Соловей

Глава 10

В одно мгновение болезненное возбуждение Мики улетучилось, оставив его жалким и несчастным. Почему он согласился рассказать ей о своих ранах? Она терпеливо ждала на противоположной стороне бассейна, явно ожидая ответа.

Как такой прекрасный момент превратился в это? То, как она описывает свой идеальный поцелуй, подействовало на него как массаж. Не только физически, но и проникая крошечными лучиками тепла сквозь каменную оболочку вокруг его сердца. Она была романтиком, который, несомненно, мечтал о дне своей свадьбы.

Если бы он не стал лезть ей под майку — но если бы они зашли туда, куда он думал, — он бы увидел шрам, и она, вероятно, все равно испугалась бы. Как бы то ни было, он казался огромным. Толстые рубцы начинались у ее ребер с правой стороны, спускались вниз по спине, а потом снова тянулись по позвоночнику в форме огромных когтей, которые не раз наносили ей удары. Неудивительно, что она не вздрогнула от его ударов. Непреодолимое желание узнать, кто причинил ей боль и почему она скрывала это от него, поселилось на задворках его сознания и исчезало по мере того, как он погружался в собственное прошлое.

— Это был клинок, — тихо сказал он, пораженный усилием, которое потребовалось, чтобы произнести эти слова.

Она скрестила руки на груди, обнажив вершинки своих сосков, которые так и жаждали его прикосновения даже сейчас, с другого конца бассейна. Жаль, она не упала в воду и не намочила майку — вот было бы зрелище. Что угодно, лишь бы удержать его внимание, здесь, в настоящем, а не в аду, куда она хотела его отправить.

— И это все? — спросила она. — Клинок? Я даю тебе краткий ответ на твои вопросы, а в ответ получаю четыре слова? Я не смогу тебе помочь, если не будешь со мной разговаривать.

— Знаешь, у тебя очень дерьмовый способ разрушить мужские фантазии. Ты спросила, как я получил шрам, и я рассказал тебе. К чему подробности?

Она скрестила руки.

— Для меня это важно, возможно, даже больше, чем следовало бы.

Это прозвучало так, будто она говорила всерьез. Дарси выглядела одновременно грустной и сердитой, эмоции волнами пробегали на ее лицо.

— Клинок был в руках двенадцатилетнего мальчика. Фернандо. Его отец, наш главный охранник, пытался научить его быть сильным, по его словам. — Почему он назвал имя мальчика? Слова так и сыпались из него.

— На третью ночь, когда мы были там, он поставил Фернандо перед выбором. Либо он должен кого-то порезать его лезвием, либо его любимый папочка сделает выбор за него и совершит нечто гораздо хуже.

Лица его товарищей по заключению — все они были ему незнакомы до того рокового дня — не давали ему покоя. В том числе, Фернандо, такой маленький и испуганный.

— Он хотел быть хорошим мальчиком. Умолял отца остановиться, но Фернандо знал, как и все мы, что этот ублюдок воплотит задуманное в реальность. Мы еще даже не видели его, но все знали. Его глаза не были похожи ни на что, что я когда-либо видел раньше, словно он смотрел в зеркало настоящего зла. Они видели смерть и наслаждались ею.

Его привлек судорожный вздох и Мика перевел взгляд на Дарси, которая сжимала рукой горло. Не от жалости, а от ярости и чего-то еще, что он не сразу смог определить.

— Фернандо выбрал тебя не случайно, правда? — спросила она.

Мика понятия не имел, что его выдало, но она снова увидела то, чего он не хотел показывать. Это вывело его из себя, вспышка гнева озарила его лицо. Он не собирался больше ничего ей давать или рассказывать. Вместо этого просто он уставился на воду.

Поджав губы, он бросился к бассейну, заставив ее отступить на шаг.

— Ты добровольно принял пытки, чтобы спасти остальных. Неудивительно, что они назвали тебя своим спасителем. Боже мой, Мика, боль, через которую ты прошел ради них, просто невообразима.

В его горле заклокотало рычание.

— Ты когда-нибудь видела женщину, которая была бы так напугана, что ее вырвало? Ты когда-нибудь видела, как взрослый мужчина обмочился из-за того, что другой мужчина просто вошел в кишащую рептилиями палатку, где их привязывают к столбам, как свиней в ожидании убоя? Никто не может посмотреть этому в лицо и уйти, даже такой испорченный ублюдок, как я. Конец истории.

