Солнечный камень

Глава 9

«Я, барон фон Рауш, командир второй роты Первого гренадерского полка его Величества Фридриха Второго, пишу это письмо перед тем, как оставить город Пиллау русским войскам.

Армия наша разбита превосходящими силами коалиции. Защищать город нет никакой возможности. В связи с этим, командир нашего полка полковник фон Штаале, отдал приказ об отступлении и эвакуации тех жителей города, которые не хотят оставаться на милость русских.

Мною было получено от командира предписание скрыть все документы городского архива до возвращения Пиллау под власть прусской короны.

Девятого апреля одна тысяча семьсот пятьдесят восьмого года мы с бургомистром Вилем вырыли яму возле северной стены кирхи города Пиллау и заложили в неё сундук, в который поместили все документы городского архива. Нижние чины не привлекались ввиду особой важности и секретности порученного нам дела.

Координаты ямы: пять шагов на север от восточного угла стены и семь шагов влево.

Русские войска не далее, как в трёх милях от города. Завтра мы грузимся на понтоны и попытаемся уйти по косе в сторону Гданьска и Берлина.

Написано одиннадцатого апреля одна тысяча семьсот пятьдесят восьмого года в доме барона фон Рауша, город Пиллау.

Да поможет мне Бог!»

— Ничего себе! — повторил Севка, когда Мишаня закончил читать письмо. — А ещё что-нибудь в шкатулке есть?

Я заглянул в шкатулку, хотя заранее знал ответ.

— Нет, больше ничего. Пусто.

— Вот чёрт! Я надеялся, что этот барон фамильные драгоценности зарыл, а тут — архив!

— Севка, не говори ерунды, — строго сказала Оля. — Документы куда важнее драгоценностей. По ним можно изучать эпоху. А драгоценности положат в витрину на радость туристам, и всё.

— Что делать будем? — растерянно спросил Мишаня.

Как единственный владеющий немецким языком, он по-прежнему держал в руках письмо барона фон Рауша.

— Я иду за милицией! — решительно заявила соседка.

— Правильно! — поддержал я женщину. — А ты, Севка, беги за Валерием Михайловичем. Пусть идёт сюда. Мишаня, хватит лапать документ! У тебя руки потные. Положи его в шкатулку.

В ожидании Валерия Михайловича и милиции я присел на табурет. В голове, помимо воли, всплыли воспоминания.

Вот Азиз виновато улыбается мне. А его лбу от волнения выступили маленькие капельки пота.

— Мы не виноваты, начальник! Хотели с окна краску снимать. А доска совсем гнилая оказалась — сама лопнула! Мы сразу хозяину сказали, а там вот что — посмотри!

Азиз протягивает мне шкатулку. Я открываю её и достаю письмо. Оно написано по-немецки, а этого языка я не знаю.

Хозяин квартиры Дмитрий наклоняется над моим плечом и внимательно заглядывает в шкатулку.

— Ещё что-то там было? — сердито спрашивает он Азиза.

Совсем, как Севка сегодня.

— Ничего больше не было, хозяин! Мы коробку нашли и сразу тебя позвали, честно!

Азиз заметно бледнеет. Он чувствует, что попал в неприятную историю, и очень хочет, чтобы ему поверили.

— Выворачивайте карманы! — командует Дмитрий.

Его мощная, словно у породистого хряка, шея напряжена. Ворот дорогой рубашки врезался в неё, оставляя красную полоску.

Молчаливые рабочие без споров по очереди подходят к столу и вываливают на него содержимое карманов. Сигареты, мелкие деньги. Какие-то винты, гайки и саморезы. Спичечный коробок.

У одного портсигар из оранжевой армейской аптечки. Он долго колеблется прежде, чем выложить его на стол.

— Дай сюда! — коротко говорит Дмитрий.

Рабочий вздрагивает. Но с хозяином не поспоришь — у него джип и немногословные ребята на подхвате. Вывезут ночью на лодке в море — и концы в воду!

