Современная венгерская пьеса

Авторизованный перевод Г. Лейбутина.

О р б о к.

О р б о к н е.

Д ю л а.

К а р о л а.

Т е т я Т о н и.

М а р и.

Действие происходит в наши дни в Будапеште.

Задняя стена дома — частично каменного, частично деревянного, наполовину старого, наполовину обновленного, местами ярко покрашенного, местами серого. На первом этаже справа закрытые решетчатыми ставнями окна, посередине — вход на террасу. На втором этаже, над террасой — балкон. Рядом с балконом — также окно со ставнями. На крыше выделяются пятна новой ярко-красной черепицы.

На террасе — плетеная мебель, различный садовый инвентарь, лейки, на полу — стремянка. На подоконнике — цветы. Справа от террасы — сарайчик, где размещается мастерская хозяина дома. В глубине — изгородь, ворота, улица, дома.

О р б о к — чуть старше пятидесяти лет, сильный, с мужественным лицом.

О р б о к н е — его жена. Ей сорок два года; это красивая женщина, которая и без косметики выглядит молодой.

Д ю л а — их сын, двадцати одного года, модный, хотя одет во все обычное.

К а р о л а — двадцати двух лет, грациозная, говорит с милым провинциальным акцентом.

Т е т я Т о н и — стройная, с белоснежной, ухоженной кожей женщина, хотя ей уже семьдесят.

М а р и — двадцати лет, буфетчица, у нее «несовременное» лицо, но это вполне компенсируется модной прической.

Часть первая

Ранее летнее утро. Звучит бодрящая музыка. Из глубины сцены, на улице, появляется Д ю л а. Подойдя к воротам, он достает ключ, осторожно отпирает калитку; войдя, запирает ее, бесшумно поднимается на террасу. Крадучись, подходит к окну на первом этаже, распахивает ставни и хочет влезть в комнату.

Т е т я Т о н и (появляясь на балконе). Дюла…

Д ю л а (шепотом). Целую ручку, тетя Тони. Так рано, а вы уже на ногах?

Т е т я Т о н и. Как же рано? Без пяти шесть!

Д ю л а. Значит, мне и поспать не придется. К восьми на работу. Потрясное на вас платье, тетя Тони.

Т е т я Т о н и. Нравится?

Д ю л а. Эпохальное!

Т е т я Т о н и. Вчера купила.

Д ю л а. Прибыли пенсии?

Т е т я Т о н и. Прибыли.

Д ю л а. Из Канады?

Т е т я Т о н и. И оттуда тоже.

Д ю л а. А французы на этот раз не опоздали?

Т е т я Т о н и. На этот раз не опоздали.

Д ю л а. Спасибо, тетя Тони.

Т е т я Т о н и. За что же, Дюла?

Д ю л а. За то, что вы никогда не браните меня.

Т е т я Т о н и. Не имею права: я же не член вашей семьи.

Д ю л а. По праву старости. Отца моего, например, годы сделали вечно рыкающим львом. (Вздыхает.) Наверно, и я, как состарюсь, буду на всех рычать.

Т е т я Т о н и. Возможно, и я когда-нибудь стану такой, но пока еще я не чувствую себя старой.

Д ю л а. Неужели?

Т е т я Т о н и. Человек стар, когда ему в голову начинают приходить мудрые мысли. Я, слава богу, пока еще не могу на это пожаловаться.

Д ю л а. Ну что вы, тетя Тони? Вы, наверное, всегда были очень умной женщиной. Не зря же вы столько пенсий получаете из нескольких стран сразу. Я вот часто думаю: и откуда у вас столько пенсий? Я даже как-то у мамы спросил, но она лишь отругала меня: не твоего, говорит, ума дело.

Т е т я Т о н и. Когда-нибудь, Дюла, я расскажу тебе. А сейчас, извини, я тороплюсь. На массаж. У меня очередь на семь часов.

Д ю л а. Неужели вы так и не побраните меня? Ну хотя бы самую малость?! Человек заявляется домой к утру. Взяли бы и пристыдили его.

Т е т я Т о н и. Ну вот еще! Живи себе на здоровье хоть сто лет, не зная забот.

Д ю л а. Вы, тетя Тони, добрая, отзывчивая. Будто кукушечка.

Т е т я Т о н и. Кукушечка?

Д ю л а. Ну да. А что? Ты ей: ку-ку. И она тебе в ответ: ку-ку. Красивая птичка. Никогда никого не обидит. Всем долгой жизни желает! Целую ручку, тетя Тони. (Залезает в окно и закрывает за собой ставни.)

Т е т я Т о н и (обиженно). Кукушечка!.. Кукушечка! Ку-ку! (Чуть не плачет.)

О р б о к н е со скатертью, салфетками выходит из дома; подойдя к плетеному столу, смотрит наверх.

О р б о к н е. Доброе утро, тетя Тони. Что вы там делаете в такую рань?

Т е т я Т о н и. Да вот порхаю тут. Ищу поудобнее местечко. Сейчас куковать начну. Сколько вам раз кукукнуть?

О р б о к н е. Не понимаю, тетя Тони, о чем вы?

Т е т я Т о н и. Говорю, что куковать собираюсь! Ваш сыночек Дюла в кукушки меня произвел.

О р б о к н е. Ужасный мальчишка! Разумеется, он опять заявился поутру? И что мне с ним делать? Грубит всем подряд, вот и вас теперь обидел.

Т е т я Т о н и. Пустяки, Орбокне. Он же не знал, что это меня обидит. А я, между прочим, и есть кукушка: не сею, не пашу, но зернышки собираю. С миру по зернышку, набирается пенсия. Одна, другая, четвертая. (Уходит в дом.)

О р б о к н е (накрывает на стол, временами посматривая на окно комнаты сына). Ох-хо-хо…

О р б о к на подносе выносит на террасу бутылку молока, хлеб, масло, чашки и тарелки.

О р б о к. Мы, кажется, немного опаздываем?

О р б о к н е. Нет. Еще только четверть седьмого. У нас еще уйма времени.

О р б о к. Да, но я еще должен успеть задать своему сыночку взбучку. Опять пришел только к утру.

О р б о к н е. Правильно, Пишта. Поговори с ним. За десять минут успеешь. У тебя ведь в этом такая большая практика.

О р б о к. Что ты хочешь этим сказать?

О р б о к н е. Ничего особенного.

О р б о к (ставит поднос на стол). Мне кажется, ты начинаешь усваивать дурные манеры Дюлы. (Идет обратно в дом, в дверях останавливается.) Беда наша в том, что мы подраспустили нашу молодежь. Знаешь, кто это сказал?

О р б о к н е (робко). Кто?

О р б о к. Товарищ Бодони. Вчера. Когда я вез его на совещание к министру.

О р б о к н е. А… в связи с чем он так сказал?

О р б о к. Скоро узнаешь, милая Эржи. Приготовься к самому худшему. (Уходит в дом.)

Орбокне испуганно смотрит ему вслед, вздыхая, накрывает на стол.

Т е т я Т о н и (идет с противоположной стороны дома; как бы продолжая прерванный разговор). Потому что лишь немногие умеют хранить секреты. К счастью, вы относитесь к числу этих немногих, Орбокне. (У террасы останавливается.) Ведь если б ваш муж узнал, что я в жизни действительно оказалась кукушкой, он, может быть, даже запретил бы вам знаться со мной.

О р б о к н е. Вы преувеличиваете, тетя Тони.

Т е т я Т о н и. Да что уж там. Меня даже родственники мои осуждали. Хорошо, что я ни капельки не завишу от них.

О р б о к н е. Да, получать сразу четыре пенсии — это великое дело.

Т е т я Т о н и. Не четыре, а пять! Считайте, Орбокне, четыре от частных лиц и одну от государства. Словом, если бы ваш столь строгий муж узнал… Ладно, хватит об этом, да и мне пора мчаться на массаж. Всего хорошего! (Уходит легкой, изящной походкой.)

Орбокне, накрыв на стол, стучит в ставню Дюлиного окна. Д ю л а распахивает ставни. Он весел и свеж.

Д ю л а. Целую ручку, мама. Доброе утро.

О р б о к н е. Между прочим, я слышала, когда ты пришел.

Д ю л а. А папа?

О р б о к н е. И папа тоже.

Д ю л а. Значит, он опять будет снимать с меня стружку.

О р б о к н е. Конечно.

Д ю л а (вылезает через окно, целует мать). Сейчас начнется: нравственность, этические нормы, моральный облик молодого человека — все козыри на стол выложит.

О р б о к н е. Почему ты так неуважительно говоришь об отце? Ты уже не мальчик, Дюла. Такой большой балбес, а достоинства ни на грош. Ведь ты же дипломированный техник — почти что инженер.

Д ю л а. Мама, я ведь очень скромный человек и напрочь лишен чувства гордости.

О р б о к н е. При чем тут гордость, речь идет об элементарном личном достоинстве. Отец твой двадцать пять лет проработал шофером такси. Но был человеком с достоинством, и видишь, чего он достиг. Возит самого товарища Бодони, большого начальника! Тебе есть с кого брать пример.

Со стороны двора входит О р б о к.

О р б о к (величественно, строго). Доброе угро! Говорят, ты опять не ночевал дома? Сядем-ка за стол. (Садится.)

Орбокне и Дюла следуют его примеру.

Приятного аппетита.

О р б о к н е. Спасибо.

Д ю л а (намазывая масло на булку, беспечным тоном). А я достал умопомрачительный крем для бритья. Сделать и для тебя один тюбик, отец?

О р б о к. Не надо.

Д ю л а. А жаль. Потому что, попробуй ты его один разок…

О р б о к (наливает себе молока, прерывает сына). Лучше я расскажу вам историю об одной буфетчице из нашего министерства. Вот уж действительно захватывающая дух история. С виду сия буфетчица кажется вполне порядочной девушкой, нормального поведения. И тем не менее все знают ее как потаскуху. Подай-ка мне соль.

О р б о к н е (замирает с чашкой в руке). Пишта! Что с тобой? Ты никогда раньше так не выражался.

О р б о к. Подожди, ты же не знаешь, почему я все это рассказываю. (Сыну.) Ты, разумеется, тоже не знаешь?

Д ю л а (сдерживает волнение). Нет, не знаю.

О р б о к (выпивает молоко, ставит чашку). Девицу еще весной хотели уволить с работы, но ей как-то удалось пробиться к самому товарищу Бодони и упросить, чтоб ее оставили. (После небольшой паузы.) Надо сказать, что в семье, где выросла эта девица, не все было ладно. Поэтому товарищ Бодони приказал оставить ее На месте. Разумеется, он взял с нее слово, что она прекратит вести скандальный образ жизни. (Начинает намазывать маслом булку.)

О р б о к н е. Ну и?..

О р б о к. Ну и прекратила.

О р б о к н е. Слава богу!

О р б о к. А ты-то чему радуешься?

Д ю л а (стараясь говорить беспечным тоном). А чего бы маме не радоваться? Маме тоже приятно услышать, что у кого-то изменилась к лучшему жизнь.

О р б о к н е. И товарищу Бодони…

О р б о к (жене). И товарищу Бодони тоже. Но вчера он вызывает к себе эту пташку, и тут выясняется, что эта фея буфетной стойки ведет себя пристойно потому, что ей удалось наконец заарканить постоянного хахаля.

О р б о к н е. Боже мой, Пишта, что за слова! И вообще: почему ты говоришь об этом так грубо? Я, например, с уважением отнеслась бы к мужчине, которому удалось вернуть девушку на правильный путь.

Д ю л а. Я тоже.

О р б о к н е (мужу). Вот видишь, даже Дюси так думает. Молодец, Дюси.

Д ю л а. Развиваюсь, мама.

О р б о к. Не знаю, будешь ли ты продолжать так восторгаться этим мужчиной, когда узнаешь, что тип, о котором ты говоришь с таким почтением, не кто иной, как твой сын! Наберется там еще немножко кофе?

О р б о к н е (почти утратившая дар речи). Дюси… это… правда?

Д ю л а. Мы любим друг друга, мама.

О р б о к (холодно). То же сказала эта дива товарищу Бодони.

Д ю л а (сохраняя присутствие духа). Ну конечно.

О р б о к н е. А что сказал товарищ Бодони девушке, когда узнал, что именно с нашим сыном… Не знаю даже, как выразиться…

О р б о к. Вчера вечером, когда я отвозил его домой, он ничего об этом не говорил. Товарищ Бодони лишь сформулировал тезис: «Беда наша в том, что воспитанию молодежи мы уделяем слишком мало внимания». Этот тезис и помог мне понять, как я должен поступить.

О р б о к н е. Как же?

О р б о к (встает из-за стола и, видимо, стараясь быть похожим на товарища Бодони, говорит солидно, чеканным голосом). Прежде всего вам следует знать, что в нашем обществе нет безнадежно потерянных людей. Все имеют равное право и одинаковые возможности расти и совершенствоваться.

Д ю л а (с радостью). Спасибо, папа.

О р б о к. Я говорю не о тебе, а об этой буфетчице.

Д ю л а. Я тоже думаю о Мари, папа.

О р б о к. Возможно. Но ты думаешь о ней в другой плоскости.

Д ю л а. Надеюсь, папа.

О р б о к. Оставь при себе свои потрясные реплики. Одним словом, эта буфетчица может прекратить свой безнравственный образ жизни, оставаться на своей работе, помогать своей больной, одинокой матери — наше общество предоставляет для этого все условия. Но… без тебя!

Д ю л а. Я не понимаю тебя, папа.

О р б о к. Мы никогда не понимали друг друга. Откровенно говоря, порой я надеялся, что, когда перед тобой встанет вопрос, с кого брать пример в жизни, ты все-таки подумаешь обо мне. Возможно, с моей стороны это было чрезмерной претензией, а может, самовлюбленностью. Лучше не говорить об этом. Теперь уже все равно. Сейчас никакие разговоры больше не помогут. Сейчас нужны действия. Решительные действия.

О р б о к н е. Пишта!

О р б о к. Да, Эржи, именно действия. (Сыну.) Молчать! Твои оправдания меня не интересуют. Молчишь? Ну и хорошо. Даю тебе три дня на размышления. Решай: или ты порываешь с буфетчицей, или убираешься из моего дома. Подумай хорошенько, Дюла!

Д ю л а. Можно встать?

О р б о к. Можно.

Д ю л а (спокойно). За три дня спасибо. У меня будет время поговорить с феей буфетной стойки. (После небольшой паузы.) Извините, мне надо идти. До свидания. (Быстро сбегает с террасы во двор и далее на улицу.)

О р б о к н е (смотрит на мужа; тихо, несмело). Ты был слишком строг с ним, Пишта! Твоя суровость только оттолкнет от нас Дюлу.

О р б о к. О какой суровости ты говоришь?

О р б о к н е. Ты и со мною суров и груб… Появляешься в доме, будто следователь в связи с каким-нибудь преступлением.

О р б о к. Не понимаю.

О р б о к н е. Стоит мне нечаянно пересолить суп, как ты уже считаешь, что я нарушила социалистическую законность.