Отвернувшись от ее ошеломленного взгляда, он разделся до нижнего белья и шагнул в глубокую часть бассейна, позволив своему весу медленно опустить его на дно. Если по-честному, то он просто тянул время. Давая ей время уйти, вероятно, оскорбленной и смущенной тем, какой полной задницей он был. Зачем он столько наговорил? Она переврала бы все, что он сказал, в своей статье.

Когда легкие запротестовали против нехватки воздуха, он оттолкнулся от дна и, вынырнув на поверхность, взъерошив волосы. Когда он искал ее взглядом и так не нашел, кроме спускающейся ночи, его захлестнула волна разочарования. Странно, что он вообще что-то испытал. А чего он, собственно, ожидал?

Позади него раздался всплеск. Повернувшись, он увидел, что Дарси, полностью одетая, ныряет под воду и в конце концов выныривает у стены в дальнем конце.

Она осталась.

Его сердце сжалось, и по причинам, которых он никогда не поймет, Мика едва не расплакался, как ребенок. Зачем она это сделала? Конечно же, потому что была репортером и еще не успела получить тот компромат, за которым пришла.

На ее лице не было ни капли косметики, когда она откинула волосы назад и посмотрела на него. Капельки воды, словно кристаллы, свисали с ее темных ресниц, а лампы под водой отбрасывали каскадные волны синего и белого света на ее тонкие черты.

Улыбка озарила ее лицо, когда она указала на вверх, мокрая футболка прилипла к ее подтянутому телу и упругой груди.

— Смотри, вон, вечерняя звезда. Такая ночь не должна проходить впустую, так почему бы нам не объявить перемирие с серьезными разговорами до завтра? Говорить о таких вещах сложнее, чем я думала. Мне никогда не приходилось говорить об этом с кем-либо, и это полный отстой.

— А мы даже не добрались до сложных вопросов, — сказал он, его сардонический тон выдавал страх. Увиливать от ее вопросов оказалось сложнее, чем он надеялся.

Она застонала, и этот звук прокатился вибрацией по его телу, снова пробудив интерес к его шортам.

— Черт, знаю, можешь не напоминать

Вода расступилась, она проплыла до трамплина и повисла на ней, не сводя взгляда с его лица, которое снова было полностью открыто.

Странно, теперь он не чувствовал необходимости прикрывать его.

— Ты ведь не вкладываешь никаких эмоций в свой бассейн, верно? — спросила она. Неожиданная улыбка подняла ему настроение.

— Нет, а что?

— Ну, интересно э, зачем тебе бассейн на острове, — сухо сказала она. — Повсюду и так много воды.

Он усмехнулся.

— Бассейн был здесь, когда я купил это место, но теперь мне нравится он больше, так как я изменил ландшафт и настил, чтобы он лучше вписывался в местность. На берегу нет освещения, а из-за скользких камней плавать там в темноте или при бурной воде может быть опасно.

— Коварно. Да, похоже, здесь есть парочка опасностей. — Она прикусила губу, и он представил, как она заново переживает их поцелуй за своим ясным взглядом, который она то и дело отводила от него.

— Знаю, ты мне пока не доверяешь, но я не убегу. Несмотря на то, что ты меня утомляешь, быть здесь с тобой, даже несколько часов, странно успокаивает. И раздражает. И расстраивает. И выводит из себя. — Его снова охватил смех, и он расслабился в воде, подплывая к ней. — И опьяняет, давай не будем забывать об этом. В моих водительских правах появится понадобиться новое предупреждение: целоваться с Дарси Делакорт и водить машину строго запрещено.

— Да, что ж, говори за себя. — Она подняла веки выше по мере того, как он приближался к ней, и она поплыла к бортику, чтобы встретиться с ним взглядом, как только доплывет до него. Ей было легче общаться с ним на расстоянии.

— Тебе и не сбежать, — сказал он, довольный тем, что снова контролирует ситуацию. — Я просто хочу рассмотреть тебя поближе.

— Ну да, конечно. Что ты любишь есть? Очевидно, твое любимое блюдо стейк. — Она говорила скороговоркой, как заведенная.

