Солнечный камень

Глава 13

— Гореликов, ты в своём уме?

Жорик брезгливо поморщился, оглядывая дядю Славу. Говорил он специально громко, чтобы привлечь внимание Валерия Михайловича.

— Привести в камеральную лабораторию этого… постороннего! Здесь научная лаборатория, а не пивная. Ценные артефакты хранятся! Если что-то пропадёт…

— Жорик! — с угрозой сказал я. — Ты не зарывайся, понял! Это не посторонний, а наследник барона фон Рауша. И очень хороший слесарь. Правда, дядя Слава?

— Я на Балтийском судоремонтном сорок лет, — сказал дядя Слава. — Вот этими самыми руками…

Он с любопытством и робостью оглядывал лабораторию. Возмущение Жорика подействовало на дядю Славу не больше, чем жужжание мухи. Он даже мою реплику про барона пропустил мимо ушей.

— Понял? — спросил я у Жорика. — И, между прочим, половину этих «ценных артефактов» нашли мы.

— Кто это «мы»? Ты не хами, Гореликов! Иначе живо вылетишь из экспедиции. И так уже на волоске висишь, забыл? Все находки сделаны, благодаря грамотному научному руководству! И ты должен быть благодарен своим руководителям за то, что тебе дали возможность у них учиться!

— Руководителям я и благодарен, — отбрил я. — А ты здесь при чём?

— В последний раз предупреждаю, — вскипел Жорик. — Выметайтесь из лаборатории, иначе я буду вынужден сообщить Валерию Михайловичу о твоём поведении!

Девчонки, которые работали на камералке, с любопытством смотрели на нас. Наша с Жориком стычка из-за Светы ни для кого не была секретом. И теперь все с интересом ждали, что будет дальше.

— А вы чего встали? — набросился на них Жорик. — Все находки зафиксировали?

— У тебя, Жорик, хронический дефицит женского внимания, — сказал я ему. — А это приводит к бешенству. Давай, зови Валерия Михайловича.

Девчонки захихикали.

Покрасневший Жорик фыркнул мне в лицо и выскочил из лаборатории.

— Достал он вас? — улыбнулся я девчонкам.

Между раскопом и камералкой всегда существовали определённые трения. Но мне было плевать на это со всей высоты прожитых в прошлой жизни лет. Я откровенно наслаждался молодым телом, его свободой и лёгкостью. Ну, и обществом симпатичных девчонок тоже — чего тут скрывать-то?

Дядя Слава потихоньку освоился в незнакомой обстановке и с интересом рассматривал керамические черепки, наполовину склеенные кувшины и пивные кружки, курительные трубки. Серебряные монеты особенно привлекли его внимание.

— Это где ж такое богатство отыскалось? — спросил он меня.

— Мест надо знать, дядя Слава, — ответил я потомку барона фон Рауша. — Это только специалист может определить. Обычному человеку нечего и думать — браться за поиски.

Я совершенно не хотел обидеть дядю Славу. Но на кой мне надо, чтобы он начал рыскать по раскопам? А ведь у него ума хватит. От такого соблазна мало, кто удержится.

— Девчонки, — спросил я. — а где медальон, который мы нашли? Можно взглянуть?

Медальон, уже вычищенный и задокументированный, оказался в одном из шкафов. Я осторожно открыл его и показал дяде Славе.

— Эту штуку носил на шее твой предок, дядя Слава. Вот только не знаю, кем именно он тебе приходится. Жил он двести лет тому назад, так что…

Я принялся интереса ради высчитывать.

— Это получается, пра-пра-пра-пра…

— Пра-пра! — передразнил меня дядя Слава. — Да какая разница, Санёк, ё..?!

По привычке дядя Слава чуть было не ругнулся, но оглянулся на девчонок и смутился.

— Достал ты меня с этим бароном! — простодушно сказал он. — Я теперь бутылку спокойно взять не могу! Всё думаю — вот барон на моём месте не стал бы последние деньги на водяру тратить! А какой я, к чёртовой матери, барон? Слесарь я, понимаешь?

Я расхохотался. Да уж, не позавидуешь. Ну, ничего! Всё к лучшему, а воздержание от алкоголя — тем более!