О р б о к. Как-то странно ты сегодня выражаешься.

О р б о к н е. Надо же когда-то высказать тебе все.

О р б о к. Говори яснее. Какие у тебя ко мне претензии? Скажи мне о моих недостатках прямо и откровенно. Я не против деловой критики! Пожалуйста!

О р б о к н е. Да, ты хочешь людям добра, постоянно заботишься о благе семьи, постоянно…

О р б о к. Что ж ты перечисляешь мои достоинства. Ты о недостатках хотела говорить… Вот и говори о моих недостатках.

О р б о к н е. А это и есть твои недостатки. Да пойми ты: нельзя жить под постоянным контролем, когда каждый мой шаг тотчас оценивают по пятибалльной системе. Я уже давно перестала чувствовать себя просто твоей женой, я воплощенная идея, которой всегда нужно пребывать только на высочайшем морально-этическом уровне.

О р б о к. Значит, мне нужно было похвалить наше дитятко за то, что он спутался с этой…

О р б о к н е. Нет, но ты должен был поговорить с ним как-то иначе. К чему были эти угрозы, что ты выгонишь его из дому?

О р б о к. Так что же я, по-твоему, должен был сделать?

О р б о к н е. Не знаю. Я тоже больше уже не понимаю молодежь. Видно, мы оба стали стары для этого.

О р б о к. Глупости ты говоришь. Если бы подобное случилось в семье товарища Бодони (на мгновение пугается: как он вообще мог подумать такое), он в тот же миг выгнал бы своего сына из дому.

О р б о к н е. Тогда и товарищ Бодони ошибается.

О р б о к. Товарищ Бодони ошибается?

О р б о к н е (решительно). Да, ошибается твой товарищ Бодони.

О р б о к. Ну так вот, этот вопрос я больше обсуждать не желаю. И вообще мне пора в гараж. (Выходит, затем возвращается.) Что же касается товарища Бодони, то запомни, дорогая: он еще никогда не ошибался. До свидания. (Поспешно уходит в дом и через несколько секунд появляется с портфелем под мышкой у другого конца дома; открывает калитку и выходит на улицу.)

О р б о к н е встает со стула, некоторое время смотрит мужу вслед, затем, заплакав, быстро уходит в дом.

Освещение не меняется, время действия — около девяти часов утра.

О р б о к н е (выходит из дому, записывая на листке бумаги, что ей надо купить). Бутылку масла, три килограмма муки, пачку соли…

С левой стороны к дому подходит К а р о л а с большой дорожной сумкой. Она осматривается по сторонам, смотрит на табличку с номером дома и, убедившись, что перед ней нужный ей дом, нажимает кнопку звонка, Орбокне перестает писать, поворачивается, вытирает платком слезы. Карола звонит еще раз.

О р б о к н е (сходя с террасы). Вам кого, девушка?

К а р о л а. Извините, пожалуйста. Здесь живет Антония Кралашовская?

О р б о к н е. Тетя Тони?

К а р о л а. Да, тетя Тони.

О р б о к н е. Живет она здесь, но сейчас ее нет дома.

К а р о л а. Ой-ой!

О р б о к н е (подходя поближе к калитке). А вы к ней по какому делу?

К а р о л а. Я родственница тети Тони. Из Сомбатхея{164}. Меня зовут Карола Иштванец. Неудачная фамилия, не правда ли? Лучше бы уж называли Иштваница. А то какой же из меня Иштванец?

О р б о к н е. О, это ничего не значит.

К а р о л а. У вас очень хороший характер.

О р б о к н е. Говорят, что да.

К а р о л а. Но имя — это не все. «Оно — не рука, не нога, не плечо, не лицо, не какая-нибудь другая важная часть человека». Что-то в этом роде в «Ромео и Джульетте» говорят. Вы любите классиков?

О р б о к н е (удивляясь). Да… Да вы заходите! Пожалуйста, заходите. (Открывает калитку.) И подождите, пока возвратится тетя Тони.

К а р о л а. Спасибо. (Входит. Останавливается на лестнице.)

О р б о к н е. Тетя Тони живет наверху, на втором этаже, вон ее балкон. (Протягивает руку.) А вас, я уже знаю, зовут Карола! Вы прямо с вокзала? Проходите, садитесь. Вы же наверняка устали.

К а р о л а. Да. А мне так хотелось бы недельку пожить у тети Тони. (Порывисто.) Знаете, я ведь собираюсь посмотреть все-все музеи Будапешта, все картинные галереи, раскопки в Аквинкуме{165}, Ботанический сад… (Приходя в себя.) Как вы думаете, она разрешит мне у нее остановиться?

О р б о к н е. Наверняка. Она же, бедняжка, такая одинокая. И постоянно обижается на родственников, что они ее не навещают.

К а р о л а. В последний раз тетя видела меня, когда мне было три года. Мои родители, разумеется, не знают, что я имею намерение остановиться у тети Тони.

О р б о к н е (удивленно). Не знают?

К а р о л а. К счастью. Иначе они бы меня убили за это!

О р б о к н е. Но почему же?

К а р о л а. Простите, а вы хорошо знаете тетю Тони? Очень хорошо?

О р б о к н е. Да.

К а р о л а. Тогда вам, вероятно, известно, что в молодости тетя Тони была эдакой… ну, что ли, дамой с камелиями{166}, если уж опираться на классиков.

О р б о к н е. Известно.

К а р о л а. А правда, что от своих бывших поклонников она и по сей день получает денежную помощь?

О р б о к н е. Мы ее между собой называем «пенсией».

К а р о л а. Вы осуждаете ее?

О р б о к н е. Нет. Я очень люблю тетю Тони, и мне ее искренне жаль.

К а р о л а. Мне тоже. А не могли бы вы сказать, что это за люди, с таким усердием оказывающие ей коллективную помощь?

О р б о к н е. Я их не знаю. Поговорите с ней. Может, она вам сама расскажет. (Пауза.) Вы учитесь или работаете?

К а р о л а. Училась. Теперь буду работать.

О р б о к н е. Где, если не секрет?

К а р о л а. С осени начну преподавать в сельской школе. Буду учить и воспитывать детей.

О р б о к н е. Воспитывать детей — какое прекрасное призвание! Я иногда очень жалею, что мой сын не стал педагогом.

К а р о л а. А что, у него есть к этому склонность?

О р б о к н е (в замешательстве). В какой-то мере. Но он — техник по ремонту телевизоров.

К а р о л а. Вы правы, воспитание детей — призвание прекрасное. Только работа педагогическая очень трудная. Быть педагогом почти так же трудно, как быть родителем.

О р б о к н е. По-вашему, быть родителем трудно?

К а р о л а. Труднее всего на свете. Во всяком случае, при нынешних устаревших методах воспитания детей.

О р б о к н е. Вы считаете, что нынешние методы воспитания устарели?

К а р о л а. Да, конечно! А разве вы сами не замечали, как быстро стареют люди, едва у них рождаются дети? Воспитание детей губит самих родителей. Их губят именно огромные усилия, которые они прилагают, чтобы привить детям свои устаревшие взгляды на мораль, на отношения между людьми. А некоторые родители вообще норовят превратить своих детей в таких же точно старичков, как они сами, вместо того чтобы самим помолодеть до их возраста.

О р б о к н е (с удивлением смотрит на девушку, затем начинает смеяться). Ты мне начинаешь нравиться. Можно, я буду говорить тебе «ты»?

К а р о л а. Конечно. Ну, здравствуй.

О р б о к н е. Вы… Как? Ты тоже хочешь говорить мне «ты»?

К а р о л а. Нет, если это вас обижает, я, разумеется, могу называть вас тетей.

О р б о к н е. О, зачем же! Давай уж на равных. Будем говорить друг другу «ты». Эржи. (С облегчением.) Моя девичья фамилия звучит, пожалуй, даже еще хуже, чем твоя. Туртельтаубе. Эржибет Туртельтаубе. Имя венгерское. Фамилия немецкая. Туртельтаубе — по-нашему «горлица», «голубка». В школе меня так и звали Голубкой. (Удивленно.) Знаешь, Карола, сейчас мне вдруг показалось, что я снова стою в дверях своей школы и должна бежать на урок, вверх по лестнице. (Смотрит в сторону ворот.)

В этот момент сзади, у ворот, появляется т е т я Т о н и.

А вот и тетя Тони!

Тетя Тони открывает калитку и входит.

К вам гостья, тетя Тони.

Т е т я Т о н и. Ко мне?

О р б о к н е. Да, вот эта девушка. Зовут ее Карола Иштванец, она только что приехала из Сомбатхея и хотела бы недельку пожить у вас.

Т е т я Т о н и (останавливается перед девушкой, рассматривает ее; и с чувством собственного достоинства). Погоди, погоди. Так ведь ты, милая, дочь железнодорожника Петера Иштванец?

К а р о л а. Да.

Т е т я Т о н и. А родители твои знают, что ты поехала ко мне?

К а р о л а. Нет.

Т е т я Т о н и. А если б знали, всыпали б тебе?

К а р о л а. Как пить дать!

Т е т я Т о н и. Тогда можешь оставаться. И даже поцеловать меня.

К а р о л а. С удовольствием.

Т е т я Т о н и. Последний раз я видела тебя, когда тебе было три года. Интересно, такой ты меня и представляла?

К а р о л а. Куда более старой. А вам, тетя Тони, и пятидесяти не дашь.

Т е т я Т о н и. Можешь давать и больше. Я не люблю, когда меня слишком молодят. Для семидесяти я вполне молода, а вот на пятьдесят не тяну — стара.

О р б о к н е. Добро пожаловать в наш дом, Карола. А я побегу в гастроном, так что не буду вам больше мешать. (Нежно, Кароле.) Сервус!

К а р о л а (нежно). Сервус, Голубка.

О р б о к н е машет на прощание и исчезает в доме.

Т е т я Т о н и. Вы уже на «ты» с Орбокне? И ты даже зовешь ее Голубкой?

К а р о л а. Да, мы уже подружились.

Т е т я Т о н и. Гм! Удивительная ты девушка, Карола. Мне, например, и в голову не приходило назвать ее Голубкой.

О р б о к н е выходит из дому с хозяйственной сумкой в руке; выйдя за калитку, запирает ее.

А как ты узнала мой адрес? Ведь я живу здесь всего три месяца.

К а р о л а. По радио. Передавали музыку по заявкам радиослушателей. Кто-то просил исполнить для Антонии Кралашовской в день ее семидесятилетия песню… И адрес сказали.

Т е т я Т о н и. Жаль, что я не слышала. Иди-ка сюда, Карола, сядь. А кто просил исполнить для меня песню, ты не помнишь?

К а р о л а. Сказали, что один из ваших старых поклонников.

Т е т я Т о н и. Ну, это еще мне ничего не говорит. А песню, песню ты не помнишь, которую этот поклонник заказал?

К а р о л а. Помню. Это была «Аве Мария» Шуберта.

Т е т я Т о н и. Тогда это Адам Керекеш, директор Института естествознания.

К а р о л а. Тетя Тони… если не секрет, сколько же разных песен могли по случаю вашего дня рождения заказать?

Т е т я Т о н и. Пять. Из всех мужчин мира только пять человек могут песней напомнить мне о нашей былой любви. Венгерскую народную песню-привет могли прислать из Швеции, застольную Дон-Жуана — из Канады, песенку «Ночью на крыше омнибуса» — из Италии, старинную французскую — из Парижа, ну, а пятую ты уже сама знаешь. Пять песен — пять мужчин. За целую жизнь.

К а р о л а. Только пять? Но, тетя Тони, тогда можно сказать, вы вели вполне нравственный образ жизни.

Т е т я Т о н и. Не нужно преувеличивать, милая. Просто у меня было чуть меньше мужчин, чем у обычных, всеми уважаемых женщин.

К а р о л а. И все пятеро покинули вас?

Т е т я Т о н и. К счастью, да.

К а р о л а. Значит, вы были им неверны?

Т е т я Т о н и. Напротив, была и осталась верна навеки!

К а р о л а. Тогда почему же они покинули вас?

Т е т я Т о н и. Что делать, девочка. Так захотелось истории. Первый из-за своих революционных взглядов в тысяча девятьсот двадцатом году эмигрировал в Швецию. За эти годы он стал шведом, академиком. Он член комиссии по Нобелевским премиям, и каждый месяц аккуратно посылает мне мою маленькую «нобелевскую премию». Второй — тот, что заказал для меня венгерскую народную песню, он был изобретателем, но в Венгрии не получил признания и в тысяча девятьсот двадцать восьмом эмигрировал в Канаду, где у него теперь свой автозавод. Третий — он был еврей — покинул страну в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, а в настоящее время — католический священник в Италии. Поскольку с его деньгами у меня связаны религиозные чувства, я их не трачу, а кладу в сберкассу — мечтаю, чтобы у меня были похороны по первому разряду, с кремацией, оркестром и т. п.

К а р о л а. К чему говорить о смерти, тетя Тони?!

Т е т я Т о н и. О смерти я говорю совершенно спокойно. Ведь я все равно не умру раньше ста.

К а р о л а (смеется). Тогда уж расскажите об остальных ваших поклонниках.

Т е т я Т о н и. Хорошо… Четвертый — француз. Настоящий француз. Он работал в посольстве в Будапеште, но в тридцать девятом году его отозвали. Сейчас он член правительства Франции. И, наконец, Адам Керекеш, моя последняя любовь. Она приходится на сороковой год. Это любовь местная, отечественная. Он был самым нежным. Каждый день чем-либо доставлял радость. Потом он начал писать стихи. После третьего стихотворения я поняла, что помимо меня у него есть еще другая женщина. Так оно и было. Выяснилось, что он хочет на ней жениться. Разумеется, я сразу же порвала с ним. Любить, зная, что у человека есть еще и жена, я, конечно ж, не могла.

К а р о л а. Я не понимаю только, как им всем пришло в голову высылать вам денежное пособие.

Т е т я Т о н и. Чудачка, конечно же, это была не их идея. Просто они получили соответствующее письмо. Циркуляр, как я его называю.

К а р о л а. Циркуляр?

Т е т я Т о н и. Во время войны мою табачную лавчонку разбомбило, и, когда кончилась война, я подумала: надо же и мне на что-то жить. Тогда я и вспомнила о своих бывших друзьях и пустилась на их поиски. Через Красный Крест я узнала их адреса и разослала свой «циркуляр». (Вспоминая.) «Дорогие мои! Вы когда-то любили меня, и я любила вас. Была война, я лишилась всего. Единственная моя опора — это вы, пятеро мужчин, которым я подарила свою молодость. Не буду лицемерить, признаюсь, что пишу сразу вам всем. Подумайте обо мне, подумайте о той, которая ни разу не пожалела о том, что любила вас». Так писала я в своем письме. И не прошло и года, как стали поступать первые переводы. Нет, что ни говори, есть на свете вечная любовь!

К а р о л а. Тетя Тони, вы похожи на гордо парящую чайку.

Т е т я Т о н и. Спасибо, Карола. Я рада, что я кажусь тебе чайкой, а не бездомной кукушкой.

