Современная венгерская пьеса

Авторизованный перевод Б. Гейгера.

Т а м а ш Ш о л т э с — инженер.

Е в а — его жена.

З о л т а н К е р н э р — инженер.

Э р в и н Л у к и ч — физик.

А н д р е а М о р в а и — счетовод.

А г н е ш Х о л л о д и — судья.

П о н г р а ц — начальник отдела кадров.

С е д е ч и — главный технолог.

Ф а б и а н — юрисконсульт.

Д е м е к — прораб.

С т е н о г р а ф и с т к а.

В е р а }

Ю д и т }

К л а р и } — студентки.

С т у д е н т - м о р а л и с т.

З а в и с т л и в а я д е в у ш к а.

С т у д е н т - ц и н и к.

Действие происходит в наши дни в Будапеште.

Действие первое

Квартира Тамаша Шолтэса в одном из новых кварталов Будапешта. Она лишь обозначена. Нет ни стен, ни окон, ни дверей. В кабинете Шолтэса, где будет происходить действие, можно пройти слева из холла и справа из комнаты Евы. В кабинете современная мебель: письменный стол, стулья, обитые цветной тканью, журнальный столик, торшер.

Инженеру Тамашу Шолтэсу двадцать восемь лет. Это стройный, подвижной человек с хорошими манерами, держится несколько высокомерно. Он относится к тем людям, о которых говорят, что они себе на уме. Он пользуется успехом у женщин, легко заводит знакомства, вступает в связи. Трест по монтажу подвесных дорог, где он работает, находится в Будапеште, а монтажные бригады этого треста работают в различных районах страны, поэтому Шолтэс часто выезжает на периферию. Тамаш уже пять лет как женат. Его жене Еве двадцать шесть. Она красивая, цветущая, но пятилетнее замужество все же наложило свой отпечаток. Ева — сотрудница какого-то крупного учреждения, работает переводчицей. Когда открывается занавес, комната погружена в апрельский, предвечерний сумрак. На письменном столе неистово звонит телефон. Торопливо входит Т а м а ш Ш о л т э с, за ним — Е в а, но она не заходит в комнату, а как бы останавливается на пороге.

Т а м а ш (подбегает к телефону). Алло, квартира Шолтэса. Алло! Алло! (Кладет трубку.)

Е в а (встревоженно). Кто звонил?

Т а м а ш. Не знаю. Уже повесили трубку.

Е в а. Я еще на лестнице слышала звонок… Как ты думаешь, кто бы это мог быть?

Т а м а ш (пожав плечами). Откуда мне знать? Если надо — позвонят еще. (Зажигает свет.)

Ева все так же стоит в дверях. В их отношениях чувствуется натянутость.

Т а м а ш. Да, денек нынче не ахти какой удачный. (Наливает в стакан воду.) Подумаешь невидаль — Фелдебрёйский храм{148} с луковичным куполом да византийские фрески в церквушке — ничего особенного. (Пьет воду.)

Е в а (спокойно). Я всегда вожу туда иностранцев, им нравится.

Т а м а ш. Так и должно быть. Пусть себе восхищаются за свои собственные денежки, а я у себя дома, и меня все эти древности не волнуют.

Ева молчит.

(Садится за стол.) А вот почему-то тебе не понравился обед в Эгере… Ты почти ничего не ела… Мне тебя жаль, жаркое было превосходным.

Ева продолжает молча стоять на том же месте.

(Не обращая на нее внимания, начинает перелистывать филателистический бюллетень.) Что ты стоишь истуканом? Свари лучше кофе, да покрепче.

Е в а направляется к себе в комнату. Тамаш включает транзистор, стоящий на письменном столе. Тихо звучит музыка. Это может быть Вивальди или Рамо. Тамаш закуривает сигарету и погружается в чтение филателистического бюллетеня, затем достает из ящика письменного стола толстую книгу в красном переплете — известный каталог Иверта{149} — и перелистывает его, сверяя старые и новые цены на марки.

Возвращается Е в а. Садится. Оба некоторое время молчат.

Невероятно! Стоимость лихтенштейнских марок растет… Лихтенштейн и Ватикан — вот два фаворита. (Заглядывая в каталог.) Если сравнить по каталогу Иверта нынешние и прошлогодние цены… (Оборвав себя на полуслове.) Помнишь мою Вадуцскую серию{150}? Два года назад они котировались в пятьсот западногерманских марок. Нынче… (ткнув пальцем в бюллетень) знаешь, сколько за нее предлагают?

Е в а (раздраженно). Оставь… Очень тебя прошу, перестань!..

Т а м а ш (с наигранным удивлением). Что с тобой?

Е в а (сожалея, что выдала себя). Да ничего, ничего.

Т а м а ш. По-моему, ты нервничаешь.

Е в а. Нет, уже прошло.

Т а м а ш. Если прошло, не будь такой раздраженной.

Ева молчит.

(Возвращается к бюллетеню.) Словом, за свою Вадуцскую серию я мог бы сейчас сорвать тысячу двести западногерманских марок. Я, пожалуй, здорово сглупил, что ее продал. Да, на сей раз я продешевил! (Взглянув на Еву.) Ты меня не слушаешь. О чем я сейчас говорил?

Е в а. О Вадуцской серии марок.

Т а м а ш (раздраженно). Ты все еще думаешь о том типе?

Е в а (равнодушно). Уже нет.

Т а м а ш. Позволь тебе не поверить.

Е в а. Да, да, я думала о нем.

Т а м а ш. Значит, ты опять за свое.

Ева не отвечает.

(Выключает радио.) Ну что ж, пожалуйста! Что еще нового ты можешь мне сказать?

Е в а. Это не имеет значения. (Запальчиво.) Я твоя сообщница и теперь никогда не смою с себя позорное клеймо!

Т а м а ш. Сообщница? В каком таком преступлении? Или я задавил этого несчастного?

Е в а (тихо). Нет, нет…

Т а м а ш. Или перепугал его насмерть? Неожиданно дал резкий сигнал? Прижал к кювету?

Е в а. Нет.

Т а м а ш. Что же в таком случае?

Е в а (кричит). Но ты бросил его на произвол судьбы!.. Мы оставили его в беде!

Т а м а ш. Прости, но я бы резюмировал это происшествие иначе… Мы ехали в Фелдебрё и на подступах к Тотфалу{151} заметили, что кто-то лежит в кювете, а рядом с ним валяется перевернутый мотоцикл «Чепель»…

Е в а. Его лицо было залито кровью…

Т а м а ш. Это не имеет значения. Дело в том, что он был просто пьян. Вспомни. Я остановил машину, мы вышли и, когда я над ним наклонился, сразу же почувствовал, что он сильно выпил. А кто за рулем — пить не должен.

Е в а. И все же нам не следовало оставлять его там.

Т а м а ш. А что мы могли бы сделать? Я же не врач.

Е в а. Отвезли бы в Эгер, в больницу.

Т а м а ш. Но мы спешили в Фелдебрё.

Е в а. Повернули бы назад… А церквушку осмотрели бы в другой раз. Ну не увидел бы Фелдебрё — подумаешь, какая беда!

Т а м а ш. Ты сама вызвалась показать его мне.

Е в а. Да, но не такой ценой.

Т а м а ш. Я уже тебе разъяснил, что мы ехали по двести четырнадцатому шоссе, где оживленное движение, а не по глухой лесной просеке. Минут через пять-десять, должно быть, подъехала другая машина… его непременно подобрали, отвезли в вытрезвитель, привели в чувство, перевязали, а то и прооперировали, если потребовалось. Можешь быть спокойна, он уже там не валяется.

Е в а. А если другой машины не было?

Т а м а ш. Должна была быть.

Е в а. А если она подъехала слишком поздно… а он тем временем скончался?

Т а м а ш. Значит, ему не повезло — он получил столь тяжелую травму, что и мы ничем не смогли бы помочь.

Е в а. А если и те не подобрали его?

Т а м а ш (пожав плечами). Кто-то в конце концов должен был подобрать.

Е в а (живо). Но почему не мы?

Т а м а ш. А ты подумала о последствиях? (Нервно расхаживает по комнате, затем останавливается.) О том, какие неприятности свалились бы на нас?

Е в а (язвительно). Запачкал бы кровью новые чехлы на сиденьях?

Т а м а ш. Не о чехлах речь, а о нас самих. Потому что это дело не закончилось бы больницей. За ней последовал бы допрос в полиции. А как доказать, что это не я его сшиб? Кто может подтвердить?

Е в а. Он! Он, пострадавший, оправдал бы нас.

Т а м а ш. А если бы не смог? Если б он оказался лишенным такой возможности?

Ева молчит.

Ладно, допустим. Рассмотрим наиболее благоприятный исход. Пострадавший не будет утверждать, что я его сбил, но что последует за этим? Следствие, бесконечные протоколы, судебные разбирательства, дача свидетельских показаний. И всей этой канители месяцами не будет конца. Нам только этого не хватает. Разве не благоразумнее было бы дать полный газ? Кто может подтвердить, что я видел пострадавшего? Я вел машину и следил за дорогой. За дорогой, а не за кюветом. (Жестко.) Пойми же, я отвечаю за нас, а не за других — незадачливых лихачей.

Е в а (отчужденно, почти с отвращением смотрит на мужа). Мне частенько приходилось слышать от тебя подобное… До сих пор казалось — что ж, человек с характером, мужества ему не занимать… Теперь вижу, что ошиблась. Ты лишен элементарных нравственных устоев.

Т а м а ш. Элементарные нравственные устои — все это громкие слова… Только попробуй посочувствовать людям, и тебе же это выйдет боком.

Е в а. Не фиглярничай, Тамаш! Мы поступили скверно, и переиграть этого уже нельзя. Мы оставили этого несчастного человека на шоссе, и для нас с тобой он навсегда останется там.

Т а м а ш (с нетерпением). Опять ты. Ты всегда усложняешь нашу жизнь, любишь копаться в душе.

Е в а. Люблю копаться в душе?

Т а м а ш. Не сердись — да.

Е в а. Пять лет я твоя жена, но сейчас словно впервые тебя вижу.

Т а м а ш (пытается взять жену за руку, но Ева отнимает ее).Послушай, Ева… Ты меня превратно понимаешь. Я говорю о том, что темп нашей жизни мы определяем сами. И в этой безудержной гонке, в суете нынешней жизни мы должны выбрать наиболее разумную скорость. Нельзя легкомысленно жить на износ, безрассудно тратить жизненные силы. Вот о чем идет речь, понимаешь? А вовсе не о минимуме или максимуме моральных устоев, не о стремлении уйти в кусты или трусости…

Е в а (перебивает). Для опошления жизни трусость не обязательна, вполне достаточно быть сверхосторожным.

Т а м а ш. Будь умницей, послушай, что я тебе скажу… Человека, потерпевшего аварию, мы действительно могли бы вытащить из канавы и доставить куда-нибудь в медпункт. Но если ты поглядишь на то, что окружает тебя и меня в этом мире, то увидишь — разве только он один попал в беду? Разве он один наскочил на дерево или придорожный столб? И если я действительно стану принимать близко к сердцу людские судьбы, мировые события, всю ту уйму бед, зла и мерзости, невольным свидетелем которых нам ежедневно приходится быть… если начну шуметь, кричать, предъявлять претензии… если возьму на себя роль воинственного и доброго самаритянина… тогда… Ну, как ты думаешь, чем все это тогда кончится?.. Рано или поздно мне свернут шею… Но ты ведь, надеюсь, этого не хочешь…

Е в а. Нет, нет!

Т а м а ш. Что означает твое «нет»?

Е в а. В последнее время у меня всегда была потребность говорить тебе «нет». На все, чего бы ты ни захотел, чего бы ни попросил, я на все отвечала тебе — нет! Теперь хочу положить конец.

Т а м а ш (с недоумением). Положить конец — чему?

Е в а. Я и сама толком не знаю — всему!

Т а м а ш. Собственно говоря, что произошло?

Е в а. Я не могу больше так жить!

В это мгновение раздается телефонный звонок. Некоторое время оба стоят, уставившись на телефон, затем Тамаш хватает трубку.

Т а м а ш (почти кричит). Шолтэс слушает!.. Громче, не понимаю! (Несколько удивленно.) Это ты, Золи?.. Что я делаю? (Покосившись на Еву, медлит с ответом.) Ничего особенного, просматриваю каталог Иверта… (Пауза.) Сегодня вечером? Сожалею, сегодня вечером невозможно, лучше в другой раз… (Пауза.) Так важно?.. Откуда ты говоришь?.. Очень важно? Ну что ж, так и быть, заходи на четверть часика. Только не обижайся, в моем распоряжении действительно не более четверти часа… Мы идем на концерт… (Пауза.) Ладно, ладно, оставим это. Жду. (Кладет трубку. Еве.) Звонил Золи Кернэр, хочет заскочить. (Недовольно). Вот уж некстати.

Е в а (удивленно). Золи? Давненько к нам не заглядывал.

Т а м а ш. Ты слышала? Я сказал, что идем на концерт. Иначе от него не отвяжешься.

Е в а. А кофе мы его все-таки угостим?

Т а м а ш. Не возражаю. Но после кофе я сразу же выставлю его за дверь.

Е в а уходит направо.

Тамаш продолжает стоять, задумчиво барабаня пальцами по столу. Неуверенный звонок в дверь.

Е в а (вернувшись). Звонят. Ты что, не слышишь?

Т а м а ш (вздрогнув от неожиданности). Неужто он уже заявился? Вот принесла его нелегкая.

Е в а. Мне пойти открыть, или ты сам?

Т а м а ш. Пожалуй, я сам…

Оба выходят. Из холла доносится голос Тамаша.

Г о л о с Т а м а ш а. Пожалуйста, проходите сюда… сюда, направо.

Из холла неуверенно входит А н д р е а М о р в а и, за ней Ш о л т э с. Андреа — тонкая, миловидная девушка лет двадцати. Она работает счетоводом расчетной части треста по монтажу подвесных дорог.

А н д р е а (смущенно осматривается. Шолтэсу). Простите за такое неожиданное вторжение…

Т а м а ш (с недоумением). Как вы сюда попали, Андреа? Садитесь, пожалуйста! (Садится сам.)

А н д р е а (продолжает стоять). Я хотела сначала позвонить. Даже пыталась, но у вас никто не отвечал…

Т а м а ш. Нас не было дома.

А н д р е а (робея от неприветливого тона Тамаша). Да, вы вчера говорили, что возьмете отпуск…

Т а м а ш (резко). Ну садитесь! Вы же видите, я тоже сижу.

Андреа быстро садится.

А теперь говорите, что вам угодно. Только, пожалуйста, побыстрее. Мы должны уходить.

А н д р е а (мнется, не знает, как начать). Видите ли, сегодня я слышала в тресте… (На минуту слова как бы застревают у нее в горле.) Сегодня мне сказали, что вы, товарищ Шолтэс, не подписали…

Т а м а ш. Что?

А н д р е а. Мою характеристику для поступления в вечерний университет.

Т а м а ш. Да, не подписал. Кстати, от кого вы об этом узнали?

А н д р е а. От Эсти.

Т а м а ш. Какая Эсти? Та, что работает в секретариате дирекции?

А н д р е а. Да.

Т а м а ш. Я привлеку ее к дисциплинарной ответственности.

А н д р е а (испуганно). Нет… Прошу вас, не делайте этого… Эсти хотела только добра… Она сказала: попытайся поговорить с товарищем Шолтэсом, потому что если старший инженер не поддержит твою просьбу, то трест не станет рекомендовать тебя в университет. Я только потому и осмелилась прийти к вам домой, что моя характеристика уже лежит в папке на подпись директору… (Торопливо.) Если мне откажут — нынешний учебный год пропал…

Т а м а ш. А теперь-то вы от меня чего хотите?

А н д р е а. Чтоб вы все-таки поддержали мою просьбу о выдаче характеристики.

Т а м а ш. Я не могу этого сделать.

Тягостное молчание.

А н д р е а. Почему вы не хотите, чтобы я училась?

Т а м а ш (раздраженно). Дело не в том, чего я хочу или не хочу… А в том, что я могу и чего не могу сделать. Этого я делать не должен.

А н д р е а. Но почему?

Т а м а ш. Сейчас объясню. Кем вы хотите стать?

А н д р е а. Хотела бы археологом.

Т а м а ш. Ну вот видите! По этой причине я и не поставил свою подпись. Если вам во что бы то ни стало хочется учиться, почему бы не поступить в какой-нибудь технический вуз? Тогда я, пожалуй, поддержал бы ваше заявление. Тогда бы вы учились для нас. А в данном случае… Что нам за польза от того, что мы отпустим вас в университет?

А н д р е а. Но если я…

Т а м а ш (обрывает ее). Знаю, мечтаете стать археологом. (Жестко.) Но зачем вы в таком случае поступили к нам, в строительно-монтажный трест?

А н д р е а. Потому что после выпускных экзаменов меня направили сюда на работу.

Т а м а ш. И вы рассчитывали отсидеться здесь годик-другой… Пробраться с нашей помощью в университет, — пусть, мол, они пойдут на жертвы, предоставят мне всякие льготы, делают поблажки… Потом, воспользовавшись нашей поддержкой, вы со своим дипломом тихонько смотаете удочки, найдете себе теплое местечко, а мы останемся с носом. Так вы рассчитали?

А н д р е а (дерзко). Но разве это преступление?

Т а м а ш. Не преступление, а грубый просчет, любезная Андреа Морваи. (Берет девушку за подбородок, слегка приподнимает ее голову и в упор смотрит в глаза с уничтожающим высокомерием.) Послушайтесь моего совета… Оставайтесь-ка лучше там, где вы есть. И дорожите своим местом.

А н д р е а (неправильно истолковав жест Тамаша, с детской наивностью). Вы в самом деле не подпишете?

Т а м а ш (уже отпустив девушку). Нет.

А н д р е а. А если я вас очень попрошу… Я всегда мечтала стать археологом, меня интересовала…

Т а м а ш (ехидно). Уже с детства.

А н д р е а. Да, с детских лет.

Т а м а ш. Да знает ли ребенок вообще, что такое археология? Он, в сущности, по-настоящему даже не понимает, чего он хочет. Все это детские мечты. (Решительно.) А теперь ступайте домой и поразмыслите над всем сказанным.

А н д р е а (встает в нерешительности). Спасибо за ваши советы. (Собирается идти направо.)

Т а м а ш. Не туда. (Ведет ее налево.) Сюда.

А н д р е а (тихо). Спокойной ночи.

Т а м а ш. Спокойной ночи. (Провожает девушку, затем возвращается и ставит стулья на место.)

Входит Е в а.

Е в а (искренне, страстно). Ну и разнос ты устроил. Этакое наставление действует, должно быть, убийственно, оно смерти подобно. Не смей больше ни о чем мечтать, ничего не желай. Оставайся тем, кто ты есть. Уйди в свою скорлупу, уймись, перестань быть самой собой…

Т а м а ш. Ты слышала наш разговор?

Е в а. Да, мне все было слышно.

Т а м а ш. Вот видишь, я окружен подобными дурочками, с которыми приходится работать.

Е в а. Почему же дурочками?.. Тебя удивляет, что она к чему-то стремится?

Т а м а ш. Одержимая какая-то.

Е в а. Потому что мечтает о чем-то?

Т а м а ш. Через месяц-другой все равно бросит занятия…

Е в а (повысив голос). Ну и что с того, что бросит, все равно ей надо помочь. Представляю, что стало бы со мной, если б мне не помогли поступить в университет, а затем устроиться в студенческом общежитии.

Т а м а ш (иронически). И чего ты добилась при такой мощной поддержке? Спустя полтора года тебя все-таки вытурили.

Е в а (задетая за живое). Только из общежития.

Т а м а ш. Ты, кажется, хотела стать врачом, а работаешь гидом-переводчиком. Вот на какую высоту подняла тебя великая человеческая солидарность отзывчивых к твоей судьбе людей.

Е в а (запальчиво). Тамаш, кому, как не тебе, знать… почему моя судьба сложилась так неудачно!

Т а м а ш. Кто за тебя тогда заступился?

Е в а. Тогда никто. И именно поэтому я хотела бы помочь этой девушке, ибо знаю, как плохо, когда никого нет рядом в нужный момент, когда никто не поддержит в трудную минуту.

Т а м а ш. Ты нынче удивительно чувствительна, все принимаешь близко к сердцу, но одного ты не можешь понять — живи я так, как тебе хочется, мне пришлось бы проделать непосильную да и ненужную работу — познать не только деловые, моральные качества своих сослуживцев, но и вникать во все сложности их душевных переживаний. Разве это осуществимо? (Берет телефонную трубку.) Для меня телефон — просто аппарат, состоящий из микрофона, мембраны и диска для набора нужного номера. Не больше. А ведь я знаю, какой это сложный прибор.

Е в а. Да, да… Счетовод всего лишь счетный работник, но и у него может быть сложная человеческая натура. Человеческая душа сложна, многогранна. Ты должен понимать, считаться с этим.