— Ничего, дядя Слава, привыкнешь.

Из-за двери послышались голоса.

— Я ему говорил, Валерий Михайлович! А он не слушает! И приятеля своего привёл!

Разумеется, это был Жорик.

— Сейчас разберёмся! — услышал я уверенный голос Валерия Михайловича.

— Девчонки, прячьте!

Я быстро перекинул девочкам медальон. А сам засунул руки в карманы, изображая полнейшую невинность.

— В чём дело, Гореликов? — войдя в камералку, строго спросил Валерий Михайлович. — Что ты себе позволяешь? Хамишь ассистенту, приводишь посторонних в расположение экспедиции.

— Никакого хамства, Валерий Михайлович! — улыбнулся я. — И это не посторонний. Раушев Станислав Генрихович, помните? Это в его доме мы нашли шкатулку с письмом. Он потомок барона фон Рауша.

— А, помню, — сбился с мысли Валерий Михайлович. — Здравствуйте, Станислав Генрихович! Но всё равно, Саша — это уже почти за гранью! И потом — с чего ты взял, что Станислав Генрихович — потомок фон Рауша?

— Вот и я спрашиваю — с чего? — вмешался дядя Слава.

— Ну, как же! — с честными глазами ответил я. — Письмо в его доме нашли? В его! Фамилия сходится? Сходится!

— Ох, Гореликов! — покачал головой Валерий Михайлович. — Не доведут тебя твои фантазии до добра, помяни моё слово! Давай, рассказывай — что ты опять придумал?

— Всё просто, Валерий Михайлович. Я хочу попробовать открыть сундук. А дядя Слава — очень хороший слесарь.

— Инструментальщик, — гордо добавил дядя Слава. — Это тебе не какой-нибудь барон! Я на Балтийском судоремонтном…

— Сорок лет! — подхватил я. — Вот, видите, Валерий Михайлович?! Пусть он посмотрит на сундук!

— Ты соображаешь, что говоришь? — вскипел Валерий Михайлович. — Это научная ценность! А ты предлагаешь доверить её слесарю? Сундук повезём в Ленинград, там специалисты разберутся.

— Так слесарь — и есть специалист, — невинно ответил я. — кто лучше него разбирается в замках? Да и запертый сундук нам вывезти не дадут.

— Это ещё почему? — не понял Валерий Михайлович.

— А вдруг там янтарь? Балтийск — закрытый город, помните? А теперь ещё и выяснилось, что здесь орудует банда добытчиков янтаря. Так что без проверки не выпустят, точно.

— Это всё тоже из-за тебя! — снова вскинулся Валерий Михайлович. — Затеял ловить преступников!

— Ну, не я же их на преступление толкнул, — резонно заметил я. — А если нас заставят оставить сундук здесь? Представляете, что может с ним случиться в запасниках здешнего музея?

Валерий Михайлович крепко задумался. Его не слишком беспокоила судьба сундука. Но бумаги, которые в нём хранятся… Это прекрасный материал для научной работы.

Я буквально по глазам читал мысли Валерия Михайловича.

— Только уедем, — подлил я масла в огонь, — тут сундук и вскроют. И хорошо, если специалисты. А если военные? Что будет с документами? А дядя Слава просто посмотрит, и всё!

— Хорошо, — наконец, махнул рукой Валерий Михайлович. — Но только посмотреть! Девочки, где у нас сундук из северного раскопа?

— Я помогу! — вмешался я.

Достал сундук с нижней полки шкафа и поставил его на стол.

— Вот, дядя Слава!

— Ничего себе! — удивился дядя Слава. — Это где ж вы такой выкопали?

— Здесь, в Балтийске, — рассеянно ответил Валерий Михайлович. — Теперь вот что, Гореликов! Мне звонили из военной комендатуры. У них к тебе ещё какие-то вопросы. Хотели видеть тебя завтра утром, но я договорился на вторую половину дня. Так что завтра закончите раскоп у северной стены кирхи. А после обеда — шагом марш в комендатуру, понял?

— Понял, Валерий Михайлович, — озадаченно кивнул я.