К а р о л а. Да что вы, тетя!

Т е т я Т о н и. Можешь говорить мне «ты». Так же, как и Орбокне.

К а р о л а. Вам, тетя Тони, я не посмею говорить «ты».

Т е т я Т о н и. Но почему? Орбокне всего на несколько десятилетий моложе меня.

К а р о л а. Целую ручку, тетя Тони.

Т е т я Т о н и. Я рада, что ты приехала ко мне. Отлично отдохнем вместе. По утрам бассейн, днем будем бродить по городу, после обеда — в кафе, а вечером…

К а р о л а (испуганно прерывает). А когда же мы осмотрим музеи и картинные галереи?

Т е т я Т о н и. В дождливые дни, когда некуда будет деться.

К а р о л а. Но, тетя Тони, извини, пожалуйста… Ты не любишь просвещаться?

Т е т я Т о н и. Нет. От просвещения у меня морщины образуются на лице. Мне хорошо только там, где не надо ни о чем думать. В бассейне, например, на улице, в кафе, а вечером, естественно, в театре. Пойдем, я покажу тебе твою комнату. (Идет в противоположную сторону дома.)

Карола с сумкой следует за ней.

О р б о к н е с лейкой выходит из дому, принимается поливать цветы. О р б о к открывает калитку, идет в сад, затем входит в дом через дверь, которую из зрительного зала не видно. Некоторое время спустя он появляется на террасе.

О р б о к. Здравствуй, милая. (Целует жену в лоб.)

О р б о к н е. Здравствуй, Пишта.

О р б о к. Я заглянул к Дюле. Вижу, его нет дома.

О р б о к н е. Не пришел еще.

О р б о к. Поставь лейку, Эржи. Сядь.

Орбокне ставит лейку, садится.

Итак, слушай. Мы обсудили этот вопрос с товарищем Бодони.

О р б о к н е. И что он сказал?

О р б о к. Сказал, что на вещи надо смотреть диалектически.

О р б о к н е. И?

О р б о к. И я теперь на них так и смотрю.

О р б о к н е. Как?

О р б о к. Диалектически. Я уже ясно вижу выход из нашего положения.

О р б о к н е. Почему же ты такой мрачный?

О р б о к. Потому что выход далеко не блестящий.

О р б о к н е. Почему?

О р б о к. Товарищ Бодони свел все к четырем тезисам. Первый: если я запрещу Дюле встречаться с буфетчицей, то она снова угодит на скользкий путь. Второй: если я разрешу Дюле встречаться с ней, то на скользком пути окажется он сам. Вот такие-то дела, Эржи.

О р б о к н е. А где же выход?

О р б о к. Выход изложен в третьем тезисе. «Товарищ Орбок, — сказал товарищ Бодони, — если ваш сын решит порвать с буфетчицей, то сделать это нужно так, чтобы она снова не очутилась в том болоте, из которого ей с помощью вашего сына едва удалось выкарабкаться». Поняла? С точки зрения нашей морали это единственно правильный выход.

О р б о к н е. Это все теория. А как на деле?

О р б о к. Я и об этом спрашивал у товарища Бодони. Он сказал, что практическое решение данной проблемы предоставляет мне. (Небольшая пауза.) Если же и я не смогу решить эту проблему, сказал товарищ Бодони, то ее решит сама жизнь. «Ибо жизнь находит выход из самых безвыходных ситуаций». Так сформулировал товарищ Бодони свой четвертый тезис, пожал мне руку и проследовал в свой кабинет.

О р б о к н е. И что же ты собираешься делать, Пишта?

О р б о к. Моя задача — заполучить назад Дюлу от буфетчицы. Но так, чтобы она сама была довольна таким решением.

О р б о к н е. Ты прогонишь Дюлу?

О р б о к. Нет, потому что это не соответствовало бы взглядам товарища Бодони. Я связан по рукам и ногам его тезисом.

О р б о к н е. И по ногам? Значит, и ты не уйдешь из дома по истечении срока твоего ультиматума?

О р б о к. Нет, поскольку этому мешает гуманизм товарища Бодони.

О р б о к н е. И что же ты собираешься сделать?

О р б о к. Не знаю. (Снимает пиджак, набросив его на спинку стула.) Пойду поработаю. Во время работы всегда приходят хорошие идеи. (Идет в свою мастерскую, но почти тут же возвращается.) Нечего сказать, хороша у меня жена. Я волнуюсь, переживаю, ищу выхода из трудного положения, а она и ухом не ведет. А сын наш, может быть, именно в эту минуту валяется в постели этой женщины. Тебе же и горя мало.

О р б о к н е. Ты хорошо знаешь, Пишта, что я чувствую и переживаю. И все же я хотела бы, чтобы в нашем доме все проблемы решались без семейных трагедий. Товарищ Бодони прав.

О р б о к. Этого ты можешь и не говорить: он всегда прав.

О р б о к н е. В наше время семейные проблемы нужно решать современно.

О р б о к. Современно?

О р б о к н е. Именно. А не избитыми, устаревшими методами.

О р б о к. Устаревшими… методами?

О р б о к н е. Да. И знаешь кто это сказал?

О р б о к. Бодони!

О р б о к н е. Карола.

О р б о к. Это еще кто такая?

О р б о к н е. Родственница тети Тони, учительница. Сегодня утром она приехала из Сомбатхея и будет здесь жить у нее. Сейчас они вместе отправились на какую-то выставку. Очень оригинальная и современно мыслящая девушка. (Встает со стула.)

О р б о к. Я проголодался.

О р б о к н е. Сейчас накормлю. (Идет, затем оборачивается.) Некоторые родители вообще норовят превратить детей в таких же старичков, как они сами, вместо того чтобы постараться помолодеть до возраста своих детей.

О р б о к. Интересная мысль, отличная диалектическая формулировка.

О р б о к н е. Да. И мы с тобой не должны стариться, Пишта, оттого что стали родителями.

О р б о к. А ты думаешь, мы состарились?

О р б о к н е (не отвечает, только грустно улыбается). Пойду разогрею ужин. (Уходит в дом.)

О р б о к (задумчиво). Некоторые родители вообще норовят превратить детей в таких же старичков, как они сами, вместо того чтобы постараться помолодеть до возраста своих детей… (Одобрительно кивает.) Правильная мысль! Все же товарищ Бодони — это товарищ Бодони. (Входит в сарай и начинает там что-то пилить.)

Т е т я Т о н и вместе с К а р о л о й появляется на улице. Обе нарядные, хорошенькие, только с разницей в годах в полстолетия. Входят во двор. Услышав, что в сарае пилят, тетя Тони ведет Каролу к террасе. Увидев через дверь сарая стоящего к ней спиной Орбока, наклоняется к Кароле.

Т е т я Т о н и. Это муж нашей Голубки… Идем, я тебя с ним познакомлю. Говори с ним уважительно. Он страшно любит, когда его уважают. (Идет к сараю.) Здравствуйте, товарищ Орбок. Разрешите представить вам мою юную родственницу.

Орбок поворачивается, выходит из сарая.

К а р о л а. Карола Иштванец. Весьма неподходящая для девушки фамилия, правда?

О р б о к. Несколько необычная. Жена мне уже говорила, что вы тут у нас поселились. Как вам нравится наша столица?

К а р о л а. Очень нравится. Представляете, мы даже умудрились попасть на выставку ЮНЕСКО{167}, посвященную истории письменности.

Т е т я Т о н и. Зато на кафе-мороженое у нас уже не осталось времени. У одной подписи Клеопатры проторчали битых десять минут с моей радостью. Подумать только, сколько всего понаписало человечество.

К а р о л а. Какая это была, однако, эпоха, когда человек мог для своей подписи символом характера избрать льва!

Т е т я Т о н и. Я могла бы в лучшем случае рассчитывать на старую кукушку.

К а р о л а. О нет: на нескольких летящих чаек.

Т е т я Т о н и. А вот товарищ Орбок для подписи пользовался бы только изображениями львов.

О р б о к. Вы считаете меня таким смелым?

К а р о л а (широко открыв глаза, удивленно смотрит на Орбока). Не-е!

О р б о к. Что вас так удивило, милая девушка?

К а р о л а. Голос! Какой красивый у вас голос, товарищ Орбок!

О р б о к. Красивый?

К а р о л а. Исключительно. Между прочим, точно такой же красивый голос у одного большого начальника… забыла его фамилию. Он как-то тут на днях по телевизору выступал.

О р б о к. Товарищ Бодони?

К а р о л а. Вот-вот! Он самый!

О р б о к. Интересно, до сих пор мне никто этого не говорил. (Тете Тони.) Вы тоже этого не замечали?

Т е т я Т о н и. Не знаю. Я по телевизору только оперетты слушаю. Едва ли товарищ Бодони в них выступает.

К а р о л а. Удивительно красивый голос. По моим наблюдениям, у мужчин голос редко бывает красивый. А как ваше мнение, тетя Тони?

Т е т я Т о н и. Не было случая прислушиваться к их голосу. Я не даю возможность мужчине подать голос.

О р б о к. А почему вы вдруг заговорили о моем голосе?

Т е т я Т о н и. У нее что на уме, то и на языке. Такой уж у нее характер.

К а р о л а. Знаете ли, я люблю все красивое. Как было бы хорошо, если б все люди были красивыми. Я хочу и детей, которым я буду преподавать, научить быть красивыми.

Т е т я Т о н и. Моя радость — учительница.

К а р о л а. Такими же красивыми и простыми, как Эржи.

О р б о к. Это кто?

К а р о л а. Ваша жена.

О р б о к. Извините… Право, никак не мог подумать, что такая молодая девушка, вроде вас, может называть мою жену этак запросто, по имени, Эржи!

Т е т я Т о н и. Это еще что! Она зовет ее Голубкой.

О р б о к. Как?

Т е т я Т о н и. Так, между прочим, звали вашу жену, когда она еще только училась в школе.

О р б о к. Первый раз слышу. Со слов жены я понял, что она успела полюбить вас, но рассказывать такие подробности из своей жизни!

Т е т я Т о н и. Ей люди все рассказывают. Я вон тоже на выставке столько всего ей выболтала, что сама поражаюсь.

О р б о к (смотрит на Каролу). Вы действительно располагаете к откровенности. (Смеется.) А я ведь тоже такой: что на уме, то и на языке.

Т е т я Т о н и. Я рада, что Карола понравилась и вам, товарищ Орбок. А Эржи просто полюбила ее. Эржи, чтобы вы знали, — это ваша жена, товарищ Орбок. (Берет за руку девушку.) Извините, нам пора идти. Надо успеть переодеться: вечером мы идем в театр, на «Сильву»…

К а р о л а. На «Короля Лира», тетя Тони.

Т е т я Т о н и (сдается). Ты права, дорогая. (Вздыхает.) Завтра придется снова идти к косметичке, разглаживать образовавшиеся морщины.

Обе уходят в дом. Орбок задумчиво смотрит им вслед, на его лице появляется улыбка. Он возвращается к станку, насвистывая, продолжает что-то обрабатывать напильником. Из дома выходит О р б о к н е.

О р б о к н е. Пишта!

Орбок свистит еще громче.

Ты, ты свистишь?

О р б о к. Да, насвистываю.

О р б о к н е. Давненько я не слышала, чтоб ты свистел… Уже лет десять, пожалуй.

О р б о к. Возможно, мамочка… Вероятно, потому, что за последние десять лет у меня сегодня в первый раз такое хорошее настроение.

О р б о к н е. Ты видел Каролу?

О р б о к. Видел.

О р б о к н е. Очаровательное создание, не правда ли?

О р б о к. Совершенно верно, дорогая Голубка.

О р б о к н е (смеется). Вы и обо мне говорили?

О р б о к. Эта девушка вселила в меня душевное спокойствие и уверенность в том, что все будет хорошо.

О р б о к н е. Что ты имеешь в виду?

О р б о к. Я имею в виду товарища Бодони.

О р б о к н е. Даже эта девушка напоминает тебе товарища Бодони.

О р б о к. Речь идет, дорогая, о его четвертом тезисе. «Жизнь указывает выход из самых безвыходных ситуаций». Понимаешь?

О р б о к н е. Нет.

О р б о к. Не понимаешь? В историю с Дюлой вмешалась сама жизнь и подсказала нам выход.

О р б о к н е. Не понимаю, что ты замышляешь?

О р б о к. Не я замышляю. Жизнь указует своим перстом, родная моя. Она послала нам эту девушку, чтобы Дюла… в нее влюбился.

О р б о к н е. Как же он в нее влюбится, если он уже любит свою буфетчицу?

О р б о к. В эту девушку невозможно не влюбиться. Она так красива, так мила, так умна… Это такое очаровательное существо… Сына-то своего я все-таки знаю. Что бы там ни было, а он — мой сын. Он такой же, каким я был в двадцать два года.

О р б о к н е. Но тебе не приходилось иметь дело с такими легкомысленными женщинами, как эта буфетчица.

О р б о к. Эржи, ты не знала меня в двадцать два года.

О р б о к н е. Пишта!..

О р б о к. Так вот, До знакомства с тобой я был по характеру примерно таким же, как наш Дюла.

О р б о к н е. И это ты говоришь мне только теперь? Понятно, в кого пошел наш сын. Но я рада, что и ты был таким.

О р б о к. Рада? Чему же?

О р б о к н е. Значит, и ты не такой уж безнадежно непогрешимый…

О р б о к. Да, конечно… в свое время…

О р б о к н е (с чувством продолжает). Не такой удручающе идеальный, не кристально чистый сосуд добродетелей. О, если б ты знал, как было трудно мне, простой, заурядной женщине, жить бок о бок с божеством…

О р б о к (скромно). Гм… Божество… Не кажется ли тебе, что это все-таки преувеличение?

О р б о к н е. Нет, дорогой, не преувеличение. А сейчас я так счастлива. (Гладит седые волосы мужа.) Ты прав, Пишта, Карола — действительно умная, очаровательная девушка. Я с тобой согласна. И конечно, было бы хорошо, если б все получилось так, как ты говоришь… Но я, увы, не уверена, что наш Дюла увидит в Кароле все то прекрасное и хорошее, что подметил ты своим острым глазом.

О р б о к (встает со стула, торжественно). Не беспокойся, мамуля. По своей натуре, по характеру Дюла — вылитый я. Так что его идеал — и есть эта славная, чистая душой девушка, а не буфетчица с ее сомнительной репутацией. Уверяю тебя, он обязательно влюбится в Каролу.

О р б о к н е (восторженно смотрит на мужа). Пишта, у тебя блестят глаза! И весь ты как-то вдруг помолодел.

О р б о к. Верно, мамочка, я чувствую себя прямо-таки двадцатилетним. (Обнимает жену и, нежно поддерживая ее, уходит с нею в дом.)

Звучит бравурная, шумная музыка.

З а т е м н е н и е.

Лунная ночь. На балконе появляется К а р о л а в халате тети Тони, садится в шезлонг и при свете маленькой лампы начинает читать. Через некоторое время на улице, освещенной луной, появляется Д ю л а; он осторожно открывает калитку, на цыпочках входит во двор, поднимается на террасу и наталкивается на одно из кресел.

