Сострадательное прикосновение Шри Анандамайи Ма

Глава 9 МАТЬ — ВЕЛИЧАЙШАЯ СВЯТАЯ

Накануне летних каникул 1925 года мой очень уважаемый друг Рай Бахадур Пран Гопал Мукерджи, генеральный директор почты в Дакке, пригласил меня к себе, приготовив также в качестве приманки вероятность услышать изложение Бхагаваты двумя очень образованными Госвами, а также встретиться с Матаджи, которая, добавил Рай Бахадур, произвела на него очень глубокое впечатление. Я не придал особого значения Матаджи, но с готовностью принял приглашение моего друга, поскольку оба Госвами, которых он упомянул, пользовались большим уважением как прекрасные представители бенгальской школы вайшнавизма. Итак, я поехал в Дакку, и через день или два после приезда я в компании Рая Бахадура и Шриджута Нани Гопала Банерджи, профессора санскрит в Университете Дакки, отправился в Шахбаг, великолепный сад Наваба Дакки. Ушедший Рамани Мохан Чакраварти, впоследствии известный как Бхоланат, муж Ма Анандамайи, был тогда управляющим садами Шахбаг.

Рамани Бабу тогда жил в небольшом доме в саду со своей семьей, то есть Ма Анандамайи и одним или двумя другими членами семьи. В доме было две комнаты, одна совсем маленькая, а другая немногим больше. Сгущались вечерние тени, и обширный и тщательно ухоженный сад выглядел тёмным из-за высоких деревьев, наполняя наши сердца благоговением, в то время как сладкий аромат многочисленных цветущих растений поблизости добавлял редкое очарование. Нам дали асаны (небольшие ковры для сидения на полу) в большой комнате и возле двери между комнатами, сидел Рамани Бабу, а в маленькой комнате сидела Матаджи. Она ещё не разговаривала с незнакомцами, и вопросы и ответы, шли через Рамани Бабу Она сидела, частично прикрытая вуалью, так что я не мог полностью разглядеть её лицо.

Не успел я занять своё место, как почувствовал себя в особом душевном состоянии, которого у меня раньше не было, и причина которого до сих пор остаётся для меня загадкой. Я отправился на встречу с Матаджи, ничего не ожидая и без особого интереса. Состояние ума, о котором я говорю, трудно описать. Все мысли, казалось, исчезли; и хотя я практически не обращал внимания на окружающее, было чувство наслаждения, возникающего как будто ниоткуда. Почти всё время, пока я находился в присутствии Матаджи, мой ум пребывал в таком состоянии.

Мы вышли вместе с Раем Бахадуром. Несколько удивленный тем, что произошло, я обсудил с ним это по дороге. Он дал мне для этого шастрическое название. Что поразило меня тогда, как поражает и поныне — это был опыт, который пришёл сам по себе.

Я бы расценил это как случайность, если бы не тот факт, что подобное переживание пришло ко мне в следующем году (в 1926 г.) в «Шибнивасе» в районе Надия при тех же обстоятельствах, то есть когда я сидел рядом с Матаджи, а на нас опускался вечер.

Поэтому я пришёл к мысли, что в обоих этих случаях Матаджи по причинам, известным только ей, вызвала у меня особое душевное состояние, и я почувствовал влечение к ней. Так началось наше знакомство, которое по её невыразимой милости превратились в самые дорогие отношения (связь) на свете.

К 1927 году Матаджи начала разговаривать со всеми, кто искал её благословения, без ограничений, которые она налагала на себя до сих пор. О, что за прекрасные дни, которые мы провели тогда в её обществе! Теперь она не входит в жилые комнаты семей, состоящих в браке; и куда бы она ни приехала, её должны поселить в храме или ашраме. Но в те дни она приходила в наши дома просто как член семьи. Хозяйки дома готовили свои постели рядом с постелью Матаджи, где они спали возле неё. Но обычно времени на сон было очень мало, потому что киртаны и разговоры с ней продолжались до поздней ночи, иногда даже до раннего утра.

В такие дни Матаджи выслушивала всех, иногда рассказывала о своём собственном раннем опыте и, конечно, добротой речи, милосердным взглядом и прекрасными манерами внушала не только любовь и привязанность к ней, но и веру в то, что её присутствие окутывает нас и защитит при любых обстоятельствах. Нам не приходило в голову задаваться вопросом, была ли она Сиддха Махатмой или Божественным воплощением.

