Солнечный камень

Глава 17

Солдат ошалело хлопал глазами, а я обречённо вздохнул. Последняя надежда договориться с часовым растаяла. Теперь придётся пройти все круги дознания.

— Вызови патруль! — сказал я солдату.

И стал быстро скидывать с себя одежду. Благо, что её было немного — рубашка, брюки и кеды с носками.

Мокрый песок неприятно холодил босые ступни. Я поёжился, чувствуя, как кожа покрывается мурашками, и шагнул в воду.

— Саша! — вскрикнула Света.

Я обернулся к ней.

— Всё будет хорошо.

Вдохнул поглубже, зажмурился и рухнул в солоноватую мутную воду.

Ледяной холод сдавил тело, выдавливая воздух из лёгких. А ведь вода на мелководье должна была хоть чуть-чуть прогреться. Должно быть, шторм пригнал к берегу холодную воду.

Я вынырнул и, быстро взмахивая руками, поплыл к качавшемуся на волнах человеку. До него было метров семьдесят, не больше.

Прежде мне никогда не приходилось вытаскивать утопленников из воды, и я смутно представлял себе, как это делается. Слышал только, что утопающие беспорядочно барахтаются, норовят в панике уцепиться за спасителя и утянуть его с собой на дно. Поэтому подплывать к ним нужно со спины и хватать за волосы, или за шею.

Подплыв ближе, я увидел знакомую синюю робу. Пересилив себя, заглянул в белое неподвижное лицо. Желудок сжался в судорожном спазме, меня чуть не вытошнило. Вязкая слюна наполнила рот, и я с трудом проглотил её.

Это был тот самый парень, за которым я следил от нашей казармы до ворот крепости Пиллау. Тот, с которым Севка договаривался насчёт покупки янтаря. Сейчас он мирно покачивался на волнах, и его широко открытые глаза слепо смотрели в вечернее небо.

Преодолевая отвращение, я перевернулся на спину и левой рукой ухватился за ворот синей робы. Изо всех сил работая ногами и правой рукой, потащил покойника к берегу.

Плыть с грузом оказалось труднее, чем я думал. Несколько раз мне приходилось останавливаться и отдыхать, лёжа на воде рядом с покойником. Изнутри поднимались волны жара, я уже не думал о холоде. Только краем сознания отмечал, что плохо чувствую пальцы рук и ног и боялся судороги.

Я совершенно выбился из сил, когда, наконец, почувствовал под ногами дно. Несколько минут стоял по грудь в воде, пытаясь отдышаться. Затем снова ухватил покойника за шиворот и потащил к берегу.

Я не очень хорошо помню, что было дальше. Откуда-то появились солдаты во главе с капитаном. Капитан был похож на шарик — невысокого роста, а живот смешно нависает над брючным ремнём. Он сразу же принялся громко отдавать какие-то бессмысленные распоряжения.

Ни на кого не обращая внимания, я стянул с себя мокрые трусы. Выжал их и, как мог, обтёрся. Потом натянул на мокрое тело брюки и рубашку. Обуваться не стал — на ступни налип песок, а стряхивать его у меня не было сил. Я добрёл до травянистого участка и сел прямо на холодную землю.

Ко мне подошла Света. Молча обняла меня за плечи, прижалась горячим телом.

— Что теперь будет, Саша? — испуганным шёпотом спросила она.

Я не ответил, только погладил её по руке.

Со стороны дороги раздался звук автомобильного мотора. В сосновом лесу заметался свет фар. Петляя между деревьями, на пляж выкатился «газик» защитной окраски, а из него вылез знакомый майор.

— Что тут у вас? — прищурившись, спросил он.

Капитан путано доложил. Майор склонился над трупом, внимательно осмотрел его.

— Голова разбита, — зачем-то сказал он капитану. — Вызывайте милицию.

А затем подошёл к нам со Светой. Встал прямо передо мной, широко расставив ноги в хромовых сапогах.

— Ну, здравствуй, Гореликов, — сказал майор. — Я смотрю, ты снова в гуще событий.

— Мы просто гуляли по берегу, — ответил я, с трудом шевеля губами.

У меня не было сил смотреть в лицо майора. Страх болезненно сжимал сердце, и оно едва трепыхалось.

Только вчера майор показал мне фотографию этого парня и понял, что я его узнал. А уже сегодня этот парень найден мёртвым. И, судя по его состоянию, в море он провёл несколько часов.

Чтобы скрыть испуг, я тщательно отряхнул со ступней песок и принялся натягивать носки.

Майор словно прочитал мои мысли.