Каждый раз, когда он пытался выбросить ее из головы, она возвращалась, делая самые простые вещи.

Черт.

— Люблю хорошую пиццу, идеально прожаренный стейк, а на десерт выбрал бы малиновый пирог с французским ванильным мороженым. Или эмпанадас (популярное в Латинской Америке блюдо. Представляет собой печёные, жареные или обжаренные во фритюре пирожки с разнообразными начинками. Чаще всего их делают из пшеничной муки, но изредка подмешивают кукурузную) которые готовила моя мама.

— М-м-м, хороший выбор. — Она опустила верхнюю часть тела обратно в бассейн, казалось, снова расслабившись, хотя он остановился всего в футе от нее. — Кем ты хотел стать, когда вырастешь? Космонавтом? Порнозвездой? Королем мира?

Его веселье развязало последние узлы.

— Вообще-то шеф-поваром. Больше всего мне нравилось готовить вместе с мамой. Она была венесуэлка, но переехала в Канаду, когда ей было четырнадцать лет, так что я попробовал лучшее из обеих кухонь. Она делала потрясающие десерты.

Она уставилась на него с причудливой улыбкой.

— Что? — спросил он, не в силах оторвать взгляд от ее притягательного «что бы это ни было» взгляда.

— Я просто… большинство людей, выросших с серебряной ложкой, в той или иной степени обделены вниманием. До того, как я увидела фотографию внутри, подумала, что ты хотел бы, чтобы они приходили на твои игры в софтбол или уделяли тебе больше внимания. Но вы были близки с матерью. Это трогательно. — Ее улыбка погасла, что рассказывало о ее отношениях со своей собственной. — Тебе повезло.

— Согласен. Мой отец много работал, но все равно находил время для нас. Нет, мои родители не испортили меня. Я сделал это сам. — Хотя сожаление было глубоким, на этот раз оно его не тронуло. Дарси — чудодейственное лекарство, которое уничтожит его, если он не будет осторожен.

— О, я не это имела в виду, Мика, я…

— Я понял. — Это прозвучало быстро, но искренне. Мика изучал ее, пытаясь понять, как ей удается обезоруживать его. В ней не было ни капли злобы, ни единого намека на обман, только неподдельный интерес. — А кем ты хотела стать, когда была очаровательной маленькой девочкой? Крестоносец за улучшение человечества?

Даже в странном голубоватом свете, падающем на ее лицо из бассейна, Мика заметил, что она снова покраснела.

— Ты будешь смеяться надо мной.

— Никогда, — сказал он, хотя при этих словах из него вырвалось несколько смешков.

— Я мечтала о белых свадьбах с маленькими кудрявыми девочками, разбрасывающими лепестки цветов, и пухлыми мальчиками, держащими атласные подушки, перевязанные кольцами. Если мой мужчина нервничал, я притворялась, что спотыкаюсь на пути к алтарю, чтобы рассмешить его. А потом он уводил меня на танцпол и кружил до тех пор, пока я не видела только его.

Затем она вздохнула, и ее ресницы опустились ниже.

— Все, чего хотела, — это быть чьим-то соловьем. Я выросла, веря в то, что выйду замуж, у нас будет пара детей и мы состаримся вместе. Я даже попросила бабушку научить меня играть на пианино и готовить ее знаменитый соус для спагетти, на случай если моему мужу это понравится, как нравилось дедушке

Эти идеальные губы растянулись в улыбке.

— На самом деле, не бывает «долго и счастливо». Не бывает «пока смерть не разлучит нас». Есть любовь и потери. Это просто такая закономерность, и теперь я это знаю. Теперь, когда я стала мудрее, это гораздо меньше бьет по сердцу. — Она нарисовала пальцем круги на воде. — Я же говорила, глупая и бестолковая.

Внезапное неистовое желание доказать, что она не права, схватило его за горло, но разве он не сделал то, чего она боялась всю свою жизнь? Его отношения были не более чем поверхностным развлечением, и когда пришло время и его девушка захотела чего-то более серьезного, он удрал.

— Неудивительно, что ты меня ненавидишь.

— Что? — Она вскинула голову и прищурилась. — Я не ненавижу тебя. Даже не знаю тебя настоящего, но мне бы хотелось.