Т а м а ш. Возможно… Но я никогда не говорил, что желаю быть причисленным к лику святых.

Е в а. Только теперь я по-настоящему поняла, какой ты циник.

Т а м а ш. А ты старомодна, увы… Ни дать ни взять, горшок цветущей герани.

Е в а (устало). Сдаюсь. (Взглянув на ручные часы.) Половина седьмого. Еще пять минут ждем Золи Кернэра и, если он не придет, будем пить кофе.

Т а м а ш (тоже смотрит на часы). В самом деле, пора бы ему уже прийти. (Достает бутылку палинки и стопки.)

Е в а (подходит к столу, перелистывает каталог). Так это он? Каталог Заммлердинста{152}?

Т а м а ш. Это Иверт, французский каталог.

Ева продолжает перелистывать страницы каталога.

Что ты ищешь?

Е в а. Ничего. Твои марки меня не интересуют. (Захлопнув каталог.) Вот коллекция марок вашего главбуха дядюшки Рейтера мне понравилась. Понравилась и его квартира. Какой уморительной она выглядела в тот день… Помнишь? Эти натянутые через все комнаты проволочки со множеством зажимок, и в каждой по сохнущей марке… Все это выглядело презабавно, словно белье, развешанное на узкой итальянской улочке…

Т а м а ш (презрительно). Тоже мне филателия, коллекционирование марок в стиле «сушки пеленок».

Е в а. Но ты ж сидишь над этими каталогами, зачитываешься ими, как биржевой маклер сводками курса акций. У тебя нет коллекции, а есть акции. Твоя серия с орхидеями — сущий банковский вклад.

Т а м а ш. А чего ты злишься? Потому что я серьезно, на научной основе занимаюсь коллекционированием марок? К слову, у меня уже давно нет орхидейной серии, теперь я переключился на более ходовой товар — старинные венгерские литографические экземпляры; это куда перспективнее. А ты с такой брезгливостью говоришь о моем вкладе.

Е в а. Лишь для сравнения.

Т а м а ш. Банковский вклад даже в качестве сравнения весьма привлекателен. Это и более шикарная машина, и более комфортабельная, обставленная современной мебелью квартира, и длительное заграничное путешествие — вот что он может нам дать. Неужто все эти блага для тебя ничего не стоят? Ты не хотела бы ими пользоваться?

Е в а. До чего же ты расчетлив, до чего ловок… Так и хочется увидеть тебя с забрызганной грязью физиономией, с шишками на лбу. Конечно, я говорю глупости… Вряд ли я когда-нибудь увижу тебя другим.

Т а м а ш. С запачканной физиономией? Нет уж, увольте. Я всегда и во всем соблюдаю правила личной гигиены.

Е в а. Моя беда в том, что я никак не могу примириться с тобой. Иной раз так и хочется разбить тебя, словно неудачно слепленный керамический горшок… А потом меня охватывают другие чувства — хочется начать жизнь с тобой заново — авось посчастливится и все обернется к лучшему…

Тамаш порывисто привлекает ее к себе, целует. Ему кажется, что спор проще всего закончить таким образом.

(Не отвечая на его поцелуй, тщетно пытается вырваться из его объятий.) Оставь меня!

Т а м а ш. Сейчас?.. Когда ты призналась, что хорошо бы начать жизнь заново… (Не выпускает ее.) Ну не вырывайся… не спорь… Табуля раза{153} — сотрем с доски и кучу скверных, вздорных слов… Забудь все, что до этого было…

Е в а. Пусти!

Т а м а ш. Не глупи… Ты обворожительна. Меня влечет твоя красота, я жажду тебя…

Е в а (раздраженно). Все еще жаждешь? Словно сигарету? Вынешь из пачки, затянешься разок-другой и через минуту погасишь окурок. Но ты ошибся — на этот раз со мной так не пройдет.

Т а м а ш. Почему ты побледнела? Я тебя обидел?

Е в а. Не удалось.

Т а м а ш. Если я ненароком обидел тебя чем-то, глубоко сожалею.

Е в а. Излишне.

Т а м а ш. Поверь, я вовсе не хотел.

Е в а. Избавь, пожалуйста! И не проси прощения! Звонят. Это, должно быть, Золи.

Т а м а ш. Наконец-то! (Встав, идет налево и останавливается.) Кофе можешь подать хоть сейчас. (Уходит.)

Е в а, не проронив ни слова, выходит.

Спустя несколько мгновений Т а м а ш возвращается. С ним З о л т а н К е р н э р. Кернэр — инженер, сотрудник Научно-исследовательского института стали. Когда-то он был однокурсником Тамаша, и в то время они дружили. Позже их дружеские отношения разладились. Еву он тоже хорошо знал еще до замужества. Он трусоват, но вместе с тем не прочь идти ва-банк, любопытен, его всегда интересуют чужие раздоры, — словом, он из тех, кто любит ловить рыбку в мутной воде.

К е р н э р (осматривается). У вас ничего не изменилось за это время.

Т а м а ш. А почему что-то должно было измениться? Выпьем? Вот привез из Цегледа{154}. Пить можно, палинка что надо.

К е р н э р. В таком случае налей.

Т а м а ш (наливает две стопки). Будь здоров.

К е р н э р. За твое здоровье.

Стоя чокаются.

(Снова осматривается по сторонам.) Ты один?

Т а м а ш. Присаживайся.

К е р н э р. Благодарю.

Садятся.

Я бы хотел поговорить с тобой наедине.

Т а м а ш. Ева дома. (Предлагает ему сигарету.) Закуришь?

К е р н э р. Я уже полтора года не курю.

Т а м а ш (присвистнув). Вот это да! Полтора года — срок нешуточный. (Закуривает.)

К е р н э р (повторяет). Тамаш, мы должны поговорить наедине.

Т а м а ш. Как тебе будет угодно… Но сначала выпьешь чашечку кофе? А вот и Ева, уже несет.

К е р н э р. Вы очень гостеприимны.

Е в а приносит на подносе три чашки кофе.

(Вскочив.) Сервус, волшебная красавица!

Е в а. Давно мы тебя не видели, Золи. (Ставит поднос на столик.) Ты нас совсем забыл, неверный друг-приятель.

К е р н э р. Не стану отпираться, виноват, простите. (Ждет, пока хозяйка сядет.)

Е в а. Сколько кусков сахару?

К е р н э р. Благодарю, предпочитаю без сахара.

Е в а. А сигарету?

К е р н э р. Тоже воздержусь.

Т а м а ш. Он уже полтора года как бросил курить. Только что признался.

Е в а. Но что же произошло?

К е р н э р. Просто я оказался трусом. Меня напугали, я и бросил.

Е в а. Печальная история. Расскажи что-нибудь повеселее. Слыхала, прошлым летом ты ездил на машине в Италию.

К е р н э р. Постой, постой! Давным-давно у тебя была собачка. Ее звали Фигуркой. Она еще существует?

Е в а (удивленно). Да, конечно.

К е р н э р. Тогда хорошо. Вот эти гостинцы я привез из Италии. (Достает из кармана две коробочки, передает Еве.)

Е в а. Что это?

К е р н э р (ткнув пальцем в одну из изящных, ярко раскрашенных коробочек). Это собачий корм — рыба, мясо, витамины. Самое лакомое блюдо для собак. Вкусное, как пища богов — амброзия. (Ткнув пальцем в другую коробку.) А это мыло с амброй. Тоже изготовлено для Фигурки. Купай собаку этим душистым мылом.

Е в а. Ты очень мил. Фигурка будет весьма благодарна. (Кладет обе коробочки на столик.)

К е р н э р. Помимо всего прочего в моем багаже, привезенном из Италии, превосходная история со сногсшибательной концовкой. Послушайте… В Риме в одном из универмагов я видел старуху воровку. Она казалась вполне приличной опрятно одетой старушкой, лет семидесяти на вид. Контролер застал ее на месте преступления, в тот момент, когда она засовывала в сумку краденое, и уже собрался было препроводить ее в контору для проверки документов, но тут вмешался в дело благоверный старушонки. Ему тоже было, пожалуй, не менее семидесяти. Это был почтенный, прилично одетый господин, вполне респектабельного вида. Он закатил старушенции такую оплеуху, что детективу, должно быть, стало жаль бедняжку, он только махнул рукой и отошел от них.

Е в а. Ну что ж, дело обернулось довольно благополучно.

К е р н э р. Погодите, это еще цветочки, а ягодки впереди. Отгадайте, что сперла старушка?

Е в а. Шелковые чулки.

К е р н э р. Не то, совсем не то. Красть шелковые чулки — банально.

Т а м а ш. Пудру с губной помадой.

К е р н э р. Тоже неудачно, избитый прием. Придумайте что-нибудь из ряда вон выходящее, экстравагантное. Нечто такое, отчего человеку должно взгрустнуться.

Е в а. Тщеславная семидесятилетняя старушка стащила зеркальце.

К е р н э р. Нет.

Т а м а ш. Купальное трико.

К е р н э р. Фи, какое у тебя извращенное воображение!

Е в а. Погоди минутку, сейчас отгадаю. (Раздумывает.) Пачку лечебного чая, чтоб похудеть.

К е р н э р. Она в ней не нуждалась — и без того была худущей.

Е в а. Пистолет, чтоб прикончить своего благоверного.

К е р н э р. Метко замечено. Но она украла вовсе не пистолет.

Т а м а ш. Лиловый парик.

К е р н э р. Нелепость.

Е в а. Соску с погремушкой.

К е р н э р. Нет.

Т а м а ш. Гвозди для гроба.

Е в а. Скорее, венок из цветов померанца.

К е р н э р. Нет, нет!

Е в а. Бутылку палинки. Джина, виски, рома.

К е р н э р. Не то.

Т а м а ш (теряя терпение). Офицерский крест французского ордена Почетного легиона.

К е р н э р. Теперь не до шуток, друзья.

Е в а. Что же украла эта несчастная?

К е р н э р (ухмыляясь). Не знаю.

Е в а. (с возмущением). Не знаешь?

К е р н э р. Забыл.

Т а м а ш. Палинка ударила тебе в голову, старина.

Е в а. Ты в самом деле не знаешь? Разыгрывал нас?

К е р н э р (переходя на серьезный тон). Ребята, не сердитесь, но я, ей-богу, забыл. Истинная правда. Там я давился от смеха. И думал: «До чего забавная история! Вот здорово, будет что рассказывать дома друзьям!» Но потом завертелся в калейдоскопе событий, то да се. Попытал счастья в спортивном пари «тото». Видел превосходный стриптиз в ночном клубе «Флорида». Съездил на морской курорт в древнюю Остию и искупался в море. Успел осмотреть даже новые городские кварталы, пил, ел… Мне всегда везло, и я находил удобные стоянки для машины. Время пролетело быстро, и, только вернувшись домой, я спохватился — совершенно вылетело из головы, что же тогда стащила эта старая карга. А ведь это было нечто диковинное! Я надеялся, авось вы угадаете и я вспомню.

Т а м а ш. Ты ничуть не изменился.

К е р н э р. Клянусь, рассказал правдиво, все как было, как на духу.

Е в а. А тебе известно медицинское определение этой патологической аномалии?

К е р н э р. Амнезия — потеря памяти.

Е в а. Ошибаешься, старческое слабоумие. Ну, будь здоров! У меня дела, пожалуй, уже не увидимся. (Уходит.)

К е р н э р (смотрит ей вслед). Евица, как всегда, очаровательна, ни дать ни взять, сказочная принцесса.

Тамаш молча наблюдает за Кернэром.

У тебя все еще «шкода»?

Т а м а ш. Нет, поменял на «симку».

К е р н э р. И как?

Т а м а ш. Терпимо. А у тебя?

К е р н э р. Старый «опель».

Т а м а ш. Ну и как?

К е р н э р. По-прежнему сносный.

Т а м а ш. С кем ты ездил в Италию?

К е р н э р. Да подцепил одну в институте.

Т а м а ш. Ничего бабенка?

К е р н э р. Мне такие нравятся. Мне по душе их трезвость, деловитость, этакий, знаешь ли, ультрасовременный реализм. После первого же ужина она спросила: «Ну, а на десерт ты, конечно, предпочитаешь меня?»

Т а м а ш. Что называется, не мудрствуя лукаво, сразу взяла быка за рога. Без всяких лишних слов, изображения каких-то там чувств… Сразу суть дела.

Оба молчат.

К е р н э р. Ты прав. Без излишнего пустословия, присловья, сразу к сути. Так что перейдем к сути и мы, Тамаш.

Т а м а ш. Слушаю тебя.

К е р н э р. Я пришел по делу канатной дороги в Иванде.

Т а м а ш. Вот оно что!

К е р н э р. Догадываешься почему?

Т а м а ш. Пока еще нет.

К е р н э р. Мне как эксперту пришлось дать заключение.

Т а м а ш (с непроницаемым видом). Экспертизу произвел Научно-исследовательский институт стали.

К е р н э р. Но заключение подписал я. Ты разве не знал?

Т а м а ш. Кажется, теперь припоминаю.

К е р н э р. Где документы экспертизы?

Т а м а ш. У меня.

К е р н э р. Вот и превосходно. (Короткая пауза.) Послушай, Тамаш, вынь из досье заключение экспертизы.

Т а м а ш (явно ждал этого). Вынуть? Почему?

К е р н э р. Потому что я поставил на нем свою подпись. И если ты изымешь (показывает жестом) — мы быстренько ее похерим.

Т а м а ш. Чтоб и следа не осталось?

К е р н э р (с заметным нетерпением). Ну разумеется. (Вскочив от волнения.) Заключение по качественному анализу канатов может поставить меня в щекотливое, более того — в безвыходное положение.

Т а м а ш (спокойно). Я не могу этого сделать, Золи. Зря пыжишься, не выйдет.

К е р н э р. Мы с тобой были однокурсниками, вспомни, сколько раз мы выручали друг друга! Вместе проказничали, вместе волочились за красотками. (Вдруг вспомнив.) Мы даже за Евой вместе приударяли, помнишь?

Т а м а ш. Не забыл.

К е р н э р. Ну то-то же! Слава богу, что не забыл. Такая дружба даже годы спустя кое к чему обязывает.

Т а м а ш. Значит, по-твоему, из-за того, что мы дружны, надо сваливать вину на других? Дружба двух людей — это…

К е р н э р (вспылив). Теперь не время рассуждать о том, что такое дружба. Сперва надо выручить, а там уж мы с тобой разберемся в наших отношениях.

Т а м а ш. Короче говоря, надо выкрасть из досье твое заключение?!

К е р н э р. Да.

Т а м а ш (серьезно, убедительно аргументируя). Послушай… за кого ты меня принимаешь? Я построил для базальтовой каменоломни в Иванде канатную дорогу. А спустя две недели ее пришлось демонтировать, потому что, как выяснилось, канаты оказались негодными. Линию построил я, а заключение о качестве канатов дал ты. Ты подтвердил пригодность канатов. И теперь я, видите ли, должен выкрасть твое экспертное заключение, чтоб тебе остаться чистеньким, — дескать, ты тут ни при чем. Все шито-крыто. (Короткая пауза.) Впрочем, да будет тебе известно, управление треста привлекло меня к дисциплинарной ответственности.

К е р н э р (нервозно). Пустая формальность.

Т а м а ш. Да. Пока могу предъявить заключение экспертизы — пустая формальность. Но только до тех пор.

К е р н э р. Кто может считать тебя виновным?

Т а м а ш. Покуда я могу постоять за себя, меня не волнует, что думают обо мне.

К е р н э р (в отчаянии). Но мне будет трудно защищаться.

Т а м а ш (грубо). Чего ты скулишь? Ошибся, и все тут. Один раз и ты можешь ошибиться.

К е р н э р. Речь идет совсем о другом. Ты же прекрасно знаешь.

Т а м а ш (с усмешкой). Ну да, понимаю, твое положение довольно щекотливое. Будучи адъюнктом Научно-исследовательского института стали, ты взялся работать по совместительству на канатном заводе, хотя эти должности несовместимы. Тем не менее ты и тут и там свой человек. И тебе, эксперту, пришлось дать заключение о качестве канатов, поставленных твоим же заводом. Понимаю, ситуация крайне неприятная. Скажи-ка, сколько ты получил от завода за такую экспертизу?

К е р н э р. Почему это тебя интересует?

Т а м а ш (нарочито спокойно). Собственно, уже не интересует.

К е р н э р. Тамаш! Прошу тебя, вынь из досье мое заключение, я знаю, ты можешь преспокойно его изъять.

Т а м а ш. Мы уже все обсудили и покончили с этим.

К е р н э р. Ты можешь легко, без риска его изъять: ты ведь всегда слыл педантом и потому одновременно затребовал два заключения. Второе ты запросил от Института физики металлов. И они прислали такое же письменное заключение, что и я.

Т а м а ш. Откуда это тебе известно?

К е р н э р. Не важно! Знаю. Тебя выгородит и одна экспертиза. А мою изыми.

Т а м а ш (сухо). Не могу.

К е р н э р. Прошу тебя, мне ужасно неприятна вся эта история.

Т а м а ш. Так-то оно так, но ты уж как-нибудь сам должен это уладить.

К е р н э р. Ты же знаешь — почти при любом разборе дисциплинарного дела не хватает то одного, то другого документа, той или иной справки, а там, глядишь, и все дело, из-за которого сыр-бор загорелся, — замяли. Сперва откладывают, а потом постепенно все и затихнет. Опасен не только радиоактивный пепел, но и обычная канцелярская пыль. Тоже все засыпает. Особенно досье по дисциплинарным делам. Итак! Образумился ты наконец?

Т а м а ш. Весьма сожалею, но изъять твое заключение не могу.

К е р н э р. Нет?

Т а м а ш. Последний раз говорю — нет!

К е р н э р (пытаясь задеть его за живое). Это ты из-за Евы стал таким. Ты изменился с тех пор…

Т а м а ш (выждав несколько секунд). Не понимаю. Выскажись яснее.

К е р н э р. Ты никак не можешь забыть, что с Евой, собственно, я тебя свел.

Т а м а ш (с иронией). Ты?

К е р н э р (с расстановкой, делая короткие паузы). По правде говоря, мне следовало бы затаить обиду на тебя. Ведь, если вдуматься как следует, ты ее, в общем-то, у меня отбил.

Т а м а ш. Ну и?..

К е р н э р (оживленнее). И ты же меня ненавидишь. Да, не отпирайся: ты ненавидишь меня. Ты не можешь стать на мою сторону, когда я в беде. А что я, собственно, у тебя прошу? Почти ничего. Сущий пустяк. И ты даже в этом мне отказываешь.

Т а м а ш (резко). Ответь мне, пожалуйста, какое отношение ко всему этому имеет Ева?

К е р н э р. Никакого.

Т а м а ш. В таком случае, зачем ты ее впутываешь?

К е р н э р (нагло). Впутываю?

Т а м а ш. Брось вилять! Говори прямо — какое отношение ко всему этому имеет Ева?

К е р н э р. Ты думаешь, между нами что-то было? Я бы сказал… А почему бы и нет… Мы же не ханжи, в конце концов, мы живем не в эпоху строгих филистерских нравов… К сожалению, между нами ничего не было.

Т а м а ш. Ну, будет! Уходи отсюда!

К е р н э р. Ничего не было, понимаешь? Ровным счетом ничего. Не дури.

Т а м а ш. Иди. А то дождешься, наговорю тебе каких-нибудь грубостей.

К е р н э р (делает шаг-другой). Что ж, могу и уйти… Раз ты так настаиваешь. (С иронией.) Но ты спроси и у Евы. Она скажет то же самое…

Т а м а ш (кричит). Довольно! (Поскольку Кернэр не двигается с места, кричит еще громче.) Ты слышишь? Хватит! (Делает движение, словно собираясь его вытолкнуть.)

К е р н э р. Ты что, на колючку напоролся? Советую вытащить занозу. (Уходит.)

Т а м а ш (стоит в середине комнаты. Затем подходит к правой двери). Ева!.. Ты можешь уделить мне минутку-другую?

Г о л о с Е в ы (из другой комнаты). Ушел?

Т а м а ш. Ушел наконец.

Е в а (входя в купальном халате и шлепанцах). Даже под душем было слышно, как вы орали. Что ему понадобилось? Небось попал в передрягу?

Т а м а ш. Откуда ты знаешь?

Е в а (беспечным тоном). Иначе зачем бы ему сюда заходить?

Т а м а ш. Откуда ты знаешь, что он влип в скверную историю?

Е в а. Достаточно было на него взглянуть. Я знаю его как облупленного. Когда-то мы с ним были закадычными приятелями.

Т а м а ш. Ты говорила с ним в эти дни? Встречалась?

Е в а. Как-то раз он заходил к нам в отдел.

Т а м а ш. И о чем вы говорили?