— Как же так получается? — задумчиво спросил он. — Только вчера я показал тебе его фотографию. Под давлением обстоятельств ты был вынужден его опознать. А уже сегодня парня находят мёртвым. И ты снова тут как тут.

Света сдавленно охнула.

— Я ничего не знаю, — упрямо повторил я, сосредоточившись на том, чтобы зашнуровать кеды. — Мы просто гуляли по берегу.

— А в запретную зону зачем забрели? — почти ласково поинтересовался майор.

— Мы не заходили в запретную зону. Просто увидели табличку, даже к ней не подходили. А тут часовой из кустов. Там его следы должны быть на песке, можете проверить.

— Проверим, — согласился майор.

Я вдруг подумал, что ему ничего не стоит обвинить нас в проникновении в запретную зону и взять в оборот по полной. Подумав так, я испугался до дрожи в коленках. Не за себя испугался, а за Свету.

Подъехали ещё две машины. Милицейский «газик» и «буханка» медицинской экспертизы. Из «буханки» вылез высокий нескладный человек в белом халате, заляпанном тёмными пятнами. Сгибаясь, словно циркуль, он стал осматривать труп. Изредка щёлкал затвор фотоаппарата, и ночной берег озаряла яркая вспышка.

Наконец, судмедэксперт разогнулся и подошёл к нам.

— Затылок размозжён ударом тупого предмета. В воде провёл часов двенадцать. Точнее скажу после вскрытия.

— Где ты был сегодня утром, Гореликов? — спросил меня майор.

— На раскопе, — ответил я. — Меня ребята видели, они подтвердят.

— Спросим, — снова согласился майор.

Было заметно, что он потерял ко мне интерес.

Майора сменил лейтенант с красными от недосыпа глазами. Он равнодушно уточнил, что мы делали на пляже, как заметили труп.

— Зачем в воду полез? — спросил меня лейтенант.

— Я думал — может, он живой, — ответил я.

Лейтенант кивнул, но не мне, а каким-то своим мыслям.

— Поедем в отделение, — решил он. — Там ещё раз всё подробно расскажешь.

Я опасался, что майор заберёт нас к себе, и при этих словах испытал невероятное облегчение. Видимо, расследованием будет заниматься милиция.

Труп погрузили в буханку, а нас со Светой посадили в милицейский «газик». Всю дорогу до отделения я держал Свету за руку, а сам думал — говорить следователю о том, что я видел пострадавшего раньше? Но так ничего толкового и не придумал. Мысли ворочались в голове с трудом, словно тоже закоченели. А дело всё больше запутывалось.

В отделении я попросил чаю. Не сразу, но мне принесли большую кружку с отколотой ручкой. Светло-коричневый чай пах половой тряпкой и был невероятно сладким. Ну, и чёрт с ним! Зато он был горячим!

Я сделал глоток, и по телу пробежала судорога. Только сейчас я понял, насколько замёрз, барахтаясь в воде.

Лейтенант переписал наши паспортные данные и ещё раз расспросил о том, как мы обнаружили труп. Я ждал, что он спросит — были мы с пострадавшим знакомы, или нет. Но лейтенант не спросил. Видно, для него мы со Светой выглядели обычной влюблённой парочкой.

Отпустили нас уже под утро. Небо на востоке светлело. На пустынном проспекте шелестели листвой раскидистые липы. Проходя мимо закрытого гастронома, я мельком взглянул на наше отражение в витрине и покачал головой.

Света почти всю дорогу молчала. Только когда мы подходили к казарме, она остановилась и взглянула на меня, как будто хотела что-то спросить. Но не спросила, а промолчала.

Я проводил её до дверей комнаты, а сам отправился к себе. Мишаня с Севкой давным-давно спали. Севка сопел, а Мишаня солидно похрапывал.

Я разделся, нашарил в тумбочке чистые трусы и завалился в кровать. Наверняка завтра в постели будет полно песку. Ну, и чёрт с ним!

Я опустил голову на подушку и провалился в сон.

— Саня, вставай!

Чья-то рука трясла меня за плечо.

— Вставай!

Я с трудом разлепил глаза. Надо мной, словно скала над обрывом, навис озабоченный Мишаня.

— Вставай! Валентин Иванович приехал!

— Кто?

От недосыпа я ничего не мог сообразить, мысли разбегались в разные стороны.

— Валентин Иванович, декан!

Скрипнув пружинной сеткой, я сел в кровати и помотал головой, чтобы стряхнуть остатки сна. Мишаня жалобно смотрел на меня.

