Солнечный камень

Глава 14

— Ну-ка, Севка, дай мне свою кепку! — сказал я.

У Севки была шикарная кепка — широкая, с большим козырьком. Она защищала от солнца не только Севкину голову, но и всю его щуплую фигуру. Кепка была коричневая, и Севка в ней напоминал подберёзовик.

— Тебе зачем? — спросил Севка.

— Надо. Ты когда с этим парнем разговаривал — в кепке был?

— Нет, — ответил Севка. — Я её только на раскоп надеваю.

— Отлично. Держи!

Я нахлобучил Севке на голову свою шляпу, схватил его кепку и выбежал на улицу.

Следить за парнем было одно удовольствие. Он не крутил головой по сторонам, не торопился. Шагал уверенно, как будто по делу, но не опаздывал.

Мы вывернули на проспект Ленина. Проходя мимо гастронома, парень неожиданно завернул в дверь магазина.

Я перешёл на другую сторону улицы, где был магазин «Обувь». У этого магазина имелось одно несомненное достоинство — широкие стеклянные витрины.

Изображая покупателя, я принялся бродить по пустому торговому залу, а сам краем глаза поглядывал сквозь витрину на дверь гастронома.

Ассортимент в обувном был скудный — домашние тапки и детские сандалии из кожзаменителя. Почему-то, сандалии были весёлого голубого цвета.

Продавщицы за прилавком не оказалось — видно, пользуясь отсутствием покупателей, пила чай в подсобке.

Минут через десять парень вынырнул из гастронома, держа в руке пачку сигарет. Он сунул сигареты в карман и снова пошагал в сторону гавани.

Я покинул пост в обувном, натянул Севкину кепку поглубже и пошёл за парнем по своей стороне проспекта.

Возле водонапорной башни проспект круто повернул и перешёл в улицу Красной Армии. Парень свернул туда, я — за ним.

Улица Красной Армии привела нас прямо к парку перед воротами крепости Пиллау. Как и в моё первое посещение, у ворот стояли двое часовых.

Я остановился у входа в парк. А парень перешёл по мостику крепостной ров и уверенно прошёл мимо часовых в крепость. Часовые не обратили на него никакого внимания.

Ничего себе! К кому же он так смело шагает?

Я решил подождать. Отыскал неподалёку от мостика недавно покрашенную скамейку и расположился на ней, закинув ногу за ногу.

Свежий морской ветерок обдавал прохладой, шелестел листвой высоких лип. Из канала донёсся пронзительный гудок буксира.

Я скользил взглядом по старым кирпичным стенам крепости и невольно думал о бароне фон Рауше.

Вот в этой крепости он служил. Ведь к тому моменту, как русские войска взяли город Пиллау, крепости уже было больше ста лет. Её заложили ещё шведы, затем достраивали немцы.

Страшно подумать, сколько раз этот небольшой кусочек земли на песчаной косе переходил из рук в руки. Пруссы, поляки, немцы, шведы, снова немцы, русские…

Барону фон Раушу повезло не сложить голову в очередной войне. Он вернулся домой, и погиб уже в мирное время. Почему? Почему он не успел выкопать городской архив? Ведь для офицера было делом чести закончить данное ему поручение. Кто убил барона, и за что?

Мне пришла в голову дельная мысль. Надо попросить Мишаню внимательнее присмотреться к документам из сундука. И ещё раз сопоставить все известные мне факты.

Парень в синей робе вышел из крепости только через сорок минут. Не глядя в мою сторону, пересёк парк и пошёл обратно к проспекту Ленина.

Я последовал за ним. Мы миновали вокзал, затем пересекли железную дорогу и направились в сторону судоремонтного завода. Как раз на этот завод мечтал вернуться дядя Слава.

Здесь людей на улицах не было совсем, и я отстал настолько, насколько это было возможно — лишь бы не потерять парня из виду. На моё счастье, он шагал уверенно — видно, что дорога была ему хорошо знакома.

Я видел, как парень подошёл к проходной завода и вошёл внутрь. Понятно. Значит, здесь он работает. И сегодня у него вечерняя смена.