Е в а. Да он вовсе не ко мне приходил. (Раздраженно.) Кстати, что тебе нужно?

Т а м а ш. Я только хочу тебя предостеречь. Прежде чем я выгнал этого типа, он позволил себе проехаться на твой счет.

Е в а (удивляется). Ты выставил Золи за дверь?

Т а м а ш. В сущности говоря, этот пижон сказал, что ты была его любовницей.

Е в а (остолбенев). Любовницей?

Т а м а ш. Он говорил не прямо, а только обиняками, иносказательно, полунамеками, давая понять это и тут же отказываясь от своих слов, короче говоря, преподнес все в самой гнусной форме.

Е в а. Я была его любовницей? Когда это я была его любовницей?

Т а м а ш. До того, как мы с тобой познакомились. А может, и тогда, когда я тебя уже хорошо знал. В уточнение подобных деталей он не вдавался.

Е в а. Он просто соврал!

Несколько мгновений оба молчат.

Т а м а ш. Что же, твои слова меня успокоили.

Е в а. А ты разве сомневался?

Т а м а ш. Дело было так давно, что, в сущности, это уже не имеет никакого значения, даже если б и было правдой.

Е в а. Ты так легко примирился бы с этим?

Т а м а ш. Мужчина, склонный ревниво копаться в прошлом своей жены, попросту глуп. Мне неизвестны муки ревности, они не отягощают моих сладких снов, когда в предрассветной дремоте мне часто грезится нечто неизъяснимо приятное. Прошлое меня не интересует, ибо что такое прошлое? Сон, полусон или дым? Протянешь руку, чтобы его схватить, а оно тут же и рассеивается.

Е в а. Значит, тебя не интересует мое прошлое?

Т а м а ш. Я этого не говорил. Однако нам следует все же прийти к какой-то договоренности, обрести ясность.

Е в а. Зачем?

Т а м а ш. Чтоб впредь не попадать в неловкое, а то и дурацкое положение, если доведется вновь встретиться с подобными кавалерами, которые ехидно зубоскалят за моей спиной.

Е в а. Ты полагаешь, их было несколько?

Т а м а ш. Этого я знать не могу. Но о Кернэре я никогда не думал.

Е в а. И ты хочешь быть уверен, что больше не попадешь в неловкое положение?

Т а м а ш. Надеюсь, тебе это понятно.

Е в а. Вполне.

Т а м а ш. Стало быть…

Е в а (решительно). Если б я призналась, что у меня с ним был роман, тебе было бы достаточно лишь удостовериться в этом? Ничто другое тебя бы не волновало?

Т а м а ш (холодно). Это что — признание или психологический этюд на данную тему?

Е в а. И то и другое.

Т а м а ш. Прошу ясности.

Е в а. А что бы ты ответил на «да»?

Т а м а ш. Принял бы к сведению.

Е в а. Так что ж, на сем и покончим?

Т а м а ш. Покончим.

Е в а. Ну нет! (Все пережитое за день приводит ее в сильное волнение.) Сожалею, что на твою долю выпало более тяжкое бремя. Нет! Я не была его любовницей.

Т а м а ш. Жаль, что ты сказала это как-то неубедительно.

Е в а (даже не слушая его). Я всегда знала, что Золи — трус. Он струсил и на сей раз. Потому что не решился напоследок бросить тебе в лицо то, что хотел.

Т а м а ш. Что именно?

Е в а (с вызовом). Что я сейчас его любовница! Понимаешь? Не в прошлом. Не во сне или в твоих предрассветных грезах. Не семь или восемь лет тому назад. А теперь! (Смотрит на Тамаша в ожидании ответа. Поскольку тот молчит, повторяет.) Да, теперь!

Т а м а ш (вызывающе оскорбительным, высокомерным тоном). И тебе с ним весело?

Е в а (оторопев, но ей уже ничего другого не остается). Еще как. Тьма удовольствий.

Т а м а ш (неизменно спокоен). Так кто же подаст на развод? Ты или я?

З а н а в е с.

Действие второе

Служебное помещение для совещаний со столом и стульями. Здесь разбирается дело о привлечении Тамаша Шолтэса к дисциплинарной ответственности. Слева зал судебного заседания, на возвышении — стол судьи, перед ним небольшой стол, два стула; здесь происходит бракоразводный процесс Евы и Тамаша.

Сцены заседания дисциплинарной комиссии и бракоразводного процесса поочередно сменяют друг друга. Освещается только та часть сцены, где происходит действие. При открытии занавеса на середине авансцены в свете прожекторов лицом к зрительному залу стоят Е в а и Т а м а ш. Освещен и судейский стол.

Часть сцены, где будет разбираться дисциплинарное дело, погружена в темноту.

Х о л л о д и (судья, ведущий бракоразводный процесс, сидит за столом на возвышении). Слушается иск о расторжении брака Евы Шолтэс, урожденной Евы Хорват. Судом установлено, что стороны — истица и ответчик, — а также лица, вызванные в качестве свидетелей, явились и присутствуют в зале суда.

Судейский стол погружается в темноту. Ева и Тамаш все еще стоят на середине авансцены.

Теперь освещается другая часть сцены, где стоит стол дисциплинарной комиссии. Перед столом пока только юрисконсульт Ф а б и а н.

Ф а б и а н (официальным тоном). Приказом управляющего Строительно-монтажным трестом привлекается к дисциплинарной ответственности бригадир монтажников — старший инженер Тамаш Шолтэс за халатность, допущенную им при строительстве подвесной канатной дороги ивандского карьера по добыче базальта. (Садится, разбирает бумаги.)

Свет, освещавший Еву и Тамаша, гаснет.

К столу заседаний подходят П о н г р а ц, С е д е ч и и с т е н о г р а ф и с т к а. Усаживаются. Непринужденно беседуют.

П о н г р а ц (пятидесяти пяти лет. Кадровый рабочий, выдвиженец. Уже шесть лет заведует отделом кадров Строительно-монтажного треста). Ну, что скажете?

С е д е ч и (главный технолог, на вид ему не менее пятидесяти. Старый, опытный инженер). За полчаса, пожалуй, управимся.

Ф а б и а н (значительно моложе других, ему лет тридцать — тридцать пять). В крайнем случае за три четверти часа. Дело ясное.

С е д е ч и. Процедура рассмотрения данного дисциплинарного дела — пустая формальность. Шолтэс тут ни при чем.

П о н г р а ц. Не спеши! Больно уж ты торопишься с выводами. (С некоторой иронией.) Мы еще посмотрим… Посмотрим…

С е д е ч и (берет под свою защиту Тамаша). Что ты хочешь этим сказать? Думаешь, он что-нибудь скрывает?

П о н г р а ц. Ну, скрывать-то ему особенно нечего — напротив… (Фабиану.) Если судить по справкам, которые ты собрал, — все в полном порядке.

Ф а б и а н. Когда приходится отбиваться от исков о взыскании с нас неустойки — на душе всегда муторно. Всем этим сутяжным делам я предпочитаю подряды Шолтэса. Технические проекты, схемы монтажа всегда ясны, оформление подрядных договоров — простое. Тамаш — человек надежный, на него всегда можно положиться.

П о н г р а ц. Погоди-ка! Положиться-то на него можно. Но объясните мне, почему его не любят?

С е д е ч и. Кто его не любит?

П о н г р а ц. Ну ясно — люди, кто с ним работает.

Ф а б и а н. На него жаловались?

П о н г р а ц (осторожно). Тебе-то это должно быть известно. Ведь в отдел кадров поступает немало жалоб. (Стенографистке.) Однажды и вы, Жужика, на него пожаловались. А в чем было дело?

С т е н о г р а ф и с т к а. Он дал мне обидное прозвище — девочка с ноготок.

Общий смех.

С е д е ч и. С ноготок? Ну и ну! Ах он такой-сякой этот Тамаш!

П о н г р а ц. А почему он вас так прозвал?

С т е н о г р а ф и с т к а. В то время я как раз работала у него и однажды после обеда вынуждена была отпроситься, мне должны были привезти дрова…

С е д е ч и. На него жалуются одни прогульщики да лодыри. (Стенографистке.) К вам это не относится, Жужика. (Остальным.) Шолтэс деловит, всегда точен, соблюдает график монтажных работ, требовательный руководитель, не терпит расхлябанности, разгильдяйства.

П о н г р а ц. Я считаю его стиль работы неправильным.

Ф а б и а н. Зато он точно соблюдает договорные сроки, этого нельзя забывать. И ивандскую канатную дорогу сдал в срок.

С е д е ч и. Если Тамаш за что-нибудь берется, он всегда выполняет честно. И можно голову дать на отсечение: будет так, как он сказал.

П о н г р а ц. Я предпочел бы сохранить свою голову и поспорить на кружку пива — по крайней мере хоть удовольствие получишь. (Фабиану.) Ну что ж, пожалуй, пора начинать. Этот инженер Кернэр уже пришел?

Ф а б и а н. Я видел его здесь.

П о н г р а ц. А тот другой? Физик?

Ф а б и а н. Я посадил его в бюро технической информации. Не хотелось бы, чтоб они с Кернэром видели друг друга.

П о н г р а ц. Правильно.

С е д е ч и. Больше свидетелей нет?

Ф а б и а н. Кое-кто вызвался выступить. Сами понимаете… Подобные рекламации с требованием возмещения миллионных убытков вызывают ажиотаж, они способны многих взбаламутить.

П о н г р а ц. Я вызвал из Иванда Демека.

С е д е ч и (удивленно). Демека? А его-то зачем?

П о н г р а ц. Он же прораб бригады Шолтэса, его нам обходить никак не следует. (Обводит глазами присутствующих.) Ну как, можно приступать?

Ф а б и а н. Что ж, начнем.

П о н г р а ц. Жужика, пригласите сюда Шолтэса.

С т е н о г р а ф и с т к а выходит.

С е д е ч и. Что ты хочешь от этого Демека?

П о н г р а ц (иронически, нарочито неправильно). Послухаем, послухаем.

Тут же входит с т е н о г р а ф и с т к а, за ней Т а м а ш. Все приветствуют друг друга легким поклоном: «Сервус-сервус-сервус».

П о н г р а ц. Садись.

Тамаш садится. Он спокоен, держится уверенно, почти высокомерно.

(Официальным тоном.) Товарищ Шолтэс! Управляющий Строительно-монтажным трестом по строительству канатных подвесных дорог своим приказом назначил комиссию по рассмотрению твоего дисциплинарного дела в составе главного инженера товарища Седечи и юрисконсульта Фабиана, а руководство комиссией возложил на меня. Хочешь заявить отвод против кого-либо из членов комиссии?

Т а м а ш. Нет, персональных отводов не имею.

П о н г р а ц. В таком случае прошу юрисконсульта изложить суть дела.

Стенографистка записывает.

Ф а б и а н (раскладывает на столе документы). Предыстория этого дела вам всем хорошо известна. Наш трест взял на себя подряд — сооружение канатной подвесной дороги протяженностью в четыре километра на территории карьера по разработке базальтовых пород. Не прошло и двух недель после пуска дороги в эксплуатацию, как канатная дорога на всем своем протяжении вышла из строя. Стальные канаты стали расщепляться, разрываться. И чтобы обеспечить безопасность эксплуатации, пришлось произвести полную реконструкцию дороги.

С е д е ч и. Работы по реконструкции уже завершены.

Ф а б и а н (подняв глаза кверху). Разумеется. В связи с предъявленным иском о взыскании с подрядчика неустойки и возмещения убытков Центральная арбитражная комиссия обязала наш Строительно-монтажный трест заменить забракованные канаты кондиционными и возместить убытки в сумме одного миллиона двухсот сорока девяти тысяч шестисот семидесяти пяти форинтов.

П о н г р а ц. Теперь нам следует разобраться в том, кто несет персональную ответственность в этом деле. Монтажными работами руководил ты, товарищ Шолтэс. Признаешь ли ты свою вину?

Т а м а ш (категорически). Нет, я не считаю себя ответственным за это дело.

П о н г р а ц. Кто же виноват?

Т а м а ш. Поставщики отгрузили нам негодный канат, а эксперты утверждали, будто некондиционный канат вполне доброкачествен.

П о н г р а ц. На строительстве подвесной дороги были использованы два сорта каната, не так ли?

Т а м а ш. Да, два сорта.

На столе два образца каната примерно полуметровой длины.

П о н г р а ц (разглядывает один из образцов). Вот это и есть спиральный канат с более толстым поперечным сечением?

С е д е ч и. Да, сорокадвухмиллиметровый для линии с загруженным подвижным составом.

П о н г р а ц (протягивает руку за другим образцом). А это — для порожнего подвижного состава?

С е д е ч и (Фабиану). Зачитай-ка технические данные.

Т а м а ш (опередив Фабиана). Поперечное сечение — двадцать восемь миллиметров, вес погонного метра — три целых сорок четыре сотых килограмма, прочность на разрыв — сто двадцать.

П о н г р а ц. Мы заказывали такие канаты?

С е д е ч и. Да, такие.

П о н г р а ц. И такие же поставили?

С е д е ч и. Да! Точно такие.

П о н г р а ц (переводит взгляд на Тамаша). Тогда… как же все это могло случиться?

Т а м а ш. Оба сорта каната имели серьезный изъян.

П о н г р а ц. В чем он заключался?

Ф а б и а н (читает заключение экспертизы). «Неправильная термическая обработка, неудачная структура, плохое кручение». Словом, заводские, технологические дефекты.

П о н г р а ц. Кто это установил?

Ф а б и а н. Технологический институт транспортного машиностроения.

П о н г р а ц (Тамашу). Если канат был бракованным, зачем же мы использовали его при монтаже?

Т а м а ш. Потому что нам он казался кондиционным, без изъянов.

П о н г р а ц. И ты довольствовался кажущейся кондицией?

Т а м а ш. Я приглашал для технической экспертизы двух специалистов, и они заверили меня, что отгруженные заводом-поставщиком канаты соответствуют проектным заданиям.

П о н г р а ц. А кто был приглашен в качестве экспертов?

Ф а б и а н. Сперва канаты были испытаны сотрудником Научно-исследовательского института стали Золтаном Кернэром. Вот его заключение о результатах проведенной экспертизы.

Понграц берет заключение, читает его.

Ф а б и а н. Вторым экспертом был физик Эрвин Лукич, адъюнкт Института физики металлов. А вот и его заключение.

П о н г р а ц (бросив беглый взгляд на заключение Лукича). Два эксперта… (Тамашу.) Почему понадобилось два эксперта?

Т а м а ш. Потому что я не доверял Кернэру.

П о н г р а ц. А зачем же в таком случае ты к нему обратился?

Т а м а ш. Мы обратились в Институт стали, а там уж поручили провести экспертизу ему.

Ф а б и а н (листает досье). Вот и переписка.

П о н г р а ц (Тамашу). А почему ты не доверял Кернэру?

Т а м а ш. Потому что считаю его малосведущим, слабоподкованным инженером. Он был когда-то моим однокурсником, и я-то уж хорошо его знаю.

С е д е ч и (Тамашу). А что ты можешь сказать о канатном заводе?

Т а м а ш. Я как раз собирался об этом сказать. Дело в том, что Кернэр связан с канатным заводом. Он работает там по совместительству.

П о н г р а ц. Как? На том самом заводе, который поставил нам канат?

Т а м а ш. Да.

П о н г р а ц (громко). Повтори еще раз.

Т а м а ш. Да, на том самом заводе.

П о н г р а ц. Стало быть, если я правильно понял, получается так: Кернэр, представляющий Научно-исследовательский институт стали, контролирует Кернэра — работника канатного завода, и этот последний успокаивает Кернэра, ученого эксперта, дескать, спи спокойно, старина, все в полном порядке. Между тем ему следовало бы встревожиться — ведь он-то знает, что дело обстоит далеко не благополучно.

Ф а б и а н. То-то и оно.

П о н г р а ц. А ну, послушаем-ка этого Кернэра! (Стенографистке.) Жужика, пригласите его сюда.

С т е н о г р а ф и с т к а выходит.

Ну, может быть, кто-нибудь из вас хочет крепко выругаться, а? Отведите душу. Говорите, говорите, не стесняйтесь. В протокол не занесут.

Все молчат.

Или вы бережете свое возмущение для протокола? Что ж, не возражаю, можно и так. (Тамашу.) Ты, пожалуй, выйди. Лучше, если тебя здесь не будет. Чуть позже мы тебя вызовем.

Т а м а ш. Как вам угодно. (Уходит.)

Входит с т е н о г р а ф и с т к а, за ней — К е р н э р. Она садится на свое прежнее место. Кернэр кланяется и неуверенно останавливается.

П о н г р а ц. Спасибо, что пришли. Присядьте, пожалуйста.

Кернэр садится.

В связи с крупными дефектами, обнаруженными на ивандской подвесной дороге, против руководителя монтажной бригады нашего треста Тамаша Шолтэса возбуждено дисциплинарное дело. Вы исследовали поставленный подрядчиком канат и о результатах произведенной вами экспертизы дали письменное заключение. Вы остаетесь при своем мнении?

К е р н э р (заранее подготовив ответ). Я установил, что упомянутые канаты были изготовлены согласно принятым техническим стандартам. Об этом я и написал в своем заключении.

П о н г р а ц. Лаборатория Технологического института транспортного машиностроения впоследствии пришла к иному заключению.

К е р н э р. Мне об этом ничего не известно.

П о н г р а ц. А известно ли вам, что смонтированная канатная дорога две недели спустя вышла из строя?

К е р н э р. Да, я что-то слышал об этом краем уха.

П о н г р а ц. И что вы по этому поводу думаете?

К е р н э р. У меня нет на этот счет каких-либо суждений.

П о н г р а ц. Все же… может быть, есть? Какие-нибудь?

К е р н э р (пожимает плечами). Возможно, была допущена чрезмерная перегрузка линии.

С е д е ч и. Как установлено проверкой, перегрузки не допускались.

К е р н э р (нервозно). Я могу сказать лишь одно — представленные на экспертизу канаты соответствовали техническим нормативам и принятым стандартам.

Ф а б и а н. В отличие от вашего заключения экспертиза Технологического института установила разрывы стальной нити, трещины и другие дефекты.

К е р н э р (все больше нервничая). Быть умным задним числом — проще всего.

П о н г р а ц. Видимо, следовало бы все-таки подвергнуть канаты более тщательной экспертизе?

К е р н э р. Это могли бы сделать и другие.

С е д е ч и. Кто, например?

К е р н э р. В частности, Шолтэс.

С е д е ч и. А почему именно он?

К е р н э р (уже понимает, что может выпутаться только с помощью беззастенчивой лжи). Потому что я предупреждал его об этом.

Все изумленно переглядываются.

П о н г р а ц. Шолтэса? Дело принимает весьма любопытный оборот. Точнее, о чем вы его конкретно предупреждали?

К е р н э р. Чтобы он привлек к экспертизе и физика.

П о н г р а ц. Следовательно, новая экспертиза была произведена после вашего предупреждения?

К е р н э р. Да.

П о н г р а ц. Послушаем, что скажет Тамаш Шолтэс. (Стенографистке.) Жужика, будьте добры, пригласите сюда Шолтэса.

С т е н о г р а ф и с т к а выходит.

К е р н э р (в замешательстве). Прошу вас… Может, в моем присутствии нет необходимости?

П о н г р а ц. Вы непременно должны быть!

К е р н э р. Кроме уже сказанного, я едва ли могу сообщить что-либо новое.

П о н г р а ц. Вы хотите уйти? Непонятно. Вы сделали весьма важное заявление, и в ваших же собственных интересах знать, что ответит на это Шолтэс.

К е р н э р. Признаться… Я не подумал о том, что встречусь здесь с ним. Сюрприз неприятный.

П о н г р а ц. Раз вы говорили Шолтэсу то, о чем рассказали нам, почему эта встреча для вас столь неприятна?

К е р н э р (увиливая). Потому что… собственно говоря… с некоторых пор мы с ним в натянутых отношениях.

С е д е ч и. Из-за этого дела?

К е р н э р. Нет… по другой причине.

Некоторое время все молчат. Понграц играет карандашом. Фабиан перелистывает бумаги. Седечи что-то чертит на листе.

(Немного помявшись.) Я с готовностью пришел на заседание комиссии в связи с разбором этого дисциплинарного дела. Но, собственно говоря, обязан ли я участвовать в очной ставке, подвергнуться перекрестному допросу? С какой бы точки зрения ни рассматривать данное дело — это еще не судебное разбирательство.

П о н г р а ц (твердо). Действительно — это не судебное разбирательство… И вы можете хоть сейчас уйти… Но мы полагали, что вы, товарищ Кернэр, непременно примете участие в выяснении обстоятельств этого дела. Народному хозяйству нашей страны был причинен миллионный ущерб, и вы в известной мере причастны к этому…

К е р н э р. Разумеется, если вы настаиваете, я останусь. Но позвольте напомнить — канатную дорогу строил не я.