— Одевайся! Сейчас завтрак, а потом Иван Валентинович хочет посмотреть раскопы. Всем надо быть, как штык!

Я быстро оделся. Мишаня не дождался меня и убежал в столовую. Зная друга, я был уверен, что он займёт мне место и сбережёт порцию. Поэтому, прежде чем спуститься вниз, заглянул в душевую — почистил зубы и умылся. В голове немного прояснилось.

Спускаясь по лестнице, я услышал на улице знакомые голоса. Открыл дверь и увидел дядю Славу, который о чём-то разговаривал с Валентином Ивановичем.

Не успел я удивиться их странному знакомству, как дядя Слава заметил меня.

— Санёк! А я к тебе! Ты же мне обещал, что поможешь на завод вернуться! Я вчера перед вашими выступил, как обещал, а тебя нет! Что за дела?

— Здравствуйте, Валентин Иванович! — вежливо сказал я. — Привет, дядя Слава!

— Доброе утро, юноша!

Валентин Иванович повернулся ко мне. Массивное тело, уже слегка заплывшее жирком, величественные, неторопливые движения.

— Так это вы предложили Станиславу Генриховичу выступить перед студентами экспедиции с рассказом о боевом прошлом? И я вижу, у вас был какой-то тайный умысел?

Выражался Валентин Иванович, как и положено декану и профессору — витиевато и неторопливо.

— Да какой умысел, Иваныч? — перебил его дядя Слава. — Меня тут с работы попёрли за это самое…

Он щёлкнул себя пальцами по кадыку.

— А Санёк и предложил помочь.

— А сейчас где трудишься? — поинтересовался Валентин Иванович, снова разворачиваясь к дяде Славе.

На нашем фоне он выглядел как линейный корабль среди рыбацких лодчонок.

Дядя Слава виновато развёл руками.

— В стеклотаре грузчиком кантуюсь пока. Ну, и пенсия по инвалидности идёт.

— У тебя же ранение? — удивился Валентин Иванович. — Как ты со своей спиной ящики таскаешь? И почему к Вите не обратился за помощью?

Ректор сердито нахмурился и махнул рукой.

— Ах, чёрт! Ты же Витьку не знаешь! Его к нам в роту как раз после твоего ранения перевели. Вот такой парень! В больших чинах теперь, и, кстати, здесь служит, в Балтийске. Представляешь — он мне эту экспедицию помог организовать. Я приезжаю проверить своих архаровцев — говорят, они что-то сногсшибательное отыскали! А тут ты! Бывают же совпадения!

Тут Валентин Иванович вспомнил обо мне.

— А вы, юноша, чего уши греете? Марш на завтрак!

Я послушно повернулся и пошёл в столовую. Только что мне пришла в голову сумасшедшая мысль, которую следовало тщательно обдумать.

Третий день стоял мёртвый штиль. Море вокруг было неподвижно, словно зеркало и сверкало на солнце так, что глаза Бенедикта болели и слезились.

Он уже стёр ладони до кровавых волдырей, но раз за разом упорно опускал лопасти вёсел в воду и всем телом наваливался на рукоятки. Тяжёлая рыбацкая лодка под вёслами шла неохотно, лениво.

Попадись сейчас разбойники — Бенедикт не смог бы от них уйти. Опасаясь этого, он держался подальше от берега — так, что низкая синеватая полоска на горизонте становилась едва различимой.

Вначале Бенедикт не думал возвращаться в Гнезно. Не лучше ли плыть прямо на юг, в родные места? Там его давно забыли, и не вспомнят уже. С тем богатством, которое лежало в корзине у его ног, он сможет зажить богато и счастливо.

Но чем дольше Бенедикт думал об этом, тем больше жалел о награде, которую обещал ему князь Болеслав. Да и пропадать без вести было опасно. Судьба — штука хитрая! Не приведи Господь, столкнёт когда-нибудь с князем лицом к лицу. Тут-то Болеслав и припомнит ему обман. Никакое богатство не защитит от княжеского гнева.

А тут ещё ветер стих, словно его кто околдовал. На вёслах далеко не уйдёшь — добраться бы до Гданьска. Если задует с юга и отнесёт лодку обратно в земли пруссов — там Бенедикту точно не жить!

И он грёб и грёб, не обращая внимания на боль в измученной спине и стёртых до крови ладонях.

Утром четвёртого дня Бенедикт увидел берег. Но не там, где ожидал — на юго-востоке, а впереди, прямо перед носом лодки.

Хорошо подумав, Бенедикт вспомнил, что старые рыбаки в родной деревне рассказывали о длинной песчаной косе, которая перекрывала прямой путь в Гданьск.