То, что она не отказалась от него, даже будучи незнакомцами, снова вызвало в нем цепную реакцию, как и ее поцелуй. Не имея не малейшего представления, что с этим делать, он сосредоточился на языке ее тела, на том, как она наклонилась к нему, словно желая прикоснуться.

Ему нужно было отвлечься, прежде чем он снова поцелует ее.

— Расскажи о своих родителях, — сказал он. — Полагаю, там есть какая-то история, потому что, кроме мрачных намеков с твоей матерью, ты ни разу не упомянула о них.

Краска отхлынула от ее лица, когда она поднялась по ступенькам и обхватила свои колени.

— Раньше мы были близки, но теперь я их редко вижу.

— Почему?

— Неважно. Они счастливы, и со мной все хорошо. Что еще тебе нужно знать?

Все.

— Почему ты решила написать о детях, ставших жертвами наркоторговли? Почему не о политическом скандале или коррупции в мэрии? Это твой отец вдохновил тебя?

— Боже правый, нет. Мой отец был замкнутым парнем. Добрым и всегда был рядом, когда я в нем нуждалась, но он был занят своими делами. Интересы мамы не выходили далеко за пределы ее собственных мыслей. Нет, на этот путь меня наставила именно бабушка. Летними вечерами она рассказывала мне истории, когда мы втроем качались на качелях на веранде, я была посередине. Это было самое безопасное место на земле.

— Что за истории?

— Раньше она работала социальным работником в организации помощи детям. У нее была теория, что большинство из нас идет по жизни, не видя, что на самом деле происходит вокруг. Наша слепота — это защитный механизм, потому что если мы позволим себе увидеть, что скрывается за улыбающимися лицами, мимо которых мы проходим, то почувствуем себя обязанными помочь. И только когда… ну, несколько лет назад я оказалась на углу Йонге и Дандас с группой бездомных подростков, мир вдруг стал казаться другим, более темным. В течение недели я приходила каждый вечер и проводила с ними время, расспрашивая об их жизни. Их истории сломили меня. Тогда я поняла, каким журналистом хочу быть.

— Тебе виднее. Ты говорила об этом еще в офисе, когда рассматривала мои фотографии.

— У меня была теория, что твоя травма дала тебе то пробуждение, которое было у меня, и поэтому ты основал фонд. Но ты был в поиске и до этого, даже если не знал, что ищешь.

Он никогда не слышал более глубокой правды о себе. Он искал цель с тех пор, как его бросили родители, и нашел ее в глазах мальчика, оказавшегося в самом центре ада. Один взгляд на его фотографии и она, возможно, узнала бы о Мике больше, чем он сам, по крайней мере, на первый взгляд.

— А теперь расскажи о том, каким был знаменитый Мика Лейн в школе. — Улыбка рассеяла меланхолию в нем, и его сердце снова забилось. — Держу пари, от тебя и тогда были одни неприятности.

— Больше, чем ты, можешь себе представить. — Он начал оживленно рассказывать о временах, которые почти забыл, а она с энтузиазмом слушала и комментировала. Они разговаривали без умолку до тех пор, пока последние лучи солнца не окрасили небо в королевско-голубой и звезды не засверкали.

— Наверное, нам пора выходить, — сказала она, с грустью признавая это.

— Я вся в мурашках, и мне немного холодно.

Мика взял ее за руку, довольный, что она позволила ему, и повел ее по ступенькам на верхнюю часть террасы, где на столе все еще стояли их тарелки. Лунный свет играл на кончиках ее волос и придавал лицу неземное сияние.

— Прекрасно, — сказал он, осознавая глубокий резонанс в голосе. Так говорил его отец, когда разговаривал с матерью. Что, черт возьми, с ним не так?

Дарси окинула взглядом себя и террасу, затем вновь устремила на него свой сияющий, как звезда, взгляд.

— Что?

Тряхнув головой, он ответил:

— Ничего. Спокойной ночи.

Он давным-давно поклялся себе не испытывать какие-либо чувства. Инцидент в Колумбии на какое-то время вновь всколыхнул его эмоции, но он не мог позволить себе испытывать к этой женщине ничего, кроме вожделения, или позволить ей привязаться к нему. Самое главное для него — это фонд. Он не имел права отвлекаться от работы из-за отношений. И в тот момент, когда Дарси получит желаемое, она уйдет от него, как и положено.