Этот факт был для меня практически бесполезен. На судоремонтном заводе работали несколько сотен человек, и расспросить их о парне я не мог. В дирекцию и отдел кадров меня мало того что никто не пустит — так ещё и заинтересуются чересчур любопытным посетителем. Предприятие-то режимное!

Слегка расстроившись, я повернул обратно и пошёл в сторону вокзала.

Впрочем, долгая прошлая жизнь научила меня тому, что надо использовать любую возможность для достижения цели. Часто нам кажется, что возможностей нет. Но на самом деле, мы просто их не замечаем.

Я ещё раз перебрал в голове всё, что мог предпринять. И понял, что кое-что упустил.

Повеселев, я немедленно решил отыскать Валерия Михайловича.

Валерий Михайлович нашёлся в своём кабинете. Как руководитель экспедиции, он занимал в казарме отдельную комнату — её-то все и называли кабинетом. Но кроме письменного стола, в кабинете стояла ещё и кровать — всегда тщательно заправленная. А также шкаф и тумбочка с электрическим чайником на ней.

Валерий Михайлович с Мишаней склонились над столом, который был завален бумагами.

— Пиши, Терентьев! Номер тридцать семь: метрическая книга церкви Святой Марии. Материал — обложка из кожи, страницы бумажные. Количество страниц — семьдесят четыре. Двадцать восемь страниц чистые, на остальных сделаны записи на латыни.

Когда я вошёл, Валерий Михайлович поднял голову.

— Что тебе, Гореликов?

— Добрый день, Валерий Михайлович! — без предисловий начал я. — У меня к вам дело.

Валерий Михайлович удивлённо поднял брови.

— Ну, излагай!

— Это насчёт дяди Славы. Что если нам устроить с ним встречу?

Брови Валерия Михайловича поднялись ещё выше.

— В каком смысле?

— В самом прямом, — объяснил я. — Он же интереснейший человек! Потомок дворянского рода, фронтовик! Работник судоремонтного завода! Пусть расскажет историю своей жизни. Вспомнит военные случаи. А вам это засчитают, как общественную работу.

Валерий Михайлович с подозрением уставился на меня.

— Гореликов, ты опять что-то затеваешь? Что за очередная авантюра?

Я сделал вид, что обиделся.

— Да почему авантюра-то, Валерий Михайлович? Обычная встреча с ветераном. Ну, если вы против…

— Погоди! Я не вижу причин для отказа. Но скажи откровенно — зачем тебе это надо?

— Я карьерист, Валерий Михайлович, — сделав честные глаза, объяснил я. — мечтаю добиться высот в археологии. А вы ведь сами знаете — сейчас без общественной нагрузки никуда.

— Карьерист? — скривился Валерий Михайлович.

Это слово ему не понравилось.

— В самом хорошем смысле, — заверил я. — Я всё организую сам, от вас нужно только разрешение.

Я вздохнул и продолжил:

— Я поэтому и на мол тогда пошёл. Хотел бандитов поймать, думал — поможет продвинуться. Вы ведь знаете, что я из детдома. С детства приходится самому пробиваться.

— Знаю, знаю, — смягчился Валерий Михайлович. — Ладно. Сделаем всё, как положено. Напишем объявление, и приглашай своего дядю Славу.

— Спасибо, Валерий Михайлович! — обрадовался я. — Пойду, с дядей Славой договорюсь!

— Погоди! — остановил меня Валерий Михайлович. — Вот что! Ко мне с утра приходил командир одной из воинских частей Балтийска. Просил, чтобы мы его бойцам прочитали лекцию о нашей экспедиции. Тоже общественная нагрузка. Пойдёшь со мной, раз уж ты такой общественник. На тебе рассказ по истории прусских племён. Осилишь?

— Осилю, Валерий Михайлович! — обрадовался я. — Когда лекция?

— Дату мы ещё не согласовали. Думаю, на следующей неделе, так что время подготовиться у тебя будет. Ну, иди, общественник!

— Валерий Михайлович, а можно мне на минутку? — спросил Мишаня. — Я быстро.

— Давай, — махнул рукой Валерий Михайлович.

Мы с Мишаней вышли за дверь.

— Саня! — возбуждённо зашептал Мишаня. — Помнишь — ты показывал мне знак? Круглый такой, ты его на песке рисовал? Латинские буквы, посередине корабль с парусом, и на нём — тевтонский крест?