Дмитрий со щелчком открывает портсигар. В нём папиросы с аккуратно обрезанными мундштуками. Дмитрий нюхает и морщится.

— Азиз! Я же говорил, чтобы этой дряни в моём доме не было!

— Мы на улице курили, хозяин!

Азиз бледнеет ещё больше. Хочет рукавом вытереть пот со лба, но не решается.

— Мне здесь наркоманов не надо! — рычит Дмитрий. — Где взяли дурь?

— Родственники прислали! — оправдывается Азиз. — Двоюродный брат недавно на родину ездил, привёз.

— Так! — решает Дмитрий. — Собирайте свои манатки и выметайтесь отсюда! И чтобы я вас больше в городе не видел!

Азиз беспомощно горбится. По его глазам видно, что он не согласен, но спорить — себе дороже. Он что-то говорит по-узбекски своим подчинённым.

Те молча рассовывают по карманам имущество.

— Стоять! — внезапно говорит Дмитрий.

Он достаёт из кармана чёрную рацию и нажимает кнопку.

— Серёга? Подойдите сюда с Вадиком!

На пару минут в комнате воцаряется гнетущая тишина. Затем слышится хлопок металлической входной двери. Её Дмитрий поставил первым делом, как только стал хозяином квартиры. В комнату вваливаются двое качков. Каждый из них габаритами напоминает сервант. Стёкла тёмных очков поблёскивают, словно мебельные зеркала.

— Серёга, — говорит Дмитрий. — Обшмонайте их барахло, чтобы ничего не припрятали. И вывезите из города.

— Куда? — лениво интересуется Серёга.

По его равнодушному тону понятно, что ему всё равно, куда везти рабочих — в другой город, или в ближайший лесок. Он просто уточняет детали поручения.

— Вывезите на трассу, и отпустите, — решает Дмитрий. — И чтобы сюда больше не возвращались. Балтийск — закрытый город!

Он вскидывает голову и коротко хохочет.

— А деньги, хозяин? — тихо спрашивает Азиз.

И тут же втягивает голову в плечи.

— Деньги? — удивляется Дмитрий. — А покажи — какую работу вы сделали?

— Демонтаж, мусор, — перечисляет Азиз. — Больше ничего не успели.

— Мусор! — передразнивает его Дмитрий. — А я вас кормил всё это время? Инструменты вам купил? Жили вы в моём доме? С ментами договорился, чтобы вас не трогали? Кто за это заплатит? Может, ты?

Азиз беспомощно молчит.

Серёга лениво берёт его за плечо.

— Пошли!

Мы с Дмитрием остаёмся вдвоём. Он поворачивается ко мне и прямо спрашивает:

— Саня! Сколько эта хрень стоит?

Он показывает на шкатулку, которую я по-прежнему держу в руках.

Позавчера мы с ним пили вискарь на его квартире. Поэтому теперь он называет меня Саней.

Я пожимаю плечами.

— Так сразу не скажу. Материальная ценность — копейки, а вот историческая… Тут комиссия нужна. Надо внимательно осмотреть весь дом — может, ещё что-то найдётся. Работы пока лучше остановить.

Я тщательно выбираю слова, чтобы они подействовали так, как мне нужно.

— В смысле — остановить? — удивляется Дмитрий. — Я плитку из Германии заказал! Финскую сантехнику послезавтра должны привезти.

Я развожу руками.

— Историческая находка. Пока специалисты здесь всё не осмотрят — работать нельзя. Закон такой.

Слово «закон» для Дмитрия словно красная тряпка. Вертел он эти законы на таком месте, о котором неудобно говорить!

Дмитрий угрюмо смотрит на меня.

— Саня, — начинает он. — Это хрень, понимаешь? Мне ремонт доделать надо.

— Понимаю, — говорю я. — Неприятная ситуация.

— Слушай, а забери эту коробку себе, — неожиданно предлагает Дмитрий. — Ты же этот… как его… археолог? Вот сам её и изучай. Только скажи, что нашёл в другом месте.