К а р о л а (испуганно вскрикивает). Ой!

Д ю л а. Простите. Здравствуйте, тетя Тони. Читаете?

К а р о л а (продолжает читать). Читаю, но я не тетя Тони. Добрый вечер.

Д ю л а. Добрый вечер. (Смотрит на девушку.) О, какой же я болван, ошибся на целое столетие. Беру обратно «добрый вечер». Приветик!

К а р о л а. Приветик!

Д ю л а. Так кто же ты?

К а р о л а. Родственница тети Тони. Учительница. Приехала сегодня утром. Пробуду здесь неделю.

Д ю л а. Меня зовут Дюла.

К а р о л а. О тебе я уже слышала. Познакомилась с твоими родителями. Ты техник по телевизорам.

Д ю л а. Больше ты обо мне ничего не слыхала?

К а р о л а. Нет.

Д ю л а. Например, какой я ужасный тип?

К а р о л а. Нет.

Д ю л а. Значит, не успели. Как тебя зовут?

К а р о л а. У меня очень неудачное имя.

Д ю л а. Ничего, как-нибудь переживу.

К а р о л а. Карола Иштванец.

Д ю л а. Подумаешь. Я ожидал худшего. А что ты читаешь?

К а р о л а. Путеводитель по Будапешту. Что бы ты порекомендовал мне посмотреть в Будапеште?

Д ю л а. Меня.

К а р о л а. Спасибо за ценный совет.

Д ю л а. Не стоит. Спокойной ночи. (Открывает ставни, хочет влезть в окно.)

К а р о л а. Ты всегда так поздно возвращаешься домой?

Д ю л а. Что ты! Сегодня еще рано. Мы с Мари были на «Короле Лире», потом немного прошвырнулись…

К а р о л а. Ее зовут Мари?

Д ю л а. Да.

К а р о л а. Понравился ей «Король Лир»?

Д ю л а. Понравился. Только разные там буйства пришлись ей не по душе. Говорит: какой-то сумасшедший дом, а не представление.

К а р о л а. Интересное мнение.

Д ю л а. Интересное. Головой-то она не так чтобы очень была сильна…

К а р о л а. Мы с тетей Тони тоже были на «Короле Лире».

Д ю л а. Правда? Эх, как же мы там не встретились…

К а р о л а. Жаль, конечно. Я познакомилась бы с Мари. (После небольшой паузы.) Она красивая?

Д ю л а. Не слишком.

К а р о л а. Она нравится твоим родителям?

Д ю л а. Еще как! Особенно отцу. Сегодня утром он мне заявил: если в течение трех дней не порву с ней, то мне скатертью дорога на все четыре стороны.

К а р о л а. И ты порвешь?

Д ю л а. Ты что — чокнутая? Я же люблю ее.

К а р о л а. Почему же отец так настроен против нее?

Д ю л а. Возражения морального характера. У нее, видишь ли, было прежде много поклонников.

К а р о л а. И что же ты собираешься делать?

Д ю л а. Послезавтра уйду из дому. Переселюсь куда-нибудь.

К а р о л а. Может, к тому времени отец передумает, смягчится?

Д ю л а. Ты его еще не знаешь! Если он что сказал, то быть по сему. Страшно последовательный человек. На мое воспитание расходует уйму энергии. Эту бы энергию да на мирные цели…

К а р о л а. Трагедия родителей. Люди, став родителями, утрачивают способность молодо думать.

Д ю л а. Так это же естественно!

К а р о л а. Но почему? Вот и твой отец спасовал перед старостью. А его нужно возвратить в молодость.

Д ю л а (смеется). Скажешь еще!

К а р о л а. Ну и зря смеешься. Человек может оставаться молодым, сколько ему захочется. Надо только уметь. Я, например, всю жизнь буду молодой.

Д ю л а. Легко об этом говорить в двадцать лет. А вот заведем мы с тобой деток и тоже станем похожими на наших предков. Ты — одинокой, как моя мама, а я, как мой отец, буду ругать своего блудного сына за его любовь к буфетчице. Сгоревшая лампочка свету не дает. Это я про отца сказал. Метафора.

К а р о л а. А что, если я научу его, как загореться и снова начать светить?

Д ю л а. Ничего у тебя не выйдет.

К а р о л а. Плохо ты знаешь своего отца. И глупо ведешь себя при нем. Хочешь, через три дня отец нежно прижмет тебя к груди и скажет: «Иди, сын, своей дорогой. Не буду тебе мешать».

Д ю л а. Брось ты.

К а р о л а. Не веришь?

Д ю л а. Тоже мне волшебница!

К а р о л а. Ладно, посмотрим, кто из нас прав. Спокойной ночи! (Обиженная, быстро уходит в комнату.)

Д ю л а. Спокойной ночи… деревенская дурочка! (Исчезает в окне.)

Тишина. Затем вдруг музыка и свет.

Раннее утро. Яркие краски. Открывается дверь на первом этаже, и на террасу входит О р б о к. Он в тренировочном костюме, весело настроен. Останавливается посреди террасы, делает несколько глубоких вдохов, упиваясь свежестью воздуха. Затем решительно входит в мастерскую, что-то ищет там, через некоторое время, торжествующий, возвращается с двумя гантелями в руках. Бодро и весело делает упражнения. Доволен, что еще есть сила. Из дому выходит О р б о к н е.

О р б о к н е (удивленно глядит на мужа). Пишта!..

О р б о к (поднимает ввысь гантели). Слушаю, дорогая.

О р б о к н е. Это что у тебя — зарядка?

О р б о к. Да.

О р б о к н е. Поднимаешь такие тяжеленные штуки?

О р б о к. Да они и совсем не тяжелые.

О р б о к н е. Десять лет не видела, чтобы ты возился с этими железяками.

О р б о к. Это точно, последние годы я разленился. (Снова выжимает гантели.)

О р б о к н е. Это не вредно?

О р б о к. Да что ты!

Д ю л а, полуголый, высовывается из окна. Поражен, увидев отца в картинной позе циркового артиста.

Д ю л а. Отец!

О р б о к (поворачивается с гантелями к сыну). Тебе, кстати, тоже не мешало бы порою давать работу мышцам.

Д ю л а. Сейчас мне уже в мастерскую пора, а завтра я обязательно займусь.

О р б о к (продолжая делать упражнения). Послушай, мальчик, ты еще не видел родственницу тети Тони?

Д ю л а. Каролу? Конечно, видел. Вчера вечером, когда пришел домой.

О р б о к. И… как она тебе?

Д ю л а. Не знаю даже, что сказать. Милее ее я еще не встречал. Извини, папа… (Скрывается в окне.)

О р б о к (кладет гантели, торжествующе смотрит на жену). Что я тебе говорил? «Милее ее я еще не встречал…». Эмоциональный процесс начался.

О р б о к н е. Удивительно.

О р б о к. Нет ничего удивительного, дорогая! Я знаю своего сына.

О р б о к н е. Ты меня поражаешь, Пишта. Просто удивительно! Пойду покормлю Дюлу. (Счастливая, быстро уходит в дом.)

Орбок остается один, делает несложные дыхательные упражнения, но, когда доносится скрип балконной двери, он бросает взгляд наверх и снова хватается за гантели. К а р о л а выходит на балкон, развешивает чулки. Заметив Орбока, удивляется. Она с искренним восхищением наблюдает, как немолодой уже мужчина без особых усилий играет тяжелыми гантелями.

К а р о л а. Доброе утро, дядя Орбок. Вот уж не думала, что вы такой сильный.

О р б о к. Просто люблю этак утречком немножко поразмяться. Необходимо. Целый день за рулем, сидишь, развалясь на мягком сиденье.

К а р о л а. Может быть, хватит? Чего доброго, надорветесь!

О р б о к. Надорвусь? Ну что вы! (Три раза подряд выжимает гантели, стараясь при этом скрыть одышку. Наконец опускает гантели на землю.) Вы так рано встаете?

К а р о л а. У нас с тетей Тони сегодня напряженный день: бассейн, Аквинкум, Национальная галерея{168}, музей в Крепости{169}…

О р б о к. И тетя Тони выдерживает такую нагрузку?

К а р о л а. Мне бы выдержать. А она вечером собирается еще в варьете.

О р б о к. Да, тетя Тони действительно женщина неутомимая. Хотя ей в жизни, видать, много довелось поработать, бедняжке. Вон сколько одних пенсий получает. Жена мне рассказывала, что тетя Тони была во многих странах медицинской сестрой. Всю свою жизнь посвятила служению людям, облегчению их страданий. Надо сказать, эти капстраны довольно-таки прилично обошлись с ней, смогли оценить по заслугам ее подвиг. Пенсии, конечно, эти государства не по своей воле согласились платить. Наверняка, их к этому тамошние профсоюзы принудили.

К а р о л а. Скорее всего… Скажите, пожалуйста, Дюла уже встал?

О р б о к. Встал и как раз собирается уходить. Я слышал, вы уже познакомились.

К а р о л а. Да, вчера вечером. Я читала на балконе, а он домой вернулся. Он очень похож на вас, товарищ Орбок.

О р б о к. Вы находите?

К а р о л а. Вылитый отец!

О р б о к. И… Он вам понравился?

К а р о л а. Весьма.

О р б о к. Я рад этому.

К а р о л а. Но дело ведь не в самих мужчинах. Вот и вы, товарищ Орбок, должны быть рады, что вам досталась такая красивая, милая жена. Это большое счастье.

О р б о к. Несомненно.

К а р о л а. Так что это наш долг. Мы, женщины, призваны окрылять мужчину.

О р б о к. Да. Но при этом они еще должны принимать участие и в производительном труде. А так, оно конечно, Эржика, например, действительно дала мне крылья.

К а р о л а. А это, товарищ Орбок, позволило вам вырастить такого прекрасного сына.

О р б о к. Вы считаете?

К а р о л а. Безусловно. А это в наше время встречается не часто. Родители обычно так увлекаются процессом воспитания, что уже перестают замечать тех, кого они воспитывают.

О р б о к. В этом что-то есть!

К а р о л а. По-настоящему современные родители не мешают развиваться индивидуальности своих детей.

О р б о к. Конечно.

К а р о л а. И не навязывают детям собственных взглядов на мораль.

О р б о к. Ясное дело!

К а р о л а. Наоборот, поощряют их: идите своим путем!

О р б о к. Совершенно правильно!!! Вы знаете, Карола, у товарища Бодони есть по этому вопросу выдающийся тезис: «Некоторые родители норовят превратить своих детей в таких же точно старичков, как они сами, вместо того чтобы самим помолодеть до их возраста». Не знаю, способны ли вы почувствовать глубину этой мысли?

К а р о л а (преодолевая удивление). Кажется, чувствую.

О р б о к. По-моему, этот тезис можно бы положить в основу всей современной педагогики. Хотя, конечно, и ваш тезис насчет женщин, окрыляющих мужчин, тоже, признаюсь, весьма любопытен. Крылья — это я точно получил от нее! Одним словом, крылья. Понимаете?

К а р о л а. Да.

О р б о к. А вот сыну моему их-то как раз и не хватает.

Г о л о с т е т и Т о н и (из дому). Карола! Карола!

К а р о л а. Извините, меня зовут. Иду, тетя Тони! (Уходит с балкона.)

О р б о к н е (взволнованная, выходит из дому). Я опять расспрашивала Дюлу о Кароле. Он в восторге от нее…

О р б о к. А она восхищается Дюлой!

О р б о к н е. Ты говорил с ней?

О р б о к. Только что. Она на балкон выходила.

О р б о к н е. И что же она сказала?

О р б о к. О крыльях.

О р б о к н е. О крыльях? О каких крыльях?

О р б о к. О тех, которыми женщины окрыляют мужчин. И, как я понял, девушке кажется, что у Дюлы этих крыльев еще пока нет. А у меня есть.

О р б о к н е. У тебя есть?!

О р б о к. Ну да. И Карола считает, что дала мне эти крылья ты!

О р б о к н е. Эта девушка всех покорила. Я, кажется, даже помолодела лет на десять с тех пор, как она здесь. (Показывая на гантели.) А ты даже не поддаешься учету. Однако пойдем-ка и мы позавтракаем, не стоит оставлять мальчика в одиночестве.

Оба уходят. На балкон выходит взволнованная т е т я Т о н и, ведя за руку К а р о л у.

Т е т я Т о н и. Покажи, покажи, где он упражнялся?

К а р о л а. Да вон там, видите — гантели еще лежат.

Т е т я Т о н и (пугается при виде тяжелых гантелей). Вон те?

К а р о л а. Да.

Т е т я Т о н и. Какой ужас! И он для тебя старался, поднимал?

К а р о л а. Да. Но почему это тебя так взволновало, тетя Тони?

Т е т я Т о н и. Ты не заметила, когда он их поднимал, каких-нибудь эмоций с его стороны?

К а р о л а. Эмоций? Дышал тяжело.

Т е т я Т о н и. Да не об этом я. Блеска у него в глазах не заметила?

К а р о л а. Нет, не заметила. Почему ты об этом спрашиваешь?

Т е т я Т о н и. Карола, у меня страшные подозрения. Лев готовится к прыжку. Надеюсь, теперь ты меня понимаешь? Нет, я должна немедленно погадать на картах. (Поспешно уходит в дом.)

Карола пожимает плечами, она действительно не понимает тети Тони. Из дому в веселом настроении выходит Д ю л а, в руках — сумка с инструментами.

Д ю л а (завидев на балконе Каролу, кричит ей). Ты здесь? А я хотел посвистеть тебе. Доброе утро!

К а р о л а. Утро доброе. Зачем же мне свистеть?

Д ю л а. Сообщить: чего доброго, ты еще права окажешься. Заворожила моего отца! Представь себе, за завтраком он не проронил ни слова о Мари. А прощаясь, даже похлопал меня по спине. Ты волшебница, Карола! Разреши в знак признательности и уважения поцеловать тебе руку.

К а р о л а (смеясь, кладет на перила балкона руку). Пожалуйста.

Д ю л а. Момент. (Поднимает лежащую на террасе стремянку, ставит ее, проворно взбирается по ней на верхнюю перекладину, садится и целует Кароле руку.) Я преклоняюсь перед тобой, Карола, как отец — перед товарищем Бодони.

К а р о л а (вздыхает). Увы. Ты не первый. Многие преклоняются.

Д ю л а. Я думаю.

К а р о л а. В Сомбатхее, например, все парни меня уважают.

Д ю л а. Судя по мне, в Будапеште — тоже.

К а р о л а. Один парень даже сказал, что ему жаль тратить на меня время. Потому что на таких, как я, нужно обязательно жениться.

Д ю л а. А женитьба — это стихийное бедствие. Меня такие вещи тоже пугают.

К а р о л а. Тебя? Но ты же влюблен.

Д ю л а. Именно поэтому, Карола. Из всей школьной зубрежки мне по душе был один Петёфи. Помнишь: «Любовь и свобода — вот все, что мне надо». Так вот: любовь и свобода, а не женитьба! Мари мне как раз потому и нравится, что она не грозит мне узами брака. Узами — то есть неволей! Конечно, тебе, столь совершенной и достойной всяческого уважения девушке, трудно понять ход моих ужасных рассуждений.