— Помню, — кивнул я, — а что?

Мишаня оглянулся на кабинет.

— Там на одной из бумаг точь-в-точь такой знак! Вместо печати!

Возбуждение Мишани передалось мне.

— Точно? А что за бумага?

— Не знаю. Мы пока переводом не занимались, только опись составляем.

Я вцепился Мишане в рукав.

— Дружище, очень тебя прошу! Займись её переводом, а? Сумеешь? Так, чтобы в первую очередь!

— Не знаю, — растерялся Мишаня. Она в описи под двадцать третьим номером. А Валерий Михайлович любит, чтобы всё было по порядку.

— Чёрт! — выругался я. — Ну, да ладно! Подожду, что уж теперь!

— Хорошенько помолись Иисусу, монах! — откровенно сказал Бенедикту Эрик.

Его рыжий, под стать хозяину, жеребец ласково всхрапнул и потянулся мордой к кобыле, на которой ехал Бенедикт. Эрик чуть натянул повод.

— Помолись, чтобы Арнас и Криве-Кривейто окончательно поссорились. Иначе не миновать вам жертвенного костра.

Эрик ударил жеребца пятками и уехал вперёд. Со стороны это выглядело так, словно он просто обогнал монаха на узкой дороге.

Бенедикт оценил предосторожность Эрика — незачем кому бы то ни было думать, что они в сговоре. Неизвестно, как дальше повернётся жизнь.

Смерти Бенедикт не боялся. Он столько раз встречался с ней, что твёрдо усвоил основное правило — не бойся и приложи все силы, чтобы выжить.

Вот и сейчас он только чуть тронул пятками засыпавшую на ходу кобылу и стал спокойно прикидывать свои возможности.

Когда пруссы остановились возле первого капища, Бенедикт слез с кобылы, с удовольствием разминая уставшие ноги. Он не привык много ездить верхом — пешая ходьба или лодка были куда привычнее. Да и сидеть на лошади в рясе было не слишком удобно.

Языческие идолы даже понравились Бенедикту. В их суровых деревянных лицах ему открылась понятная мощь, сила и стремление к власти. Такие лица могли принадлежать великим воинам или правителям — в них не было ничего небесного, возвышенного.

Он подошёл бы поближе, но заметил взгляд епископа Адальберта и остерёгся.

Епископ представлял проблему. Его неистовая вера и готовность пожертвовать собой могли испортить всё в самый неподходящий момент. Вот уж действительно, самые неудобные люди — это кроткие люди. Упорные в своей кротости.

Жалобно заблеял чёрный козлёнок. Дёрнул маленькими копытцами и затих под ножом Арнаса.

Как бы и ему, Бенедикту не окончить свою жизнь, как этот козлёнок — в руках чужих жрецов. Князь Болеслав будет очень недоволен. А ему не видать тогда своего домика с виноградником где-нибудь на севере Италии, возле тёплого моря.

Ничего! Бенедикта не возьмёшь так просто. Если выпала судьба потягаться с Криве-Кривейто — он потягается!

Бенедикт снова бросил короткий взгляд на Адальберта. Епископ выглядел смирившимся с судьбой, покорным. Тьфу! Сейчас необходимо собрать все силы для борьбы во имя Господа, а этот слюнтяй перебирает чётки дрожащими руками и молчит.

Бенедикт отвернулся.

Пруссы один за другим потянулись по узкой тропинке вглубь священной рощи. Проходя мимо идолов, Бенедикт снова взглянул на них. Да, это боги! Вон, какие высоченные и грозные! И не скажешь, что эти лица вырезала из дерева человеческая рука.

Бенедикт с удовольствием шагал по лесной тропинке, слушая щебет птиц над головой. Воздух сегодня был особенно свеж, хотя в нём чувствовалось напряжение, словно перед грозой. И действительно, на западном горизонте собирались тяжёлые тёмные тучи. А над головой ещё светило весеннее солнце.

Пока они шагали по лесу, сырой морской ветер подтащил тучи ближе, обложил ими половину неба. Солнечный свет стал нереальным, беззащитным на фоне клубящихся громад. И в этом свете Бенедикт увидел высокий крепкий частокол, за которым располагалось святилище.