Я делаю вид, что раздумываю над его предложением. И, наконец, киваю головой.

— Можно.

Дмитрий заметно успокаивается.

— У тебя когда самолёт?

— Не знаю, — говорю я. — Билеты ещё не заказывал.

— Диктуй данные. Ребята тебе на завтра билет сделают. Чего тебе тут торчать?

Его стремление понятно. Выслать меня из города и этим закрыть дальнейшие проблемы с собственностью.

— Куда полетишь, в Ленинград? — снова спрашивает он.

— В Сочи, — говорю я. — Не надышался морем.

— Без проблем!

Дмитрий достаёт из внутреннего кармана модного пиджака толстую пачку денег. Отсчитывает несколько купюр. Подумав, добавляет ещё три. Это неожиданно и приятно.

— На, держи! Как договаривались! Вечером заходи ко мне — посидим на дорожку. А завтра тебя Серёга отвезёт на самолёт.

Вот такие давние будущие события вспомнились мне, пока мы ждали Валерия Михайловича и милицию. События, которым теперь не суждено случиться. Понимать это было странно.

Мишаня сопел возле стола, внимательно разглядывая шкатулку. Дядя Слава всё так же сидел на кровати, сложив волосатые руки на худых коленях.

— Дядя Слава, — спросил я его. — Как твоя фамилия?

— Раушев. А что?

— Да ладно! — удивился я. — Так ты, выходит, потомок барона!

— Иди ты в…опу!

— Я серьёзно!

Барон-алкоголик негодующе посмотрел на меня выцветшими серыми глазами.

— Я советский человек! Всю жизнь на Балтийском судоремонтном! Вот этими руками…

Он показал мне сухие жёлтые ладони. Но объяснить, что делал этими ладонями на заводе, не успел.

Пришла милиция. Усталый лейтенант в помятой рубашке бросил равнодушный взгляд на шкатулку.

— Материальных ценностей не было?

— Нет, — ответил я.

Лейтенант расстегнул кожаный планшет, который висел у него на боку, и достал оттуда чистый лист бумаги.

— Освободи-ка табурет!

Я встал, и лейтенант по-хозяйски присел к столу.

— Давайте по порядку!

Пока мы диктовали показания, вернулся взбудораженный Севка.

— Идут! — с порога закричал он.

— Кто? — не понял я.

— Все идут! Даже завхоз, Георгий Петрович!

— Это кто? — спросил лейтенант, не отрывая взгляд от бумаги. — Посторонним очистить помещение!

— Он не посторонний, — ответил я. — Был с нами, когда нашли шкатулку.

— Ага! Ну, тогда диктуй имя, фамилию.

Хлопнула входная дверь. В комнату вбежал Валерий Михайлович.

— Ну-ка, покажите! Что тут у вас?

— Вы кто, товарищ? — осадил его лейтенант. — Здесь милиция работает, не мешайте!

— Это наш начальник экспедиции, — объяснил я. — Он учёный, археолог.

Валерий Михайлович не обратил на лейтенанта никакого внимания. Открыл шкатулку, достал письмо фон Рауша. Развернул его, осторожно держа в руках, и принялся читать.

— Повезло, — повторял он. — Вот же повезло на ровном месте! Гореликов! Как вы додумались до этого?

— Это случайно получилось, — ответил я. — И вообще, шкатулку Миша нашёл. И письмо тоже он перевёл.

— Надо срочно закладывать раскоп у северной стены кирхи! — сказал Валерий Михайлович и обвёл нас загоревшимся взглядом. — Ну, что? Раз вы нашли этот документ — вы и будете копать. Разумеется, под моим присмотром!

— Валерий Михайлович, а с документами нам можно будет поработать, когда найдём архив? — спросил я.

— Если найдём, Гореликов, — строго поправил меня Валерий Михайлович.

Но потом не выдержал и улыбнулся.

— Конечно, поработаете! Все поработаем!

— Всем не надо, — сказал я. — У нас Мишаня любит с бумагами возиться. Да и подоконник, под которым была спрятана шкатулка, он сломал.