К а р о л а. Кажется, меня будут всегда только уважать, и не больше.

Д ю л а. Что делать, коль ты рождена для уважения. А нам, нынешним парням, на что такая девушка, как ты? С тобой не подурачишься, перед тобой не пофасонишь, для этого ты слишком умна. Тебе под стать только парень исключительных способностей и характера. Я же в лучшем случае могу лишь восхищаться тобой.

К а р о л а. Этой весной один наш молодой преподаватель сказал, что при виде меня ему в голову приходит Академия наук.

Д ю л а. Точно. Колоссальное наблюдение. Можешь этим гордиться.

К а р о л а (горько). Горжусь.

Д ю л а. Ты прекрасна, Карола. Воплощенное совершенство.

К а р о л а. Говоришь, прекрасна?

В этот момент, в темном костюме, готовый в путь, из дому на террасу выходит О р б о к; увидел Каролу и сидящего на лесенке Дюлу, внезапно останавливается в дверях. Долго смотрит на них.

Д ю л а. Прекрасна и совершенна. (Опять целует Кароле руку, затем сбегает с лесенки вниз и, махая рукой, бежит к воротам.) Сервус! (Выбегает на улицу и исчезает.)

К а р о л а машет рукой вслед Дюле и убегает в дом. О р б о к выходит из двери, смотрит вслед сыну, затем — на пустой балкон.

О р б о к н е (выходя из дому). Ты забыл портфель, Пишта. (Передает ему портфель.)

О р б о к. Спасибо. (Показывает на стремянку.) Когда я вышел, Дюла сидел вон там и целовал Кароле руку!

О р б о к н е. Так быстро все произошло!.. Просто невероятно быстро… и все так, как ты предвидел…

Орбок растерянно смотрит в одну точку.

У тебя сейчас такой смелый, такой уверенный взгляд, Пишта.

О р б о к (с затуманенным взором). Да.

О р б о к н е. Сейчас, когда ты смотришь в будущее, у тебя очень бодрый и молодцеватый вид. Я знаю, о ком ты сейчас думаешь, Пишта…

О р б о к (как бы очнувшись, смущенно смотрит на жену). О ком?

О р б о к н е (довольная, счастливая). О товарище Бодони!

З а н а в е с.

Часть вторая

Декорация та же, что и в первой части, с той лишь разницей, что на террасе на столе стоит ваза с ярким букетом цветов. После короткой увертюры на улице появляется О р б о к. Бодрым шагом он подходит к калитке, берет под мышку портфель и, сунув два пальца в рот, протяжно и пронзительно свистит.

Г о л о с О р б о к н е (с противоположной стороны дома). Боже мой, Пишта, ты ли это?

О р б о к (кричит через решетку ворот). Сервус, Эржи! Мамулечка, открой мне, пожалуйста!

Г о л о с О р б о к н е. А где твой ключ?

О р б о к. Потерял.

Г о л о с О р б о к н е. Потерял? Такого с тобой еще не случалось.

О р б о к н е (появляясь у изгороди). И не звонишь, а свистишь… Просто невероятно. (Подходит к калитке, открывает.) Что ты так рано сегодня?

О р б о к. Товарищ Бодони сказал, что я ему сегодня больше не нужен.

О р б о к н е. Такого тоже еще не случалось… Ты в самом деле потерял ключ?

О р б о к (радостно). Впервые в жизни! (Входит во двор, обнимает жену.) Ты не представляешь, какое это прекрасное чувство — потерять ключ от калитки! Хоть какое-то нарушение осточертевшего распорядка. Кто дома?

О р б о к н е. Никого. Я одна.

О р б о к. А тетя Тони?

О р б о к н е. Они с Каролой ушли еще утром.

О р б о к. Поразительная женщина эта тетя Тони!

О р б о к н е. Карола говорит, в бассейне за ней не угнаться.

О р б о к. Тетя Тони и наших внуков переживет. (Бросает в угол террасы портфель.) Послушай, а почему, собственно говоря, мы не ходим в бассейн?

О р б о к н е. В бассейн?

О р б о к. А что? Фигурка у тебя не хуже, чем у тети Тони.

О р б о к н е. О, какой же ты чудак!

О р б о к. А что с парнем, мамочка?

О р б о к н е. С Дюлой?

О р б о к. Ну да. Если память мне не изменяет, именно так его зовут? Где он?

О р б о к н е. Недавно звонил из мастерской. Спрашивал, можно ли ему прийти домой? Потому что… потому что сегодня истекает срок ультиматума.

О р б о к. Какого ультиматума? Ах да! Принеси-ка телефон, дорогая. Я хочу отсюда позвонить.

О р б о к н е. Отсюда?

О р б о к. Постой. (Лезет в карман.) Это серебряное колечко я принес тебе. (Передает.) Оно было в коробочке, но я случайно сел на нее в машине и раздавил.

О р б о к н е. Какое красивое!

О р б о к. Отныне ты постоянно будешь получать от меня знаки внимания.

О р б о к н е. Пишта, я… я даже не знаю, что мне с ним делать.

О р б о к. Надеть на палец.

О р б о к н е (надевает кольцо). В самый раз. Ах, какое чудное…

О р б о к. Надо на нем что-нибудь выгравировать. Знаешь, пожалуй, я напишу какую-нибудь поэму в твою честь. Но где же телефон?

О р б о к н е (счастливо). Несу! (Спешит к дому.)

Орбок откидывается на ступеньке лестницы и устремляет довольный взор в небо.

(Несет телефонный аппарат.) Можно набрать номер мастерской?

О р б о к. Можно.

О р б о к н е. Девяносто шесть четыре пятьдесят восемь. Алло! Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Дюлу Орбока… Кто просит? Родители… Что? Это ты сам? А-а, понимаю… Один во всей мастерской? Подожди, я передам трубку отцу. (Передает Орбоку трубку, а аппарат продолжает услужливо держать в руках.)

О р б о к. Алло!.. Это я. Твой отец. Что с тобой, черт побери? Совсем заработался… Давай-ка, друг, быстренько собирайся и марш домой. Что ты там лепечешь? Ах, ультиматум… К черту все ультиматумы! Понял?.. Не устраивать нам сожжение ведьм? Ты что, голубчик, думаешь, мы в средневековье живем? Ну что ты заикаться начал? Так вот, запомни следующее. Во-первых, современный родитель не станет подавлять индивидуальность своих детей. Слушай, слушай! Во-вторых, он не должен навязывать детям собственных взглядов на мораль. В-третьих, не должен мешать им идти своим путем… Ну что с тобой? Расхныкался! Ладно, давай быстрее приезжай. Марш домой! (Растроганный, кладет трубку.)

О р б о к н е (берет телефон, целует мужа в лоб). Пишта, ты удивляешь меня больше, чем когда я еще не была за тобой замужем.

О р б о к. Хватит восхищений и вообще всякой торжественности.

Орбокне уносит аппарат в дом. Орбок тихо, но задорно насвистывает какую-то старинную революционную песню. Орбокне возвращается с озабоченным лицом.

О р б о к н е. Послушай, Пишта, а вдруг наш Дюла не влюбится в Каролу? И тогда получится, что мы сами отдали его этой буфетчице?

О р б о к. Как это не влюбится? Что ты говоришь? (Кричит.) Дюла наполовину уже влюбился, конечно, еще несколько дней он не решится признаться в этом и себе самому, ну и потом какие-то нити еще связывают его с буфетчицей, хотя они уже рвутся одна за другой. (Кричит.) Но как тебе могло прийти в голову, что он не влюбится в Каролу? В такую девушку! В это несравненное создание! В это воплощение молодости!

О р б о к н е. Ты прав, Пишта. А как товарищ Бодони, не интересовался развитием событий?

О р б о к. Старик очень занят. Понаехало столько иностранцев.

О р б о к н е. Как, ты уже называешь товарища Бодони стариком?

О р б о к. Ну и что? Ты же знаешь, как я его уважаю. Просто он для меня как отец родной.

О р б о к н е. Отец? Да он же моложе тебя на целых пять лет?

О р б о к. Не важно. Авторитет в корне меняет возрастные соотношения.

О р б о к н е. И он ни словом не обмолвился о нашем сыне и его вопросе?

О р б о к. Нет, в личном плане заметил только: товарищ Орбок, вы словно помолодели.

О р б о к н е (смеется). Видишь, даже вверху одобрили твое омоложение. Все же удивительный ты человек, Пишта.

О р б о к (вставая со ступеньки). Пойду побреюсь.

О р б о к н е. Ты же сегодня брился, утром.

О р б о к. В такую жару волос так и прет наружу. Не могу же я ходить щетинистым, как дикобраз. Да, помнится, и ты не любила, когда Я небрит. (Целует жену и уходит в дом.)

О р б о к н е. Боже мой, как я счастлива… (Плачет, наверно, от счастья.)

К калитке подходит т е т я Т о н и. Услышав плач Орбокне, тихо подходит к террасе. Задумчиво, с грустью смотрит на нее, словно наперед знала: когда-нибудь это должно было случиться.

Т е т я Т о н и (сочувственным, ласковым шепотом). Бедняжка… (Подходит ближе к Орбокне.) Здравствуйте, милая Эржи…

О р б о к н е (сквозь слезы смотрит на тетю Тони). Здравствуйте, тетя Тони. Как хорошо, что вы именно сейчас пришли. Будет с кем поделиться… Я должна с кем-нибудь поделиться…

Т е т я Т о н и (очень ласково). Чем, милочка?

О р б о к н е. Мой муж… Мой муж, он совершенно переменился.

Т е т я Т о н и (участливо). Это я тоже заметила.

О р б о к н е. Вы тоже?

Т е т я Т о н и. Разве что слепой этого не увидит.

О р б о к н е (вытирая слезы). Сердце его ледяное вдруг таять начало.

Т е т я Т о н и. Ну, раз уж и вы об этом заговорили, не только лед тает. Мне кажется, в нем уже заметны и другие приметы весны.

О р б о к н е. Верно ведь? Вам, тетя Тони, тоже кажется, что мой муж влюблен?

Т е т я Т о н и. Да, стоило мне увидеть его с этими железяками, как я тотчас же усекла, в чем тут дело.

О р б о к н е. Спасибо, тетя Тони.

Т е т я Т о н и. За что же, милая?

О р б о к н е. За то, что и вы, тетя Тони, заметили крылья, выросшие за спиной у моего мужа. Я так счастлива.

Т е т я Т о н и (ошеломлена). И вы же еще и радуетесь этому?

О р б о к н е. Конечно, радуюсь.

Т е т я Т о н и. Простите, дорогая, но всему есть предел, в том числе и самопожертвованию.

О р б о к н е. Самопожертвованию? Я вас не понимаю, тетя Тони. Неужели я, по-вашему, настолько стара, что только через силу, принося себя в жертву, способна любить мужа?

Т е т я Т о н и (убитая простодушием Орбокне). Милая, но неужели вы предположили, что…

О р б о к н е (блаженно). Карола воскресила молодость в нас обоих. Вы не представляете, тетя Тони, как преобразился мой муж. Сегодня я, например, получила от него подарок.

Т е т я Т о н и (потрясена). Он уже и подарки дарит?

О р б о к н е. Да. Вот это колечко.

Т е т я Т о н и. Значит, товарищ Орбок уже в открытую нежен к вам?

О р б о к н е. Вы как-то странно выражаетесь, тетя Тони. Между прочим, он обещал каждый день оказывать мне внимание.

Т е т я Т о н и (после долгой паузы, с грустью). А стихов он вам не обещал написать?

О р б о к н е. Как же, обещал!.. В самом ближайшем времени он посвятит мне чуть ли не поэму…

Т е т я Т о н и. Бедная Голубка.

О р б о к н е. Почему же бедная, тетя Тони? Неужели вы не понимаете, что у нас начинается новая жизнь? Мой муж, например, уже отменил свой ультиматум, и Дюле больше не нужно уходить из дому.

Т е т я Т о н и. И товарищ Орбок примирился с существованием буфетчицы?

О р б о к н е. Ну что вы! Просто он уверен, что Дюла сам откажется от нее.

Т е т я Т о н и. Почему это он вдруг откажется?

О р б о к н е. Мой муж считает, что Дюла скоро влюбится в Каролу…

Т е т я Т о н и (с удивлением). Товарищ Орбок хочет, чтобы Дюла полюбил Каролу?

О р б о к н е. Только об этом и мечтает.

Т е т я Т о н и (смущенно). Значит, я неверно оценила ситуацию. Хотя это моя первая ошибка в сфере любви. Не обижайтесь на меня, Орбокне… Не обижайтесь, что я осмелилась заподозрить товарища Орбока…

О р б о к н е. В чем?

Т е т я Т о н и. Признаюсь честно, милая. Мне казалось, что ваш муж помолодел потому, что — как бы это поделикатнее выразиться — его чело нежно задел своими пальчиками ангел любви.

О р б о к н е (радостно). Да, конечно же, задел!

Т е т я Т о н и. Согласна. Но только мне казалось, что на челе товарища Орбока запечатлелась не ваша натруженная длань.

О р б о к н е. А чья же?

Т е т я Т о н и. Каролы.

О р б о к н е (весело смеется). Ну вот еще! Неужели вы могли предположить, что Пишта отвернется от меня?.. Нет, мой муж не из той категории мужчин, которые играли определенную роль в вашей жизни, тетя Тони… (Назидательно.) Вы не учли, милая тетя Тони, что любимые вами мужчины были выходцами из капиталистического общества.

Т е т я Т о н и (обиженно). Но у них были демократические взгляды. А мои прегрешения никогда не имели реакционного привкуса.

О р б о к н е. О, тетя Тони, как мало вы знаете моего мужа… и вообще мир, в котором мы живем.

Т е т я Т о н и. Ну ладно, Орбокне. Я еще раз прошу прощения. Я действительно забыла, что с моих времен прошло несколько десятилетий, что мир изменился и мужчины стали другими. Надеюсь, что мое заблуждение вы еще не расцените как признак старости. Ведь до ста мне еще жить целых тридцать лет. А за тридцать лет до смерти человек еще не слишком стар. (Уходит в дом.)

О р б о к н е (смотрит ей вслед). Бедняжка!..

О р б о к (кричит в дверь). Эржи, дорогая, иди-ка сюда, послушай, какую поэмищу я тут нацарапал.

О р б о к н е. Иду, дорогой, иду… (Счастливая, быстро уходит в дом.)

Быстрая, переполненная эмоциями мелодия. Освещение слегка меняется.

Через час. Время под вечер, но еще светит солнце. Сцена пуста. Стремительно распахивается окно на первом этаже. В окне стоит О р б о к. Включив магнитофон, он исчезает, и некоторое время спустя уже выходит из дому, шагая под музыку. Довольный, садится на террасе. Слушает музыку и даже пританцовывает сидя, тихо подпевает и ладонью отбивает такт на столе. Со стороны улицы появляется К а р о л а. Она звонит, но Орбок так громко барабанит по столу, что не слышит звонка.