Мы чувствовали, что она — Мать, и что мы можем на неё положиться. Если бы мы только могли быть с ней всегда в этой жизни и в следующих, то мы были бы совершенно счастливы, и большего мы не хотели. Совершенно очевидно, что она забрала наши сердца, и они принадлежали ей прежде, чем мы это осознали — разум вступил в игру гораздо позже.

В феврале 1945 года бхакты Матаджи в Бергампуре (Бенгалия) организовали празднование, длившееся две недели, в честь её приезда, и некоторые саньяси и садху проделали весь путь из Бенареса и других отдалённых мест, чтобы присутствовать на этом мероприятии. Я встретил там учёного Свами Шри Сампрадаи, который приехал из Вриндавана. В ходе разговора он спросил меня: «Что ты думаешь об Анандамайи Ма?» Я ответил уклончиво: «Божественная Сила (Дайви Шакти) проявляется в ней». Свамиджи сказал: «Матаджи, безусловно, — величайшая святая. Однако мы не можем, веря так, как мы верим в Шастры (индуистские писания), соглашаться с людьми, которые заявляют, что она — божественное воплощение или что она сама Бхагавати».

Другой очень старый святой человек пал ниц перед Матаджи, сказав: «Это сама Вселенская Мать (Свайам Джагадамба)». Когда кто-то спросил Матаджи, почему она позволила ему упасть к её ногам, ибо при этом его ученики были обижены, она ответила: «Скажи им, что ноги Бабы всегда на моей голове».

Я придерживаюсь мнения, что для нас это пустая и совершенно бессмысленная дискуссия о том, является ли Матаджи божественным воплощением или Сиддха Махатмой. В то время как все остальные существа приходят в мир в соответствии с законом Кармы, Аватары приходят по своей собственной воле. Махатмы Сиддхи, как хорошо известно, также свободны от майи и приходят на землю по собственной воле, исходя из своих самскар, делающих добро миру. Некоторым, однако, трудно рассматривать Матаджи как Сиддха Махатму, так как у нас нет никакой информации о какой-либо её садхане в этом теле.

Но на этот счёт нет места никаким сомнениям. Я сам навёл справки. Первый случай, когда Матаджи обнаружили в Бхава Самадхи, произошёл, когда она жила в нашей деревне (Астаграмма), и у меня есть свидетельства не только надёжных людей, а вообще всех, кто жил поблизости от этого места, что это продолжалось девятнадцать часов, в течение которых она не подавала признаков жизни, настолько, что муравьи собрались вокруг её глаз.

Различные стадии, которые она прошла после этого, пришли естественно и завершились в течение короткого времени, а также без каких-либо указаний со стороны живого существа, несмотря на сопротивление родственников. Всё это указывает на странный, но неопровержимый факт, что различные стадии и формы садханы или духовных упражнений и эволюции произошли автоматически в её теле без какого-либо активного участия с её стороны. Мнение о том, что её сиддхи были достигнуты не в этом теле, а в предыдущем, также является несостоятельной, поскольку она снова «Брахмавид Брахма эва бхавати» (тот, кто познаёт Брахмана, сам становится Брахманом).

Это тоже, по мнению некоторых, неприменимо к Матаджи, потому что, как она говорит, никогда не возникало вопроса о том, знать или не знать, насколько это касается её. Это сверхсознание можно рассматривать как саму её природу (свабхава). Такое разнообразие мнений относительно её сущностной природы вряд ли трогает Матаджи, и её ответ тем, кто спрашивает «Кто ты на самом деле?» — попадает, на мой взгляд, в самую точку. Она отвечает: «Я та, за кого ты меня принимаешь».

В 1927 году, когда Матаджи гостила у нас день или два в Раджшахи, ушедший профессор Асвини Кумар Мухетджи задал ей несколько вопросов. В те дни у Матаджи было Бхава-Самадхи, иногда настолько глубокое, что она казалась почти безжизненной. С трудом можно было уловить какое-либо дыхание или пульс на запястьях. Иногда во время самадхи она перекатывалась из одного конца комнаты в другой; и в одном конкретном случае в 1926 году, я помню, она двигалась вперед и назад на довольно большой платформе в Ашраме ушедшего Балананды Брахмачариджи Махараджа в Деогаре.