Вот чёрт! Что ещё нужно от меня этому майору?

Валерий Михайлович как будто угадал мои мысли.

— Что им от тебя нужно? — требовательно спросил он.

— Откуда же я знаю? — удивился я. — Я ещё в прошлый раз им всё честно рассказал.

— Ох, Гореликов! — вздохнул Валерий Михайлович. — Вернёшься — доложишь мне всё. Понял?

— Так точно! — ответил я и попытался щёлкнуть кедами, словно каблуками сапог.

— Клоун! — подытожил Валерий Михайлович.

За нашими спинами раздался громкий щелчок.

— Вот так! — довольно сказал дядя Слава.

Мы с Валерием Михайловичем дружно обернулись. Дядя Слава, держа в руках какие-то инструменты, с любопытством заглядывал в сундук.

— Одни бумажки! — разочарованно сказал он.

— Вы что сделали? — закричал Валерий Михайлович. — Вы… вы!

— Ничего я не сделал, — недовольно ответил дядя Слава. — Замок плёвый — у нас на заводе в раздевалках такие. Пять минут — и готово!

— Дядя Слава, ты там ничего не сломал? — на всякий случай спросил я.

— А что там ломать? Одна личина, и всё. Говорю же — простейшая конструкция.

Валерий Михайлович внимательно оглядел сундук. Убедился, что находка цела и погрозил мне кулаком.

— Ну, Гореликов! Ещё один фокус, и ты у меня точно домой поедешь! Ты пират какой-то, а не археолог!

Сравнение с пиратом мне понравилось. Я сдвинул на затылок шляпу и подмигнул девчонкам. Девчонки расхохотались.

— Так, — придя в себя, распорядился Валерий Михайлович. — Гореликов — брысь отсюда! С тобой не работа, и сплошной цирк. Станислав Генрихович! Большое спасибо вам за помощь, но сейчас здесь будут работать специалисты. Саша! Найди мне Терентьева — я обещал ему, что он сможет поработать с документами.

— Хорошо, Валерий Михайлович! — сказал я. — Дядя Слава, идём!

Я помахал девчонкам, и мы вышли из камералки.

— А магарыч? — обиженно спросил дядя Слава. — Работа сделана? Сделана. Надо расплатиться.

Я вздохнул. По-человечески дядя Слава был прав. Но поить его мне не хотелось. Не то, чтобы я сильно за его переживал — он мужик взрослый, сам разберётся. Но кое-какую ответственность чувствовал.

— Дядя Слава, ты часто свой завод вспоминаешь? — спросил я.

— Каждый день! — вздохнул дядя Слава.

— А чего обратно не устроишься? Не надоело тебе ящики со стеклотарой ворочать? Разве это работа для специалиста?

— Много ты понимаешь! — фыркнул дядя Слава.

Но тут же сник.

— Меня, Санёк, за пьянку проклятую уволили. Не возьмут обратно теперь.

— А если я тебе помогу?

— Ты? — удивился дядя Слава. — А чем ты помочь можешь?

— Посмотрим, — улыбнулся я. — Вот что — давай, я к тебе завтра вечером загляну. Обсудим, как тебе на завод вернуться. Только уговор — без бутылки! Идёт?

— Идёт, — с сомнением пробормотал дядя Слава.

Я посмотрел, как он заворачивает за угол, а сам поднялся на второй этаж, в нашу комнату.

Мишка и Севка были там.

— Мишаня, — сказал я. — Бегом в камералку! Михалыч тебя зовёт.

— А что случилось? — спросил Мишаня, с неохотой отрываясь от очередной книжки.

— Мы сундук открыли. Ты же хотел с бумагами поработать?

— Да ладно!

Мишаня отшвырнул книжку и вскочил с кровати.

— А как вы его открыли? — спросил он уже в дверях.

— Ключом, — улыбнулся я. — И руками.

Мишаня исчез за дверью. Я услышал, как он с грохотом сбежал вниз по лестнице.

— Севка! У меня к тебе дело есть.

— Какое? — безучастно спросил Севка, стоя у окна.

Он даже голову ко мне не повернул.