Валерий Михайлович и Оля осуждающе посмотрели на меня. Взгляды их красноречиво спрашивали: ну, почему этому раздолбаю так везёт?

А раздолбай прекрасно знал причины своего везения, но не собирался посвящать в них окружающих.

— Собирайся, епископ!

Эрик выглядел озабоченно. Густые рыжие брови нависли над голубыми глазами. Рыжая борода воинственно топорщилась.

— Что случилось?

Адальберт старался выглядеть спокойным, но волнение всё-таки прорвалось в голосе. Кто знает, что на уме у этих язычников? Их приютили, кормят и поят. Даже почти вылечили руку Бенедикта. Но всё это может оказаться обманом, чтобы успокоить монахов, а потом принести в жертву своим богам.

— Криве-Кривейто пришёл к вождю, — угрюмо ответил Эрик. — Сам пришёл.

— Кто? — не понял Адальберт.

— Некогда, — нетерпеливо отмахнулся Эрик. — Объясню по дороге. Идём!

— И я с вами!

Бенедикт, месивший тесто для лепёшек, бросил тугой тестяной комок на стол. Шагнул к кадке с водой, чтобы вымыть испачканные руки.

Но Эрик остановил его.

— Нет, монах! Сегодня твоя помощь епископу не потребуется!

Сердце Адальберта болезненно сжалось. Что это значит? Почему вождь зовёт только его одного?

Но епископ преодолел минутную слабость и кивнул:

— Я готов.

Словно угадав его мысли, Эрик сказал:

— Возьми с собой своего брата.

Радим был во дворе — кормил кур в курятнике. Монахи старались не сидеть без дела, и в благодарность за хлеб и приют помогали домочадцам Эрика, чем могли.

Бенедикт вышел, чтобы позвать Радима. Воспользовавшись этим, Эрик добавил:

— Будь силён, епископ. Силён и убедителен!

Втроём они вышли со двора. Пока шли по селению, Адальберт невольно крутил головой по сторонам. Такого количества народ в деревне он ещё не видел. Жители побросали дела и собирались кучками, чтобы обсудить небывалое — верховный жрец Криве-Кривейто покинул священную рощу Ромове и пришёл к ним!

Что же теперь будет?!

Возле деревенской кузницы, опустив до земли сильные натруженные руки, сидел кузнец. Седобородый, с широкими плечами и длинными волосами, он был похож на бога Перкуно. За его спиной, в тёмном провале двери метались отсветы огня.

— Кто такой Криве-Кривейто? — задыхаясь от быстрого шага, спросил Адальберт Эрика.

— Криве-Кривейто, — ответил Эрик, — это верховный жрец всех прусских племён. Он живёт в священной роще Ромове и никогда не покидает её.

Эрик замолчал и поправил себя:

— Не покидал до сегодняшнего дня.

Сердце Адальберта сжалось. Теперь понятно, что ему предстоит. Встретиться лицом к лицу со своим главным противником в этих землях. И победить его.

Монахи с Эриком шли через торговую площадь. Обычно пустая, сегодня она была полна народу. Люди, увидев монахов, оборачивались, замолкали. Но к ним никто так и не подошёл.

По длинной деревянной лестнице поднялись на холм. Ворота частокола были распахнуты настежь.

Не позволяя задерживаться, Эрик быстро провёл монахов в дом вождя.

— Арнас, мы здесь! — громко крикнул он.

И непочтительно подтолкнул Адальберта в плечо.

— Будь крепок, епископ!

Монахи вошли в зал. Вождь Арнас стоял возле стола. Седой головой он почти касался низкого потолка, и был похож на мощный дуб, который внезапно вырос посреди комнаты.

А в кресле вождя сидел тонкий, словно тростинка, человек. Он был одет в простую полотняную рубаху, подпоясанную кожаным поясом. На голове — кожаный шлем, украшенный бычьими рогами. В руке человек держал деревянный посох.

Пронзительные глаза сверкнули на худом лице и впились в Адальберта.