П о н г р а ц. Это нам всем хорошо известно.

Входит с т е н о г р а ф и с т к а, следом за ней — Т а м а ш.

С т е н о г р а ф и с т к а. Пил кофе в буфете… Еле отыскала. (Садится.)

Тамаш остается стоять. Они с Кернэром не здороваются.

П о н г р а ц. Я пригласил тебя для того, чтобы сразу же выяснить одну важную деталь — товарищ Кернэр сообщил нам, что он обращал твое внимание на дефекты канатов.

Т а м а ш (очень спокойно). Неправда.

К е р н э р (быстро перебивает). В сущности говоря, даже не столько на дефекты… сколько на то, что канаты внушают сомнение и не плохо бы подвергнуть их более тщательному исследованию… там, где для этого имеются соответствующие условия… Например, в Институте физики металлов.

П о н г р а ц (Тамашу). Это верно?

Т а м а ш (не глядя на Кернера, вызывающе категорично). Утверждение насквозь лживое.

К е р н э р (Тамашу). Разве ты не помнишь того разговора по телефону… Погоди-ка, я посмотрю свою записную книжку… (Достает блокнот.)

Т а м а ш (Понграцу, еще более категоричным тоном). Золтан Кернэр не звонил мне ни по этому делу, ни по какому-либо другому поводу… Такого разговора никогда не было, все это неправда! Ложь!

К е р н э р (прерывающимся голосом). Прошу оградить меня от подобных выпадов… взять под защиту… поскольку Тамаш… Тамаш Шолтэс питает ко мне неприязнь, он мой недоброжелатель… Уже много лет он только и ждет удобного случая, чтобы подставить мне ножку.

П о н г р а ц (Тамашу). Это правда?

Т а м а ш. Это тоже неправда.

К е р н э р (нападает коварно, исподтишка). Или ты станешь отрицать, что ненавидишь меня из-за Евы?

Т а м а ш (поворачивается к Кернэру). Что ты сказал?

К е р н э р. Да, из-за Евы!

Т а м а ш (Понграцу). Теперь я прошу оградить меня от оскорбительных выпадов.

П о н г р а ц. Кто такая Ева?

Т а м а ш. Моя жена.

Все ошеломлены.

П о н г р а ц (Кернэру). Какова роль жены товарища Шолтэса в этом деле?

К е р н э р. В сущности, она к нему не имеет никакого отношения. Я всего лишь хотел дать понять…

П о н г р а ц (энергично). Раз она не имеет к этому никакого отношения — нечего ее и впутывать. (Тамашу.) Я прошу ясного ответа — предупреждал ли вас товарищ Кернэр, да или нет?

Т а м а ш. Меня никто ни о чем не предупреждал. Проводя повторную экспертизу, я действовал по собственной инициативе. И не потому, что кондиционность канатов внушала сомнение, — просто я не доверял эксперту.

П о н г р а ц. Почему?

Т а м а ш. Потому что эксперт Кернэр работает по совместительству консультантом того самого завода-подрядчика, который поставил нам канат. Услуги эксперта Кернэра завод-поставщик щедро оплачивал.

Недоуменное молчание.

П о н г р а ц (Кернэру). Вы действительно работаете по совместительству на канатном заводе?

К е р н э р (с трудом). За проводимые мною консультации я получаю скромное вознаграждение в соответствии с установленными законом ставками. Только и всего.

Ф а б и а н. И сколько же, в частности, вы получили за подобную экспертизу?

К е р н э р. На это я отвечать не обязан.

С е д е ч и. Может быть, вы откроете нам секрет — каков ваш месячный заработок на заводе?

К е р н э р (крайне нервозно). Это тоже к делу не относится.

С е д е ч и (шепотом, Фабиану). Пожалуй, тысячи три, не менее…

П о н г р а ц (Седечи). Прошу соблюдать тишину. (Кернэру.) От имени комиссии благодарю вас за разъяснения. Попрошу еще подождать, пока отпечатают протокол. Вам надо его подписать.

К е р н э р (сдержанно). Что же, могу подождать.

П о н г р а ц. Потрудитесь пройти сюда, в соседнюю комнату. (Показывает Кернэру, куда ему идти.)

Кернэр уходит.

(Тамашу.) А тебя попрошу сохранять спокойствие.

Т а м а ш. Полагаю, вам известно — я развожусь с женой. Но все-таки мне как-то неловко, он так бесцеремонно зачем-то приплел и ее.

П о н г р а ц. Насчет этого будь спокоен — ее имени он больше не назовет. А теперь снова попрошу тебя выйти, я должен вызвать другого важного свидетеля.

С е д е ч и (добродушно). Кстати, выпьешь в буфете еще чашечку крепкого кофе.

Т а м а ш, не отвечая, уходит.

П о н г р а ц (Седечи). О чем это вы тут шушукались, когда я расспрашивал Кернэра?

Ф а б и а н. Да о том, сколько он ежемесячно заграбастывает на заводе.

П о н г р а ц. Ну и сколько же?

С е д е ч и. Тысячи три, должно быть, не меньше.

П о н г р а ц. Откровенно говоря, вел он себя довольно таки подозрительно. Любопытно, на чью сторону встанет физик, который дал второе письменное заключение. Кого он будет оправдывать, Шолтэса или Кернэра?

С е д е ч и. Ты сомневаешься в Шолтэсе?

П о н г р а ц. Мы еще не доиграли партию. Докопаемся до сути, а уж потом я выскажусь.

Ф а б и а н. Жужика, прошу вас… Физик дожидается в бюро…

С т е н о г р а ф и с т к а выходит.

С е д е ч и. Вы были в курсе этой амурной интрижки?

П о н г р а ц. Какую бы цель ни преследовал Кернэр, получилось некрасиво, гнусно.

Стол заседаний дисциплинарной комиссии погружается в темноту.

На освещенной левой стороне сцены снова виднеется на возвышении с у д ь я, разбирающий бракоразводное дело. Перед ним друг против друга стоят Е в а и Т а м а ш.

Х о л л о д и (оторвавшись от бумаг, Еве). Я еще раз спрашиваю, может быть, вы согласны помириться с мужем?

Е в а (просто). Нет.

Х о л л о д и. Вы вступили в брак по любви, не так ли?

Е в а. Да.

Х о л л о д и. А теперь вы не любите своего мужа?

Е в а. Если б я попыталась заставить себя снова полюбить его, это было бы равносильно самоубийству.

Х о л л о д и. Что же между вами произошло? Попробуем разобраться. Как явствует из искового заявления, вы встретились и сошлись совсем молодыми.

Е в а. Еще в студенческие годы. Тамаш заканчивал институт, а я училась на втором курсе медицинского факультета университета. В тот год зима была суровой. У кого не хватало денег на посещение кафе-эспрессо или кондитерской (а у кого из обитателей студенческого общежития водились деньги?), охотнее всего укрывались от стужи в библиотеке Сечени{155}. Теплые читальные залы, хорошо отапливаемые коридоры, и все это даром.

Х о л л о д и. Стало быть, там вы познакомились?

Т а м а ш. Да, там. Я правда, не часто посещал эту библиотеку. Но однажды в читальном зале я встретил Еву. Она случайно оказалась моей соседкой по столу. Поставив перед собой черную плюшевую собачку, Ева принялась сосредоточенно штудировать книгу по анатомии. А когда она вышла в коридор покурить, я пошел за нею. Мы разговорились…

Двадцатилетняя Ева и двадцатитрехлетний Тамаш подходят к шкафчику для каталогов. Стол судьи погружается в темноту.

Т а м а ш. Как зовут вашу собачку?

Е в а (сдержанно). Откуда вы знаете, что у меня есть собачка?

Т а м а ш. Видел, в читальном зале. Вы поставили ее перед собой, а прежде чем выйти сюда, запрятали в свою сумочку. Должно быть, вы очень ее любите?

Е в а (вынув из сумки собачку). Да, люблю. Между прочим, ее зовут Фигурка.

Т а м а ш. Овчарка?

Е в а (строго). Вы ничего не смыслите в собаках. Неужели вы не видите, что это венгерская пули?

Т а м а ш. А какая разница?

Е в а. Как между небом и землей. Когти пули обрастают шерстью, а когти овчарки — открытые. (Показывает собачку.) Видите когти?

Т а м а ш. Нет.

Е в а. Так вот, значит, Фигурка — породистая.

Т а м а ш. И что умеет делать ваша собачка?

Е в а. Она совсем несмышленая, и мне приходится объяснять ей окружающий мир.

Т а м а ш. А вы разве познали его?

Е в а. Изучаю.

Т а м а ш. Мир?

Е в а. Да, мир.

Т а м а ш. И Фигурка учится вместе с вами?

Е в а. Вы же видели. Даже анатомию изучает.

Т а м а ш. Счастливое существо ваша Фигурка.

Е в а. Нет, это я счастливая. Потому что у меня есть кто-то, кто меня слушает, с кем я могу всегда поделиться впечатлениями, доверить самые сокровенные мысли.

Т а м а ш. А Фигурка учится только у вас? Не мог бы я, например, ее чему-нибудь научить?

Е в а. Боюсь, что Фигурка понимает только меня.

Т а м а ш. О, я бы научил ее вполне доступным и приятным вещам.

Е в а. Например?

Т а м а ш. Например, эффект Оппенгеймера{156}. Оппенгеймер в процессе разработки квантовой теории обнаружил…

Е в а (прерывает). Погодите, это физика?

Т а м а ш. Да, физика.

Е в а. В таком случае оставьте… Фигурка боится физики.

Т а м а ш. А между тем я умею объяснять ее в весьма популярной и увлекательной форме. (Протягивает руку за собачкой.) Можно на минутку?

Е в а (помедлив, отдает ее). Пожалуйста.

Т а м а ш (берет собачку левой рукой, правой жестикулирует). Посмотри вокруг, Фигурка! Сколько книг! Одни только шкафы для каталогов заполняют целый коридор! Но мир куда богаче. Окружающий мир беспрерывно расширяется, и нам грозит опасность притупления восприятия неисчерпаемых богатств мироздания. Мы уже не в состоянии постичь все многообразие вселенной, а всего лишь крохотную частичку ее. Никогда еще в истории человечества не наблюдалось столь непримиримого противоречия между отдельной личностью и гигантским миром.

Е в а. Это, мой песик, весьма сомнительное открытие.

Т а м а ш. Это ужасающий конфликт. Послушай меня, Фигурка. Можно найти этому объяснение, найти выход. Вместо всеобъемлющего познания мира разумнее ограничиться изучением лишь какой-то его части, замкнуться в себе, уйти в свою скорлупу, иначе потонешь в гигантских, бескрайних просторах вселенной, запутаешься в умопомрачительных сложных взаимосвязях причинности явлений. (Все это он говорит с игривой пылкостью, порой в ироническом тоне, стараясь понравиться Еве. Однако в такой шуточной форме он фактически излагает свою философию. Сообразно этим взглядам он и мыслит строить дальше свою жизнь.)

Е в а. Мой песик отвергает такое жизневосприятие. Фигурка считает, что она задохнется в тесной конурке. Ей нужен весь мир. Пули ведь охраняет стада на степных просторах, ей требуется приволье.

Т а м а ш. Это оттого, что ты, Фигурка, еще не знаешь, насколько приятна обособленная часть чего-то целого, а потому необъятного. Я тебе рекомендую, зажмурь глаза и восприми ограниченную сферу окружающего мира в пределах терпимого, не более. Все остальное не заслуживает внимания, оно не должно тебя интересовать.

Е в а. Это уж своеобразная житейская мудрость, философия, не так ли?

Т а м а ш. Да. Фигурка, ты, видно, существо понятливое, восприимчивое. Это действительно целостная, проверенная на жизненном опыте философия. Рационалистическая философия профильтрованного мира. Путеводитель по жизни, расщепленной на мельчайшие частицы. (Возвращает собачку Еве. Меняет тон.) Кстати, вы любите танцевать?

Е в а. Кто? Фигурка?

Т а м а ш. Я спросил хозяйку собачки.

В этот момент к ним подходит З о л т а н К е р н э р.

К е р н э р (в изумлении, несколько раздраженно). Сервус, Евица.

Т а м а ш (с удивлением узнает своего однокурсника). Привет, Золи.

К е р н э р (уставившись на них). Вы знакомы?

Е в а, не проронив ни слова, демонстративно поворачивается и уходит.

Т а м а ш (смотрит вслед девушке, Кернэру). Чем это ты ее спугнул?

К е р н э р. Мы в ссоре, и Евица все еще на меня дуется.

Т а м а ш. Теперь моя очередь спросить — вы с ней знакомы?

К е р н э р (не отвечая на вопрос, спрашивает настойчиво, требуя объяснений). О чем это вы тут разговаривали?

Т а м а ш. О всяких пустяках. Поначалу о ее собачке, затем о теории Оппенгеймера.

К е р н э р. Я тебя предупреждаю, эта девушка занята.

Т а м а ш. Принимаю к сведению. Кстати, как ее фамилия?

К е р н э р. Это не должно тебя интересовать. Я же сказал — она занята.

Т а м а ш (с чувством собственного превосходства). Ты просто глуп. Я уже все о ней знаю. И она меня заинтересовала.

К е р н э р торопливо бросается вслед за Евой.

Х о л л о д и (со своего места за судейским столом). Вы и в самом деле заинтересовались ею? Или только хотели досадить Кернэру?

Т а м а ш. Ева была обаятельной девушкой, хорошенькой, да к тому же она показалась мне умницей. И я сразу решил, еще там, в коридоре, что добьюсь ее расположения. Я заручился ее согласием провести вместе ближайший субботний вечер.

Освещение меняется.

В комнате студенческого общежития т р и д е в у ш к и - с т у д е н т к и одевают Еву, которую еще не видно.

Ю д и т. Ой, осторожно, чего доброго, чулок порвешь.

В е р а. Не вертись, стой прямо!

Ю д и т. Только посмотри, какая у нее ладная, стройная фигурка!

В е р а. В этом наряде ты очень изящна и прехорошенькая. Я верю — ты произведешь неотразимое впечатление и пленишь любого самого взыскательного кавалера.

Г о л о с Е в ы. Я мечтаю пленить.

Ю д и т. Кого же? Ты все еще не назвала нам его имени.

В е р а (Юдит). Тебе она тоже не открыла тайну?

Ю д и т. Послушай, Ева, ты не получишь золотых сандалет, если сейчас же не откроешь нам, для кого мы тебя наряжаем.

Е в а (выходит из окружения девушек. Она нарядна и выглядит действительно привлекательной). Завтра расскажу! Завтра обо всем узнаете.

В е р а (придирчиво оглядывает ее платье). Сидит на тебе как влитое.

К л а р и. Пожалуй, только цвет чуть-чуть ярковат.

Ю д и т. Вот и хорошо, что яркий.

Е в а (целует Веру). Спасибо за платье, Верочка. Обещаю беречь как зеницу ока.

К л а р и (Еве). Покажи ножки.

Ева приподнимает юбку.

(Торжествующе.) Что я вам говорила? К васильковому цвету очень идут чулки цвета загара.

Е в а. Спасибо за чулки, Кларика. (Целует Клари.)

Ю д и т. Зря ласково целуешь ее, чулки цвета загара уже вышли из моды.

Е в а (целует Юдит). Спасибо за сандалеты, Юдит.

В е р а. И до чего у тебя стройные ножки!

Е в а. Спасибо за комплимент, да и за платье, Верочка.

Ю д и т. Платье действительно сидит на тебе как влитое. (Вере.) Смотри, она вся какая-то воздушная, того и гляди, вспорхнет да улетит.

В е р а. От Золи Кернэра она уже упорхнула.

Ю д и т. Скажи только одно — ты дала ему отставку?

Е в а. Завтра! Завтра все узнаете! (По очереди целует Юдит, Веру и Клари.) За все, за все благодарю. Вы — душеньки, мои дорогие подружки! (Кружится.) Я понравлюсь? В самом деле, я могу понравиться?

Слышится тихая музыка. Ева кружится в такт музыке.

С т у д е н т к и исчезают.

Появляется Т а м а ш. Подхватив Еву, кружит ее в танце.

Т а м а ш. Обращаться к тебе на «ты» или на «вы»?

Е в а. Ты уже говорил мне «ты».

Т а м а ш. У тебя завидная память. Значит, ты великодушно разрешаешь задним числом?

Е в а. Разрешаю. Давай выпьем на брудершафт. (Поднимает невидимый бокал.) Будь здоров!

Т а м а ш (тоже поднимает бокал, как бы чокаясь с ней). Будь здорова!

Пьют до дна.

Будь доброй к Тамашу, будь ласковой с беднягой!

Е в а (посмеиваясь). Ах бедняга, ах бедняжка, ах бедняжечка.

Т а м а ш (прикидываясь раздраженным). Что это ты заладила одно и то же — бедняга, бедняжка, бедняжечка?

Е в а (ласково). А потому что слышала, будто каждой девице-красавице, которую ты хочешь обольстить, завладеть ее сердцем, нашептываешь на ушко: «Будь паинькой, доброй, будь ласковой с беднягой…»

Т а м а ш. От кого это ты слышала подобную чушь?

Е в а. От многих.

Т а м а ш. Все они завистливые злопыхатели. (Пытается поцеловать ее.)

Ева отстраняется.

Ну что ты сопротивляешься. Я хочу тебя поцеловать. (Долго и страстно целует ее.)

Ева с трудом вырывается.

Какие сладкие у тебя губки! Какие аппетитные! (Снова пытается ее обнять и поцеловать.)

Е в а. Ты меня задушишь.

Т а м а ш. Ну, полно, перестань, дорогая, давай-ка лучше потанцуем. (Сделав несколько па, останавливается.) Послушай, Ева. Мне очень хочется, чтоб ты в меня влюбилась. Хотя то, чего я так жажду, — несусветнейшая глупость, чистейший вздор. Ведь что такое любовь? В сущности, цепь нелепых осложнений.

Е в а (с наигранной обидой). Если ты так считаешь…

Т а м а ш. Погоди, погоди! Раз тебя это шокирует, я могу выразиться более изысканно: любовь — это трепетное ожидание с замиранием сердца, когда можно захлебнуться от счастья, а то и зачахнуть от любовной тоски.

Е в а. Ах, бедняжка Тамаш. У тебя слишком заигранные пластинки (умильно передразнивая): «захлебнуться от счастья», «трепетное ожидание», «с замиранием сердца», «зачахнуть от любовной тоски»! Такой высокопарный стиль был модным, пожалуй, в пору юности моего прадеда.

Т а м а ш (шепотом, приблизившись к ней). Скажи, ты хотела бы долго жить?

Е в а. Да.

Т а м а ш. Ты ошибаешься и напрасно тешишь себя надеждой. (Упоен своим успехом.) Ну посуди сама. Если, к примеру, продлить жизнь человека лет на сто, что же получится? Тебе, скажем, стукнет сто двадцать, а мне сто двадцать три… Мы ни на что уже не будем способны. Дряхлый, немощный старец, я уже не в силах буду целовать, любить тебя… В таком возрасте мы перестанем быть полноценными людьми… Жить полнокровной жизнью…

Е в а (упорствуя). Все равно хочется жить долго-долго.

Т а м а ш. Зачем?

Е в а. Чтобы долго быть счастливой. (Пересилив себя.) Фу, какая я сентиментальная, как моя бабушка.

Т а м а ш. Помолчи-ка лучше! (Снова целует ее.)

Е в а (освобождаясь от объятий). Как грустно будет очнуться от этого волшебного сна…

Т а м а ш. От этого? От этого сна, дорогая, очнуться невозможно. Это уже существует в нас, оно — это чудное, бесценное, неповторимое сокровище… Его не купишь ни за какие деньги. И от него теперь уж никуда не денешься. Никто не в силах истребить это чувство.

Е в а (смотрит ему в глаза). Даже ты не в силах?

Т а м а ш. Мой дед ответил бы так: «Вот пристала, как колючий репей, ты меня совсем не любишь».

Е в а. На что моя бабка тут же сказала бы: «Любовь зла, полюбишь и козла. Ты меня тоже не любишь».

Т а м а ш. Но мой дед возразил бы: «Нет, люблю, люблю, и мне жаль каждую упущенную минуту, которой мы не воспользовались, ведь жизнь человека слишком коротка, она проходит быстро и безвозвратно».

Е в а. Моя бабушка взмолилась бы: «Не буди спящую. Пусть ей, блаженной, грезятся радужные мечты».

Т а м а ш. Ты совсем захмелела, моя дорогая.

Е в а (гордо). Моя бабка никогда не пила хмельных напитков.

Т а м а ш. Но мы выпьем.

Е в а (поднимая свой невидимый бокал). Будь здоров!..

Т а м а ш. Будь здорова!.. (Тоже поднимает свой бокал.)

Чокаются, пьют.

Свет медленно гаснет.