По верху частокола стояли воины с луками в руках. Их татуированные лица были бесстрастны. Короткая команда — и засыплют сверху стрелами, нашпигуют, как повар шпигует дольками чеснока свиную тушу.

Бенедикт поёжился. Знакомый озноб возбуждения пробежал между лопаток. Рука сама собой потянулась к поясу, на котором висел нож.

Воины пруссов остановились поодаль. Вождь Арнас передал повод своего жеребца Эрику, один подошёл к воротам и властно постучал. Подождал и постучал ещё раз.

На стене, среди лучников, появился высокий человек. На фоне остальных он отличался худобой. Но это была не болезненная худоба слабости. Человек выглядел так, словно отбросил всё лишнее, и благодаря этому стал неимоверно силён. На его голове красовалась кожаная шапка, украшенная бычьими рогами.

Бенедикт узнал Криве-Кривейто.

Жрец что-то крикнул, коротко и звучно. Арнас, задрав голову, ответил ему. И завязался поединок двух властных, сильных людей. Воля сошлась с волей.

Бенедикт не разбирал слова чужого языка, но прекрасно понимал, о чём спорят вождь и жрец. Они выясняли, чья воля сильнее. И от исхода этого поединка зависела жизнь монахов и самого Бенедикта.

Он незаметно оглянулся.

Все воины напряжённо следили за перебранкой Арнаса и Криве-Кривейто. Адальберт и Радим тоже смотрели туда, на чужое языческое святилище.

Голоса становились всё громче. Они напряжённо звенели в предгрозовой тишине.

Криве-Кривейто взмахнул рукой, и на стене рядом с ним появились двое.

Юноша и девушка.

Бенедикт узнал Вилкаса — сына вождя. Девушку монах раньше не видел. Но по тому, как Вилкас держал её за руку, догадался, что эти двое — вместе.

Криве-Кривейто что-то сказал Вилкасу, и Вилкас обратился к отцу. Голос его звучал напряжённо, но ровно. Однако, опытное ухо Бенедикта уловило виноватые нотки.

Арнас ответил яростным рёвом. Было видно, что вождю трудно держать себя в руках.

Вилкас тоже повысил голос и крепче сжал руку девушки. В ней была опора, которая придавала сыну вождя дополнительные силы.

Бенедикт понял, что вождь может проиграть этот спор. Да, Арнас силён. Но сейчас он стоял на чужой земле, под чужими стрелами. Кроме того, ему приходилось задирать голову. А Криве-Кривейто смотрел на вождя с высоты стены, и из этого черпал уверенность.

Когда судьба колеблется, подумал Бенедикт — надо ей помочь.

Он привязал поводья к тонкому стволу молодой рябины и сделал шаг за густой черёмуховый куст, который очень кстати рос возле тропинки. Обогнул куст так, чтобы его не заметили лучники. Серой тенью скользнул к стволу толстой липы, прижался к тёплой шершавой коре. Перебежал за росшую неподалёку молодую ёлку и оказался возле угла бревенчатой стены.

«Помоги, Господи!» — молча взмолился Бенедикт.

Теперь всё зависело от того, сколько в святилище воинов. Бенедикт надеялся, что их не слишком много — всё же это не крепость. И если его догадка верна, то все воины сейчас собрались возле ворот — там, откуда грозит опасность.

Бенедикт огляделся. Увидел пучок сухой прошлогодней травы, сорвал его. Оторвал с берёзы широкую полосу бересты, ещё одну. Кошкой метнулся к бревенчатой стене и упал на колени.

Спина поневоле напряглась. Вот сейчас вражеский лучник заметит его. Свистнет стрела, и тяжёлый железный наконечник пробьёт рясу, разворотит рёбра и разорвёт лёгкое. Смерть смотрела в затылок Бенедикту, и он не мог даже повернуться к ней лицом.

Превозмогая оцепенение, монах достал из мешочка на поясе кремень и огниво. Чиркнул раз, другой.

Крохотные искры упали на сухую траву, погасли. Бенедикт чиркнул снова. Тонкая травинка затрещала и скорчилась. По ней побежал дрожащий огонёк, лизнул вторую травинку, затем — третью.

И в этот момент грянул гром!