Её движения были такими ритмичными и в то же время такими внушающими благоговейный трепет, что мне пришёл на ум космический танец Деви Кали. Опять же, время от времени Матаджи в своем авеше (состоянии, подобном трансу) произносила сладкие и звучные стотры (стихи), однако не на обычном санскрите и с преобладанием однослоговых мантр (биджа мантры).

Ссылаясь на глубокое самадхи Матаджи, профессор Мукерджи спросил: «Что Вы чувствуете, когда находитесь в таком состоянии?» Я сказал профессору, что сейчас Матаджи не ответит на такой вопрос. Она сама тоже попыталась уклониться от ответа, но профессор, каким бы пожилым он ни был, почтительно настаивал на своём. И Матаджи сказала: «Когда Вы сидите в этой комнате, Вы можете видеть всё, что происходит снаружи через двери и окна, но когда они закрыты, вы не можете этого видеть. Это тело чувствует себя так, как будто все его двери и окна закрыты. А когда вы берёте горсть грязи и моете её в воде пруда, вы видите, как мелко она растекается по воде. Так же чувствует себя и это тело».

Я не знаю, что из этого понял профессор Мукерджи, но для меня смысл был ясен. Я понял Матаджи так, что она стала внутренне осознанной, в то время как её внешнее сознание на какое-то время получило проверку, и у неё появилось чувство расширения — Бесконечного Сознания и Бесконечного Расширения.

Затем Профессор спросил: «Ощущаете ли Вы присутствие какого-либо Бога или Богини в это время?» Матаджи долго пыталась парировать, говоря, что Богов и Богинь можно увидеть, если кто-то захочет это сделать. Но профессор настаивал: «Вы их видите?» И, наконец, она сказала: «Я их видела раньше». Поэтому я понял, что она перешла от всех форм к Бесформенному. Так должны поступать все искатели Истины и Реальности, прежде чем их усилия увенчаются успехом. (В случае Матаджи никогда не было никаких усилий. Все различные стадии пришли к ней сами по себе и как игра, а не для того, чтобы чего-то достичь.)

Матаджи для меня — это та, через которую сияет во всём своём великолепии Бесконечность, и когда я склоняюсь перед ней, я склоняюсь перед Ней (Тат). Но в то же время я не слепой, нет, я очень ценю в ней человеческую доброту, её заботу о малейших наших удобствах, когда мы с ней, нежность её речи и улыбки, участливый вопрос о нашем благополучии. Называйте её как хотите — Аватарой или Сиддха Махатмой, для меня это не имеет никакого значения.

Этот крошечный малыш, которого ей принесли. Посмотрите, как сияет её лицо. Девочка из школы или девушка из университета хочет поговорить с ней? Как любезно она принимает её! Можешь ли ты быть хотя бы наполовину так же нежен, как она, к больным и дряхлым? И был ли у кого-нибудь такое количество сочувствия и сострадания в связи с потерей близкого и дорогого человека? А если вам надоело блуждать в лабиринтах философии, в нескольких словах она укажет вам путь, и вы будете в восторге и удивлении. Или, если в вашей садхане нужно распутать узел, обратитесь к ней за помощью и посмотрите, что произойдет. Аватара, Сиддха Махатма, кем бы она ни была, прежде всего, она-Мать, всегда нежная, всегда помогающая, излучающая любовь и участие. Само её присутствие очищает и облагораживает.

Выражение «сияет», которое я использовал, напомнило мне один случай. Это было в 1926 или 27 году в Шахбаге, и я увидел её по дороге в свою родную деревню. Было около 9 часов утра. Она сидела на койке в маленькой комнате, и я подошёл и сел на корточки на полу. Был какой-то обычный разговор, и на долю секунды я отвёл от неё взгляд. В следующий момент, когда я повернулся к ней, бенгалка исчезла, и вместо неё я увидел сияющую фигуру, а свет, исходящий из каждой поры её тела, ослепил мои глаза. Помню, я спросил себя: «Где третий глаз?» При других обстоятельствах я также замечал подобные преображения. Мне кажется, сейчас у неё нет больше этих преображений, нет авеша или самадхи. Вместо этого теперь она вечно живет на плане, который обычным людям трудно или невозможно постичь. Однажды в моём присутствии её спросили, имеют ли дело с людьми те, кто когда-либо осознавал Брахмана. Её ответ был утвердительным. Я чувствую, что сейчас она именно такая. Она, несомненно, отзывчива и нежна, и всё же как будто её окутывает какая-то тайна. Я чувствую, что она покинула нас, хотя я знаю, что ничто не может быть более нелепым, чем это. Однажды она спросила: «Мы раздельны?»

