомым, что зубы сводило. Где же, где он слышал его?

Во тьме больше не было покоя. Во тьме поселилась непонятная девчонка. Вот она, идет к нему издалека, и кто это держит её за руку?

Вспышка пламени, и перед ним появилась Сиера. Улыбнулась. В сером своем платье, с развевающимися темными волосами. Протянула руку. Пойдем?

Но куда?..

Сиера махнула рукой, и в её ладони появился меч. Она сделала рубящее движение и задержала лезвие в пустоте. Улыбнулась, кивнула.

Сардат встал. Меч покинул ножны, свистнул рассеченный воздух. Лезвие остановилось.

Крикнула Милашка, ахнул Саспий.

— Недурно, — сказал Ратканон.

Он говорил, и по клинку шла дрожь. Клинок замер у горла великана, Сардат чувствовал, как ходит его кадык.

— Я не слепец, — сказал Сардат.

Сиера положила ладони на его руку, мягко отвела клинок. Помогла убрать его в ножны и толкнула обратно, на лавку. Сардат сел. Больше он не хотел спорить с Сиерой. Больше — никогда.

— Впятером, — произнес Аммит. — Что ж, не самый плохой расклад. Приятно видеть тебя живым, мальчик.

Губы Сардата улыбнулись. Он и сам не знал, почему.