Небо лениво заворчало. Потом рыкнуло громче, заглушая голос вождя. И вдруг лопнуло, разорвалось, словно прохудившийся мешок и с оглушительным грохотом выронило на землю тяжёлые камни грома.

Налетел внезапный порыв ветра, раздул огонёк. Разгорелась красноватым пламенем береста.

Бенедикт принялся совать её в щель между брёвнами. Засунул. Огонь жадно впился в сухое дерево.

В небе снова загремело.

И вдруг кто-то навалился на плечи Бенедикта. Вцепился, оттаскивая прочь от стены.

Бенедикт, не глядя, ударил локтем. Дёрнулся, но чужие руки держали крепко. И не просто крепко — перебирая грубое сукно рясы, они подбирались к шее Бенедикта.

— Остановись, брат! Что ты творишь?!

Брат?

Бенедикт резко наклонился вперёд, увлекая за собой противника. Почувствовал, как тот упёрся. И откинулся назад, упал на спину, подминая врага под себя. Откинул голову, ударил макушкой во что-то твёрдое. Скатился набок, рванулся и понял, что свободен. Быстро поднялся на колени, выхватил нож.

— Остановись!

Епископ Адальберт ворочался на земле, пытаясь подняться. Губы епископа были разбиты, из носа текла кровь.

— Что ты творишь? — повторил он.

Небо заворчало.

Бенедикт вскочил на ноги. Граем глаза увидел, как разгорается пламя, пожирая брёвна стены святилища.

Значит, этот слюнтяй заметил, что Бенедикта нет! Не побоялся пойти за ним, выследил, и теперь хочет остановить! И ради чего?

Ведь слепому ясно, что вождь Арнас проиграет в споре с Криве-Кривейто. Теперь, когда в руках жрецов его единственный сын, вождь беспомощен.

Чтобы помириться с Криве-Кривейто и сохранить свою власть, вождь пойдёт на всё, что угодно. Он недрогнувшей рукой выдаст монахов жрецам. А те принесут их в жертву.

Так зачем Адальберт пытается остановить Бенедикта?

Ради того, чтобы положиться на милость божью и без трепета взойти на жертвенный костёр язычников? Оказаться тем самым козлёнком, который безропотно ждёт, пока острая холодная сталь перережет ему горло? Святости захотел епископ?

Волна ослепляющего гнева колыхнулась в груди Бенедикта. Прямо с колен он бросился на Адальберта, который тоже пытался встать. Толкнул его в кучу прелых листьев, и сам навалился сверху. Не слушая бормотания, зажал левой ладонью рот. И ударил ножом — раз, и ещё и ещё!

Почувствовал, как задёргалось, напряглось и задрожало тело епископа. Инстинктивно отпрянул, чтобы не испачкаться в крови, вскочил на ноги.

И в этот момент небо громыхнуло в третий раз!

Над ухом Бенедикта свистнула стрела. Монах отскочил за дерево, сунул нож в ножны.

Стена уже полыхала. Громко трещали брёвна, валили клубы дыма. Ветер швырял в лицо такой жар, что Бенедикт еле устоял на ногах.

Петляя между деревьями, словно заяц, он побежал к отряду.

Перед воротами шёл бой.

Пруссы рассыпались, прикрываясь деревянными щитами от стрел. Прятались за деревьями и оттуда стреляли в ответ. Стрелы свистели в воздухе.

Рядом с собой Бенедикт увидел Арнаса. Бородатое лицо вождя было искажено гримасой злого веселья. Укрываясь за толстым стволом старой осины, он пускал стрелу за стрелой в сторону частокола.

Вот прусская стрела попала прямо в горло одному из вайделотов. Тот выронил копьё, схватился руками за шею и рухнул на колени.

Криве-Кривейто подхватил копьё и замахнулся на Вилкаса. Но в этот миг выпущенная Арнасом стрела ударила жреца в рёбра и отбросила его в сторону.

— Ага! — радостно прорычал Арнас.

Сделал шаг в сторону.

Гибкое змеиное тело взметнулось из прелых листьев. Маленькая треугольная голова клюнула вождя под коленку. Нога Арнаса подогнулась, он упал на одно колено и завалился набок.

Небо с грохотом разорвалось в четвёртый раз, и на священную рощу пруссов хлынул ливень!