Нет, Ма, я знаю, что это не так, и в этом знании — блаженство, но я хочу осознать всю истину этого, всегда осознавать это.

Если бы я указал на одну черту, которая больше всех выделяется в Матаджи, я бы сразу сказал: «Непривязанность». Она добра, никто не может быть добрее; она участлива, никто не может быть более участливым; она отзывчива, никто не может быть больше; она заботится о нашем благополучии, я ни у кого не видел большей заботы. Моя юная невестка была с ней в Виндхьячале в течение нескольких дней, и каждое письмо, которое она отправляла, было полно описания того, что Матаджи сделала для неё, как она заботилась о ней. Так что, несмотря на свою застенчивость, не было момента, чтобы она почувствовала себя неловко. Даже сейчас, когда она говорит о Матаджи, её лицо светится радостью. Это то чувство, которое испытывает каждый в присутствии Матаджи. И всё же она совершенно не привязана, нет, именно потому, что она не привязана, она может быть такой нежной, такой отзывчивой, такой доброй. Непривязанный человек, у которого нет собственного топора, чтобы рубить, лучше всего подходит для того, чтобы быть по-настоящему милосердным и добрым. Из этой непривязанности снова проистекает ещё одна особенность Матаджи: никто, каким бы ни был его характер, не кажется ей нежеланным гостем. Её терпение тоже неистощимо.

В Калькутте я видел её в окружении бесчисленного множества людей почти весь день и далеко за полночь. У неё были все те же любезные манеры, и её добрая улыбка никогда не сходила с лица. К ней приходят совершенно разные люди, и никто не уходит, не почувствовав, хотя бы немного, что от этой встречи ему стало лучше.

Следующая черта Матаджи, которую я хотел бы упомянул, — это её нежелание навязывать свою волю кому бы то ни было. Я никогда не видел, чтобы она так поступала. Она предлагает, она рекомендует, она говорит, что было бы правильно делать такие-то и такие-то вещи в данных обстоятельствах, но с огромной деликатностью; она никогда не настаивает на том, чтобы кто-то следовал определённой линии действий, как в земных, так и в духовных вопросах. Свобода, которую она даёт всем, часто заставляет нас опасаться, что среди её последователей нет достаточной сплочённости. Однако её это нисколько не беспокоит, поскольку она не собирается создавать какую-то новую духовную школу или партию. Напротив, все школы и верования растворяются сами собой в её присутствии и под её влиянием.

Матаджи абсолютно лишена какой-либо санкальпы, то есть мотива. Это звучит странно для простых смертных, для всех тех людей, которые позволяют действиям исходить из определённой цели. Когда её спрашивают, что следует делать в будущем в отношении чего-либо, она обычно отвечает: «Джо хо джей» (жди, что бы ни случилось). Это не значит, что надо откладывать дела на потом, как кто-то делает от лени. Это означает, что она действует спонтанно по вдохновению момента. Во время её путешествий часто случалось, что по её указанию покупались железнодорожные билеты в места, расположенные не очень далеко, хотя конечный пункт назначения был достаточно далёк. Например, в Калькутте были куплены билеты в Бенарас, где снова без перерыва продолжилось путешествие в Дели, а затем аналогичным образом в Шимлу. Такого рода отсутствие мотивации я замечал и у других великих святых. Именно это отсутствие цели делает действия Матаджи равными лиле, и, действительно, действия таких личностей, как она, позволяют нам видеть, что вся Вселенная является лилой Вечного.