Карола снова нажимает кнопку. Орбок опять не слышит, пока наконец третий, длинный звонок не доходит до него. Орбок выключает магнитофон.

О р б о к (кричит). Иду! (Быстро идет к калитке.) Ого, это вы, Карола? Как это прекрасно.

К а р о л а (с улицы). Извините, пожалуйста, товарищ Орбок, но тетя Тони из бассейна не захотела пойти со мной в музей Петёфи{170}. Поэтому я возвращаюсь одна и без ключа.

О р б о к. Сейчас открою. Нет, увы, не могу открыть: я ведь потерял свой ключ от калитки.

К а р о л а. Ничего, тетя Тони откроет.

О р б о к. Тети Тони нет дома. Поехала в кондитерскую за пирожными. А Эржи ушла за вином! Мы тут решили вечером устроить небольшое семейное торжество.

К а р о л а. А Дюла?

О р б о к. Он еще не приходил. Обождите-ка. Когда Дюла приходит поздно, он, не желая громыхать калиткой, перелезает через забор.

К а р о л а. Здесь нетрудно перелезть.

О р б о к. В юбке трудно.

К а р о л а. Почему? В сельской школе я и физкультуру преподаю. Вот смотрите, как это делается: ставлю ногу на решетку, ложу, простите… кладу руку на верхушку столба, поворачиваюсь. Вот и все. Теперь осталось только спуститься вниз.

О р б о к. Обождите, я помогу вам.

К а р о л а. Спасибо, но я немного тяжеловата.

О р б о к. Поднимал и потяжелее.

К а р о л а. Да, да, видела. Гири!

О р б о к (уверенно и легко снимает Каролу с забора, некоторое время держит ее на руках). Как пушинка. (Ставит девушку на землю.) Вот и все дела.

К а р о л а. Спасибо.

О р б о к. С удовольствием.

К а р о л а. Я вас не оцарапала, товарищ Орбок?

О р б о к. Ах, ну о чем речь!

К а р о л а. Мне показалось, что у вас вот здесь, возле уха, небольшая царапина.

О р б о к. Пустяки, порезался во время бритья.

К а р о л а. Дядя Орбок, это вы только что производили здесь страшный рев?

О р б о к. Да. Проверял Дюлин магнитофон. У нас же танцы сегодня вечером. Заставим мы с Дюлой пуститься в пляс и тетю Тони, и мою жену, ну и, разумеется, вас.

К а р о л а (чтобы окончательно разрядить обстановку). А вы действительно потеряли ключ?

О р б о к. Я потерял сегодня не только ключ, Карола, но и…

К а р о л а. Но и?..

О р б о к. Тут одним словом всего не выразишь. Пришлось мне поступиться многим. И вы тому причиной. Я, например, отказался от своих испытанных методов воспитания. Сегодня, к примеру, истек срок ультиматума, после чего я должен был выгнать из дома Дюлу. Понимаете?

К а р о л а. Товарищ Орбок…

О р б о к. Но вместо этого я спустился на землю, разбил вдребезги кумир отцовского авторитета и в этой кутерьме забыл где-то не только ключи от калитки, но и свои замшелые методы воспитания.

К а р о л а. А именно?

О р б о к. Сегодня я позвонил Дюле и сказал, что никакого ультиматума не было и нет.

К а р о л а. Нет.

О р б о к. Нет. Потрясно?

К а р о л а. Вполне.

О р б о к. Вы еще молодая девушка, Карола, и не представляете, какое это прекрасное чувство, когда ты не только должен все время запрещать, но можешь и позволять! Ибо только тогда ты можешь и себе кое-что позволить! Позвольте? (Включает магнитофон, церемонно приглашает Каролу на танец.)

Девушка, улыбнувшись, принимает приглашение.

Орбок танцует в старомодном стиле, усвоенном когда-то очень давно в какой-нибудь третьеразрядной школе танцев.

О, какое это прекрасное чувство, когда ты только позволяешь, позволяешь, позволяешь! Впрочем, об этом я уже говорил. Одним словом, Дюла может отныне поступать как ему угодно. (Почти нараспев, в такт мелодии.) Хочет, пусть любит Мари или же лучше найдет… девушку и подарит чувство свое… Пусть уйдет… и позабудет Мари…

К а р о л а (прерывая танец). Зачем же ему искать какую-то девушку, если у него уже есть одна?

О р б о к. А если он увидит, что ошибся и что настоящая любовь только теперь постучалась к нему в дверь?

К а р о л а. Я не совсем улавливаю вашу мысль, товарищ Орбок.

О р б о к. Если бы он, например, узнал, что нравится прекраснейшему в мире существу. Скажем — вам.

К а р о л а. Мне? (После долгой паузы, смущенно.) Дюла очень милый юноша… Но он мне пока еще не нравится.

О р б о к (выключает магнитофон). Не нравится?

К а р о л а. Нет. Да я и не могу им увлечься: мы с ним просто не подходим друг другу.

О р б о к. Вы уверены, Карола?

К а р о л а. Уверена.

О р б о к (невольно). Слава богу.

К а р о л а. Вы рады этому?

О р б о к. Как вам сказать…

К а р о л а. Но почему же вы рады этому, товарищ Орбок, если вы надеялась, что с моей помощью Дюла избавится от Мари?

О р б о к. Потому что во мне вдруг заговорила… совесть. Потому что я вдруг понял: вы достойны лучшего человека, чем мой Дюла.

К а р о л а. Почему? Дюла, по-моему, очень хороший человек.

О р б о к. Безусловно. Но мой сын мелковат для вас… Не ростом, конечно, а так, вообще. Мелок… А вы влечете к себе нечто более солидное.

К а р о л а (смеется). О, ну что вы!

О р б о к. Необыкновенный человек.

К а р о л а. Такого век не дождешься.

О р б о к. Ну вот, а Дюла самый обыкновенный парень. Хотя внешне он довольно привлекательный. Верно?

К а р о л а. О да.

О р б о к. Язык хорошо подвешен.

К а р о л а. Это уж точно.

О р б о к. Умен. Но, увы, не герой.

К а р о л а. Зато у него очень приятный голос. В точности как у вас. Вы с Дюлой, должно быть, хорошо поете. Сегодня вечером будете петь?

О р б о к. Когда-то пел. Но сегодня, Карола, я не буду петь. К чему ворошить прошлое? Не хочу впадать в старческую сентиментальность.

К а р о л а. Вы, товарищ Орбок, совсем не старый мужчина.

О р б о к. Нет?

К а р о л а. Может быть, когда-то вы и были старым, но сейчас-сейчас вы снова молоды.

О р б о к. Молод?

К а р о л а. Да. (Улыбаясь смотрит на Орбока.) Что ж, спасибо за приглашение. Пойду переоденусь для вечера. (Исчезает за углом дома.)

Орбок остается один, беспокойно ходит по террасе. Вдруг начинает напевать какую-то стародавнюю песенку, модную и сегодня, в которой можно расслышать: «Только лишь любовь, воспоминания…» и т. д. Прислушивается к собственному голосу, затем, повернувшись в сторону балкона, начинает петь в полный голос. На улице появляется Д ю л а. Услышав пение отца, он подхватывает песню, с песней открывает калитку, входит во двор. У террасы встречаются поющие отец и сын. Они обнимаются, продолжая петь.

Д ю л а. Спасибо, папа. Как приятно видеть, что тебя понимают. Спасибо вам.

О р б о к. Не за что. И говори мне «ты».

Д ю л а. Я?.. Тебе? Ну, хорошо. Привет, отец!

О р б о к. Ведь что такое молодость, сынок?

Д ю л а. Да, папа, скажи, что?

О р б о к. Молодость, сынок, это полет души. Понимаешь?

Д ю л а. Приблизительно.

О р б о к. Да, душа человека летит на распахнутых крыльях, и ничто не может остановить ее полет. Нет таких авторитетов, закоснелого прошлого, над которыми не мог бы подняться человек, если он молод. И я поднялся в самую высь, Дюла. Я пролетел над самим собой. Можешь ты взвиться ввысь и полететь вместе со мной, сынок?

Д ю л а. Могу.

О р б о к. Лети же ко мне! Полетим вместе в страну юности.

Д ю л а. Потрясающе!

О р б о к. Два орла взмывают ввысь… Смотрят с высоты полета… И радуются. Как ты думаешь, чему?

Д ю л а. Чему, скажи?

О р б о к. Чему же еще? Конечно, свободе!

Д ю л а. Ты прав, папа. Какой же я дурень, что сам не догадался.

О р б о к. Ничего, мой мальчик. Рядом со мной ты научишься быть по-настоящему молодым. А теперь выкладывай, что сказала Мари, когда ты сообщил ей об отмене ультиматума?

Д ю л а. Не мог я ей этого сообщить. Ее дома не было.

О р б о к. Где же она была?

Д ю л а. В министерстве. Представь себе, папа, ее неожиданно вызвал товарищ Бодони.

О р б о к. Прекрасно. Как видно, под моим влиянием и товарищ Бодони помолодел. (Берет сына под руку и торжественно идет с ним в дом.)

Музыка марша, которая со сменой освещения переходит в танцевальную.

Мягкий приветливый свет над столом на террасе. Из окон на первом этаже тоже льется свет. Всякий раз, когда открывается дверь, из дому доносится громкая музыка. Когда дверь закрыта, музыка звучит приглушенно. Сцена некоторое время пуста. Затем у ворот появляется девушка. Это М а р и. Она зажигает спичку и при ее свете разглядывает номер дома, затем решительно нажимает кнопку звонка. О р б о к выходит из дому и идет к калитке.

О р б о к. Кто там?

М а р и. Это я, товарищ Орбок.

О р б о к. О-о. Это вы… Мари?

М а р и. Да, товарищ Орбок, это я. Я прямо от товарища Бодони.

О р б о к (открывая калитку). Очень кстати. Вся семья в сборе. И Дюла дома.

М а р и. Спасибо, я не стану заходить. Мне хотелось бы с вами поговорить, товарищ Орбок. С глазу на глаз.

О р б о к. Ну не упрямьтесь. Мы все очень рады вам. Мы как раз празднуем отмену ультиматума.

М а р и (серьезно). Да, да.

О р б о к. Не понимаете? Нет больше никакого ультиматума…

М а р и. Да, товарищ Орбок, понимаю, ультиматума нет. Но я не зайду. Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, товарищ Орбок. Я же сказала, что я только что от товарища Бодони.

О р б о к. Я слышал. Только не пойму, почему вы говорите таким мрачным и официальным тоном в столь радостную минуту?

М а р и. Почему же «мрачным», товарищ Орбок? И тем более «официальным»? Где мы могли бы поговорить?

О р б о к. Как вам будет угодно. Но если вы непременно хотите поговорить со мной с глазу на глаз, давайте присядем вон на ту скамеечку. Подойдет?

М а р и. Подойдет.

О р б о к. Прошу вас, садитесь.

М а р и. Спасибо. (Садится.) Красиво тут у вас.

О р б о к. Красиво.

М а р и. Прямо как в деревне.

О р б о к. Точно.

М а р и. Товарищ Орбок, меня вызывал товарищ Бодони. Полтора часа проговорили с ним. Товарищ Бодони говорил со мной так красиво, так красиво, просто нет слов…

О р б о к. Можно не сомневаться.

М а р и. Короче говоря, товарищ Орбок… расстаюсь с Дюлой.

О р б о к (пораженный, смотрит на девушку, медленно встает, и в этот момент тень старости ложится на его лицо). Расстаетесь?

М а р и. Мне нелегко было решиться на этот шаг. Но человеку иногда приходится быть беспощадным к самому себе. Будущее требует пожертвовать настоящим.

О р б о к. Что с вами произошло?

М а р и. Я поднялась на ноги…

О р б о к. В каком смысле?

М а р и. Раньше я не видела перспективы, а товарищ Бодони расширил ее…

О р б о к (охнув). Расширил?

М а р и. Да, и теперь я знаю, что в жизни могут быть не только малые цели, но и великие.

О р б о к. Это тоже товарищ Бодони вам сказал?

М а р и. Да. Когда расширял перспективу… А как он красиво говорил. Как поэт!

О р б о к. В этом я не сомневаюсь.

М а р и. Это он вдохнул в меня силу, да такую, что я могу отказаться от человека, которого люблю.

О р б о к. Но если вы его любите…

М а р и. Да, очень люблю. И потому могу быть такой щедрой. Ради того, кого мы любим, можно пожертвовать всем и, если так нужно, даже отказаться от него.

О р б о к. Это тоже тезис товарища Бодони?

М а р и. Нет, это я прочитала в одной книге.

О р б о к. Послушайте, Мари, вы решительно все путаете! Ибо чему нас учит товарищ Бодони? Отказываться нужно только от предрассудков.

М а р и. Что такое предрассудки? Приведите, пожалуйста, пример. Так мне легче будет понять теорию.

О р б о к. Пожалуйста, скажем, парень пренебрегает девушкой из-за того, что он не первый в ее жизни мужчина, — это предрассудок. Хороший пример?

М а р и. Товарищ Бодони знает примеры и получше.

О р б о к. На то он товарищ Бодони. А я только его шофер. Можно взять и другой предрассудок, когда современная молодая девушка думает, что из-за своих прегрешений, совершенных прежде по недомыслию, она будто бы недостойна настоящей любви, — так говорил товарищ Бодони?

М а р и. Нет, не так. Товарищ Бодони ясно сказал: «Вы, милая, не должны ни с кем вступать в любовные отношения просто так. Найдите себе парня, который вас по-настоящему полюбит и готов будет на вас жениться!» Вот что сказал мне товарищ Бодони.

О р б о к. Товарищ Бодони чересчур узко смотрит на данную проблему!

М а р и. Почему же, товарищ Орбок? Что ж тут узкого, если девушка хочет быть любимой женой, матерью и тому подобное?

О р б о к (вдруг, испугавшись своих слишком смелых слов). Ну, если и не узко, то…

М а р и. А с вашим сыном я должна порвать. Почему? Да потому, что как же сможет ваша такая культурная семья принять меня в свое лоно?

О р б о к. Да, в самом деле.

М а р и. Вот и товарищ Бодони так же считает. И я вполне понимаю свое положение. (Встает.) А Дюле вы скажите, пожалуйста, чтобы он не приходил ко мне ни сегодня вечером, ни вообще никогда не приходил. И я больше не буду такой, как вы, товарищ Орбок, меня обычно называете в семейном кругу. Отныне будет так: хочешь меня обнять, сначала докажи, что у тебя серьезные намерения. (Смотрит на окно, потом оборачивается.) Отныне я с гордо поднятой головой буду ходить по улице. Ну, всего хорошего, товарищ Орбок. (Гордо уходит, боясь расплакаться.)

Орбок не провожает ее, молча стоит, глядя перед собой.

О р б о к н е (выходя на террасу). Где ты пропадаешь, Пишта? Кто тут был?

О р б о к. Мари!

О р б о к н е. Уж не…

О р б о к. Она самая.