— Так вот ты каков — посланник чужого бога?

Голос Криве-Кривейто был силён и звучен. Худоба обманчива, понял Адальберт. В этом худом теле таится такая мощь, что и коренастый вождь Арнас едва ли сможет потягаться с ней.

— Зачем ты пришёл в нашу землю?

— Я пришёл, чтобы принести вам слово истинного бога, — с достоинством ответил Адальберт. — Бога, который живёт не в пещере, и не в ветках деревьев, а на небе. Слово бога, который отдал жизнь за спасение человеческих душ!

Двумя руками, словно шит, епископ поднял над головой Евангелие.

— Вы погрязли во мраке. Ваши души испачканы в грехе. Вы льёте кровь людей и животных на своих мерзких мольбищах! Слово Христа подарит вам кротость и милосердие, научит любви к богу и ближнему!

Криве-Кривейто тоже вскочил с кресла и сердито ударил посохом в деревянный пол.

— Ты говоришь, что наши боги хуже твоего? Так знай, что пруссы тысячу лет рождались и умирали со своими богами! Наши боги приводят нас в мир, дают нам тепло солнца, доброту моря и земли! Наши боги ведут нас на битву и даруют победу! Наши боги провожают наши души в другой мир и дарят надежду родиться снова!

Быстрым шагом Криве-Кривейто подошёл и остановился напротив Адальберта.

— Богам придётся по вкусу твоя кровь, глупый монах! Скоро будет большой праздник, и там…

— Хватит!

Голос Арнаса прозвучал, словно гром.

— Хватит!

Вождь с размаху ударил тяжёлым кулаком по дубовой столешнице, и огромный стол содрогнулся.

— Ты живёшь в своей роще, Криве, и ничего не знаешь о том, что происходит в мире. Но я вождь. Я обязан знать обо всём, что угрожает моему народу.

Он подошёл к своему креслу и уселся в него. Кресло жалобно скрипнуло.

— Этот разговор назрел давно. Да, монах! Не только вы приходите к нам. К нам идут торговые караваны. Люди рассказывают о том, что происходит в мире.

Вождь повернулся к Криве-Кривейто.

— Мир меняется, Криве! И те, кто не изменится вместе с ним — погибнут. Многие народы принимают крещение. Вместо вражды начинают жить в мире друг с другом.

Вождь чуть понизил голос.

— Может быть, и богам пора прекратить вражду? Почему мы не можем почитать ещё одного бога, а Криве? У нас хватит зерна и солнечного камня для жертвоприношений.

Адальберт задохнулся от возмущения. Этот язычник предлагал неслыханное. Он сравнивал Спасителя с мерзкими языческими идолами!

Епископ открыл рот, но Криве-Кривейто опередил его.

— Вот как ты заговорил, вождь? — угрожающе спросил он. — Забыл — по чьей воле ты стал вождём? Боги вознесли тебя и поставили над людьми. Истинные боги пруссов — Перкуно, Патолло и Потримпо! Но они же могут и опустить тебя на землю.

— Ты угрожаешь мне, Криве-Кривейто? — спокойно спросил вождь.

— Нет, Арнас! Я предупреждаю тебя. Одумайся и приди в священную рощу для жертвоприношения богам. Иначе на празднике лета я соберу совет вождей, и мы вместе решим — достоин ли ты и дальше вести пруссов за собой.

Наклонив рогатую голову и твёрдо ударяя посохом в пол, Криве-Кривейто быстрым шагом направился к двери. Остановился и повернулся к Арнасу:

— И приведи этих монахов. Они станут твоей искупительной жертвой.

— Эрик! — сказал Арнас, когда Криве-Кривейто исчез, — уведи монахов и возвращайся!

Эрик молча подтолкнул Адальберта к выходу.

— Идём, епископ!

Они быстро шагали через деревню. Жители по-прежнему молча расступались перед монахами. Но теперь их молчание казалось Адальберту не удивлённым, а угрожающим. Словно всё селение уже знало о ссоре вождя и жреца, и считало монахов виновными в этой ссоре.