Способ Матаджи приводить других к своей точке зрения, если это необходимо, также своеобразен. Я приведу пример. Хорошо известно, что временами Бхоланат, как упрямый ребёнок, делал только то, что считал нужным. В этом, как и во многом другом, он был настоящим ребёнком, простым, открытым, правдивым и всегда стремившимся помочь. Матаджи, как также хорошо известно, никогда прямо не шла против его желаний. В этом вопросе, как и во всём остальном, она подавала пример преданной жены. Однажды в моём доме в Раджшахи Бхоланат настоял на том, чтобы принести в жертву козу. Я был в большом затруднении, потому что никогда не мог подумать о том, чтобы сделать что-то подобное. Как назло, кто-то случайно привёл с собой козу, к великой радости Бхоланата. Я поговорил с Матаджи, конечно, без его ведома. Она сказала: «Подожди и посмотри, что произойдёт». Я был чрезвычайно обеспокоен. Она тем временем легла и, казалось, заснула. Были сделаны приготовления, чтобы отвести козу с подходящей пуджей в храм Кали. Произошла некоторая задержка; приготовления к жертвоприношению были сделаны недостаточно быстро, и когда группа прибыла в храм для совершения пуджи, священник сказал, что несколько минут назад настал Дасами (десятый лунный день), а в этот день не могло быть жертвоприношения животных. Я не думал, что всё уже позади, так как Бхоланат мог бы настоять на жертвоприношении на следующий день, но, к моему великому облегчению, он забыл обо всём этом. А Матаджи? Что она сделала? Она села, когда группа собралась идти в сторону храма.

Ни знанием шастр, ни садханой я не могу сказать, кто есть Матаджи на самом деле. Для меня она обворожительная загадка, притягательная и возвышенная личность, над которой нависает Бесконечность. Знать её — это, безусловно, благодать. Тысячи людей из Индии и из других стран теперь узнали её и стали её последователями. Маловероятно, что у всех у них будет одно и то же представление о ней. Давайте относиться ко всем им с уважением, ибо истина неуловима и имеет много граней. Тусклое единообразие не является её отличительной чертой. Человек, который искренне считает Матаджи всего лишь женщиной необычайного духовного развития, на мой взгляд, более благословен, чем тот, кто легкомысленно говорит о ней как о Божестве, заблудившемся в нашем мире из пыли и бурь. Самое главное — сосредоточить наше внимание на Матаджи, её словах и действиях, а не на всевозможных теориях и легендах, которые всплывают в потоке общественного мнения. Я могу даже пойти дальше и сказать, что мы должны остерегаться легенд.

Да снизойдёт на нас всех нас благословение Матаджи! Пусть мы все осознаем правду о ней! Пусть мы все будем едины в её Бесконечности. Джей Ма.

Слова Ма

Это тело не советует вам отказываться от своего дома и возвращаться в лес. Куда бы вы ни пошли, до тех пор, пока вы не освободитесь от желаний, там будет ваш дом со всем, что они влекут за собой. Независимо от того, где вы находитесь, вы должны там медитировать, заниматься садханой. Точно так же, как капли воды падают и точат даже камень, так и при непрерывной практике завеса невежества, наконец, будет разорвана.

Для искателя Истины — семьянина — его жена является воплощением божественной Шакти, а его сын — воплощением Бал Гопала. Ведя семейную жизнь, выполняйте свою работу в качестве управляющего Господа. Когда раздастся звонок покидать этот мир, никто не сможет сопровождать вас. Конечно, много раз случалось, что муж и жена, которые очень любят друг друга, уходили вместе, например, тонули вместе. Но это плод заблуждения, а не желанная смерть. Это самоубийство. Человек должен тонуть только ради Бога. Человеческое тело предназначено для посвящения Богу, для использования в служении Ему. Семьянин должен выстраивать свою жизнь по образцу древних риши, у которых были одинаково достойные жены и дети, и которые жили так, как предписано в шастрах. И тот, кто принял санньясу, должен соблюдать правила и предписания санньясы. Бог — это само моё «я», дыхание моей жизни, Он не может быть далёк, он чрезвычайно близок. Где бы вы ни находились, и в каком бы состоянии ни находились, именно там начинайте практиковать садхану. Держитесь с упорством за Того, Кто освободит вас от всех мирских уз. Вам не нужно никого бросать, только изо всех сил цепляйтесь за Бога. Узы семейной жизни, вызванные заблуждением (моха), не должны укрепляться. С отрешённостью, возвышаясь над заблуждением, живите жизнью служения.