Яркий свет освещает сидящих за столом. Молодой физик Э р в и н Л у к и ч сидит напротив П о н г р а ц а, рядом с которым С е д е ч и, Ф а б и а н и с т е н о г р а ф и с т к а.

Л у к и ч (запинаясь, сбивчиво). Видите ли… Начну сразу вот с чего… Я и не предполагал, в какую скверную историю влипну… А о том, каково будет ее продолжение, я и понятия не имел… Я…

П о н г р а ц. Спокойно, не волнуйтесь, товарищ Лукич. (Стенографистке.) Пишите, Жужика… Тибор Лукич сообщает…

Л у к и ч (перебивает). Простите…

Э р в и н (совсем сконфуженный). Эрвин я.

П о н г р а ц (еле сдерживая улыбку). Итак, Эрвин Лукич сообщает… (Лукичу.) Вы работаете в Институте физики металлов?

Л у к и ч. Да, там.

П о н г р а ц. Вы провели испытания?

Л у к и ч. Да, эта работа была возложена на меня.

П о н г р а ц. В своем заключении вы написали, что качество канатов безупречное.

Л у к и ч (нехотя, неопределенно). Да… я так написал.

П о н г р а ц. Но теперь-то вам уже известно, что после монтажа канаты вскоре стали рваться?

Л у к и ч. Да, я что-то слышал об этом.

П о н г р а ц. Могу ли я узнать, каково ваше мнение на этот счет?

Л у к и ч (набравшись храбрости). Извольте, я буду откровенным… Эта экспертиза была моей первой самостоятельной работой… а времени на ее выполнение почти не дали… Испытание канатов на прочность пришлось провести буквально за один день… И… и эти испытания дали каким-то образом негативный результат.

П о н г р а ц. Негативный?

Л у к и ч. Словом… Было похоже на то… что определенная часть канатов не вполне кондиционна… Но мне стало известно, что аналогичную экспертизу провел инженер Кернэр… А Кернэру я доверял… его знаниям, профессиональному опыту… Как я мог оспаривать компетентность авторитетного специалиста Кернэра?

П о н г р а ц. Значит, вам было известно о заключении Кернэра?

Л у к и ч. Да, я знал о его существовании.

Ф а б и а н. И каким образом вам удалось ознакомиться с содержанием этого документа?

Л у к и ч. Я был у Кернэра.

Ф а б и а н. Для чего?

Л у к и ч. Чтоб проконсультироваться с ним.

П о н г р а ц. Значит, вы с ним консультировались. Ну а потом?

Л у к и ч. Я с ним посоветовался… и он одернул меня за излишнее рвение. Заверив, что все в полном порядке, он уговаривал меня не создавать трудностей, не быть излишне придирчивым… Он меня обезоружил, убедил своими доводами.

П о н г р а ц. Значит, у вас были опасения, сомнения?

Л у к и ч. Да, я колебался.

П о н г р а ц. А вы не подумали о возможных последствиях? Не предполагали, что дефектные канаты могут оборваться?

Л у к и ч. Меня крайне огорчает вся эта история… Я не стану оправдываться… Я позорно провалился, уронил свое достоинство и в своих собственных глазах и в глазах коллектива института… Я сознаю свою вину…

С е д е ч и. Итак, вы утверждаете, что советовались к Кернэром?

Л у к и ч. Да, советовался.

П о н г р а ц. И у вас не закрались подозрения?

Л у к и ч. Какие подозрения у меня могли возникнуть? Мне было сказано — задание, мол, срочное, неотложное, в интересах народного хозяйства его выполнение нельзя затягивать. Сроки поставки партии канатов сжатые. А позёры-зазнайки, мол, проканителятся, начнут тянуть с экспертизой… а я сумею покончить с этим в течение нескольких часов… Я обратился к нему всего лишь за советом.

Ф а б и а н. Вы и прежде знали друг друга?

Л у к и ч. Встречались у моей тетушки.

С е д е ч и. Вы родственники?

Л у к и ч. Нет.

П о н г р а ц (Лукичу). Вы получили от Кернэра вознаграждение?

Л у к и ч (остолбенев, испуганно протестует). Да что вы! Нет! Ничего я не получал… С какой стати? Он это утверждает?

П о н г р а ц. Нет. Этого он не утверждает. Не обижайтесь за такой вопрос, но мы считаем нужным выяснить и это обстоятельство. Значит, денег вы от него не получили.

Л у к и ч. Нет, нет, нет!..

П о н г р а ц. Больше у нас нет вопросов. Еще раз благодарю, что вы потрудились сюда прийти.

Л у к и ч (встает, стоит в нерешительности). Позвольте спросить… Я слышал, будто в Иванде… когда произошла авария на канатной дороге… никто не пострадал.

П о н г р а ц. Да, верно, никто не пострадал.

Л у к и ч. Благодарю. (Поклонившись, уходит.)

Ф а б и а н. Сопляк!.. (Стенографистке.) Можете записать и этот нелестный эпитет.

С е д е ч и (Понграцу.) Что я говорил? Чью правоту подтвердил физик?

П о н г р а ц. А почем ты знаешь, что он сказал правду? Тут все лукавят, ловчат. Да, дело несколько запутывается. (Стенографистке.) Пригласи Кернэра.

С т е н о г р а ф и с т к а выходит.

С е д е ч и (Понграцу). Ты ему скажешь, о чем тут говорил Лукич?

П о н г р а ц. Что я, белены объелся?

Возвращается К е р н э р, следом за ним — с т е н о г р а ф и с т к а.

(Не приглашая Кернэра сесть.) К сожалению, протокол еще не готов, мы потом перешлем его вам. Но прежде чем вы уйдете, я хотел бы выяснить еще кое-что.

К е р н э р. Пожалуйста, я к вашим услугам.

П о н г р а ц. Вы знали, кто был вторым экспертом?

К е р н э р. Нет.

П о н г р а ц. Физик Эрвин Лукич из Института физики металлов.

К е р н э р. Я этого не знал.

П о н г р а ц. Стало быть, вы никогда не говорили с Лукичем об испытаниях канатов под нагрузкой и на разрыв?

К е р н э р (с тревожной ноткой в голосе). Нет… не говорил.

П о н г р а ц. Спасибо. Я прошу занести это в протокол.

К е р н э р. Можно мне наконец уйти?

П о н г р а ц. Пожалуйста.

К е р н э р, поклонившись, уходит.

Сидящие за столом молча провожают его взглядом.

С е д е ч и (торжествующе). Ну вот и этот наконец раскрылся! Он же нагло врет. Вконец изолгался.

Ф а б и а н (спокойно). По моему мнению, новые показания Кернэра проливают свет на все неясные до сих пор вопросы. Конечно, он дал ложное заключение ради денег, а Лукич — по недомыслию.

П о н г р а ц. А Шолтэс?

Ф а б и а н. Шолтэс здесь ни при чем.

С е д е ч и. С этим делом пора кончать. Ведь ясно как божий день — Шолтэс невиновен, он держался корректно, работал, как всегда, аккуратно, добросовестно.

П о н г р а ц. Да не торопитесь вы… Я считаю, эту партию необходимо доиграть до конца.

Ф а б и а н. Не понимаю — что ты намерен еще выяснять?

П о н г р а ц. Самое существенное. Подумайте… Кернэр знал, что канаты негодны, Лукич — подозревал, эту истину мы выяснили. Но почему Шолтэс проявил слепоту? Он что, ничего не видел?

С е д е ч и. В его задачу входило только одно — обеспечить выполнение монтажных работ в срок.

П о н г р а ц. Даже при наличии негодных канатов?

Ф а б и а н. У него на руках имелись заключения двух экспертов, в них черным по белому было зафиксировано — канаты годны к монтажу.

П о н г р а ц (с раздражением стукнув кулаком по столу). Эх, черт подери!.. Смотрел бы лучше не на бумажки, а на канаты! (Стенографистке.) Позовите Демека!..

Правая часть сцены погружается в темноту.

Снова освещена левая часть сцены.

Х о л л о д и (Еве). Итак, в первый субботний вечер вы танцевали, приятно провели время и потом часто встречались. А теперь расскажите нам о том субботнем вечере, когда вы болели и Тамаш навестил вас в студенческом общежитии…

Свет из зала суда переключается на ту часть сцены, где находится изолятор студенческого общежития. За столиком в домашнем халатике сидит Е в а, читает. Рядом с ней — В е р а. Она листает большой альбом. Обе некоторое время молчат.

Е в а (вынимает из-под мышки термометр, смотрит на него). Тридцать восемь и два.

В е р а (поднимает глаза). Это пустяки.

Е в а (прячет термометр в футлярчик). Тридцать восемь и два для тебя пустяки?

В е р а. Конечно, пустяки.

Е в а. Посмотри горло. (Раскрывает рот.) А-а-а-а!..

В е р а. Еще есть краснота.

Е в а. Сильная?

В е р а. Как дивный венецианский пурпур. (Показывает открытый художественный альбом.) Гляди, вот такой… Ярко-красный, как у Тициана. Нравится?

Е в а (раздосадованная, отворачивается). Ну ладно, с меня довольно.

Вера продолжает листать альбом.

(Минуту спустя.) С кем ушла Клари?

В е р а. Поехала в Оперу с новым знакомым.

Е в а. А Юдит?

В е р а. Укатила за город с доктором, у которого машина «Вартбург».

Снова молчат. Читают.

(Спустя несколько мгновений закрывает книгу.) Очень уютно в общежитии в это время… Правда? Кругом тишина, комнаты совершенно пустые. Читай себе спокойно. Даже небольшой жар ощущается как нечто приятное… Тридцать восемь и два… Как будто выпила стаканчик джина…

Е в а (ворчливо). Эх, дурочка ты! Хоть утешай-то не так глупо. Нет ничего хуже, как в полном одиночестве прозябать в субботний вечер в общежитии. Все ушли развлекаться со своими друзьями… Танцуют, слушают музыку, разгуливают где-то по набережной Дуная, а кто-нибудь даже кейфует в уютных кафе-эспрессо… Стараются вскружить друг другу голову… Пьют вино, а не полощут горло кипяченой водичкой… Знаешь, я стараюсь, чтобы по субботам со мной не случалось никаких неприятностей. Все беды, огорчения, заботы я прячу в шкатулочку и весь этот скопившийся за неделю хлам выбрасываю в окно… и с легким сердцем ухожу из этой тихой обители. А ты меня убеждаешь, будто здесь приятно сумерничать в эту пору, да еще в полном одиночестве. Скажи, а почему ты каждую субботу остаешься дома?

В е р а (тоскливым взглядом окинув свои ноги). С этакими-то ходулями? С окулярами в шесть диоптрий? Помилуй, кто же меня, такую страшную уродину, пригласит?

Е в а (неожиданно воскликнув). Тамаш!

И действительно входит Т а м а ш.

Как ты здесь очутился?

Т а м а ш. Не суть важно.

В е р а. Зайцем проскочил?

Т а м а ш. Ухитрился. (Еве.) Чуть было не наскочил на дежурную. Я ведь не знал, что ты в изоляторе. Что с тобой?

Е в а. Представь себе, вот невезение, как назло заболела гриппом — и это в мае-то!

Т а м а ш. Температура?

Е в а. Тридцать восемь и два.

Т а м а ш. Пустяки!

В е р а. Я говорю то же самое.

Т а м а ш. Вы не могли бы оставить нас одних?

В е р а. Я как раз хотела вам предложить… (Обиженная, уходит.)

Е в а. Зачем ты обидел девушку?

Т а м а ш (цинично). Чтоб не была дурочкой.

Е в а. Как хорошо, что ты здесь!.. (С тревогой.) Тебя в самом деле никто не заметил?

Т а м а ш. Не волнуйся, никто. Проскочил незамеченным.

Е в а. Я уже отчаялась, думала, сегодня вечер не получится субботним… Тамаш, тебе нельзя здесь оставаться.

Т а м а ш. Я и не намерен. Одевайся и поехали!

Е в а. Куда?

Т а м а ш. Ах да, ты еще не знаешь… Фери Тёрёк нынче вечером собирается съездить на своей машине в Дёндёш{157}. Прихватит и нас с тобой. Фери премилый парень, обещал подбросить нас в горы Матра{158}. В курортном кабачке Матрафюреда{159} мы перекусим, выпьем чарочку-другую доброго винца и потанцуем всласть до самого закрытия. (Беспечно.) И знаешь, там имеется укромный уголок… его предоставят в наше распоряжение… Ведь нам так редко удается побыть наедине…

Е в а (грустно). Вот было бы чудесно.

Т а м а ш. В таком случае собирайся!

Е в а. Увы, это невозможно, мой дорогой.

Т а м а ш. Почему?

Е в а. Я не могу удрать из изолятора.

Т а м а ш (раздраженно). С ума сошла, ты что, не понимаешь? У нас есть машина! И Фери на рассвете подбросит нас домой, он тоже съездит в Дёндёш только на ночь. Его там ждут.

Е в а. Если узнают, меня выставят из общежития.

Т а м а ш. Да не трусь ты!

Е в а. Конечно, хорошо было бы съездить. Но придется отложить до другого раза.

Т а м а ш. В другой раз у нас не будет машины, а теперь подвернулась попутная. Было бы глупо не воспользоваться.

Е в а. Где я смогу устроиться, если меня отсюда выставят?

Т а м а ш. И когда нам выпадет такая редкая удача — субботний вечер с попутной машиной?

Е в а. Что для тебя важнее — попутная машина или я?

Т а м а ш (вдруг подчеркнуто холодно). Раз так, я не стану дольше настаивать. Ты взрослая — вольна поступить как угодно, можешь вовсе выйти из игры.

Е в а. Ты что, сердишься?

Т а м а ш. Обойдемся без мелодрамы. Кисейная барышня-затворница, оставайся в своей келье, а я ухожу.

Входит В е р а, неся одежду Евы.

В е р а. Простите, если помешала. (Еве.) Я принесла твое зеленое платье. Ну что, удачно выбрала?

Т а м а ш (прижимая ее к себе). Ангел мой!

В е р а (с грустью). Я так и знала, что этим кончится. Весь вечер придется томиться в полном одиночестве. (Тамашу.) Ну, а теперь вам пора сматывать удочки, не то, чего доброго, еще заметят.

Т а м а ш (Еве). Жду тебя в машине, «фольксваген» стоит на углу.

Снова освещается другая часть сцены — зал судебного заседания. Т а м а ш подходит к судейскому столу.

Х о л л о д и. Ну и куда вы в тот вечер направились?

Т а м а ш. В горы Матра.

Х о л л о д и. И высокая температура вашей спутницы вас нисколько не тревожила?

Т а м а ш. Все это весьма условно. Стоит принять таблетку аспирина — и температура сразу станет нормальной. Все зависит только от нас самих.

Х о л л о д и. Но даже прими она целую дюжину таблеток аспирина, это не оправдывает вашей безответственности. Вы увели больную девушку из изолятора. И вернулась она в общежитие не в воскресенье, как вы обещали, а только в понедельник, в полдень.

Т а м а ш. Это произошло потому, что Фери Терек оказался дубиной! Внезапно исчез. Вообразил, будто удружил мне. Поверьте, мы с Евой все воскресенье разыскивали его в Дёндёше, но так и не нашли. Вот и пришлось возвращаться в Будапешт ночным поездом.

Е в а (подходит к судейскому столу). А спустя неделю мне, разумеется, отказали в общежитии, и наши моралисты — люди, мнящие себя современными и просвещенными, меня осуждали. Девушке, мол, подобает вести себя благоразумно, а если уж влипла в скверную историю, попытаться всеми силами скрыть это. Но я не смогла скрыть. Я и не пыталась это сделать, потому что не умею хитрить и ловчить. Я сразу сказала, что только я сама виновата во всем случившемся. Конечно, я сглупила, теперь-то я понимаю, но тогда не могла поступить иначе. Это была трудная для меня пора. Тяжело переживала исчезновение Тамаша. Да, он исчез, оставил меня одну.

Т а м а ш незаметно выходит из освещенной части сцены.

Х о л л о д и. И что с вами произошло дальше в то лето?

Е в а. Я сдала государственные экзамены по иностранным языкам — английскому и немецкому — и поступила работать гидом-переводчицей. Лето в тот год выдалось чудесное, и я часто выезжала с туристическими группами и на Балатон и в заповедные места Хортобадя{160}. Многие наши студенты подрабатывают таким образом. Вот и мне пришлось этим заняться, чтобы скопить денег на зиму. Меблированные комнаты стоили дорого.

С т у д е н т - м о р а л и с т (подходит к Еве). Но ты продолжала работать и осенью, когда уже шли занятия в университете. Мы тебя очень редко видели на лекциях.

Е в а (горячо). Да-да, я всюду сталкивалась с вашим ханжеством, завистью, цинизмом. Вы издевались надо мной.

С т у д е н т - м о р а л и с т. Ты слишком много разъезжала в машинах…

З а в и с т л и в а я д е в у ш к а (подходит к Еве). И ватага кавалеров увивалась вокруг тебя.

С т у д е н т - ц и н и к (подходит к Еве). Скажи по секрету — хорошо погуляла?

Окружив Еву, они забрасывают ее вопросами.

С т у д е н т - м о р а л и с т. Как ты сдала экзамены? Я слышал, у тебя снизились оценки? Верно?

З а в и с т л и в а я д е в у ш к а. А откуда ты брала деньги на наряды? Поклонники давали?

С т у д е н т - ц и н и к. Домой-то небось возвращалась только на рассвете. Уж со мной ты можешь поделиться, я одобряю вольготную жизнь.

З а в и с т л и в а я д е в у ш к а. К тебе и в общежитие захаживали мужчины, ты ведь не станешь отпираться?

С т у д е н т - м о р а л и с т. Говорят, в Матрафюреде ты танцевала в нетрезвом виде — верно?

Е в а (вспыхнув). Вы мне завидуете, потому и стараетесь унизить. Думаете, я стану раскаиваться и просить прощения… Так нет же, нет, я этого не сделаю. И если хотите правды, я ее скажу. Да, ночная прогулка в горы была восхитительной. И я нисколько ни о чем не жалею. Я танцевала тогда с упоением, но охмелела не от вина, а от избытка чувств. Они переполняли меня, я была счастлива… И хоть вы гоните меня из общежития, пачкаете мое имя, жалуетесь, ябедничаете, я все равно вас не боюсь.

С т у д е н т - ц и н и к. Смотри, пожалеешь! (Вместе с завистливой девушкой уходит.)

С т у д е н т - м о р а л и с т. Ты и сейчас не раскаиваешься?

Х о л л о д и (Еве). И кто же сообщил о вас осенью в ректорат?

Е в а (указывая на студента-моралиста). Он.

С т у д е н т - м о р а л и с т. Потому что ты то и дело удирала с лекций.

Х о л л о д и (Еве). Это правда?

Е в а. Да. Осенью, в разгар охотничьего сезона, приезжает много охотников-любителей, вот я и сопровождала их на отстрел. За две недели можно было заработать тысячу двести форинтов. Работала я и в экспортно-импортных объединениях. Всегда на час-другой нужен был переводчик.

Х о л л о д и (студенту-моралисту). И вы сообщили об этом в деканат?

С т у д е н т - м о р а л и с т. Полагалось. (Кивнув, уходит.)

Е в а. Та осень оказалась для меня трудной… Хлебнула горя… Приходилось то и дело искать работу, а она попадалась порой далеко не легкая да и с жильем было плохо, жила в тесных, неблагоустроенных каморках, за которые брали дорого. От усталости я иной раз просто падала. Выход, как мне тогда казалось, был один — переехать к Тамашу. Так я и сделала. Мы поженились. Тогда же мы и договорились.

Х о л л о д и. О чем?

Е в а. Однажды, когда я вернулась домой после двухнедельного отсутствия — я тогда сопровождала немцев в Пилишские горы{161}, — Тамаш был чем-то расстроен. Я сразу это увидела и принялась, как могла, развлекать его.

Постепенно свет судейского стола переключается на середину сцены, где сидит Т а м а ш. Он явно не в духе, курит.

Е в а (все еще перед судьей). Наш договор не был письменный и заверенный у нотариуса, но я свято его соблюдала. (Подходит к Тамашу.) Тамаш, милый, ты видел когда-нибудь зяблика? (Открыв сумку.) Посмотри, какое чудесное оперение у этой птахи… Спереди белоснежное, а снизу темно-красное… (Показывает.) А вот и яичко… Удивительно! На сизой скорлупе бурые крапинки… Нет прекрасней этой пташки. Разве что снегирь. О, какая это дивная птица — снегирь! Певчая, с красной грудкой, а яички желто-зеленые. (Показывает.) Смотри, вот такие…

Тамаш смотрит без всякого интереса.

Я тебе никогда не рассказывала о моей коллекции. В детстве я собирала птичьи яйца. И однажды у меня их было уже шестьдесят восемь… Там было и яичко обыкновенной овсянки — на серой скорлупке голубые крапинки, и яичко редчайшей птицы с черной шейкой — голубая скорлупка в красных крапинках, и коноплянки — светло-голубое с коричневыми пятнами. Было у меня и яичко черного дрозда.