Адальберт расправил плечи и чуть замедлил шаг. Нельзя торопиться, нельзя казаться неуверенным.

Эрик коротко взглянул на епископа, но ничего не сказал.

Уже в доме он кивнул Адальберту на стул и сам сел напротив.

— Буду говорить с тобой откровенно, епископ. Я на твоей стороне. Моя мать была христианкой, я рождён во Христе, и потому стою за тебя.

Он откинулся на спинку стула.

— Но ты видишь, как оборачивается дело. Криве-Кривейто способен поднять весь народ против Арнаса, и что тогда станет с вами? Вас убьют и сожгут на священном огне во славу прусских богов.

Адальберт крепче сжал в руках Евангелие.

— Что мы можем сделать? — спросил он Эрика. — Всё в божьей власти!

— Можете! — резко ответил Эрик. — Можете сделать!

Бенедикт насторожился в своём углу и подошёл поближе.

— Что? — спросил он.

— Завтра вождь соберёт на площади народ. И предложит принять крещение наравне с верой в старых богов. Вы можете подтвердить людям, что между богами нет вражды. Тогда Криве останется в дураках.

— Нет, — твёрдо сказал Адальберт. — Есть единственный бог, и я не предам его такими словами.

— Чушь! — резко воскликнул Эрик. — При чём тут предательство? Пусть пруссы молятся, кому хотят. Но вам вождь разрешит построить в селении церковь. Заключит союз с польским князем Болеславом. Отправит торговцев в ваши страны.

Эрик сбавил тон, заговорил мягче.

— Перемены не всегда должны быть резкими, епископ. Иногда лучше менять привычный уклад постепенно. Думаю, ты и сам это знаешь — ведь не просто так ты прожил свою жизнь.

Эрик поднялся со стула.

— Думай, епископ! Но помни, что твоя жизнь и жизнь твоих спутников в опасности.

— Я не боюсь смерти, — с достоинством ответил Адальберт.

— Тогда подумай о деле, ради которого ты пришёл к нам. Если вас убьют — оно окажется под угрозой. А мне пора. Арнас ждёт меня.

Эрик вышел.

Адальберт остался сидеть, бессмысленно теребя в руках Евангелие. Книга, в которой, как он считал, были ответы на все вопросы, сейчас молчала.

— Ваше преосвященство, — просительно сказал Бенедикт.

Услышав голос монаха, Адальберт словно очнулся.

— Что?

— Эрик прав, Ваше преосвященство! Упрямство язычников не переломить в один день. Но капля воды день за днём стачивает даже камень. Мы должны начать с малого. Договориться с этим Криве-Кривейто и выпросить у вождя разрешение построить церковь.

— Ты понимаешь, о чём говоришь, Бенедикт? — строго возразил Адальберт.

— Понимаю! — горячо ответил Бенедикт. — Чем погибнуть без пользы, лучше обратить в истинную веру хоть кого-то! Даже одна спасённая душа лучше, чем ни одной.

Определённая правда была в словах Бенедикта. Но сразу согласиться с ней Адальберт не мог. Вся душа епископа протестовала против этого соглашения.

— А что думаешь ты, Радим? — спросил он брата.

Радим поднял на епископа спокойные глаза, но ответил не сразу.

— Вспомни, брат, как мы ходили к венграм, — наконец, сказал он. — Терпели голод и холод. Спали на конских шкурах и питались одной ячменной кашей. Венгры тоже были язычниками, они поклонялись своим богам, степным. Но мы терпеливо несли им истинное слово и добились успеха. Не сразу, но добились. Добьёмся и здесь, брат. Я тоже готов умереть за веру, как и ты. Но наша смерть не поможет делу. Только живые мы можем служить истине.

— Давайте обедать, — предложил Бенедикт. — Я испёк лепёшки, пока вы были у вождя.

Не дожидаясь ответа, он стал накрывать на стол.

А Адальберт сгорбился на стуле, не выпуская из рук Евангелие.