Я подошёл и приобнял его за плечи. Он шевельнул плечом, словно хотел сбросить мою руку.

— Ты чего, дружище? — спросил я.

— А сам не догадываешься? — странным голосом произнёс Севка.

— Нет, — честно признался я.

Севка искоса зыркнул на меня.

— Ну, и не надо тогда, — снова непонятно ответил он.

Я пожал плечами.

— Не надо — значит, не надо. Никаких вопросов, дружище! Вот что…

Не успел я договорить, как Севка меня перебил:

— Это он! Смотри!

— Кто?

— Да тот урод, с которым я договаривался на счёт янтаря! Эй!

— Тихо! — прошипел я и оттащил Севку от окна.

А сам осторожно выглянул, стараясь оставаться в глубине комнаты.

Наискось через двор казармы шёл темноволосый парень. Он выглядел нашим ровесником, и был одет в синюю рабочую робу. Так одеваются слесаря или механики.

Парень шёл расслабленной походкой, как будто никуда не спешил. На ходу он мазнул равнодушным взглядом по окнам казармы.

Вайделоты отодвинули тяжёлую решётку и спустили в яму лестницу — неуклюжую конструкцию из двух сосновых стволов, к которым сыромятными ремнями были привязаны ступеньки.

Вилкас торопливо выбрался из ямы. Повёл плечами и огляделся.

Криве-Кривейто внимательно смотрел на него. Тонкие губы жреца кривила едва заметная усмешка. У четверых вайделотов в руках короткие копья. Они не направляли оружие на Вилкаса, но держались настороже.

— Прошу прощения за то, что тебе пришлось провести ночь в яме, — сказал Криве-Кривейто. — Не держи на меня зла. Верховный жрец должен быть осторожным, а небольшие неудобства не страшны настоящему воину.

Криве-Кривейто говорил негромко, но внушительно.

— Впрочем, я вижу, что ты не скучал.

Кивком головы жрец указал на тело мёртвой змеи с раздавленной головой.

— Идём! Я прикажу дать тебе умыться и накормить. А потом поговорим. Надо решить, что ты скажешь своему отцу, когда он придёт сюда.

— Почему ты решил, что он непременно придёт? — спросил Вилкас.

Криве-Кривейто качнул рогатой головой.

— Придёт. Вождь Арнас никогда не оставляет спор незавершённым.

Усмешка снова пробежала по губам Криве-Кривейто.

Вилкаса подвели к длинному деревянному строению, крыша которого была покрыта слоем зеленеющего дёрна. Здесь пахло дымом очага, свежими лепёшками и жареным мясом. Во рту Вилкаса поневоле скопилась слюна, живот яростно заурчал.

— Агне! — громко позвал Криве-Кривейто.

Тут же забыв про голод, Вилкас встрепенулся.

Агне!

Сейчас он снова увидит Агне!

Криве-Кривейто бросил быстрый взгляд на сына вождя, но Вилкас этого не заметил.

Девушка появилась на пороге. Она была одета в простое полотняное платье, светлые волосы заплетены в тугую косу.

— Агне, — сказал Криве-Кривейто, — позаботься о нашем госте. Накорми его, дай ему умыться и переменить одежду. Если захочет — пусть поспит час, или два. Но в полдень приведи его ко мне.

— Хорошо, отец! — ответила Агне.

От звука её голоса у Вилкаса перехватило дыхание.

Юноша опасался, что вайделоты будут следить за ним. Но Криве-Кривейто поступил умнее. Повернувшись к Вилкасу, он спросил:

— Я могу довериться твоему слову, сын вождя? Ты желаешь добра своему народу, и всем пруссам? Не позволишь сомнениям или трусости одолеть тебя?

— Я дал слово! — звенящим голосом ответил Вилкас.

— Хорошо, — просто сказал Криве-Кривейто. — Отдохни, поешь и умойся. А в полдень я жду тебя на совет.

С этими словами он повернулся и пошёл в сторону священного дуба. Вайделоты последовали за ним, а Вилкас и Агне остались одни.

— Идём, — сказала Агне и взяла Вилкаса за руку.