Т а м а ш (насмешливо). Коллекция птичьих яиц одичалой деревенской девчонки. Как в сказке! Бродила своевольная упрямица по лесу, лазила по деревьям, собирала птичьи яйца, так?

Е в а. Ну что же, насмехайся! Это действительно было так. Я была деревенской девчонкой, строптивой, упрямой, увлекалась своей коллекцией птичьих яиц. О, какая это была дивная коллекция! Сколько разнообразия в расцветке и форме… под стать ярчайшей живописи Кандинского. Свои сокровища я хранила в коробке с ватой. (С гордостью.) Я ухитрилась собрать даже две коллекции… И обе разбили. Одну — мальчишки, а другую — моя мать. Как-то я свалилась с дерева и сломала руку, мать надавала мне пощечин, а затем уничтожила всю коллекцию, одно яичко за другим… Я даже тогда не заплакала — так велико было мое горе… Тебе скучно? Тамаш, ты меня не слушаешь?

Т а м а ш. Извини. Я думал совсем о другом.

Е в а. Что-нибудь случилось? Что с тобой?

Т а м а ш. Ева, послушай меня, миленькая, нам надо с тобой серьезно поговорить.

Е в а. Я тебя слушаю. Говори!

Т а м а ш. Я буду говорить о сугубо материальном, о прозаическом. Моя ежемесячная стипендия — всего пятьсот форинтов. Тебе же удается заработать по две-три тысячи форинтов в месяц. Вот и сопоставь эти суммы.

Е в а. Дурачок мой, неужели это тебя огорчает?

Т а м а ш. Послушай, Евица, меня беспокоит другое. У тебя плохи дела в университете, и долго так продолжаться не может. Ты же знаешь — в деканате известно все: что ты пропускаешь лекции, манкируешь занятиями. И все это потому, что ты должна зарабатывать. Словом, ты должна прекратить свою халтуру, это ясно, но если ты это сделаешь, что будет с нами? Ведь тебя лишили стипендии, а на мои пятьсот форинтов мы не проживем. Ну, допустим, наскребем еще как-нибудь две-три сотни, и все. Хватит ли этого? Проживем ли? Словом…

Е в а. Словом… продолжай…

Т а м а ш. Я хочу предложить на твое усмотрение конкретный план действий. Один из нас год-другой будет исключительно зарабатывать деньги на жизнь. Только зарабатывать, понимаешь? А второй тем временем, энергично взявшись за дело, защитит диплом. А потом поменяемся ролями. Специалист с дипломом станет зарабатывать деньги на жизнь, а другой заниматься дипломом. Согласна?

Е в а (неуверенно). Пожалуй…

Т а м а ш. Мне до окончания института остался всего год, а тебе целых три. Я готов отсрочить подготовку диплома на год, а ты тем временем будешь учиться, но можно сделать и наоборот. Ты начнешь… вернее… продолжишь… обслуживанне своих иностранцев-охотников, а я… Не отвечай сразу. Надо хорошенько обдумать, а теперь будем ложиться спать, утро вечера мудренее.

Та часть сцены, где происходило действие, погружается в темноту, и освещается другая, где происходит заседание дисциплинарной комиссии.

Напротив ч л е н о в к о м и с с и и сидит Д е м е к — прораб строительства ивандской канатной дороги. В конце стола с т е н о г р а ф и с т к а ведет запись.

П о н г р а ц. Что-то я не все понял. Повторите, пожалуйста, товарищ Демек, но только самое существенное, все то же, да покороче.

Д е м е к (многословный, обидчивый человек лет сорока — сорока пяти, На Шолтэса явно зол, это чувствуется по его показаниям, но сейчас его задело требование Понграца — рассказать «покороче»). Я никого не собираюсь утруждать своим рассказом, но мне поневоле приходится вдаваться в подробности, иначе вы не поймете, в чем дело. Но раз надо покороче — можно совсем кратко. Одним словом, я докладывал инженеру Шолтэсу, как обстоит дело, но он не стал меня слушать, а только махнул рукой и сказал — продолжайте. Словом, он приказал мне продолжать монтажные работы.

Ф а б и а н. Уточните, пожалуйста, как вы ему докладывали? Этот разговор желательно воспроизвести все-таки со всеми подробностями.

Д е м е к (Понграцу). Со всеми подробностями? А не покажусь ли я вам слишком многословным?

П о н г р а ц (сдается). Нет-нет, это важно, и потому рассказывайте поподробнее.

Д е м е к (с торжествующим видом). Одним словом, дело было вот как: в среду в десять часов утра, нет, пожалуй, было уже половина одиннадцатого, отзываю я в сторону инженера Шолтэса и говорю ему, дескать, беда у нас, неполадки на стройке. А в чем дело? — спрашивает он. С канатом, говорю, что-то неладно. С канатом, обрывает он меня, все в порядке. Сказал, как отрезал, и я понял, что никакие мои доводы его не убедят. Вот так он ответил и отошел. Этот разговор состоялся у нас в среду.

Ф а б и а н. А почему вы решили, что с канатом не все в порядке?

Д е м е к. Да достаточно было на него взглянуть, чтобы сразу понять, в чем дело.

С е д е ч и. А могла ли быть допущена при монтаже перетяжка?

Д е м е к. Нет, монтаж производился согласно установленным нормативам.

П о н г р а ц. Смонтированные канаты нигде не пересекались?

Д е м е к. При монтаже не допускалось никаких отступлений от проекта. Опасения внушало только качество каната.

Ф а б и а н. Значит, вы довели до сведения инженера Шолтэса свои опасения?

Д е м е к. Во вторник я ему просто сообщил, что канаты провисают, наружные нити обрываются, а кое-где и расщепляются.

П о н г р а ц. А в среду? Ведь в начале своих показаний вы сказали, что в среду даже дважды беседовали с инженером Шолтэсом.

Д е м е к. При вторичной беседе я его предупредил, что канаты распустятся словно бутоны роз.

С е д е ч и. Откуда вы это взяли?

Д е м е к. Раз ты мастер своего дела, с первого взгляда должен определить качество материала, с которым предстоит работать.

П о н г р а ц. Итак, вы, значит, предупреждали товарища Шолтэса о плохом качестве канатов?

Д е м е к. Да, предупреждал. Говорил, что эти канаты даже не стоит сматывать с барабана.

П о н г р а ц. А он?

Д е м е к. Он заявил, пусть, мол, вас это не беспокоит. А потом еще сказал, что канаты прошли экспертизу в Институте стали, да и физики их испытывали. Поэтому нам волноваться нечего. Они, дескать, специалисты, а мы нет.

П о н г р а ц. И что же, инженер Шолтэс даже не счел нужным осмотреть эти канаты?

Д е м е к (осторожно). Этого я не знаю.

Ф а б и а н. Так был там на стройке в среду инженер Шолтэс или не был?

Д е м е к. В среду он был.

Ф а б и а н. Так как же?

Д е м е к (еще осторожнее). Не могу же я знать, что видел, а чего не видел в тот день инженер Шолтэс.

С е д е ч и (неожиданно). Скажите, Демек, а какие у вас отношения с инженером? Вы в ссоре? Или, может, вы давно уже враждуете?

Д е м е к. Нет, не в ссоре. И никакой вражды меж нами нет. Да имей я на него зуб, и тогда не пошел бы против. Подавил бы свою неприязнь, и все.

С е д е ч и (подходит к воображаемой двери). Тамаш, войди! (Садится на свое место.)

Спустя несколько мгновений входит Т а м а ш. Он сразу же замечает Демека. На лице Тамаша появляется выражение холодности и настороженности.

П о н г р а ц (Демеку). Повторите, пожалуйста, все, что вы только что нам рассказывали. О том, как вы поставили инженера Шолтэса в известность, что канаты непригодны, и как он, несмотря на ваше предупреждение, распорядился их монтировать.

Д е м е к (повернувшись к Тамашу). Я докладывал.

Т а м а ш (категорически). Нет, вы мне не докладывали.

Д е м е к. Но вы, вы — вы-то должны были заметить, что наружные нити каната уже кое-где рвутся.

Т а м а ш. Я ничего не заметил.

Д е м е к. В прошлую среду, если помните, я дважды обращался к вам, но вы изволили меня прогнать.

Т а м а ш. Это не в моих обычаях — прогонять кого бы то ни было. Вас я тоже не прогонял.

Д е м е к. Но вы же махнули рукой. Это одно и то же.

П о н г р а ц (Тамашу). Словом, ты настаиваешь на своем, тебя не предупреждали?

Т а м а ш. Да, настаиваю и утверждаю — Демек ни о чем меня не предупреждал и ни о чем не докладывал. К слову, могу сказать — Демек относится ко мне с явным предубеждением.

П о н г р а ц. С предубеждением? Почему?

Т а м а ш. Из-за одной женщины.

П о н г р а ц (раздраженно). И тут женщина. Что это еще за амурные дела?

Т а м а ш. В Иванде Демек настойчиво ухаживал за девушкой, некой Лонци. Она не отвечала ему взаимностью, вот он и решил, что это я настраиваю ее против него. С тех пор он меня ненавидит.

Д е м е к. А разве неправда, что вы преподнесли ей пражские бусы?

Т а м а ш. Неправда. Я никогда никаких бус никому не дарил.

П о н г р а ц (сдерживая раздражение). Перестаньте, прошу вас! Оставим в стороне эти запутанные амурные дела. (Демеку.) Скажите, пожалуйста, есть у вас свидетель, который мог бы подтвердить, что вы действительно предупреждали товарища Шолтэса?

Д е м е к (в замешательстве). Я никого не звал в свидетели… Зачем они мне были нужны?

П о н г р а ц. Но кто-нибудь слышал, когда вы с ним говорили?

Д е м е к. Этого я не могу знать.

П о н г р а ц. Когда вы показывали ему канаты, кругом, наверное, были люди?

Д е м е к. Да, были, наверное, кто-нибудь видел…

П о н г р а ц (все более раздражаясь). Кто видел? Назовите их имена. С кем вы говорили о своих опасениях? Ведь с кем-то вы говорили об этом, делились, а?

Д е м е к. С товарищем Шолтэсом.

П о н г р а ц. А кроме него?

Д е м е к. Я вовсе не хотел слишком распространяться об этом деле… Думал, инженер Шолтэс сам как-нибудь поймет, чего я добиваюсь.

П о н г р а ц. Так чего же вы добивались?

Д е м е к. Приостановки монтажных работ и отказа от подряда.

Т а м а ш. Оно и понятно, ведь его ненаглядная Лонци взяла расчет и Демек хотел последовать за ней.

П о н г р а ц. Прошу прекратить разговоры, не имеющие отношения к делу. Почему ты не хочешь этого понять?

Д е м е к (Тамашу, угрожающе). Только попробуйте еще раз проехаться по ее адресу там, в Иванде. Уж там-то я вам отплачу за все.

С е д е ч и (резко). Вы, Демек, я вижу, настроены против инженера Шолтэса.

Д е м е к. Да, этого я скрыть не могу. Я на него зол.

С е д е ч и (раздраженно). Тогда зачем же вы нам заявляли, что, имей вы против него зуб, и тогда бы постарались преодолеть свою неприязнь.

Д е м е к. Потому что не хочу впутывать в это дело имя Лонци.

П о н г р а ц (видя, что ему с ними не сладить). Ну, будет, хватит, покончим с этим! А теперь прошу вас обоих выйти!

Д е м е к направляется к выходу, но Тамаш продолжает стоять на месте.

(Тамашу.) Ты тоже выйди.

Т а м а ш с недовольным видом выходит вслед за Демеком.

С е д е ч и. Этот Демек явно хотел очернить Тамаша, но у него ничего не вышло.

Ф а б и а н. Рыл ему яму, а сам угодил в нее со своей Лонци.

С т е н о г р а ф и с т к а (нескромно ввязавшись в разговор). А вдруг эта Лонци — зазноба товарища Шолтэса?

П о н г р а ц (вспылив). Лонци, Лонци! Неужели вы все из-за деревьев леса не видите? Черт побери! Неужели вас не волнует существо дела? Обращался ли Демек к Шолтэсу? Предупреждал он его или нет? И почему Шолтэс не приостановил монтажные работы? Что это — уверенность в своей правоте или злой умысел?

С е д е ч и (недоумевая). А чего ради он стал бы действовать по злому умыслу?

П о н г р а ц (беспомощно и по-прежнему раздраженно). Вот этого-то я и не знаю.

С е д е ч и. Что за польза Шолтэсу монтировать явно негодные канаты?

П о н г р а ц. Этого я тоже не знаю.

Ф а б и а н. Тамаш Шолтэс заручился заключением двух экспертов, они подтвердили пригодность канатов. А прораб, который якобы предупредил инженера, как выяснилось, на него зол! Чего тут еще надо выяснять?

П о н г р а ц. Не знаю.

Ф а б и а н. Я предлагаю закончить дело инженера Шолтэса и считать вопрос исчерпанным.

С е д е ч и. Я — за это предложение.

П о н г р а ц. А я — против.

С е д е ч и. Двое против одного.

П о н г р а ц. И для вас вопрос решается так просто: двое против одного?

Сцена погружается в темноту, но по-прежнему слышится голос Понграца.

Двое против одного!.. И, стало быть, вопрос исчерпан? Двое против одного! И теперь уже можно почить на лаврах? Двое против одного!.. Этим, дескать, все улажено? Двое против одного!.. И можно преспокойно отправляться на боковую?

В свете прожектора видна Е в а. Она поворачивается лицом к с у д ь е, сидящему за судейским столом на возвышении.

Е в а. Каким я считаю наше супружество? Счастливым? Неудачным? Или, воспылав страстью, мы вначале сошлись, а потом наши чувства остыли и мы охладели друг к другу? Увы, наши супружеские отношения определялись отнюдь не постоянством чувств и привязанностью. Наши чувства, подобно маятнику, были неустойчивы. Мы шарахались то в одну сторону, то в другую. Горячо принимаясь за что-нибудь, мы вскоре оба остывали. Однажды выдался чудесный вечер, когда казалось, что все переменится к лучшему и наша жизнь наладится… Тамаш в ту пору уже работал в Политехническом институте. Ему удалось устроиться на кафедру по проектированию металлических конструкций. И вот в тот самый вечер он пришел домой расстроенный, бледный…

В расширяющийся светлый круг входит Т а м а ш.

Т а м а ш (в полном отчаянии подходит к Еве). Залепи мне пощечину!

Е в а (испуганно). Бога ради! Что с тобой?

Т а м а ш. Бей, да посильнее, чтобы стало очень больно.

Е в а. Тебя кто-нибудь обидел? Говори…

Т а м а ш. Ты что, оглохла?! Не слышишь, о чем я тебя прошу? (Смотрит ей в лицо.) Мы собирались поехать летом в Париж? Так вот, мы не поедем! По моей глупости, из-за моего идиотизма мы никуда не поедем! Жаль? Так дай же мне наконец затрещину! (Хватает Еву за руку.)

Е в а. Ты сошел с ума, пусти.

Т а м а ш. Мечтали о квартире? Ее не будет… Говорили о том, что осенью ты снова поступишь в университет? Так вот, тебе предстоит и дальше тянуть лямку, работать переводчицей!.. Хотели обзавестись новой машиной? Придется довольствоваться старой!..

Е в а. Ты бы хоть сел. Может, приготовить чашку кофе? Или выпьешь чего-нибудь? У нас есть бутылка черешневой палинки.

Тамаш даже не слушает ее, тяжело опускается на стул перед судейским столом, роняя голову.

Перестань меня мучить, скажи, что случилось?

Т а м а ш (поднял глаза кверху, как бы очнувшись). Повздорил с профессором. Наговорил много лишнего, нагрубил ему, и теперь, того и жди, меня выгонят с работы.

Е в а. За что? Он же благоволил к тебе.

Т а м а ш. Потому что я наговорил дерзостей, перечил ему. (Более спокойно.) Понимаешь, нынче у нас проводилась большая дискуссия, участвовали многие светила науки. Мой профессор выступил с докладом, громил носителей филистерского духа в научно-исследовательской работе института. Мы заранее условились, что первым по его докладу выступлю я. Я тоже начал с нападок на рутину, говорил вроде того, что математика-де и физика для нас, инженеров будущего, важнее умения аккуратно чертить. А затем меня понесло… и я закончил совсем неожиданно, — мол, тезисы, доклады, да и вся деятельность самого профессора — это и есть филистерство. Почему я так сказал? Да потому, что такова истина. Потому что я терпеть его не могу. Потому что хоть раз надо было сказать всю правду до конца. Но почему именно мне надо было это делать? (Снова впадает в отчаяние.) Если б я все это наговорил спьяну — так нет же! Проявил преступное легкомыслие… Был непростительно беспечным, и только! Теперь все пропало, все. Прощай, теплое местечко, положение при кафедре, которому многие завидовали, блестящее будущее. Теперь придется пристраиваться на каком-нибудь захудалом предприятии, заново делать карьеру и карабкаться, карабкаться, пока не обломаешь копытца.

Е в а. И из-за этого ты так расстраиваешься? Но ты же поступил честно, сказал то, что думал, что было у тебя на душе.

Т а м а ш (раздраженно). Боже мой, неужели до тебя все еще не дошло, что я погорел! Погорел! И теперь все это увидят. Но это будет для меня хорошим уроком. Отныне я никогда не стану ввязываться в чужие дела. Никогда больше, слышишь? Пропади все пропадом, пусть хоть весь мир рухнет. А я никогда не вмешаюсь. Никогда в жизни. Понимаешь? Никогда!

Ева выходит вперед к судейскому столу, а квартира Шолтэсов исчезает в темноте.

Е в а. Наступило время, когда и я обожглась. Это случилось значительно позже. У нас была новая квартира — две комнаты с холлом, центральным отоплением. Она досталась нам бесплатно. Тамаш получил ее от работы. В то время он много работал, часто ездил в командировки… и вот однажды, когда он был дома, ночью зазвонил телефон…

На письменном столике в предполагаемой квартире Шолтэсов звонит телефон. Столик освещается.

Мы уже легли спать, и получилось так, что я первая протянула руку за трубкой…

Появляется Т а м а ш, хочет взять трубку, но она уже в руке у Е в ы.

(В трубку.) Алло, квартира Шолтэса. (Небольшая пауза.) Говорит Ева Шолтэс. (Пауза.) Не сестра, а жена. (Пауза.) Ничего-ничего, пожалуйста. (Кладет трубку.)

Тягостная тишина.

Т а м а ш. Кто это звонил?

Е в а (сдержанно). Какая-то женщина.

Т а м а ш (раздраженно). Ночью? Что ей надо?

Е в а. Этого она не сказала. Только спросила — это квартира Шолтэса? Почему-то поинтересовалась, сестра ли я тебе? А когда я ей сказала, что жена, ответила: «Извините, я ошиблась» — и доложила трубку.

Пауза.

Т а м а ш. Какая наглость.

Е в а. Как ты думаешь, кто эта женщина?

Т а м а ш. Откуда мне знать?

Е в а. Но, по-моему, она звонила тебе.

Т а м а ш. Почему мне?

Е в а. Потому что она явно хотела говорить не со мной. (Небольшая пауза.) Ей была нужна квартира Шолтэса, а когда на ее звонок отозвалась я, а не ты, она поспешила извиниться за ошибку. Разве не странно?

Т а м а ш. Что ты хочешь этим сказать?

Е в а. А то, что она все-таки хотела поговорить именно с тобой.

Т а м а ш (снова раздраженно). Ну и что, если со мной!

Е в а. Ночью?

Т а м а ш. Ночью так ночью! Почем я знаю, кто это звонил и что ей было надо.

Е в а. Думаю, ты все-таки знаешь.

Т а м а ш (все раздраженнее). Оставь свои догадки и недомолвки. Я устал, хочу спать. (И, поскольку Ева продолжает стоять молча, вдруг вспыхивает, решив раз и навсегда покончить с этим разговором.) А если я скажу, что знаю, что это, — что тогда?!. Ну что ты молчишь, что ты разыгрываешь комедию? На прошлой неделе мы работали в Тисафюзеше. Там подвернулась одна смазливая бабенка, молодая, кровь с молоком, вот я за ней и поволочился. Любой мужчина на моем месте поступил бы так же. Что в этом предосудительного? Не нужно мещанских сантиментов! Если угодно, могу торжественно заверить — мне нет до нее дела, мы расстались навсегда. И доведись мне еще раз с ней повстречаться, я ей за этот ночной звонок набью морду.

Е в а (подойдя ближе к судейскому столу, обращается к невидимому судье). Его грубый тон оскорбил меня больше, чем сам факт измены. Я почувствовала себя глубоко обиженной его бесстыдным цинизмом, его грубостью. Меня задело, как безжалостно он унизил мое женское самолюбие, а его даже не интересовало, обидел ли он меня?