Вспомнив об этом, он решительно повернул лодку к югу и через четыре часа увидел перед собой устье Вислы. Здесь надо было бросать лодку и дальше идти пешком — против течения реки Бенедикт ни за что бы не выгреб.

Сложив вёсла, Бенедикт перекусил, как можно плотнее. Затем побросал остатки припасов в воду. Жадные чайки с тревожными криками закружились на лодкой. На лету они складывали крылья и ныряли в воду за пищей.

Бенедикт провёл рукой по подбородку, который густо зарос колючей щетиной, и довольно ухмыльнулся.

Подумал и достал нож и огниво. Ножом прорезал плотное полотно рясы и разорвал в нескольких местах. Оторвал кусок подола, поджёг его от огнива и подпалил разорванные края.

Теперь он стал совсем похож на бродячего монаха, которого измучили беды и дальняя трудная дорога.

Отрезав кусок бесполезного паруса, монах расстелил его на дне лодки. Пересыпал янтарь из корзины на тряпку. Подумав, положил туда же Евангелие Адальберта. Затем завернул углы тряпки и туго стянул их канатом. Получился заплечный мешок.

Бенедикт приподнял его. Тяжёлый, но унести можно.

Монах снова опустил вёсла в воду и неторопливо погрёб к берегу.

На берегу он без всякого сожаления бросил лодку. Вот будет радость местным рыбакам, когда они её найдут. Ну, и пусть! Ему, Бенедикту, хватит и того, что он смог унести с собой.

До Гданьска он добрался к вечеру. Ноги гудели от долгой дороги, желудок требовал пищи. Но Бенедикт прошёл мимо корчмы, даже не обернувшись на вкусный запах жареного мяса, и свернул к высокому частоколу деревянной крепости.

Подошёл к воротам и настойчиво постучал.

Выслушав измученного оборванного монаха, стражники провели его прямо к воеводе.

— Мешок оставь, — сказал Бенедикту Гневко. — Что там у тебя?

— Евангелие и немного припасов.

Бенедикт опустил мешок под лавку, стараясь, чтобы камни не стукнули друг о друга.

Воевода сидел на широкой лавке и с аппетитом уплетал жареного гуся с кислой капустой и яблоками.

— Ты кого привёл, Гневко? — недовольно спросил он дружинника.

Как же — от важного дела оторвали!

Гневко наклонил голову.

— Один из тех монахов, что две недели назад ушли к пруссам.

Густые брови воеводы удивлённо приподнялись. Он сыто рыгнул и вытер рукавом длинные седые усы.

— А где остальные?

— Пруссы убили их, — глядя прямо в глаза воеводе, сказал Бенедикт.

Воевода стукнул кулаком по лавке.

— А я что вам говорил?! Рассказывай!

Бенедикт, не торопясь, принялся рассказывать давно заготовленную историю о том, как жрецы пруссов убили Адальберта и Радима и принесли их тела в жертву в своей священной роще.

— А ты как уцелел? — с подозрением спросил воевода.

— Меня пруссы связали и бросили в сарае, — ответил Бенедикт. — Наверное, решили убить позже. Ночью, когда они напились, я сумел распутать верёвки и сбежал. Добрался до берега, а там украл лодку и вышел в море. Да простит меня Господь!

Бенедикт поднял глаза к закопчённому потолку.

Измученный вид монаха убедил воеводу.

— Ладно, садись! Есть хочешь?

Не дожидаясь ответа, воевода обернулся к двери и крикнул:

— Настуся! Ещё еды и тарелку!

Затем снова повернулся к Бенедикту.

— Куда ты теперь?

— Мне надо в Гнезно, к князю Болеславу, — ответил Бенедикт. — Князь ждёт от меня сведений о пруссах, и как можно скорее.

Воевода задумчиво полез пятернёй в сивую бороду.

— Завтра от нас пойдёт обоз с рыбой в Гнезно. Поедешь с ним. А сейчас поешь и умойся. Настуся! Постели монаху в чулане!

На следующее утро, чуть свет, обоз из Гданьска двинулся в Гнезно. Скрипели немазаными осями деревянные колёса. Возчики покрикивали на сонных быков.

Бенедикт, обхватив руками мешок, сидел на передней телеге в компании двух стражников.

Добравшись до Гнезно, он первым делом припрятал янтарь. Оставлять мешок в монастырской келье побоялся — замков в дверях не было, и настоятель мог войти в каждому монаху, не спрашивая разрешения.