О р б о к н е. Зачем она приходила?

О р б о к. Товарищ Бодони ее прислал.

О р б о к н е. Бодони? Зачем?

О р б о к. Она под его влиянием решила порвать с Дюлой.

О р б о к н е. Так это же чудесно! Теперь события будут развиваться быстрее.

О р б о к. Какие еще события?

О р б о к н е. Ну, между нашим Дюлой и Каролой… Я уже сплю и вижу их свадьбу.

О р б о к. Дорогая Эржике, сейчас не время мечтать.

О р б о к н е. А что такое?

О р б о к. А то, что я не все рассказал тебе о Мари.

О р б о к н е. Что еще?

О р б о к. С помощью товарища Бодони она сделала шаг вперед.

О р б о к н е. Как? Ее повысили, что ли?

О р б о к. Она сама поднялась в моральном плане. И положила конец. Теперь на ее расположение могут рассчитывать только такие мужчины, которые имеют серьезные намерения.

О р б о к н е. Я рада, что она взялась за ум.

О р б о к. Взялась, взялась! Как ты можешь пожимать плечами, когда налицо факт возрождения человека. В этом факте, если хочешь знать, отражается процесс пробуждения самосознания! Понимаешь? К этому нельзя относится как к чему-то второстепенному.

О р б о к н е. Что-то ты опять заговорил нечеловеческим языком.

О р б о к. Безразличие — это наша болезнь! Мы уже становимся безразличными к собственным успехам. Только недостатки и просчеты могут по-настоящему взволновать нас. А наши успехи, кажется, уже никого больше не интересуют. В том числе и тебя.

О р б о к н е. Меня?

О р б о к. Да. Разве интересуют тебя развитие, рост, те огромные изменения, которые…

О р б о к н е. Ты говоришь о тяжелой промышленности?

О р б о к. Я говорю о Мари!

О р б о к н е. Не понимаю.

О р б о к. Мари сбросила с себя оковы старой морали. Слова товарища Бодони упали на благодатную почву.

О р б о к н е. Остановись, Пишта. Ты снова ораторствуешь, словно на трибуне.

О р б о к. Наверно, потому, что мне больно смотреть, как некоторые люди с равнодушием взирают на новые явления нашей жизни.

О р б о к н е. Почему? Я искренне рада, что товарищу Бодони удалое наставить эту буфетчицу на путь праведный.

О р б о к. Наконец-то ты признала. Но… мы должны смотреть дальше. Если Мари перековалась, если она поднялась — я не боюсь этого слова — до нашего морального уровня, то и мы должны соответственно оценить эти изменения.

О р б о к н е. В каком смысле?

О р б о к. Видишь ли, поскольку Мари изменилась, может быть, нашему Дюле следовало бы теперь жениться на ней.

О р б о к н е. Жениться на этой…

О р б о к. Эржи! Я запрещаю…

О р б о к н е. Ты сам называл ее так…

О р б о к. Тогда я ошибался, а теперь признаю свою ошибку.

О р б о к н е. Пишта… Что с тобой?

О р б о к. Я открыл новый мир. Только что, словно Колумб, я вступил ногой на берег открытой мною новой земли.

О р б о к н е. У тебя опять такой удивительный блеск в глазах, Пишта.

О р б о к. Я счастлив, дорогая. (Неожиданно обнимает жену.) Какая ты эпохальная в этом платье…

О р б о к н е (не в состоянии противостоять наплыву чувств, целует мужа). Еще раз спасибо за стихотворение, дорогой. Оно такое чудесное… (Тихо, с искренним чувством.) «Сердце распускает чудесные, красные лепестки, душа моя стала песней, и в ней я пою о любви…».

О р б о к (скромно). Хорошо, правда?

О р б о к н е (снова обнимает Орбока и, когда, шатаясь от счастья, высвобождается из неловких объятий мужа, возвращается к действительности). Но, Пишта, что же тогда будет с твоим планом?

О р б о к. С каким планом?

О р б о к н е. Насчет Дюлы и Каролы…

О р б о к. Это был ошибочный план.

О р б о к н е. Но ты же сам говорил, что будет совершенно естественным, если Дюла влюбится в Каролу. И при этом ссылался на четвертый тезис товарища Бодони.

О р б о к. Ну и что ж? Я неправильно понял его тезис. Не я первый, с кем такое случается. Ведь что сказал товарищ Бодони? Если я сам не найду решения, его найдет жизнь, потому что жизнь находит выход из самых безвыходных положений. Теперь уже совершенно ясно, что, говоря слово «жизнь», товарищ Бодони имел в виду самого себя.

О р б о к н е. Никак не могу уследить за твоей мыслью.

Т е т я Т о н и выходит на террасу.

Т е т я Т о н и. Кофе готов! Вы чем-то расстроены?

О р б о к н е. Представьте себе, тетя Тони, здесь только что была Мари, эта буфетчица, и заявила, что по указанию товарища Бодони она порывает с Дюлой и вернется к нему только при условии, что он женится на ней.

Т е т я Т о н и. Надеюсь, товарищ Орбок отклонил сию сумасбродную идею?

О р б о к н е. Напротив, хочет дать согласие на их брак.

От удивления тетя Тони впервые в жизни лишается дара речи, недоуменно смотрит на Орбока.

О р б о к (нервно). Я понимаю, что вас, тетя Тони, возможно, и шокирует так называемая безнравственность женщины. Я ценю и уважаю вашу самоотверженную деятельность в качестве медицинской сестры, но что касается морали, то я не разделяю взглядов святых на этот вопрос.

Т е т я Т о н и. Это я-то святая! Ошибаетесь.

О р б о к н е. Тетя Тони, подождите, вы же знаете, что…

Т е т я Т о н и (решительно). Спасибо, Эржи, за то, что вы на моей стороне, но я не хочу больше скрывать свое прошлое от вашего супруга. Пусть он узнает правду и заодно мои взгляды. Так вот, товарищ Орбок, знайте, что я никогда в жизни не была медицинской сестрой. Деньги, которые я получаю, присылают мужчины, которых я в свое время одарила своей любовью. Да-да, любовью.

О р б о к (после некоторого замешательства). Спасибо за откровенность, тетя Тони. Но в результате я еще больше убедился в правильности своего решения. Да, Дюла обязательно должен жениться на Мари, чтобы ее не постигла такая же участь, на какую тетю Тони обрек прогнивший капитализм.

Т е т я Т о н и (пристально смотрит на Орбока). Одним словом, вы во что бы то ни стало хотите выжить Дюлу из дому?

О р б о к. Я хочу, чтобы мой сын был счастлив.

Т е т я Т о н и. Но ведь вы собирались выгнать его, когда он не хотел порвать с этой девушкой?

О р б о к. Тогда! Но с тех пор много воды утекло в Дунае. Прошло целых три дня.

Т е т я Т о н и. Вы полагаете, товарищ Орбок, трех дней достаточно, чтобы у человека переменились принципы?

О р б о к. Конечно. Чем более развито общество, тем быстрее у людей могут меняться принципы. Взять хотя бы меня в качество живого примера. Три дня назад у меня какая была точка зрения? А какой точки зрения я придерживаюсь сейчас? Противоположной. В этом и состоит диалектика.

Т е т я Т о н и. И с каким пылом, с каким юношеским задором вы говорите, товарищ Орбок.

О р б о к. Да, конечно, поскольку за последние дни я помолодел.

Т е т я Т о н и. Это заметно. Но мне кажется, вы чуточку перестарались и помолодели на несколько лет больше, чем вам следовало бы.

Орбок с немым осуждением смотрит на тетю Тони.

О р б о к н е. Как прикажете вас понимать, тетя Тони?

Т е т я Т о н и. Можешь обращаться ко мне на «ты», Голубка. С данного момента я больше не твоя соседка, но соратница по борьбе. Будь я немного постарше, я даже сказала бы: твоя мать.

О р б о к н е. Тетя Тони…

Т е т я Т о н и. Просто Тони. (Подходит к Орбокне, треплет ее по щеке.) Дорогая, ты в свои сорок лет так наивна и невинна, какой я была, наверное, только в пеленках.

Орбокне удивленно смотрит на тетю Тони.

О р б о к. Я не понимаю ваших намеков, тетя Тони. Мне кажется, вы не знаете даже прописных истин тенденций развития нашего общества.

Т е т я Т о н и. Может, вы и правы. Но зато я знаю прописные тенденции мужчин. Скажем прямо: всю их азбуку от альфы до омеги.

О р б о к. Не хотите ли вы этим сказать, тетя Тони, что вы знаете моего сына лучше, чем я?

Т е т я Т о н и. Я хочу сказать, что эта девушка не пара вашему сыну.

О р б о к. Голос средневековья. Кто же, по-вашему, ему пара?

Т е т я Т о н и. Карола! Надеюсь, вашу милость это не оскорбит?

О р б о к (после длительной паузы, изумленный). Карола?!

Т е т я Т о н и. Да, Карола!

О р б о к н е. Но ведь и ты, Пишта, тоже хотел, чтобы Дюла и Карола…

О р б о к. Да. Но это было тогда, когда я еще думал, что у Каролы пробудятся какие-то нежные чувства к Дюле. Увы, этого не случилось.

Т е т я Т о н и. Откуда вам это известно, товарищ Орбок?

О р б о к. Сегодня после обеда я разговаривал с Каролой. Я спросил ее, нравится ли ей мой сын. И эта милая девушка искренне ответила: нет, не нравится.

О р б о к н е. Не может быть!

Т е т я Т о н и. Обожди-ка, Голубка. Интересно. Только что мы стояли с Каролой на балконе, и, глядя вслед уходящим облакам, Карола тихо вздохнула и сказала: «Не правда ли, тетя Тони, любовь — самое прекрасное чувство на свете?» (После небольшой паузы.) Почему тогда она так спросила?

О р б о к (с трудом подбирая слова). Может быть, она влюблена в кого-нибудь другого?

Т е т я Т о н и. В кого же?

О р б о к. Не знаю… Может, в кого-нибудь… в Сомбатхее?..

Т е т я Т о н и. В Сомбатхее?

О р б о к. Ну да. Она же там живет?

Открывается дверь на террасу, танцуя, выходят Д ю л а и К а р о л а.

Д ю л а (танцуя). Папа, что же это такое, ты совсем нас забыл. Карола даже предположила, что ты не хочешь с ней танцевать. (Останавливается.) Можете вполне наверстать упущенное. Скоро девять, и мне надо идти к Мари. (Нежно.) Ты разрешишь, папа?

О р б о к. Конечно.

Д ю л а. Спасибо, папа. (Кароле.) А тебе спасибо за то, что принесла в наш дом молодость. Ты — настоящая волшебница, Карола.

К а р о л а. Очень забавно, Дюла, когда ты начинаешь говорить в таком возвышенном стиле. Тебе это не идет.

О р б о к. Но на этом волшебство не кончается. Сейчас ты пойдешь к Мари и там увидишь… еще одно чудесное превращение. Оказывается, товарищ Бодони тоже волшебник. Сегодня ты, Дюла, найдешь совсем не ту Мари, которую оставил вчера.

Д ю л а. А какую же?

О р б о к. Ты увидишь человека, вступившего на путь морального обновления.

Д ю л а. Кого?

О р б о к. Вчера ее вызывал к себе товарищ Бодони и поднял ее на самый высокий моральный уровень.

Д ю л а. Что сделал?

О р б о к. Мари порвала со своей прежней жизнью. Поставила точку.

Д ю л а. Какую точку?

О р б о к. Теперь на ее любовь может рассчитывать лишь тот, кто готов жениться на ней. Я думаю, ты меня понимаешь?

Д ю л а. Нет. Ничего не понимаю.

О р б о к. Так что ты можешь не только пойти к ней сейчас, но и попросить ее руки. Можешь жениться на ней.

Д ю л а. Не знаю, какую кашу заварил товарищ Бодони, но я, папа, пока вообще не собираюсь жениться.

О р б о к. Ты не хочешь на ней жениться?

Д ю л а. Нет. У меня другие планы. Я…

Т е т я Т о н и (перебивая их). Дюла прав, незачем спешить в загс. Меня никто не спешил вести к алтарю, и все же я знаю, что такое вечная любовь.

Д ю л а. Спасибо, тетя Тони, за поддержку и сочувствие. А что вы скажете, мама?

Орбокне в растерянности, не смеет перечить мужу.

Т е т я Т о н и. Бывают мгновения, когда безмолвие женщины красноречивее любых слов. Но я знаю, Эржи, что ты хотела бы сказать. Понимаю тебя. Надеюсь, и вы, товарищ Орбок, тоже понимаете?

О р б о к. Я вообще ничего не понимаю. (Поворачивается к девушке.) Может быть, вы что-нибудь понимаете, Карола? Дюла ради Мари готов был поссориться со мной, уйти из дому, а теперь, когда наконец я понял его, он не понимает меня.

К а р о л а (несмело). Дюла придерживается несколько странных взглядов относительно брака. Он считает, что если парню нравится девушка, то он ни в коем случае не должен жениться на ней.

О р б о к (вне себя). Какая чепуха!

К а р о л а. Правильно. Но эта «чепуха» — довольно-таки серьезная вещь, товарищ Орбок. Дело в том, что молодые люди часто видят браки, в которых трудно обнаружить даже следы былой любви. И эти молодые люди приходят к выводу, что в супружеской жизни человек никак не может быть счастлив.

О р б о к. Отчасти, может, вы и правы. Но этот парень (показывает на Дюлу), который видит такую образцовую супружескую жизнь, как наша… (показывает на жену) не должен был сделать такого глупого вывода!

О р б о к н е. Отец прав, Дюла.

Т е т я Т о н и. Ну вот, пожалуйста, теперь она заговорила. И до чего кстати! Ты, Голубка, уж не обижайся, моя дорогая.

О р б о к (горячо). Я хочу знать правду, Дюла. Прошу тебя, скажи откровенно, ради нашей с тобой дружбы… Как мужчина мужчине… Почему ты не хочешь жениться на Мари? Ты любишь ее?

Д ю л а. Кажется, да.

О р б о к. Так. Или, может быть, ты… влюбился в другую?

Д ю л а. Кажется, нет.

О р б о к. Что значит «кажется»? Опять за свое? Собирайся к Мари, и чтоб я больше не слышал никаких возражений. (Более мягко.) Иди, Дюла, и попроси ее руки, как подобает просить руки уважаемой и любимой девушки.

Д ю л а. Нет, папа, об этом и речи быть не может.

О р б о к. Вижу, слова больше не помогают, пора переходить к действиям.

О р б о к н е. Пишта…

О р б о к. Да, к действиям, Эржи. (Дюле.) Даю тебе три дня на размышление. Или ты женишься на Мари, или через три дня ноги твоей не будет в моем доме. (Убегает в дом.)

О р б о к н е. Боже мой, Пишта! (Бежит следом за ним.)

Т е т я Т о н и (Кароле). Не понимаю, чего Эржи так беспокоится? Он всегда дает три дня на размышления. Пошли, Карола! (Берет девушку за руку.)