Т а м а ш (идет следом за ней). А если я здесь, перед судьей, спрошу: ты всегда и во всем соблюдала мне верность?

Е в а. Нет.

Т а м а ш. Словом, подтверждаешь? Подтверждаешь даже здесь, на суде?

Е в а. Да.

Сцена погружается в темноту.

Когда свет загорается, Е в а и Т а м а ш стоят посередине сцены. Одновременно освещается стол, за которым заседала дисциплинарная комиссия, и зал суда, в котором слушался бракоразводный процесс.

Х о л л о д и (стоит на возвышении за судейским столом, читает решение суда). Центральный окружной суд Будапешта, рассмотрев бракоразводное дело Тамаша Шолтэса и его жены, урожденной Евы Хорват, и, основываясь на данных суду показаниях, объявляет их брак расторгнутым.

За столом виден только Ф а б и а н, юрисконсульт.

Ф а б и а н (стоя читает решение дисциплинарной комиссии). Учитывая имеющиеся в распоряжении комиссии заключения экспертов и принимая во внимание свидетельские показания, которые были даны в ходе рассмотрения дисциплинарного дела инженера Шолтэса, комиссия большинством голосов считает, что данных, подтверждающих его вину, не имеется и предъявлять ему претензии за упущения в работе нет оснований.

Сцена погружается в темноту.

З а н а в е с.

Действие третье

Квартира Шолтэсов. Та же комната, что и в первом действии, только освещение изменилось. Комната Тамаша залита утренним солнцем.

Т а м а ш, лежа на тахте, читает, правая нога, обутая в домашнюю туфлю, покоится на пуфе.

Раздается звонок. Тамаш тяжело приподнимается и, осторожно ступая на правую ногу, идет открывать дверь. Через секунду возвращается с Е в о й. Впереди идет она, за ней — Тамаш.

Е в а (заметив, что он слегка прихрамывает). Что у тебя с ногой? Что случилось?

Т а м а ш. Ох, не спрашивай, просто нелепый случай. (С досадой.) Иду по тротуару, и вдруг подвертывается нога. Ну хоть бы споткнулся обо что-либо… Так нет! Подвернул на гладком тротуаре. Словом, растяжение связок. Да сядь ты, чтоб я тоже мог сесть.

Е в а. С каких это пор ты стал так изысканно вежлив? (Тут же смягчает тон.) Не сердись, я не хотела тебя обидеть… (Быстро садится.)

Т а м а ш (тоже садится). Вот уже три недели торчу дома, нахохлившись, словно больной гусак. Представь себе, я прочел сентиментальный роман Этвеша «Картезианец»{162}.

Е в а. Почему именно «Картезианца»?

Т а м а ш. А не все ли равно?

Е в а (сухо). Нет.

Т а м а ш (все время внимательно следит за ней). Вот видишь, ты принимаешь на веру все дурное, все отрицательное, что может быть во мне. (Берет книгу, которую читал перед приходом Евы.) Я читаю Хемингуэя, его новеллы. А ты сразу же поверила, будто я увлекся чтивом.

Е в а. Разве для тебя это не безразлично?

Т а м а ш. Нет. (Короткая пауза.) И никогда не было безразличным.

Е в а. О, ты снова подчеркнуто вежлив.

Т а м а ш (встает). Выпьешь что-нибудь?

Е в а. Не беспокойся, сиди…

Т а м а ш. Закуришь?

Е в а. Спасибо. Предпочитаю свои.

Т а м а ш (смотрит на Еву; он уже долгое время живет в одиночестве, она снова ему нравится, его влечет к ней). Сколько раз тебя надо приглашать? Ведь я так тебя звал… (Подогреваемый проснувшейся чувственностью.) Я трижды тебя звал.

Е в а. Я была занята.

Т а м а ш. Но бывало же у тебя хоть изредка полчаса свободного времени?

Е в а (не обращая внимания на его заискивающий тон). В такие минуты я чувствовала себя усталой.

Т а м а ш. Я хотел тебя видеть, потому что между нами осталось много невыясненного, неулаженного.

Е в а. А что ты хочешь еще уладить?

Т а м а ш. Мы даже вещи не поделили…

Е в а. Самое необходимое я забрала.

Т а м а ш. Комната твоя…

Е в а (прерывает). Я на нее не претендую.

Т а м а ш. Почему ты сердишься?

Е в а. Вовсе я не сержусь.

Т а м а ш. Здесь остались кое-какие твои мелочи… В стенном шкафу в прихожей я нашел твои записи лекций, старые письма и еще какую-то писанину…

Е в а. Собственно говоря, я за этим и пришла. Сейчас все уложу и сегодня же увезу. Андреа поможет мне упаковать… Кстати, с твоего разрешения, я пригласила сюда Андреа. (Взглянув на ручные часы.) Она вот-вот подойдет.

Т а м а ш (расстроен, что кто-то помешает остаться им наедине). Кто такая Андреа?

Е в а. Твоя бывшая сотрудница… (Поясняет.) Та самая девушка, которую ты когда-то не отпустил учиться в университет.

Т а м а ш. Она на другой же день ушла от нас, с тех пор я ее не видел. А как вы с ней встретились?

Е в а. В тот вечер, когда ты выставил ее за дверь, я пожалела девушку и устроила на работу. Теперь она работает у нас.

Т а м а ш (насмешливо). И, разумеется, устроила ее и в университет.

Е в а. Туда она поступила сама.

Т а м а ш. Ты влипла в скверную историю. Зачем тебе это было нужно?

Е в а (вспылив). Ты остался верен себе. Та же манера — во всем видеть только плохое. Мне хотелось помочь человеку, а ты — «влипла».

Т а м а ш. А ты, Ева, все еще сердишься на меня.

Е в а. Для меня это уже пройденный этап.

Т а м а ш. Перестань, к чему задаваться. Я вижу, ты все еще любишь меня, потому и кипятишься. Не спорь. Мне тоже тебя недостает. (Улучив минуту, когда Ева оказалась рядом, обнимает ее.)

Е в а (резко). Пусти! (Пытается вырваться.) Оставь меня!.. (Отталкивает его.)

Т а м а ш (с досадой). Не глупи, Ева!

Е в а (с иронией). Значит, ты готов простить меня, принять обратно?

Т а м а ш. «Простить», «принять обратно» — оставим этот устаревший словесный мусор. Выбросим его как макулатуру в корзину для ненужных бумаг. С тобой все должно быть просто, легко… Мне очень недостает тебя, Ева…

Е в а. И ты готов забыть Золи Кернэра?

Т а м а ш. Кернэра?.. (Подумав.) Ты права, насчет Кернэра нам нужно кое-что выяснить. В тот вечер я не стал выпытывать у тебя подробности, но теперь хочу спросить: как ты могла снизойти до него?

Е в а. Это тебя волнует?

Т а м а ш. Неужели ты не видела, какой это подлый человек, коварный, хитрый, жалкий трус.

Е в а. Неужели ты все еще на него злишься?

Т а м а ш. Прости за столь нелестную характеристику… Но я не могу иначе отзываться о нем. (С презрением.) Когда его взяли за жабры и прижали немного, как он поступил? А? Сразу же удрал за границу. Скажи откровенно, ты огорчена, что он остался там, за кордоном?

Е в а (рассеянно). О чем ты?

Т а м а ш. О том, что Золи уже не вернется… Жаль, а? Должно быть, болит за него душа?

Е в а (просто). Это мое дело.

Т а м а ш (жестом показывает, что вынужден смириться с этим). Разумеется. Принимаю к сведению. Кстати, что он пишет?

Е в а. Зачем это тебе знать?

Т а м а ш. Меня все-таки интересует, что ты о нем думаешь?

Ева не отвечает.

Я спрашиваю не из праздного любопытства — ведь это касается нас обоих, нашего будущего.

Е в а. Разве у нас еще есть будущее?

Т а м а ш. Это зависит только от нас двоих — от тебя и меня.

Е в а. Видать, тебе действительно несладко, раз ты настроен всепрощенчески. С тебя сняли все обвинения, оправдали, можно сказать, ты получил новое задание… Уж не подвернувшаяся ли нога так пошатнула твою обычную самоуверенность?

Т а м а ш. Почему ты все время стараешься задеть мое самолюбие?

Е в а (резко). Иначе я с тобой разговаривать не могу. Я тебе не верю.

Т а м а ш (мягко). Ева…

Е в а (с изумлением). Что?

Т а м а ш. Скажи, я действительно сам толкал тебя на…

Е в а. На измену?

Т а м а ш. Да. Толкал? Вынуждал? Отвечай же!

Е в а. В тот вечер я все тебе сказала.

Т а м а ш. Но это была правда?

Е в а. Ты сомневаешься?

Т а м а ш. А что в твоих словах было правдой, а что нет?

Е в а. Ответить? (Очень серьезно.) Не уверена, способен ли ты понять чистую правду? (С минуту раздумывает, затем просто и серьезно.) Я никогда тебе не изменяла.

Т а м а ш (недоверчиво). Не изменяла? В таком случае как понять все случившееся?

Е в а. Вот ты ничего и не понял. Ты ни о чем не догадался до сих пор? В тот вечер я не могла поступить иначе.

Т а м а ш. Зачем, зачем ты это сделала?

Е в а. Чтобы задеть тебя, сбить с тебя самоуверенность, лишить чувства превосходства, убедить в твоем страшном эгоизме. Помнишь, что случилось в тот вечер? Мы бросили несчастного мотоциклиста на произвол судьбы, к тебе пришла девушка, просила помочь, но ты с возмутительным бессердечием отделался от нее, просто выгнал, и затем пришел Кернэр. Ты и его выставил за дверь, и тут ты был прав. Но Кернэр не из тех, кто легко сдается, и он решил тебе отомстить. Зная твое болезненное самолюбие, он великолепно сыграл на нем, правильно рассчитал все и нанес точный удар. И ты поверил. Поверил, что я его любовница. Но как же ты мог так легко поверить этому? Разве мы не прожили вместе целых пять лет? Разве ты не знал меня? Почему ты так легко поверил в эту грубую ложь?

Т а м а ш (перебивает). Но ты же сама призналась!

Е в а. Я не могла поступить иначе. Ты меня оскорбил, унизил…

Т а м а ш (перебивая). Кто тебя унизил?

Е в а (почти кричит). Кто? Ты! Только ты! Унизил тем, что сразу поверил! Оскорбил тем, что остался равнодушным и невозмутимым. Тебе хотелось только одного — узнать, кто были мои поклонники и сколько их у меня было! Да еще — долго ли длилась моя связь с Золи Кернэром! Что, неправда? Нет, правда, и тебе все это понадобилось только для того, чтобы знать, как вести себя среди наших общих знакомых.

Т а м а ш. И потому ты призналась?

Е в а. Мне хотелось бросить тебе вызов. Сбить с тебя спесь, хоть на мгновение поколебать твою наглую самоуверенность, твой эгоизм!

Т а м а ш. Это тебе полностью удалось.

Е в а. Нет, ты ошибаешься. Ты был всегда непробиваем. Ведь тогда ты легко мог разоблачить меня, у тебя были основания не поверить в мое так называемое признание. Если б ты чуть больше думал обо мне, то увидел бы, что мое признание шито белыми нитками. Но ты думал только о себе, о своем оскорбленном самолюбии, и тебя интересовало лишь одно — много ли удовольствий доставляет мне Золи.

Т а м а ш. До сих пор не понимаю, как ты могла сказать, что изменяла мне?

Е в а. Потому что, живя с тобой целых пять лет, я всегда и во всем чувствовала твою отчужденность. Тебя мало интересовала моя жизнь, и я имела все основания изменить тебе, но я этого не делала. Ты ведь знаешь, я слишком разборчива, да и труслива немного, чтобы пойти на это. Но ты делал все, чтобы меня оттолкнуть. Помнишь ночные телефонные звонки?

Т а м а ш. Значит, ты говоришь, что не изменяла мне? Хочется, но трудно поверить. Ты же сама призналась!

Е в а. Будь ты более внимательным, ты мог бы в тот же вечер опровергнуть мое нелепое признание. У тебя могли быть неопровержимые доказательства.

Т а м а ш. Доказательства? Значит, их могло быть много?

Е в а. Конечно. Вспомни тот вечер. Я предложила Золи закурить, протянула ему сигареты. Будь я действительно ему близкой, я знала бы, что он давно не курит, а когда принесла кофе, хотела положить в чашку сахар. Причину его отказа мне тоже полагалось бы знать, но я принялась его расспрашивать: «Почему, отчего, да что с тобой случилось?» Помнишь, что он отвечал? «Я трус, меня напугали врачи, я струхнул…» Много у тебя было возможностей усомниться тогда в моем признании, но ты этого не сделал. Ты не можешь и сейчас мне поверить. (С иронией.) Единственное, что теперь доставляет мне удовлетворение, — ты не будешь спокоен, начнешь терзаться сомнениями: «Может, и на сей раз Ева ловко разыграла комедию?» Вот и все мое безотрадное утешение — хоть немного, да поколебала твою самоуверенность.

Т а м а ш. Все-таки не могу понять: как ты могла признаться в супружеской неверности? Вот так прямо и заявить судье: неверна, мол. И это сделала ты, именно ты?

Е в а (упавшим голосом). Потому что ни в грош себя не ставлю с тех пор, как мы оставили в канаве несчастного мотоциклиста, я не уважаю себя.

Т а м а ш (раздраженно). О боже! Мы уже сто раз об этом говорили… Теперь ты снова заладила…

Е в а. Да, заладила… Я за многое теперь себя корю: и за то, что бросила университет, и за то, что держалась за эту уютную квартиру, дорожила всем этим комфортом, твоей машиной, и даже за то, что принимала участие в твоих развлечениях.

Т а м а ш. Машина принадлежит нам обоим.

Е в а. Да, обоим. Но я, собственно, стыжусь не самой машины, а того, какой ценой она нам досталась. Мне слишком дорого пришлось за нее расплачиваться. Я всегда тебе уступала, ты всегда поступал как хотел.

В передней раздается звонок.

Т а м а ш. Пойду посмотрю, кто это. Возможно, врач.

Е в а. А я, пожалуй, начну укладываться. (Направляется в другую комнату.)

Т а м а ш. Все-таки решила?

Е в а (даже не оглянувшись). Да, за этим я и пришла. (Уходит.)

Т а м а ш, прихрамывая, выходит в холл и спустя несколько мгновений возвращается с П о н г р а ц е м.

П о н г р а ц. Я говорил с твоим лечащим врачом. Он считает — еще недели две.

Т а м а ш. Да, мне он тоже так сказал. (Пододвигает гостю стул.)

П о н г р а ц. Спасибо. (Садится.) Ты, должно быть, удивлен моим визитом.

Т а м а ш (садится, маскируя свое удивление иронией). Ты прекрасно знаешь, что твой визит каждый раз для меня — честь.

П о н г р а ц. Надеюсь, я не помешал…

Т а м а ш (покосившись направо). Да нет, только моя жена здесь.

П о н г р а ц (с некоторым недоумением). Насколько мне известно, вы разошлись.

Т а м а ш. Да, наш брак расторгнут. (После небольшой паузы.) Но если у тебя опасения этического порядка, могу заверить… присутствие моей жены вполне согласуется с нормами нравственности. Она как раз укладывает свои пожитки.

П о н г р а ц (делает вид, будто не замечает иронии Тамаша). Я пришел по делу ивандского базальтового карьера — не хотелось ждать еще две недели, пока ты приковыляешь в трест.

Т а м а ш (поражен). По делу ивандской канатной дороги? Я думал, с этим давно покончено.

П о н г р а ц. Я пришел тебе сообщить, что мы решили вновь заняться этим делом.

Т а м а ш. Кто же настаивает — завод или институт?

П о н г р а ц. Не завод и не институт.

Т а м а ш (поражен). Уж не Кернэр ли вернулся?

П о н г р а ц. Нет, речь пойдет не о нем, а о тебе.

Т а м а ш (холодно). Обо мне? Весьма любопытно. Ты меня заинтриговал.

П о н г р а ц. Признаться, я тогда так и не разобрался в своем отношении к тебе. Я ценю тебя как дельного работника, толкового инженера, но в этой ивандской истории твое поведение мне как-то непонятно. Честно говоря, оно мне не нравится. С первого же момента не нравилось…

Т а м а ш (иронически). А поведение остальных тебе нравится?

П о н г р а ц. Поведение остальных мне понятно. Завод поставил негодный материал, к сожалению, у нас это еще случается. Кернэр строчил заведомо ложные заключения, чтобы загрести побольше денег, этот сопляк Лукич просто-напросто струсил, его подавил авторитет Кернэра, он и заикнуться не посмел о своих подозрениях, но ты… Как ты мог смонтировать негодные канаты? Неужели ты не заметил, что они с браком? Не могу понять, как это могло случиться.

Т а м а ш (высокомерно). Возможно, и я работал где-то по совместительству.

П о н г р а ц. Нет, я проверил.

Т а м а ш. В таком случае меня подкупили.

П о н г р а ц. И этого не было.

Т а м а ш. Но ведь что-то должно же быть.

П о н г р а ц. Вот я и отгадал это что-то.

Т а м а ш (продолжая иронизировать). Отгадал, словно загадку? А я и не знал, что ты такой ловкий отгадчик.

П о н г р а ц. Такая уж у меня профессия.

Т а м а ш. И что же, теперь ты пришел поделиться со мной решением сложного ребуса?

П о н г р а ц (спокойно). Я пришел сказать тебе — пока не ходи в трест. Ты временно отстранен от должности.

Т а м а ш (оторопев). Отстранен? Вот так так!.. И за что же?

П о н г р а ц. Администрация решила снова привлечь тебя к дисциплинарной ответственности, и, пожалуй, тебе лучше пока не ходить в трест.

Т а м а ш. Гуманно, ничего не скажешь — поспешил лично сообщить мне столь «приятную» новость.

П о н г р а ц. Я мог бы и написать, но узнал, что ты нездоров, говорили, будто ты даже на постельном режиме, вот я и решил зайти тебя проведать, узнать, серьезно ли ты болен.

Т а м а ш. Я не нуждаюсь в сострадании.

П о н г р а ц. Я и не собираюсь тебя щадить во имя милосердия.

Т а м а ш (с ожесточением). Значит, вы задумали подложить мне еще какую-то свинью?

П о н г р а ц. Берусь доказать — ты прекрасно знал, что канаты негодны.

Т а м а ш. Неправда! Демек солгал! Вы сами убедились, он настроен против меня.

П о н г р а ц. Мы вызовем ивандских монтажников, пусть они скажут тебе в глаза, сколько раз предупреждали тебя. Да будет тебе известно — я не согласился с выводами по твоему делу, съездил на стройку и поговорил с рабочими.

Т а м а ш. Еще бы — ведь монтажники лучше квалифицированного инженера разбираются в канатах различного сечения.

П о н г р а ц. Во всяком случае, монтажники уверяют, что, как только заметили, что канаты кое-где стали рваться, сразу же предупредили об этом тебя.

Т а м а ш. Неправда!

П о н г р а ц. У тебя будет время сказать об этом монтажникам. Мы предоставим такую возможность.

Т а м а ш. Все, что они говорили, — несусветная чушь. Я не обязан был прислушиваться ко всякой безответственной болтовне.

П о н г р а ц. Вот и выходит — ты все знал, но тем не менее распорядился монтировать негодные канаты. Ты причинил стране миллионные убытки.

Т а м а ш. У меня на руках был технический паспорт завода-поставщика, да к тому же я предъявил вам заключения экспертов. Кто же после всего этого может предъявлять мне претензии?

П о н г р а ц (резко). Я! Я могу. И знаешь почему? Именно из-за этого самого технического паспорта завода и заключений экспертов. Ты успокоился, понадеялся на эти бумажки и не вник в существо дела. Решил, что в случае чего эти бумажки тебя прикроют, а на остальное наплевать. Ты всегда требуешь честности от других, а сам-то всегда ли ты поступаешь честно? Нет! Ты равнодушный, ленивый эгоист, ты глух ко всему, что тебя не касается, человек жесткий, беспощадный. Тебе чуждо сомнение, и потому тебя никогда не мучает совесть. Вот ты каков, и мне стыдно за тебя. Я понимаю, в жизни бывают ошибки, но, осознав их, человек стремится их исправить. Ты же норовил пройти мимо, и в этом твой порок.

Т а м а ш (все еще пытается держаться иронически). Исправлять ошибки — забота господа бога.

П о н г р а ц. Ошибаешься, это долг человека.

Пристально смотрят друг на друга.

Т а м а ш. Значит, ты обвиняешь меня в умышленном молчании?

П о н г р а ц. Да, ты обо всем знал, но прикинулся, будто тебе ничего не известно.

Т а м а ш. С какой же целью, по-твоему, я это сделал?