Поздно ночью, улучив момент, когда братия разошлась по кельям, Бенедикт проскользнул за монастырскую поварню. Здесь, за задней бревенчатой стеной был неглубокий овраг, куда сливали помои с кухни.

Возле приметного пышного куста калины Бенедикт ножом выкопал неглубокую яму в жирной влажной земле. Опустил в яму мешок, засыпал его землёй и плотно утрамбовал. А сверху засыпал прелыми листьями.

Два крупных камня Бенедикт припрятал за пазухой. Закопав мешок, он спустился в овраг и незамеченным перебрался через низкую монастырскую стену.

Окольным путём он добрался до города, легко проскочив сонных сторожей с колотушками. Стараясь не перебудить окрестных собак, отыскал нужный дом и негромко постучал условным стуком.

Через минуту дверь тихо скрипнула и открылась. Бенедикт шагнул внутрь дома и почувствовал, как под лопатку ему упёрлось остриё ножа.

— Ты один? — тихо спросил его низкий голос.

Бенедикт сглотнул комок, который неожиданно застрял в горле, и ответил:

— Один.

— Шагай вперёд! — прошептали на ухо.

Бенедикт послушно двинулся по тёмному коридору в сторону проёма, в котором трепетали слабые отблески свечи.

В комнате он молча выложил на стол камни и повернулся к хозяину дома.

Коренастый черноволосый крепыш так же молча отложил в сторону нож и поднёс свечу поближе. Наклонился над столом.

— Где взял? — спросил он Бенедикта, внимательно рассмотрев янтарь.

Отблески огня играли на его красных щеках, отражались в щёлках хитро прищуренных глаз.

— Продать сможешь? — вопросом на вопрос ответил Бенедикт.

— Половина моя! — быстро отозвался хозяин.

— Треть, — отрезал Бенедикт.

Хозяин дома прищурился ещё сильнее и снова наклонился к столу.

— Ещё такие камни есть?

— Продай эти, а там посмотрим.

Широкая ладонь с короткими пальцами накрыла камни.

— Хорошо. Зайди через два дня — будут тебе деньги. Тогда и об остальном поговорим.

Князь Болеслав прислал за Бенедиктом только на следующий день к вечеру. Разумеется, настоятель сразу же доложил князю о возвращении Бенедикта. Но Болеслав не спешил.

Он принял монаха в той же самой комнате, где напутствовал перед отъездом. Точно также на столе стояли кувшин с пивом и блюдо с жареным мясом.

Болеслав, сидя в своём удобном кресле, смерил взглядом застывшего возле дверей Бенедикта.

— Сядь, поешь. Почему сразу не пришёл ко мне?

— Прости, князь, — с поклоном ответил Бенедикт. — Еле живой добрался до Гнезно. Ряса на теле сгнила от пота. Не в таком же виде — и тебе на глаза являться.

Болеслав покивал.

— Хорошо, не сержусь. Ты ешь, ешь. Пива выпей. Ну, рассказывай — что приключилось с епископом Адальбертом и его братом?

Бенедикт старательно повторил историю, которую рассказал гданьскому воеводе. Он понимал, что князь непременно проверит, и потому сочинял небылицу всё время, пока грёб на лодке по холодному морю. Пока не повторил столько раз, что сам в неё поверил.

Болеслав слушал Бенедикта, изредка задавая вопросы. Когда монах закончил, князь кивнул.

— Значит, язычники убили епископа? Досадно. Придётся писать письмо в Рим. Но что поделать? Все мы в руке Божьей. Хорошо, что ты вернулся. Мысль о награде помогла? Молодец, молодец.

Князь весело рассмеялся. Потом прикрыл рот ладонью и набожно поднял глаза к высокому сводчатому потолку замка. Бенедикт из приличия сделал то же самое. А когда вновь опустил взгляд к тарелке — на столе перед ним лежали два больших слитка янтаря. Те самые, которые он вчера вечером оставил скупщику.

Ноги монаха мгновенно ослабели в коленях. А Болеслав громко хлопнул в ладоши, и в комнату тут же вошла стража.

— В пыточную его, — сказал Болеслав, кивком указывая на Бенедикта. — И передайте палачу, что он должен рассказать всё, что знает. Особенно — где спрятал драгоценности. Хоть кожу с него живьём сдерите — мне всё равно. Но не убивать, пока не проверите.

Бенедикт не сопротивлялся, когда его тащили в подвал по сырым кирпичным ступенькам. Перед остекленевшими глазами монаха медленно проплывало тело убитого им Радима, а в ушах шумело холодное море.