Вслед за девушкой он прошёл низким тёмным помещением и вышел в маленький внутренний дворик. Здесь стоял стол, а на нём — деревянные блюда с мясом и лепёшками, миска с мочёными яблоками и глиняный горшок, от которого вкусно пахло пареной репой.

Рядом со столом стояла большая деревянная купель, полная горячей воды. От воды шёл пар.

— Поешь, — сказала Агне Вилкасу.

Он присел на деревянную скамью. Стараясь не торопиться, отломил кусок лепёшки. Деревянной ложкой зачерпнул из горшка, стал дуть на горячую репу. Не утерпел, сунул ложку в рот и, конечно, обжёгся.

Агне еле слышно рассмеялась. Вилкас смутился, но девушка погладила его по голове и положила лёгкую руку на плечо.

— Ешь, — ласково сказала она, словно маленькому ребёнку.

Вилкас съел ещё кусок мяса, запил еду водой из тяжелой толстостенной глиняной кружки.

— Я люблю отдыхать здесь, — сказала Агне. — Это мой дворик, сюда никто не приходит без моего разрешения, даже отец.

Вилкас с любопытством огляделся. Глухой высокий забор надёжно отгораживал дворик от посторонних глаз. Над забором склонялись ветки лип, на которых распускалась молодая листва. В дальнем углу рос раскидистый куст шиповника, на котором среди зелёной листвы ещё чернели прошлогодние ягоды.

В кроне огромной дуплистой ивы, возбуждённо щебетали зеленушки, устраивая гнездо. Временами слышалась характерная раскатистая трель, похожая на жужжание.

Вилкас почувствовал, как рука Агне касается его груди. Опустил глаза и увидел, что пальцы девушки развязывают завязку ворота его рубахи.

— Тебе надо умыться, — сказала Агне. — Перед разговором с отцом ты должен быть бодрым.

Вилкас накрыл руку девушки своей ладонью.

— Что это? — спросила Агне, увидев на руке Вилкаса следы змеиных укусов.

Не дожидаясь ответа, она взяла ладонь Вилкаса и поднесла к своим губам.

— Позволь, я тебе помогу.

Вилкас позволил Агне снять с себя кожаную куртку и рубаху. Затем разделся полностью и шагнул в купель.

Горячая вода обожгла ступни и колени. Он сжал губы и несколько мгновений стоял, привыкая. Затем сел и вытянул ноги.

Тело расслаблялось в горячей воде, напряжение отпускало Вилкаса, уходило. Он закрыл глаза, слушая звонкую птичью перебранку.

Руки Агне легли на его плечи, погладили. Зачерпывая воду, девушка стала смывать с тела Вилкаса грязь, пот и засохшую кровь от побоев. Её пальцы едва касались кожи юноши.

Вдруг прикосновения прекратились. Подождав немного, Вилкас открыл глаза, и увидел, что Агне сняла платье и стоит перед ним совершенно обнажённая.

— Сюда никто не приходит без моего разрешения, — тихо повторила девушка.

И шагнула в купель.

— Через час мы въедем в священную рощу, — негромко сказал Эрик, поравнявшись с Адальбертом.

Дружина Арнаса неторопливо двигалась по лесной дороге, растянувшись длинной змеёй. Ржали кони, изредка глухо позвякивало оружие. Тихо переговаривались люди. Бородатые лица опытных дружинников были серьёзными, насупленными. Даже молодёжь ехала молча — без привычных шуток и хохота. Все понимали, что дело серьёзное.

У одного из воинов поперёк седла лежал связанный чёрный козлёнок, и жалобно блеял.

Монахам тоже выделили лошадей. Проведя два года среди кочевников-венгров, Адальберт и Радим волей-неволей выучились неплохо ездить верхом. И хотя лошади им достались смирные, воины поглядывали на монахов с заметным одобрением. Вот только длинные рясы мешали сидеть в седле — пришлось подтянуть их чуть ли не к поясу, из-за чего внешний вид монахов стал очень необычным.

Хорошо, что Эрик предусмотрительно выдал каждому по паре кожаных штанов из своего запаса. Иначе не миновать бы им насмешек. Голые мужские ноги, нелепо торчащие из-под вздёрнутого подола, плохо сочетаются с духовным саном.