Д ю л а, словно пораженный молнией, стоит на террасе. Бросает взгляд на дом, потом, разъяренный, убегает на улицу, громко хлопнув калиткой.

Быстрая музыка, мелодия которой возвращается к вступительной первой части.

Ночь. Сцена погружена в темноту, светят только луна и звезды. Открывается окно комнаты Дюлы.

Д ю л а через окно осторожно ставит на террасу дорожную сумку, потом вылезает сам. Закрывает ставню, кнопкой прикрепляет к ней белый конверт. Берет сумку и направляется к лестнице.

Т е т я Т о н и появляется на балконе, смотрит на пробирающегося к выходу юношу.

Т е т я Т о н и (шепотом окликает его). Дюла…

Д ю л а (испуганно останавливается). Кто это?

Т е т я Т о н и. Я, тетя Тони. (Зажигает лампочку на балконе.)

Д ю л а. Добрый вечер. Очень вас прошу: говорите, пожалуйста, потише, чтобы мама не проснулась.

Т е т я Т о н и. Ладно, буду потише. (Приоткрывает дверь балкона, чтобы в комнате было слышно.) Дюла, куда это вы собрались с таким саквояжем?

Д ю л а. Видите ли, в полночь истекает срок ультиматума. А сейчас половина двенадцатого.

Т е т я Т о н и. Дюла!

Д ю л а. Тише, тетя Тони. Я соврал маме, что собираюсь исполнить волю отца и женюсь на Мари. И она успокоилась и легла спать.

Т е т я Т о н и. Дюла… вы хотите сбежать?

Д ю л а. Это самый лучший выход, тетя Тони, поверьте. Старик с товарищем Бодони в отъезде. Когда они вернутся, не знаю. Я оставил ему на окне прощальное письмо.

Т е т я Т о н и. А куда же вы пойдете так поздно?

Д ю л а. К одному приятелю.

Т е т я Т о н и. Ах ты боже мой! Дюла! Сколько же еще глупостей вы можете наделать в жизни. А я было собиралась дать вам умный совет.

Д ю л а. Спасибо, дорогая тетя Тони. Мне, честное слово, очень жаль покидать наш дом, наше милое, уютное гнездышко.

Т е т я Т о н и. Не хотела я, чтобы ваши мысли о гнездышке омрачились воспоминаниями о бездомных кукушках. (Улыбается.) Скажите, милый Дюла, но только откровенно, почему вы не хотите жениться на Мари?

Д ю л а. Это противоречит моим взглядам на жизнь, тетя Тони. У меня на этот счет есть целая философия.

Т е т я Т о н и. Да. Не вы один такой. Многие и до вас считали себя философами только потому, что ощущали необычайную легкость в мыслях.

Д ю л а. Как?

Т е т я Т о н и. А так, что я хочу знать истинную причину.

Д ю л а (с горечью). Я и сам хотел бы это знать. Со мной происходит что-то странное, непонятное, а что — объяснить не могу.

Т е т я Т о н и. Попробуем разобраться. (Приоткрывает дверь в комнату.) Сейчас вы кажетесь самому себе бесхарактерным. Так?

Д ю л а. Точно. Вот это слово я как раз искал и не мог найти. Прежде я относился к Мари очень порядочно. Думал о ней всегда с нежностью, любовался ею, словно облачком.

Т е т я Т о н и. Даже в ее глупость были влюблены.

Д ю л а. Да, да! Хотя среди глупых она тоже не была в первых рядах. Я раньше каждый час, каждую минуту о ней думал. А теперь — три дня ее не видел, казалось бы, с ума должен был сойти…

Т е т я Т о н и. И не сошли?

Д ю л а. Должен был бы радоваться, какой она стала хорошей.

Т е т я Т о н и. А вы не радуетесь.

Д ю л а. Даже наоборот, тетя Тони. А почему? Скажите, почему?

Т е т я Т о н и. В этом доме на ваш вопрос может ответить одно-единственное существо. Карола, ты все слышала? Тогда выйди и объясни ему.

К а р о л а выходит.

К а р о л а. Я много думала над твоим вопросом, Дюла. А сейчас поняла, что…

Т е т я Т о н и. Разговор этот касается только вас, как только я уйду, поплотнее закройте дверь: я так люблю подслушивать. (Закрывает за собой дверь.)

Карола молча стоит на балконе и смущенно смотрит на Дюлу.

Д ю л а. Итак, почему я так подло поступаю с Мари?

К а р о л а (после длительной паузы). Тетя Тони ошибается. Я не могу ответить на этот вопрос. Вернее, не смею.

Д ю л а. Может быть, в письме смогла бы?

К а р о л а. Может быть.

Д ю л а. Адрес моего друга: Длинная улица, дом четырнадцать. Ты когда поедешь в Сомбатхей?

К а р о л а. Завтра утром.

Д ю л а. Ну, тогда… До свидания.

К а р о л а. До свидания.

Д ю л а. Может, тебе легче будет написать, если я расскажу тебе, что…

В этот момент на улице вспыхивает карманный фонарик. Возвращается с работы О р б о к, отворяет калитку.

(Огорченно, Кароле.) Отец… (Хватает дорожную сумку и быстро прячется в мастерской отца.)

Карола быстро гасит свет на балконе и садится в шезлонг.

О р б о к (поднимается на террасу, увидев на ставне белое пятно, освещает его, снимает письмо и при свете карманного фонарика читает; засовывает письмо в карман; гасит фонарик. Прислушивается, в тишине слышит дыхание девушки; долго стоит в нерешительности, затем шепотом окликает ее). Карола… Карола!..

К а р о л а (некоторое время молчит, потом с внезапной решимостью). Дюла, это ты?

Орбок испуганно молчит.

Это ты, Дюла?

О р б о к (попав в неловкое положение). Я.

Дюла тихо вскрикивает в сарае.

К а р о л а. Ты так страстно шепчешь, Дюла… Можно подумать, что я тебе нравлюсь. (Явно адресуя слова Дюле.) Хотя знаю, что я тебе безразлична.

О р б о к (с трепетом). Ты говоришь это так, как будто я тебе нравлюсь.

К а р о л а. Ночь, темно, я тебя не вижу, так мне легче признаться, что я действительно… чуточку увлечена тобой.

О р б о к (стонет). О…

К а р о л а. Почему ты вздыхаешь?

О р б о к. Потому что, откровенно говоря, я думал, что не я нравлюсь тебе, а мой отец.

К а р о л а. Глупости!

О р б о к. Почему? Мне кажется, отец по уши в тебя влюблен.

К а р о л а. Ну зачем ты говоришь такое? Он же не глупец какой-нибудь.

О р б о к. Кто знает.

К а р о л а. Не смей говорить непочтительно об отце. Твой отец в самом деле и мечтает и любит. Любит женщину, которая дала ему крылья! Твою маму. Он снова воспылал к ней любовью.

О р б о к (с горечью). Ну и старикан!

К а р о л а. Какой же он старик, если в его сердце снова вспыхнула любовь.

О р б о к. Ты думаешь, что этот старый хрыч пятидесяти с лишним лет еще способен любить?

К а р о л а. Любви все возрасты покорны. Твой отец — исключительный мужчина. Решительный, мужественный, очень сильный, умный, и голос у него такой красивый. Откровенно говоря, как мужчина — он куда интереснее тебя. (Снова обращаясь в сторону сарая.) Понимаешь? Интереснее тебя!

О р б о к (страстно). Говори… Говори еще об отце.

К а р о л а. Зачем?

О р б о к. Чтобы вызвать во мне ревность…

К а р о л а. О какой ревности ты говоришь? Ты же любишь свою Мари.

Д ю л а (кричит из сарая). Нет! Не люблю я ее!

К а р о л а (счастливо). Дюла! (Вскакивает с шезлонга и бежит в комнату.)

Орбок в полном отчаянии стоит под балконом.

Г о л о с О р б о к н е (из дома). Что ты тут об отце говоришь? Как тебе не стыдно, Дюла!

Орбок, услышав голос жены, бежит в сарай и сразу же оттуда доносятся два голоса.

Д ю л а. Папа!..

О р б о к. Дюла!..

О р б о к н е (в халате выходит на террасу). Где ты? Куда ты спрятался?

Тишина.

Сейчас же выходи! Дюла! (Сбегает с террасы.) Дюла! Зря прячешься, я все слышала. Иди сюда, бесстыжие твои глаза!

После небольшой паузы со скрипом открывается дверь сарая, и оттуда медленно выходит Д ю л а.

Д ю л а. Я здесь, мама…

О р б о к н е. Дюла… Мне так стыдно за тебя!

Д ю л а. Мама, дорогая, я объяснил бы тебе все, но не могу.

О р б о к н е. Это же невероятно, родного отца назвать старым хрычом. Стариканом!

Д ю л а. Ой!

О р б о к н е. Но Карола хорошо отчитала тебя! Молодец. Правильно она сказала: как мужчина — отец куда привлекательнее тебя. (Преобразившись, с восторгом.) «Решительный, мужественный, сильный, умный, и голос у него красивый».

Д ю л а (чуть не плачет). С ума сойти можно…

О р б о к н е. Был бы здесь отец, послушал бы своего сыночка. Бедняжка, ни дня, ни ночи не знает. Все работает.

Д ю л а. О, лучше умереть, чем такое сносить.

О р б о к н е. Вот, вот. Ни на что другое вы не годитесь. Хлипкая пошла молодежь. Да тебе всего двадцать два года, а ты уже дряхлый, опустошенный старик.

Д ю л а. Мама, умоляю… Если б ты знала…

О р б о к н е. Я все знаю, своими ушами все слышала… Мне во сне приснилось, что ты ушел. Просыпаюсь, бегу в твою комнату, вижу: тебя нет, и вдруг слышу твой голос, как ты коришь родного отца. (Не может больше говорить, плачет, спрятав лицо на груди у сына.)

О р б о к не выдерживает, выходит из сарая и медленно идет к плачущей жене, стал рядом.

О р б о к. Эржи…

О р б о к н е (не видя, откуда он объявился). Пишта, наконец-то. Наконец-то ты дома… Я и не слышала, как ты вошел в калитку… (Зажигает на террасе свет.) Тебе нужно поговорить с Дюлой, задать ему хорошую взбучку.

Д ю л а. Папа, прошу тебя…

О р б о к н е. Не смей говорить отцу «ты». Хватит грубостей.

О р б о к. Не надо быть излишне строгой, Эржи, пусть говорит мне «ты». Привет, сынок!

Д ю л а. Привет, отец.

О р б о к н е. Ты ничего не знаешь, Пишта. Он тут такое наговорил о тебе Кароле, что повторить стыдно. Сказал, будто бы ты влюбился.

О р б о к (не в состоянии двинуться). В кого?

О р б о к н е. В Каролу. Правда, что это неправда?

О р б о к. Конечно.

О р б о к н е. И ты не снимаешь с него стружку за такое неуважительное к тебе отношение?

О р б о к. Да, конечно. (Дюле.) Как тебе только не стыдно?!

О р б о к н е. И не спросишь его, что ему ответила Карола?

О р б о к. Что же она ответила?

Д ю л а. Я не расслышал как следует.

О р б о к н е. Расслышал, все ты расслышал. Она ответила, что ты, Пишта, не глупец какой-нибудь. Вот видишь? Совершенно посторонняя девушка знает тебя лучше, чем твой собственный сын.

О р б о к (после длительной паузы). Знаешь, Эржи, может, тебе лучше лечь спать? А я тут по-мужски поговорю с Дюлой, с глазу на глаз.

О р б о к н е. Правильно. Прочисти ему уши.

О р б о к. Попробую.

О р б о к н е. Я знаю, нелегкое это дело.

О р б о к. Нелегкое, это уж точно.

О р б о к н е. Только долго не засиживайтесь. (Уходит в дом.)

Орбок и Дюла молча смотрят друг на друга. Наконец Орбок прерывает молчание.

О р б о к. Ну, сын…

Д ю л а. Ну, папа…

О р б о к. Что же теперь будет?

Д ю л а. Что-то должно быть, отец.

О р б о к. Кому-то из нас нужно сесть вот на этот стул.

Д ю л а. Я тоже так думаю.

О р б о к. И кто-то кому-то должен прочистить уши.

Д ю л а. Обязательно.

О р б о к. Вся проблема только: кому садиться. Стул-то один.

Д ю л а. А ушей две пары.

О р б о к. У тебя нет желания присесть?

Д ю л а. Нет. А у тебя?

О р б о к. Мне тоже не хочется. Между прочим, тебе это легче будет сделать, ты уже столько раз сидел на этом стуле. Разом больше, разом меньше — какая тебе разница?

Д ю л а. Ладно, уговорил.

О р б о к. Сядешь?

Д ю л а. Сяду.

О р б о к. Мерси.

Д ю л а. Ничего особенного не произошло, старина. Я понимаю тебя: принялся молодеть… ну и немного перестарался.

О р б о к (протягивает пачку сигарет). Прошу.

Д ю л а. Молодость — дело неплохое, но быть молодым тоже нужно уметь.

О р б о к (шепотом). Слушай, Дюла. Как ты смотришь на то, если я тебя немного побраню?

Д ю л а. Это еще зачем?

О р б о к. Вдруг мать у дверей подслушивает.

Д ю л а. Ну если так, тогда валяй.

О р б о к. Спасибо. Мы-то с тобой знаем, что это всего лишь самокритика. (Очень громко.) Так вот запомни, олух несчастный! Во-первых, то, что ты наговорил обо мне Кароле, было безответственно с твоей стороны. Грубая безответственность. А во-вторых, ты забыл что я — твой отец, забыл, что к отцу нужно относиться с почтением. Поэтому в наказание… в наказание… (Не может ничего придумать.)

Дюла шепчет ему что-то, подсказывая.

О р б о к. Чего?

Д ю л а. Не разрешаю тебе жениться на Мари…

О р б о к (кричит). Не разрешаю тебе жениться на Мари!

Д ю л а (опять шепотом). И пора бы тебе обратить внимание на Каролу.

О р б о к (это ему сказать трудно, но иного выхода нет). И пора бы тебе обратить внимание на Каролу.

Д ю л а. Она совершеннейшая из женщин на свете.

О р б о к (с трудом владея собой). Она самое совершенное создание на свете… (Берет себя в руки.)

Д ю л а. Сойдет и так!

О р б о к. Ты понял меня, негодяй! И… и учти: пока я жив… (Для большей уверенности подходит к двери; еще громче). Я хочу, чтобы твоя мать была счастлива. (Возвращается к сыну.) Все понял, вертопрах? Надо бы тебе надавать по шее! (Целует сына.) Да время уже позднее.

Д ю л а. Спасибо, папа, за головомойку. Спокойной ночи. (Как обычно, через окно влезает в свою комнату.)

О р б о к (тихо). Спокойной ночи. (Гасит свет на террасе, подходит к окну Дюлы. На секунду и у него появляется желание войти в дом этим же мальчишеским способом, но он, махнув рукой, идет к двери.) Спокойной ночи… (По-стариковски шаркая, проходит в свою комнату.)

З а н а в е с.