П о н г р а ц. Чтоб избежать лишних хлопот. Ведь, заговори ты, пришлось бы стукнуть кулаком по столу, спорить, доказывать, уличить в подлости старого приятеля, обвинить крупный завод в поставке негодных канатов. Для всего этого нужны мужество, решительность, пришлось бы пойти на риск, ведь в споре можно потерпеть и поражение. Но ты не любитель рисковать. К чему? Куда спокойнее промолчать, пройти мимо. Тобой всегда и во всем движут холодный расчет и осторожность. Иной раз ты напоминаешь мне кибернетического робота.

Т а м а ш (задетый). Да, вижу, ты здорово меня изучил.

П о н г р а ц. Пришлось. И еще хочу сказать — тебе не удастся прожить легко, как говорится, без сучка, без задоринки, не удастся переждать в сторонке. Пойми, даже самую сложную математическую задачу в конце концов решают. Это я и пришел тебе сказать. О дне заседания по новому рассмотрению твоего дисциплинарного дела я извещу тебя. (Направляется к выходу.)

Т а м а ш. Постой!

П о н г р а ц. Никакого сговора между нами быть не может.

Т а м а ш. Пусть сам черт с вами сговаривается. Я только хочу заявить — я ухожу, я отказываюсь у вас работать. Считайте, что меня уже нет в тресте. Я не допущу, чтобы меня втаптывали в грязь. Вас много, а я — один, и я слишком щепетилен, чтоб позволить себе такую роскошь — тягаться с вами.

П о н г р а ц. Ты ошибаешься, думая легко отделаться. Знаю, на что ты рассчитываешь. Инженеров твоего профиля мало, они нарасхват, и ты полагаешь, что, уволившись, тут же получишь более выгодное предложение и все пойдет по-старому. Не выйдет! Новое рассмотрение твоего дисциплинарного дела состоится, и ты должен понести наказание. Пусть все узнают, каков ты есть на самом деле, пусть узнают, что подлость никогда не прощается. (Уходит. Слышно, как резко хлопнула входная дверь.)

Т а м а ш (садится за письменный стол и закрывает лицо руками. Несколько секунд сидит неподвижно, затем, решившись, нервно набирает номер). Алло!.. Говорит Шолтэс! Попросите к телефону товарища Седечи… (Пауза.) Это вы, Марина? Я хотел бы поговорить с Седечи… Хорошо, жду… (Пауза.) Не можете соединить? Почему?.. Совещание? (Сердито.) Так вызовите!.. Я Шолтэс, прошу его всего на одну минуту! Ладно, жду… (Пауза.) Не может выйти? (Снова вспылив.) Передайте ему… (Сдерживаясь.) Впрочем, ничего ему не говорите… Алло, алло! Не кладите трубку!.. Алло!.. (Но там, очевидно, положили трубку, и поэтому он тоже кладет трубку и снова набирает номер.) Алло! Говорит Шолтэс!.. (Раздраженно.) Пожалуйста, юрисконсульта Фабиана… Жду… (Пауза.) Его нет в тресте?.. Когда он вернется?.. Понимаю. (Бросает трубку и, снова облокотившись на стол, закрывает лицо руками.)

Входит Е в а.

Е в а. Я готова, только подожду Андреа… (Внимательно посмотрев на Тамаша.) Что случилось? Нездоровится? (Подходит к нему.)

Т а м а ш (берет ее за руку). Ева, у меня большая беда.

Е в а. У тебя? (Убежденно.) Не верю. С тобой никакой беды случиться не может. Я пять лет была твоей женой и видела, что ты в конце концов всегда выходил сухим из воды. В этом тебе нет равных.

Т а м а ш. На сей раз, кажется, не удастся. Меня выгоняют с работы. Ко мне только что приходил наш кадровик, он заявил мне об этом.

Е в а. С чего это тебя станут выгонять?

Т а м а ш. Помнишь подвесную дорогу в Иванде? (Поясняет с явным смущением.) По поводу этой дороги Кернэр и приходил в тот вечер…

Е в а. Беда невелика. Сегодня выгонят, а завтра предложат десяток новых должностей, а послезавтра — еще больше.

Т а м а ш. Но меня увольняют с административным взысканием. С таким клеймом трудно будет устроиться на приличное место. Уже и теперь все двери передо мной захлопывают. Звоню этому бесхребетному Седечи — велит мне передать, мол, у него совещание. Звоню Фабиану — тоже где-то совещается. Случись с человеком беда — вокруг него сразу же глохнут телефоны.

Е в а. Кто у вас в кадрах?

Т а м а ш. Все еще Понграц.

Е в а. Ты, кажется, его недолюбливаешь.

Т а м а ш. Вернее — он меня не выносит. Вероятно, чем-то недоволен. Все, по его мнению, мало работают. Не горят на работе, энтузиазма не хватает. Надо, мол, всегда перевыполнять план… Словом, старик — идеалист, а считает себя убежденным материалистом. (Хватает Еву за руку.) Ева, ты должна остаться, должна поддержать меня. Сейчас, когда мне предстоит трудная борьба, когда я должен все начать заново, ты не вправе меня бросить! Раньше ты всегда меня выручала, всегда поддерживала…

Е в а. Тебе действительно нужна моя помощь?

Т а м а ш. Да, только с тобой я сумею пережить это трудное для меня время.

Е в а (не желая его обидеть). Мне всегда нравилась твоя прямолинейность. Ты во всем старался найти главное для себя и без лишних хлопот взять то, что тебе было нужно, а то, что казалось лишним, мешающим жить, — ловко отстранить от себя.

Т а м а ш. Иронизируешь?

Е в а. Как ты глух! Именно за это я тебя и любила. Я не стыжусь в этом признаться… Целых пять лет я любила тебя… Ты пробуждал в моей душе надежды, сулил счастье…

Т а м а ш. Сулил?

Е в а. Когда мы впервые с тобой встретились в библиотеке, меня увлекала твоя мальчишеская бесшабашность, наивность житейской философии: можно, мол, жить припеваючи, стоит только замкнуться в узком кругу своих интересов… Когда же ты увел меня, больную, из общежития, твоя смелость, твоя дерзость пленили меня. Ты казался мне героем, и я таяла от любви. И когда бросила университет, — свято верила — это нужно для того, чтобы ты добился какой-то высокой, благородной цели…

Т а м а ш. Наше обоюдное счастье — вот какая цель вдохновляла меня, разве ты не понимала?

Е в а. Счастья не получилось, Тамаш. Мы потерпели неудачу. Разве то, к чему мы с тобой пришли, счастливый исход? Скажи откровенно: чего ты достиг? Лично я — ничего. Мы исковеркали друг другу жизнь — вот, пожалуй, и все, в чем мы преуспели.

Т а м а ш. Перестань ворошить прошлое. Нельзя же портить все до конца.

Е в а. Когда я пришла, ты еще говорил иначе.

Т а м а ш. Я и тогда предлагал — давай начнем новую жизнь. Но тут случилось непредвиденное… Меня вышибли из седла… Мне необходимо теперь чувствовать тебя рядом.

Е в а. Чем я могу помочь?

Т а м а ш. Всем. Тем, что ты есть, тем, что и дальше будешь жить вот здесь, рядом со мной, ходить здесь, дышать со мной одним воздухом, тем, что я смогу тебя слушать, смотреть на мир твоими глазами и учиться понимать его. (И сам начинает верить в то, что говорит, поскольку сейчас очень нуждается в ее поддержке; позирует, стараясь произвести на нее впечатление.)

Е в а. Неужели для тебя это действительно такое потрясение?

Т а м а ш. Я смертельно напуган. Я боюсь остаться один.

Е в а (недоверчиво). И ты в самом деле просишь моей поддержки? За все пять лет ты никогда не признавался, что чего-то боишься.

Т а м а ш. Я доведен до отчаяния, того и гляди, начну спотыкаться на ровном месте, и ты должна поддерживать меня.

Е в а (все больше проникаясь к нему жалостью). Ну и что получится? Возможно, неделю, месяц, год все у нас пойдет хорошо, а потом? Что будет потом?

Т а м а ш. Мы воспрянем духом, крепко встанем на ноги.

Е в а. Ты-то на ноги встанешь, а я? Я снова окажусь у разбитого корыта. (Очень серьезно.) Если б я могла надеяться на что-то новое в наших отношениях, я бы сказала «да», но я в этом не уверена, Тамаш. И я, наконец, должна что-то получить от нашего брака. И это не эгоизм, а желание обрести в семье элементарное равноправие. Я не могу допустить, чтобы ущемляли мое человеческое достоинство.

Т а м а ш. Чего же ты хочешь?

Е в а. Многого.

Т а м а ш (торопливо). Я готов на все. Что ты имеешь в виду?

Е в а. Ты не забыл, что я хотела стать врачом? Так вот, я собираюсь продолжать занятия в Мединституте.

Т а м а ш (несколько растерян). Сейчас?

Е в а. Да, и не откладывая. И так мы это делали из года в год… То тебе надо было закончить институт, то нужно было копить деньги, сперва на квартиру, потом на машину, затем… бог весть на что… Мой заработок всегда для чего-то был необходим. Теперь придется это изменить.

Т а м а ш. Именно теперь? При таком тяжелом для нас стечении обстоятельств? Ведь я, возможно, на долгое время выйду из строя, окажусь не у дел…

Е в а. Если ты согласен с моими планами — никакие трудности нас не испугают. Начнем все сначала… Продадим машину, коллекцию твоих марок, а если понадобится, и нашу кооперативную квартиру.

Т а м а ш (вспылив). Неужели ты не понимаешь, что этого нельзя допустить? Мы обносимся, опустимся. Пойми, кто, очутившись в трудном положении, безропотно покоряется судьбе, тот человек пропащий.

Е в а. Я тоже не хочу стать безликим человеком и смириться с невыносимым положением, которое досталось мне в удел в нашем браке.

Т а м а ш. Ты играешь словами.

Е в а. Так ответь — тебе нужен мой заработок или я?

Т а м а ш. Зачем ты меня обижаешь?

Е в а. Если ты считаешь, что тебе нужна я… если, как ты выразился, я одним своим присутствием буду тебе полезной… я не могу допустить, чтобы ты жил по-прежнему, я не позволю тебе уйти в свою скорлупу, укрыться за каким-нибудь неприметным письменным столом… Иного выхода я не вижу, и жизнь свою с тобой я представляю только так: ты изменишь, пересмотришь свое отношение к людям. Если же этого не произойдет, значит, ты не изменишь своего отношения и ко мне.

Т а м а ш. Короче говоря, с чего, по-твоему, я должен начать?

Е в а. Пойти к Понграцу.

Т а м а ш (насмешливо). И снова выслушивать его нудные нотации, дескать, вот ты, безжалостный эгоист, равнодушный человек, черствый сухарь и т. д.?

Е в а. Все, что ты ему скажешь, ты решишь сам. Ты должен остаться в тресте. Конечно, рано или поздно тебя примут куда-нибудь на работу даже с взысканием, занесенным в трудовую книжку. Но я считаю, что ты должен остаться на прежнем месте, где работал до сих пор, даже если понизят в должности. Я на этом настаиваю, таково мое условие.

Т а м а ш. К чему все это?

Звонок.

Е в а. Это, должно быть, Андреа, пойду открою дверь. (Выходит, затем возвращается с Андреа.) Да, это в самом деле она.

А н д р е а (с тех пор как мы видели ее, прежняя застенчивость уступила место чувству собственного достоинства. Непринужденно приветствует Тамаша). Добрый день!

Т а м а ш. Добрый день, милая Андреа. (Пододвигает ей стул.) Садитесь, пожалуйста.

А н д р е а. Благодарю… (С иронией.) Но нынче я пришла к Еве.

Т а м а ш. Знаю… Сегодня вы не ко мне, а к Еве. И все-таки присядьте.

Е в а (Андреа). Садись, раз уж ему так хочется.

Андреа садится.

Т а м а ш (очень тихо). Милая Андреа, я задержал вас на минутку, чтоб попросить у вас прощения.

А н д р е а (в хорошем настроении). У меня? За что?

Т а м а ш. Когда вы в прошлый раз сюда приходили, я был с вами довольно сух и неприветлив.

А н д р е а. Ну, раз уж на то пошло — вы тогда разговаривали со мной далеко не лучшим образом.

Т а м а ш. Вы тогда на меня обиделись?

А н д р е а. Какое это имеет теперь значение?

Т а м а ш. Вы можете мне ответить правду, если я спрошу — вы человек с верой?

А н д р е а. Как это понять?

Т а м а ш. А вот так — вы способны верить во что-нибудь?

А н д р е а. Без веры нельзя жить… Кстати, что вы имеете в виду? Веру в религиозные догмы?

Т а м а ш. Нет, не религию.

А н д р е а. Понимаю. Я и сама далека от этих мыслей.

Е в а (Тамашу). Чего ты от нее хочешь?

Т а м а ш. Хочу узнать, действительно ли она верила в свое призвание стать археологом? Хочу разрешить наш давнишний спор.

А н д р е а. Вы уже просили у меня прощения, и я считаю вопрос исчерпанным. Я действительно поверила в свое призвание.

Т а м а ш. А как вы обрели эту веру?

А н д р е а. Ответ требуется для уточнения моей характеристики или вы интересуетесь из любопытства?

Т а м а ш. Только из любопытства.

А н д р е а. В таком случае открою вам тайну… В одной книге по истории искусства я увидела ушебти. Они меня очаровали.

Т а м а ш. Какая вы образованная, Андреа. Просветите меня, что такое ушебти, я не знаю.

А н д р е а. Я тоже не знала, пока не прочла пояснение к иллюстрации… А поскольку эта книга была на немецком языке, я с трудом справилась с текстом, но в конце концов все же разобрала его… Как выяснилось, древние египтяне при погребении знатных покойников клали рядом с умершими маленькие статуэтки из дерева, камня или фаянса размером в двадцать — двадцать пять сантиметров… Вот эти погребальные статуэтки и называются «ушебти». По верованиям древних египтян, когда властитель загробного мира, он же судья душ умерших. Озирис, повелевал умершим знатным особам обрабатывать свои наделы в загробном царстве, эти самые ушебти должны были являться вместо них и выполнять все работы…

Е в а. Об этом ты даже мне не рассказывала.

Т а м а ш. И эта наивность древних египтян привлекла вас к археологии?

А н д р е а. Посудите сами, до чего дерзкий и хищный замысел. Это меня заинтриговало, и мне захотелось узнать, каким же был мир в древние времена.

Т а м а ш. Я удовлетворен ответом и больше вас не задерживаю.

Е в а. Пойдем, Андреа, я хочу тебя кое о чем попросить…

Обе направляются в комнату Евы.

Т а м а ш. Ева! Неужели ты все-таки решила уйти?

Е в а. Если ты хочешь, чтоб я осталась… впрочем, ты знаешь, с чего тебе надо начать. Звони Понграцу!

Т а м а ш (беспомощно). Но ведь…

Е в а. Звони без промедления, пока я здесь. (Уходит вслед за Андреа.)

Тамаш остается один. Прихрамывая, подходит к письменному столу, садится и, уставившись на телефонный аппарат, берет трубку, затем кладет ее. Запрокинув голову, устремляет взор в потолок. Нечаянно смахивает что-то со стола, протягивает руку, чтобы поднять, — оказывается, это ключ от машины. Подняв его, бросает на стол. Снова садится к телефону, но не поднимает трубку, а только держит на ней руку. Входит Е в а.

Е в а. Звонил?

Т а м а ш (не сразу). Нет.

Е в а. Не мог дозвониться?

Т а м а ш. Я и не пытался.

Входит А н д р е а, держа в руке фотографию.

А н д р е а. Это фото вашего выпуска. Вот это ты?

Е в а (грустно). Да, это я. (Берет фотографию.) Андреа, иди сейчас в кафе «Пикколо», которое на углу, и подожди меня. Я через несколько минут приду.

А н д р е а (с изумлением). Но ты же сказала…

Е в а (прерывая). Теперь это уже не имеет значения… Пожалуйста, иди и жди меня в кафе. Иди, иди. (Провожает Андреа и тут же возвращается.) Я так и знала, что ты пойдешь на попятный.

Т а м а ш. Зачем ты ее выпроводила? Ты с ней обошлась довольно бесцеремонно.

Е в а. Потому что хочу поговорить с тобой наедине. (Сурово и категорично.) Когда ты намерен позвонить Понграцу?

Т а м а ш. Разве в этом есть такая сверхсрочная необходимость? Успеется… (Притворяется невозмутимым, надеясь выдержкой урезонить ее.) Мне не хочется поступать опрометчиво, к чему пороть горячку?

Е в а. Короче говоря, ты не хочешь с ним говорить.

Т а м а ш. Твоя подружка пришла в тот момент, когда я тебя спрашивал, ради чего я должен говорить с Понграцем? Чтоб меня снова унизили, снова привлекли к дисциплинарной ответственности? А потом то и дело давали мне почувствовать, что они, дескать, умеют прощать? Ты этого хочешь? Вряд ли. Так зачем же в таком случае мне туда возвращаться?

Е в а. Потому что там тебя хорошо, так же как и я, раскусили. И тебе бы пришлось здорово перестроиться…

Т а м а ш. Иначе говоря, перестать быть самим собой.

Е в а. И это невозможно?

Т а м а ш. Возможно, но мучительно. (Берется за больную ногу.) Это все равно что ходить на руках… Но ведь так не лечат… Ты требуешь от меня невозможного… Ну посуди сама, что ждет меня при Понграце и ему подобных? Я возьмусь за порученную мне работу, выполню ее, но не больше. Надрываться за других — дураков нет. Они перевелись. Последним был великан Атлант из древнегреческой мифологии, согласившийся поддерживать небесный свод, просто так, в порядке любезности. Но я не хочу уподобляться ему и становиться дуралеем. Я знаю, мои плечи выдержат многое, но если уж вы взвалили бремя на них, то будьте любезны не наваливать еще больше и не требовать какого-то там рвения, горения и т. п. … Я давно понял — когда ведешь машину, надо смотреть только вперед. Кто поглядывает по сторонам или, не дай бог, оглядывается назад, тому недолго и в канаву угодить… (Запнувшись.) Да-да, в канаву… (Замолкает в замешательстве.)

Е в а (спокойно). Ну-ну, продолжай, я тебя слушаю.

Т а м а ш (радуется, что может переменить тему разговора, не подозревая, что, по существу, развивает прежнюю). Несколько минут назад я вспомнил нашу встречу с тобой в библиотеке, в коридоре с каталогами… Мы живем в обстановке ожесточенных конфликтов, рассуждал я тогда. Масштабы мира все расширяются, а непримиримые противоречия между отдельной личностью и необъятным миром продолжают углубляться. Всю сложность современного мира во всем его многообразии человек уже не в состоянии охватить умом. Остается один-единственный выход — замкнуться в узком кругу своих интересов. (Берет Еву за руку.) Вот как отныне я хочу с тобой жить. Я готов отдать миру дань и нести бремя, которое возлагает на меня общество, но все остальное меня мало беспокоит, и мне ни до чего, ни до кого нет никакого дела. (Пытается ее обнять.) Мне нужна только ты. (Горячо.) Понимаешь? Только ты одна!

Е в а (отстраняется от него). Я? Ошибаешься. Тебя заботит только твоя собственная персона. Теперь-то я раскрою секрет. Я пришла, чтобы еще раз убедиться — сможешь ли ты жить не только для себя, сможешь ли думать о других и жить жизнью других людей. Нет. Теперь я вижу — нет. Ты на это не способен. Тебе нет дела до других, нет дела до всего окружающего мира. Нет!

Т а м а ш. Ты меня не поняла. Я хочу жить с тобой. Только с тобой, потому что в тебе есть то, чего не хватает мне. Без тебя я погибну, пойду ко дну…

Е в а. Можешь не продолжать… Бесполезно! Мне сейчас надо бы испытывать чувство облегчения и даже счастья, что я наконец избавилась от тяжких пут привязанности, любви к тебе, но этого не произошло. Я измучена, и на душе у меня тяжело, видно, увы, снова потерпела неудачу.

Т а м а ш. Потому что не только я тебя люблю, но и ты, ты меня любишь.

Е в а. Нет, теперь уже не люблю. Наша любовь, тлевшая под пеплом мелких житейских радостей, давно угасла.

Т а м а ш. Ева, раз уж ты так настаиваешь… я продам машину… Даже с Понграцем поговорю. Так и быть, обещаю тебе! Начнем все сначала, с нуля.

Е в а. С тобой мне уже ничего не хочется. Ты не способен стать другим, ты никогда не изменишься. Ты всегда будешь стремиться низвести меня до жалкой роли пешки — ушебти. Ты не преминешь позаботиться, чтобы при погребении твоих останков не забыли положить рядом с тобой безответных ушебти. (Уходит.)

Т а м а ш (кричит вслед). Ева!.. Ева!..

Е в а, даже не обернувшись, уходит.

Тамаш растерянно стоит посреди комнаты. Свет вокруг него постепенно гаснет.

З а н а в е с.