Ехать боком, спустив ноги на одну сторону было совершенно невозможно из-за особенностей прусского седла. Короткое, с высоко поднятыми луками, оно не позволяло развернуться вбок. Зато в правильном положении всадник сидел в нём, как влитой.

Адальберт покачивался в седле. Рядом молча ехал Радим, а Бенедикт чуть отстал — трое всадников всё равно не поместились бы рядом на узкой дороге. Оно и к лучшему — не хотел Адальберт сейчас видеть Бенедикта.

Во время сборища на торговой площади епископ окончательно убедился, что Бенедикт преследует свою цель. Точнее — выполняет поручение князя Болеслава, а это ещё опаснее.

Что делать с этим, Адальберт не знал. Один раз уступив Бенедикту, он словно потерял над ним власть, которую епископ имеет над любым монахом. Даже не власть потерял, а способность и желание её удержать.

Что делать с этим, Адальберт не знал. Но на душе епископа скребли кошки, и он решил положиться на волю Божью.

В конце концов — ничего явно плохого Бенедикт не сделал. Наоборот — склонил на их сторону вождя пруссов. Вовремя сказанными словами о военном союзе заставил пруссов задуматься.

Но теперь исход их миссии выглядел для Адальберта туманным. Если раньше пруссы могли отпустить их, даже прогнать — то теперь пошла такая сумятица, в которой жизни трёх монахов не будут стоить и пригоршни прелого ячменя. Это Адальберт понимал ясно.

Перебирая в руках деревянные чётки, он взмолился Иисусу хоть о каком-нибудь намёке на то, как правильно поступить.

Густая чаща сменилась светлым лиственным лесом, который, и впрямь, напоминал рощу. Передние воины остановились, соскочили с сёдел, придерживая коней.

Монахи подъехали ближе. Возле дороги стояли рядком три деревянных идола. Они были искусно вырезаны из толстых дубовых брёвен. Длинные бороды, широко раскрытые слепые глаза и гневные рты идолов поразили Адальберта. В этих деревянных изваяниях чувствовалась тёмная сила, жуткая неведомая мощь. Епископ торопливо перекрестился и снова зашептал молитву.

Эрик дёрнул его за рясу.

— Здесь надо слезть с седла, — прошептал он Адальберту. — Дальше пойдём пешком.

Ещё одно унижение! Выказать почтение языческим идолам — значит, в очередной раз унизить истинного бога. События сплетались в тугую петлю, разорвать которую становилось всё труднее и труднее. И петлю эту плёл Бенедикт, воспользовавшись слабостью Адальберта.

Вот и сейчас Адальберт видел, как монах быстро соскочил с коня и отошёл в сторонку, приняв смиренный вид.

Спорить было глупо. Опираясь на стремя, Адальберт спустился на землю и отошёл подальше от идолов.

Вождь Арнас что-то крикнул. Воины тут же подтащили к нему козлёнка. Вождь вынул из-за пояса нож.

Козлёнок жалобно вскрикнул и затих. Даже издали Адальберт увидел, как льётся на землю горячая алая кровь. Епископ в омерзении закрыл глаза. За что, Господи?! За что ты так наказываешь меня, подумал он. За минутную слабость?

Колени Адальберта снова дрогнули, подломились. Только вцепившись в седло, епископ устоял на ногах и, против воли, снова бросил взгляд на Бенедикта.

Монах стоял твёрдо и глядел прямо перед собой. Губы его были крепко сжаты, взгляд спокоен. Такой не остановится ни перед чем, пойдёт до конца, чтобы совершить свой замысел.

Адальберт не знал, что лучше — такая вот спокойная уверенность, или смятение, которое охватывало его душу. Где предел, за которым служение святому превращается в нечто совершенно иное? Можно ли ради утверждения Божьей воли позволить, чтобы на твоих глазах приносили в жертву живое существо?

Вождь пруссов поднялся с колен. Взмахнул рукой, и воины, ведя в поводу коней, углубились по узкой тропинке в священную рощу.

А ещё через час Адальберт первым из христиан увидел высокие бревенчатые стены главного святилища пруссов.